- Ты хотела, чтобы тебе с твоим избранником было интересно? Будет. Изо дня в день он станет развлекать тебя, заваливать информацией и впечатлениями, невзирая на твои настроения и желания.
"Не хочу. Я ничего уже не хочу. Надо срочно что-то делать. Например, заменить этого типа другим. Кто там занял второе место?"
- ИМ номер два вызовет у тебя такую же реакцию. Только негатива добавится.
"Какой ужас!"
- Это еще что. Вспомни, про свой зарок. Ты выдернула человека из прежней жизни, навязала ему себя и за это поклялась быть верной, честной, доброй, хозяйственной! Так что придется, милая, крутиться, как белка в колесе!
"Не желаю".
- Ничего не поделаешь.
"Почему ты меня не предупредил раньше?"
- О чем? Ты в трезвом уме и здравой памяти назначила незнакомого человека ответственным за свою жизнь, сама же умыла руки и, стало быть, выбрала рабство.
"Неправда!"
- Правда! Ты даже не удосужилась взглянуть на партнера. Ты фактически отдалась первому-встречному.
"Он - не первый-встречный!"
- Ой, ли, на его месте мог оказаться каждый.
"Я ошиблась и отменю колдовство".
- Дерзай. Но пока ты будешь строить антиконструкцию, ИМ будет рядом с тобой.
Так жизнь превратилась в кошмар. Дни сменяли ночи. Выбрать, что хуже Тата не могла.
Ночами был секс.
- Я тебя хочу… - говорил ИМ.
Тата закрывала глаза и подгоняла время. Скорее!
В лучшем случае, она ничего не ощущала. Ни рук, ласкающих кожу. Ни губ, пьющих дыхание. Ни плоти, пронзающей глубины. В полном бесчувствии организм сам по себе, без ведома ума и нервной системы, накопив возбуждение, взрывался оргазмом, необоснованным, как восторги шлюхи, под сотым клиентом. Но это были цветочки.
В ягодном варианте, коих было большинство, тело отказывалось мириться с насилием. Едва мужские руки касались кожи, как черная муть отторжения подступала к горлу. Тело под поцелуями сначала деревенело, а затем превращалось в камень.
Мужские губы ласкали шею, плечи, а женские легкие заполнял расплавленный свинец: "Нет!".
Мужчина добирался до груди, и огонь перетекал в женское сердце: "Нет"
Мужчина собирал мягкую, нежную, с ягодкой соска, грудь в ладонь. Та не помещалась, расплывалась бесформенной массой у основания. Он прижимался к теплой мякоти лицом. Глох, слеп, задыхался. Тата вздыхала судорожно и представляла, что молочная железа полна ядом, и отрава, через истерзанные пальцами, губами, зубами, соски, вливается ИМ в рот.
- Так бы и умер, - болтал чушь ИМ.
Тата очень хотела согласиться. Но не смела. Не имела права желать зла. И не желала. Лишь торопила время. Надвигался апогей ее мучений - оргазм. Его надо было прожить, как можно скорее.
По мере того, как тело подлаживалось под навязанным мужчиной ритм, как в внизу живота скапливалось энергия, в мозгу собиралось и концентрировалось неприятие. В миг, когда подлая, ничтожная тварь-матка исторгала из себя влагу, сознание, вынужденное проживать одновременно два противоречивых чувства: экстаз и ужас - впадало в ступор. Сердце пронзала острая боль, легкие сжимались без воздуха, рот рвался в немом крике, барабанная перепонка трещала под прессом давления.
Продлись наслаждение-истязание еще миг, и смерть наступила бы неминуемо. Но у всего есть предел. На нежности после первого соития и на прелюдию ко второму Тата уже не реагировала. Она впадала в почти коматозное состояние и, как в защитном коконе, отсчитывала, сколько раз ее сегодня казнят: два, три или более.
Если исступление мукой принять за искупление, то за свое желание получать оргазм в каждом половом акте она заплатила сполна. От нервного истощения тело стремительно худело, истончалось, таяло. Красота из здоровой превращалась в изысканную. ИМ перемены приписывал собственным эротическим талантам и гордился неимоверно. То, что с Татой происходит в постели, он, слава Богу, не замечал. Также как и ее дневного подвига. Тут колдовство тоже удалось на славу.
Поведение ИМ точно соответствовало прогнозу Внутреннего Голоса.
- Тата, я тебя попрошу вести учет наших расходов. Не подумай, что я тебя ограничиваю, но мне надо понимать, куда уходят деньги. Ты ведь экономист по образованию, значит, тебе будет несложно вести табличку в excel.
- Конечно, милый.
К чему дебаты, если все равно придется подчиниться? По субботам ИМ, надев очки в тонкой металлической оправе, проверял записи и красным фломастером отмечал пункты, выходящие за рамки рационального ведения хозяйства. Тата в это время стояла рядом, покорно выслушивала ценные указания и с вожделением смотрела на часы. Каждое сказанное ИМ слово приближало финал истории.
- Тата, у меня для тебя кое-что есть! Ты ведь хотела норку, я правильно угадал?
- Конечно, милый.
Она не носила шуб, не любила золото, не надевала вечерние и коктейльные платья от именитых брендов. Она терпеть не могла барахло, которое приносил ИМ. Даже фирма, в припадке щедрости, переписанная на ее имя, не принесла радости.
- Делать тебе нечего не надо. Будешь наезжать пару раз в неделю, принимать доклады. Сейчас модно, чтобы у жены был собственный бизнес, - ИМ сразу обозначил правила, чем лишил презент всяческого смысла.
- Но я бы хотела поработать, попробовать свои силы, - возразила было Тата. От бесконечной готовки и уборки ее уже тошнило. ИМ был помешан на здоровом питании и употреблял только экологически безупречные продукты. Свежеприготовленные, естественно. С учетом того, что кушал он только дома и предпочитал проводить переговоры с клиентами и партнерами за хорошо накрытым столом, из кухни Тата практически не выходила.
- Твоя работа - это дом.
- Но можно нанять домработницу.
- Я против чужих людей в доме.
"Я тоже", - подумала Тата и посмотрела на часы. Пока шел разговор, она еще на три минуты приблизилась к свободе.
"Все пройдет", - сказал еврейский мудрец Соломон, подразумевая царские горести и тщетность бренного бытия. И добавил уничижительно: "И это!" Сначала у Таты иссякли силы терпеть беду, затем - само терпение, а потом и беда пошла на убыль. Явилась весна с авитаминозом, половыми бурями и цветением садов. Затем первой жарой угостил июнь.
- Куда поедем отдыхать? - полюбопытствовал ИМ, - и когда?
Колдовство теряло силу в начале августа, поэтому Тата ответила:
- Давай в сентябре.
- Что за блажь? - удивился ИМ. - Зачем сидеть летом в городе?
- Пожалуйста…
Чары иссякали и ИМ уступил. Он по-прежнему, пылал страстью, как самовар, "топтал", как петух, не помышляя об изменениях. Они сами вошли в жизнь.
Тата с холодным любопытством прирожденного естествоиспытателя наблюдала за процессом. ИМ случайно встретил на выставке подругу своей бывшей возлюбленной.
- Как она? - спросил для проформы. Шел июль. Кроме Таты женщин на земле не существовало.
- Плохо! Очень плохо! Какая же ты скотина!
- Я?
- Ну, не я!
Выяснилось, что после его внезапного ухода возлюбленная сделала аборт, месяц лежала в больнице, осталась без работы и очень бедствует.
- Не может быть! - Мир, теплый и розовый, состоящий из Татиного тела и постоянного упоения, дал первую трещину.
- Козел! - резюмировала собеседница и ушла прочь. - Сволочь!
Вечером, как человек порядочный, ИМ рассказал Тате о встрече.
- Ты бы ее проведал, помог… - странное предложение для любящей женщины? Но июль-то перевалил за середину.
ИМ накупил всякой снеди и отправился по почти забытому адресу. Дверь открыла мать.
- Я ничего не знал, - сообщил ИМ вместо "здравствуйте".
- Зачем явился?
- Она…дома?
- Нет.
- Можно я подожду.
- Проходи.
За чаем события прошедшего года высветились нелицеприятными подробностями.
- …чуть не умерла. Отравиться пыталась. Не отходила от нее ни на шаг…
- А где сейчас?
- Работает.
- Так поздно?
- Трудно жить-то.
Хлопнула дверь.
- Мама, я картошку купила… Ты!
Он подошел, забрал из рук сумки, не зная, куда девать, посмотрел растерянно по сторонам.
- Уходи, - услышал? почувствовал? неуверенный шепот.
- Прости меня! - он за этим и явился. Извиниться, грех с души снять, помочь деньгами. Милое лицо утопало в следах печали. Глаза полнились болью. Он смотрел, как воду в пустыне пил. Глаза, губы - он их любил? Сердце защемило - любит! Волосы на подушке, руки на плечах, вкус поцелуя, как он мог обходиться без всего? Зачем?
- Родная моя…
Рушились чары. Словно извержение вулкана, разливалась огненная лава-любовь. Пепел забвения усыпал прожитые месяцы. Мнимое уходило. Оставалось настоящее. Чувство.
В тот вечер ИМ был сам не свой. Кругом, перед всеми виноват! Предатель. Дважды предатель. Занимался любовью, не в пример прежнему, без пыла, по обязанности. Мысли витали далеко, тянулись к другой.
К ней и явился через два дня. Букетище, полная сумка еды…
- Скажи хоть слово!
Прежняя любимая ответила:
- Нет!
- Я спать не могу! Есть! Жить! Возьми меня обратно!
- Нет, нет, нет! - и на грудь бросилась, сдаваться. Намучилась достаточно, хватит.
Три дня ИМ пожил на два дома. Ровно в срок объявил:
- Тата, прости, я люблю другую!
Первые слова о любви за год.
- Иди, милый! Счастья тебе, - Тата отпустила ИМ с миром и, не успев нарадоваться свободе, окунулась с головой в черную тьму депрессии.
Глава 5. Исступление - Искушение - Изменения
Исполнение мечты чревато тем, что на смену накалу нетерпения приходит пустота исполнения. И тогда жить становиться не зачем.
С Татой так и произошло. Цель - освободиться от ИМ, как спасительный круг держала на плаву долгие и тяжелые месяцы. Но едва идеальный мужчина скрылся из виду, она принялась тонуть. Сил сопротивляться не было. Желания тоже. Погрузившись в тупое оцепенение, Тата слонялась по пустой квартире, валялась на диване, разглядывая потолок. Сердце тупо ныло, пальцы дрожали, плакать хотелось непрестанно.
Вдоволь настрадавшись, как-то поутру она сказала себе: "Хватит! Пора завязывать с соплями! Надо жить дальше. Сколько можно…И вообще, волшебница я или где? Не желаю быть рабой обстоятельств. Хочу обрести покой!"
В то же мгновение душу накрыло равновесие. Ни боли, ни горя, ни тревог. Благодать. Но передышка оказалась недолгой. Депрессия вернулась через день. Пришлось снова применить магию. И снова. И снова. Наконец, стало ясно: чары не помогают.
В полном унынии Тата отправилась к бабушке. Кладбище утопало в тишине. В этот день лишь ветер шуршал по земле увядшими листьями, да птицы на деревьях пели свои песни. Тата шла, потупив глаза, стараясь не смотреть на каменные плиты - свидетельства о смерти; не замечать кресты - печати о печали. Она старалась не думать о бренности человеческого бытия, затаившегося в прочерке, противопоставляющем две даты. И все же смотрела, думала, вытирала украдкой слезы.
- Бабушка, - позвала Тата, придя на место. - Бабушка! - повторила грустно.
"Что тебе?" - отозвался родной голос.
- Мне плохо.
"Терпи, моя девочка. Жизнь бывает разной".
- Мне очень плохо.
"Пройдет".
- Это не ответ, а отговорка. И вообще, ты меня совсем забросила. Хоть бы приснилась! Внучка я или кошка безродная?! Любимица или дворняжка приблудная? Кто тебе важнее: вечный покой или я?
"Ты, ты, только не шуми. И имей в виду, там любят порядок, так что я только на минутку…"
- Мне совет нужен.
"Что приключилось?"
- Как жить дальше? У меня ничего не получается с мужиками.
"Жизнь и отношения - это опыт, который человеку надо получить. Поэтому люди и набивают шишки, обжигаются на молоке, дуют на воду, падают, встают, снова падают"
- Я не могу так. Не хочу. Не буду. Подскажи легкий путь.
"Его нет".
- Но я хоть встречу своего суженого?
"Наверное. Если не опустишь руки. Если не поддашься отчаянию. Не закроешь сердце броней".
- А сейчас что делать? У меня душа болит, уже сил ни каких нет. И колдовство потеряло силу…
"Колдовство ушло из-за того, что ты совершила большой грех".
- Велика важность: год мужиком попользовалась!
"Разве забыла…Ребенок погиб…"
- Но когда вершилось колдовство, подруга ИМ не была беременна. А потом я про нее даже не вспоминала.
"Не обманывай себя, милая. Ты все отлично понимаешь. Если ты потеряла колдовскую силу, значит, ты могла предусмотреть такую ситуацию, но не захотела. В лишних знаниях, лишние печали…и лишняя ответственность".
Тата вздохнула тяжко. Бабушка, как обычно была права.
"Мне пора, прощай, девочка".
- Прощай. Спасибо, бабуля.
Тишину кладбища вспорола воронье карканье. Тата вздрогнула. Что это было? Она на самом деле разговаривала с бабушкой или померещилось? Впрочем, какая разница. Она узнала, что хотела. А спустя пару минут и увидела…
Женщина в белом халате, холеная красивая рука в маникюре, привычно и деловито наклоняет над умывальником металлическую посудину, наполненную кровавым месивом. Водоворот подхватывает комочки, красной густой, как хорошая сметана, массы, разбавляет цвет до розового и уносит в беспредельность канализационного стока то, что могло стать жизнью.
- Я не знала. Я не хотела, - хотела повторить Тата, но язык словно одеревенел.
Чужой, грозный, не бабушкин голос звенел укором в мозгу: "Чем провинилось дитя, которому не судилось по твоей прихоти прийти в мир? В угоду, каким богам принесено оно в жертву? Во имя чего совершено злодейство?"
- Это получилось случайно, без умысла. Но я все равно искуплю вину, клянусь, - пообещала Тата. - Только как?
"Приведешь в мир другого малыша! - приказал визави. - Даю тебе срок: десять месяцев".
- Дай мне еще силы, - успела попросить Тата, прежде чем разговор закончился.
Но видимо ее услышали. Тата стала чувствовать себя, не в пример последнему времени, нормально. И с души, словно камень упал. А уж мозг, вообще работал на всех оборотах, решая самую актуальную проблему сезона: где взять младенца?
В принципе вариантов было всего два: родить самой или посодействовать какой-либо женщине. Однако вряд ли грозный глас подразумевал легкие пути. Скорее всего, требовалось свершить подвиг или, как минимум, нечто экстраординарное.
Поиски поприща для применения сил много времени не заняли. Как-то, Тата наткнулась на плачущую на лавочке соседку. Первым порывом было подойти и утешить. Но слова тут были бессильны. У соседки была непроходимость труб. Она лечилась много лет, ездила к ворожкам и бабкам. Денег и нервов угрохала - не сосчитать. И все без толку. Все твердили одно и то же: оплодотворение не возможно.
Комкая в руках очередное подтверждение бессмысленности своего биологического существования, женщина на скамейке думала уже не о новой жизни, а о собственной смерти, о самоубийстве…
Тата удовлетворенно кивнула. Данный случай очень подходил под определение подвиг. Правда, существовало одно "но". Десять месяцев были слишком маленьким сроком для того, чтобы ввязываться в сложный или "долгоиграющий" проект.
"Ладно, возьмусь", - решила Тата и наслала на соседку надежду - нечего руки опускать, пусть верит. Сама же, не мудрствуя лукаво, отправилась в Дальнее Никуда в Высшую Канцелярию выяснить: есть ли у проекта перспективы.
Объясняться пришлось с клерком.
- По какой, простите, надобности явились? - спросил он сурово.
- Желаю вину искупить. И на консультацию.
- Записаны?
- Я…
- В очередь!
Тата обернулась. Вокруг толпилось не меньше сотни просителей.
- Крайний кто?
- За мною будете!
- А скоро?
- Лет пять-шесть, не раньше.
- Что?! - заорала Тата не своим голосом, - какие пять лет! Да я сейчас все разнесу к чертям собачьим!
- Прекратите хулиганить! - пискнул клерк-бюрократ, - а то…
- Пошел, ты! Я - каких кровей, у меня бабка-прабабка, с первобытнообщинного строя, с пещер. Мои чудеса должны исполняться в режиме дедлайн, а не неизвестно когда. Потому: ни каких очередей. Все немедля, здесь и сейчас. Не то, как пойду громить, тебя в клочья, замки в пыль, не удержишь и не пытайся. Или докладывай номеру первому или пожалеешь! Ну?! - Тата шагнула вперед и легонько чиновничка плечиком задела. Тот поморщился, потер местечко ушибленное, и скромненько, с умилением в голосе спросил:
- Так вы-с значит родовая, наследственная, не из новодела, не из этих скороспелых? Сейчас все в чародеи лезут. Будто тут медом намазано. Натворят делов, потом у нас пороги обивают. Из какой фамилии будете?
Тата назвалась.
- Стало быть, внучка Любови Андреевны?
- Именно!
- Так бы сразу и сказали. Ведь гроссмайстер!
Тата понятия не имела об уровне бабушкиного мастерства и в ответ лишь многозначительно улыбнулась. Мол и я об том!
- Прошение написали?
Тата всполошилась. Да, конечно. Правильно? Секретарь зыркнул, отметил:
- По форме! - и исчез за высокой дубовой дверью.
"Если откажут, попрошусь лично. В ногах валяться буду, не уйду, добьюсь, с типом этим пересплю…"
Легок на помине, появился референт. Листком машет, не разобрать, что написано. Еще и глупости болтает:
- Вечерок не занят? Есть предложение! Полетаем, может? Места знаю, обалдеть.
- Какой вердикт? - выдохнула Тата.
- Благосклонно.
Поперек прошения лежала резолюция: "Пусть!".
- А ну-ка… - она протянула руку.
- По инстанциям пустить велено! Не суетясь! Так как на счет вечера? А?
- Занята! - отрезала Тата. - В другой раз. А на консультацию куда?
Клерк кивнул: в другой, так в другой. И передал веление начальства - разбирайся сама.
Вернувшись из дальнего вояжа, Тата отправилась исследовать маточные трубы соседки. Проход из-за спаек был узким по всей длине, в некоторых местах и вовсе образовались почти глухие заторы. Однако кроме механистических преград присутствовало что-то еще. Осторожно прикоснувшись к стенке трубы, Тата почувствовала, как чужая плоть завибрировала враждебным излучением.
Так, стало быть…
Прихватив нужный для проведения теста квант, Тата вернулась к себе и занялась анализом. Вскоре картина прояснилась: соседкино нутро излучало энергию смерти, основу которого составляло проклятие.
"Проклятие, - прочитала Тата в старых записях, - это сконцентрированный энергетический импульс, посланный мысленно, письменно или вслух одним человеком другому.
Если импульс слаб, то столкновение с энергетической оболочкой человека не приводит к пробою и тогда не происходит ничего страшного. Когда же оболочка разрушается, проникший негатив приводит к диссонансу в энергосвязях со внешним миром и тогда на уровне ДНК формируется новая психоэмоциональная программа, влияющая на судьбу человека. И даже на его род. В том случае, когда проклятие мощное или конкретно направлено на потомков, программа передается по наследству, предопределяя жизнь последующих семи поколений.