Интересно, он не забыл упомянуть тех, кто нас прослушивает через какой-нибудь микрофон? Ладно, спрашивать не буду - лучше не испытывать судьбу. Нужно узнать, что происходит.
- Хорошо. Вы помогли мне уроки прогулять. Премного благодарен. Чем могу отплатить за услугу?
- А ты тот еще фрукт, - качает головой агент Джонс.
Пытаюсь казаться скучающим, а сам внимательно его изучаю. Низенький и приземистый, как бочонок, редкие русые волосы пшеничного оттенка, над тонкой верхней губой - шрам. Пахнет от него лосьоном после бритья и несвежим кофе.
Ко мне наклоняется Хант:
- Знаешь, невиновные люди обычно очень расстраиваются, когда попадают к федералам. Требуют адвоката, кричат о нарушении прав. А вот преступники спокойны, прямо как ты.
Он выше коллеги, более худощавый и старше - в коротко стриженных волосах пробивается седина. В его голосе странные модуляции - будто обращается с кафедры к пастве. Наверняка кто-то из родственников - священник.
- Это потому, что подсознательно преступники хотят, чтобы их поймали, так психологи говорят, - вторит Джонс. - Как думаешь, Кассель? Хочешь, чтобы тебя поймали?
Пожимаю плечами:
- Кто-то слишком увлекается Достоевским.
Хант усмехается.
- Так вот чему вас учат в этой распрекрасной частной школе?
- Да, именно этому нас там и учат.
В его голосе такое откровенное презрение, что я делаю себе мысленную пометку: "Он думает, мне в жизни все дается легко, а это значит, ему самому ничего легко не давалось".
- Слушай, пацан, - прокашливается Джонс, - двойная жизнь - не шутка. Мы все знаем про твою семью. Мы знаем, что ты мастер.
Замираю, словно примерзаю к стулу. Как будто кровь застыла в жилах.
- Я не мастер.
Убедительно получилось или нет? Сердце учащенно бьется, в висках пульсирует кровь.
Хант берет со стола папку и достает какие-то бумаги. Что-то знакомое. Точно! Такие же бумажки я стащил из клиники сна. Только на этих значится мое имя. Это же результаты теста!
- После того как ты сбежал из клиники, доктор Черчилль послал это нашему сотруднику, - рассказывает Джонс. - Результат положительный. Парень, у тебя гиперинтенсивное гамма-излучение. Только не говори, что не знал.
- Но ему же не хватило времени, - мямлю я оторопело.
Вспоминаю, как понял, что собирается сделать доктор, и сорвал с себя электроды, как выбежал из кабинета.
Агент Хант все прекрасно видит:
- Получается, вполне хватило.
Тут они решают смилостивиться и предлагают мне перекусить. Агенты уходят, а я остаюсь один в запертой комнате. Бессмысленно пялюсь на листок с записью собственных гамма-волн. Одно понятно - я влип, основательно и наверняка.
Достаю мобильник. Стоп - они же ведь именно этого и ждут? Чтобы я кому-нибудь позвонил. И о чем-нибудь проболтался. Даже если за стеклом никого нет - здесь наверняка повсюду звукозаписывающая аппаратура; комната-то предназначена для допросов.
И скрытые камеры, конечно же.
Роюсь в меню телефона, нахожу функцию фотосъемки, включаю вспышку и принимаюсь снимать стены и потолок. Еще раз, и еще. Вот оно. Отражение. Просто так камеру заметить невозможно - она вмонтирована в раму от зеркала, но на фотографии ясно видно крошечный засвеченный вспышкой объектив.
С улыбкой запихиваю в рот пластинку жевательной резинки.
Через минуту жвачка становится мягкой - теперь можно заклеить камеру.
В комнате тут же появляется агент Хант с двумя чашками в руках. Так бежал, что даже расплескал кофе и заляпал себе манжеты. Наверняка обжегся.
Интересно, почему он испугался, когда камера вышла из строя? Думал, я что - сбегу? Из запертой комнаты мне выйти не под силу - просто выпендривался, хотел им показать, что не покупаюсь на дешевые фокусы.
- Мистер Шарп, вы думаете - это смешно?
Почему он переполошился?
- Выпустите меня. Сейчас начнется занятие по лепке, а вы говорили - я не арестован.
- Тогда придется вызвать родителя или опекуна.
Хант ставит кофе на стол. Успокоился - значит, этой просьбы от меня ждали. Все снова идет по заранее известному им сценарию.
- Мы можем позвонить вашей матери и пригласить ее сюда, вы этого хотите?
- Нет. - Они меня переиграли. - Не хочу.
Хант с довольным видом промакивает рукав салфеткой:
- Вот и я так подумал.
Беру чашку и медленно делаю глоток.
- Видите, вам даже не пришлось мне угрожать вслух. Право слово, не арестант, а просто подарок.
- Послушай-ка, умник...
- Чего вам надо? К чему это все? Ладно, я мастер, что с того? У вас нет доказательств, что я над кем-нибудь работал. Не работал и в будущем не собираюсь. А значит, я не преступник.
Уф, вру напропалую и почему-то испытываю облегчение. Пусть-ка попробуют возразить.
Хант моему вопросу не обрадовался, но и не насторожился вроде.
- Кассель, нам нужна твоя помощь.
Я так смеюсь, что кофе попадает не в то горло.
Хант открывает было рот, но тут распахивается дверь и на пороге появляется Джонс. Где он, интересно знать, шатался все это время? Обещанного обеда не принес.
- Слышал, ты тут откалываешь разные номера.
Он бросает взгляд на залепленный жвачкой объектив - значит, либо просмотрел запись, либо кто-то ему рассказал.
Пытаюсь прокашляться, но не очень-то получается.
- Кассель, послушай, - вмешивается Хант, - на свете много таких детишек, юных мастеров, которые связались с неподходящей компанией. Но ты можешь все изменить, твои способности необязательно использовать во зло. Существует правительственная программа, молодых мастеров учат контролировать свой дар, использовать его на благо правосудия. Мы тебя с радостью порекомендуем для такой программы.
- Но вы даже не знаете, какая у меня магия.
Очень-очень надеюсь, что не знают.
- Мы принимаем разных мастеров, Кассель, - поддакивает Джонс.
- Даже мастеров смерти?
Он внимательно смотрит мне в лицо.
- Так ты мастер смерти? Если так - все очень серьезно. Это опасный дар.
- Но я не говорил, что я мастер смерти.
Стараюсь, чтобы слова прозвучали неубедительно. Пусть думают, я мастер смерти, как дедушка; или мастер удачи, как Захаров; мастер снов, как Лила; мастер физической силы, как Филип; мастер памяти, как Баррон; мастер эмоций, как мама. Да кто угодно. Только бы не догадались, что я мастер трансформации. Последний раз такой появлялся в Штатах аж в шестидесятых годах. Уверен: сцапай меня правительство - вряд ли выпустят просто так и отправят в школу доучиваться.
- За эту программу отвечает одна женщина, агент Юликова, - продолжает Джонс. - Мы бы хотели вас познакомить.
- Какое это все имеет отношение к происходящему? Какая помощь вам от меня нужна?
Очень уж похоже на мошенничество: странно они себя ведут, мрачными взглядами обмениваются, когда я отворачиваюсь. Все эти разговоры про секретную правительственную программу, щедрые предложения - меня словно прощупывают. Только вот почему? Почему именно меня?
- Можешь не отрицать - нам известно о твоих связях с преступным кланом Захаровых.
Когда я пытаюсь возразить, Джонс поднимает руку.
- Можешь ничего не говорить. Но знай: за последние три года по приказу Захарова совершались многочисленные заказные убийства - убирали как членов его собственной шайки, так и посторонних людей. Мы обычно не вмешиваемся, когда бандиты убивают друг друга - пускай, но совсем недавно погиб один из наших информаторов.
Он кладет передо мной на стол черно-белую фотографию. По спине пробегают ледяные мурашки.
На снимке - лежащий на боку человек. Ему несколько раз выстрелили в грудь, на рубашке расплылось огромное черное пятно. Весь ковер под ним - в крови. Лицо толком не разглядеть из-за рассыпавшихся темных волос. Но это лицо я все равно узнаю где угодно.
- Его застрелили прошлой ночью, - рассказывает Джонс. - Пуля прошла между седьмым и восьмым ребром и угодила прямо в правое предсердие. Умер мгновенно.
Меня будто кто-то ударил кулаком в живот.
Отталкиваю от себя фотографию.
- Зачем вы мне это показываете? - Мой голос дрожит. - Это не Филип. Это не мой брат.
Я уже на ногах. Даже не помню, как вскочил со стула.
- Успокойся, - требует Хант.
В ушах гудит, словно накатило приливной волной. Я кричу на них:
- Это какой-то обман! Признайтесь! Это обман!
- Кассель, ты должен нас выслушать, - настаивает Джонс. - Убийца все еще на свободе.
Ты можешь помочь нам найти убийцу собственного брата.
- Вы сидели тут и болтали со мной, а мой брат мертв? Вы знали, что он мертв, но вы... вы... - бормочу я. - Нет. Нет. Зачем вы это делаете?
- Мы знали, что после таких новостей с тобой нелегко будет поговорить, - признается Джонс.
- Нелегко? - повторяю я.
Бессмыслица какая-то. И тут меня озаряет.
Но это тоже бессмыслица, не может быть.
- Вашим информатором был Филип? Да ни за что. Он бы не стал. Он ненавидит стукачей.
Ненавидел. Он ненавидел стукачей.
В моей семье свято верят: к копам идут на поклон только законченные трусы и подлецы. Полиция и так может в любой момент сделать с мастерами, что ей вздумается, - мы же как-никак преступники. Так что сотрудничать с копами - то же самое, что лизать ботинки заклятого врага. Если на кого-то настучал - предал не только своих. Предал самого себя. Помню, Филип однажды рассказывал про одного типа из Карни. Тот заложил кого-то по мелочи: стариковские разборки, я этих людей не знал. Так брат каждый раз сплевывал на пол, когда упоминал имя того стукача.
- Филип пришел к нам около пяти месяцев назад, - поясняет Хант. - В апреле. Сказал, хочет изменить свою жизнь.
Трясу головой. Не может быть. Наверное, брат сдался федералам, потому что ему некуда было больше податься. Из-за меня. Я разрушил его план и помешал убить Захарова. Если бы все получилось - лучший друг Филипа, Антон, встал бы во главе преступного клана, а сам Филип разбогател бы. Но вместо этого он погиб, из-за меня. Наверняка виноват Захаров. Кому еще нужно его убивать? Захаров обещал не трогать мою семью, но чего стоят его обещания? Особенно если он узнал о сделке Филипа с федералами. Какой же я идиот, нельзя было ему верить.
- Мать знает о смерти Филипа?
Заставляю себя усесться обратно на стул. Меня душит чувство вины.
- Мы постарались ничего не разглашать, - отвечает Джонс. - Твоей маме позвонят и сообщат обо всем, как только ты уедешь отсюда. А мы тебя надолго не задержим. Сочувствую, держись!
- Так обычно на открыточках пишут; знаете, таких с котятами.
Собственный голос словно чужой.
Агенты косо на меня смотрят.
Неожиданно обрушивается сбивающая с ног волна усталости: так и тянет лечь, положить голову на стол прямо здесь. Но агент Джонс не унимается:
- Твой брат хотел порвать с организованной преступностью. Просил нас найти его жену - собирался просить прощения за то, что ей пришлось пережить. Мы включили бы их обоих в программу защиты свидетелей, а он обещал за это сдать захаровского наемника. Даже, может, самого Захарова бы удалось прижать. Тот убийца - настоящий психопат. Филип рассказал нам о шести мастерах - его жертвах. А мы даже не знали, что они мертвы. Твой брат пообещал показать, где спрятаны тела. Он действительно пытался начать все сначала. И умер ради этого.
О ком они говорят? Точно не о Филипе.
- Так вы нашли Мауру?
Маура сбежала из города прошлой весной и сына забрала. Потому что узнала о том, как Баррон менял ее память: заставлял забывать ссоры с мужем, оставлял только приятные воспоминания, нереально-сказочные. Но проблемы-то остаются, помнишь ты о них или не помнишь, и все равно рано или поздно дают о себе знать. К тому же у проклятий есть побочные эффекты - музыку, например, начинаешь слышать, ненастоящую.
Филипа ее отъезд просто подкосил. Брат винил во всем меня, даже больше, чем Баррона. Нечестно. Хотя, по правде, узнала она о проклятии именно благодаря мне - я подарил ей талисман памяти. Все равно, не я их брак разрушил.
Мне и так есть, в чем себя винить.
- Да, - кивает Джонс. - Как раз сегодня с ней говорили. Маура в Арканзасе. Первый раз связались с ней около недели назад, и она согласилась выслушать Филипа. Мы собирались сначала дать им поговорить по телефону. Но теперь она заявила, что не приедет, даже тело забрать не хочет.
- А от меня-то вам что нужно?
Скорее бы все закончилось.
- Филип говорил, у тебя тоже был доступ к информации, - вступает Хант. - Нужной нам информации. Ты знаешь некоторых известных ему личностей, к тому же у тебя с семьей Захарова даже более тесные связи, чем у него.
Лила, он почти наверняка имеет в виду Лилу.
- Я не...
- Мы знаем, - перебивает Джонс, - что Захаров уже давно убирает людей. Раз - и все! Никаких следов - ни тел, ни доказательств. Мы даже не знаем, как он или его мокрушник это делают. Просто взгляни на дела. Пожалуйста. Может, увидишь знакомое лицо. Порасспрашивай кого-нибудь. Твой брат был нашей первой серьезной зацепкой, а теперь он мертв.
Агент разочарованно качает головой.
Я стискиваю зубы, и спустя мгновение он отводит глаза. Может, дошло, что так говорить - последнее дело. Что для меня брат был все-таки живым человеком, а не какой-то там зацепкой.
Что, если я начну "расспрашивать", то тоже вполне могу схлопотать пулю.
- Вы хоть пытались найти убийцу?
Они, похоже, кроме Захарова, ни о чем и думать не могут.
- Конечно, пытались и сейчас пытаемся. Это наша первостепенная задача.
- Любая ниточка в этом деле сразу же приведет нас к нему, - агент Хант встает. - Взгляни на материалы расследования. Я хочу показать, насколько мы с тобой откровенны.
Неохотно выхожу вслед за ним в коридор. Открывается еще одна дверь, и мы оказываемся в той комнате, за зеркалом. Агент жмет кнопку на каком-то экране.
- Это секретная информация. - Джонс ждет, что я проникнусь. - Ты же умный мальчик - никому не проболтайся.
На маленьком цветном мониторе - дом Филипа и Мауры. Вечернее солнце почти скрылось за верхушками деревьев, свет отражается от крыш. Над подъездной дорожкой плавится от жары воздух. Дверь в квартиру брата не видна, но я знаю - она справа, там, где заканчивается экран.
- В жилом комплексе недавно установили камеру наблюдения, - тихо объясняет Хант. - После ограбления, по-моему. Повесили ее под ужасным углом, но нам удалось получить это изображение.
По дорожке проходит кто-то в темном плаще. Слишком близко и слишком быстро - почти ничего не разглядеть. Камера нацелена низко - лицо с такого ракурса не снимешь, но видно развевающийся черный рукав и тонкие, затянутые в кожаную перчатку пальцы. Кроваво-красную кожаную перчатку.
- Все. Больше никто не входил и не выходил. Похоже на женский плащ, и перчатка тоже вроде женская. Если это и есть наемный убийца Захарова, то пистолетом она пользуется нечасто. Но мастера смерти применяют и немагическое оружие - когда, например, сильно пострадали из-за отдачи. Это обычно их и выдает. Конечно, может, и не она - тот убийца. Может, Захаров ее недавно завербовал и на дело послал без особой причины - просто хоть кого-то надо было послать. Так что, возможно, женщина и не связана напрямую с его организацией.
- То есть вы и понятия не имеете, кто это.
- Мы уверены, убийца Захарова узнал, что Филип собирается его сдать. Или ее. Мы навели о твоем брате справки у своих информаторов: он недавно поссорился с боссом. Это как- то связано с дочерью Захарова, Лилой.
- Лила его не убивала, - отвечаю я машинально. - Лила не мастер смерти.
Джонс весь вскидывается.
- А какой она мастер?
- Не знаю я!
Но моя ложь очевидна.
Лила - мастер снов, и притом очень могущественный. Может заставить людей ходить по ночам, выходить из домов. Из школьных общежитий.
Хант качает головой:
- Последним, кто входил в квартиру твоего брата, была женщина в красных перчатках. Больше нам ничего не известно. Надо ее найти. Давай сосредоточимся на этой задаче. Ты можешь помочь - добудь нам информацию, которую не успел сообщить Филип. Иначе получается, твой брат погиб напрасно. Мы уверены, те исчезновения, загадочные убийства и его смерть как-то связаны.
Как трогательно. Будто последнее желание Филипа было, чтобы я вместо него помог федералам. Так я и поверил. Но перед глазами все еще стоит та женщина с записи.
Агент Джонс достает какие-то папки.
- Вот имена, которые назвал твой брат. Он клялся, что этих людей убили по приказу Захарова, а тела спрятали. Посмотри, вдруг кого-нибудь узнаешь или что-то слышал. Важна любая зацепка. И, разумеется, мы рассчитываем, что ты никому не покажешь документы. О нашей встрече никто не должен знать, так лучше и для тебя, и для нас.
Я по-прежнему пялюсь на экран - на тот размытый кадр, будто пытаюсь узнать незнакомку. Но что тут разглядишь - лишь кусочек плаща и краешек перчатки.
- В школе знают, что вы меня увезли. Норткатт знает.
- Думаю, мы сумеем договориться с твоей директрисой, - улыбается Хант.
У меня зарождается чудовищное подозрение, но я сразу же гоню прочь страшную мысль, даже до конца ее не обдумав. Я бы никогда не смог убить Филипа.
- Значит, я теперь работаю на вас? - Я делано улыбаюсь.
- Что-то вроде того. Помоги нам, а мы рекомендуем тебя для программы агента Юликовой. Она тебе понравится.
Сомневаюсь.
- А если я не хочу участвовать в этой программе?
- Мы же не мафия, - успокаивает Хант. - Решишь от нас уйти - уходи.
Вспоминаю про запертую дверь в комнате для допросов, про заблокированные двери машины.
- Ну да, конечно.
Агенты отвозят меня обратно в Уоллингфорд. Но половину занятий я уже пропустил. Черт с ним, с обедом. Отправляюсь в комнату, запихиваю папки с фотографиями под матрас и усаживаюсь ждать. Вот сейчас меня вызовет комендант.
Вызовет и скажет: "Мне так жаль, примите наши соболезнования".
А уж мне как жаль.
ГЛАВА 4
Лицо у Филипа словно восковое. И неестественно блестит. Наверное, натерли чем-то, чтобы не разлагалось. Я подхожу к гробу попрощаться и только тут замечаю, что его накрасили специальной косметикой. Если внимательно приглядеться, видно незакрашенные участки: полоски мертвенно-бледной кожи за ушами и на руках, между манжетами и перчатками. На Филипе костюм, который выбрала мама, и черный шелковый галстук. При жизни он такое, по-моему, ни разу не надевал, но вещи наверняка его. Волосы аккуратно приглажены и завязаны в хвост. Воротник рубашки почти полностью закрывает ожерелье из шрамов - отличительный знак захаровских громил. Правда, в этой комнате все и так прекрасно знают, чем он занимался.
Встаю на колени перед гробом. Но мне нечего сказать брату. Я не жажду его прощения и сам его не простил.
- Они у него вытащили глаза? - спрашиваю я Сэма, усаживаясь на место.
Желающие попрощаться все прибывают. Мужчины в черных костюмах отхлебывают из маленьких фляжек; женщины в черных платьях щеголяют туфлями, остроносыми, точно ножи.
Сосед удивился моему вопросу.
- Наверное, вытащили. Скорее всего, заменили на стекляшки, - он чуть бледнеет. - А тело накачали дезинфектором.