Устал ужасно, но не могу заснуть. После ухода Даники еще раз просмотрел внимательно все документы и теперь снова и снова прокручиваю в голове детали и подробности, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. Верчусь на кровати, пружины громко скрипят. Мне жарко и неудобно, плохо себя чувствую.
Наконец хватаю мобильник и шлю эсэмэску Лиле:
"Спишь?"
А потом замечаю цифры на экране - полчетвертого утра. Взбиваю подушку кулаком и падаю в нее лицом.
Телефон оживает. Перекатываюсь на бок и читаю:
"Кошмары. Не сплю вообще".
Натягивая джинсы, я торопливо печатаю:
"Выбирайся на улицу".
Как же здорово жить на первом этаже: можно просто открыть окно и выпрыгнуть, прямо в кусты. От скрипа деревянной рамы Сэм стонет и ворочается во сне, а потом снова принимается храпеть.
Не знаю, в каком она общежитии, поэтому жду прямо посреди двора.
Все застыло, воздух густой и неподвижный. Все как будто не по-настоящему. Интересно - когда мы поджидали ночью свои жертвы, похоже было? Весь мир словно умер.
Из окна Гилберт-хауса вывешивается веревка. Подхожу поближе. Надо же - Лила закрепила кошку на подоконнике. Значит, протащила ее в Уоллингфорд и все это время прятала у себя в комнате. Ничего себе - молодец!
Девушка спускается и спрыгивает на землю, она босиком и в пижаме. Улыбается, но потом смотрит на меня и сразу становится серьезной.
- В чем дело?
- Пошли, - шепчу я. - Нужно отойти подальше от общежития.
Лила кивает и молча идет за мной следом. Маскировка, хитрости и уловки хорошо знакомы нам обоим. Как и магия, это наша родная стихия.
Выхожу на дорожку к теннисным кортам. Рядом небольшой лесок, а за ним начинаются пригородные дома.
- Ну, и как тебе Уоллингфорд?
- Школа как школа, - пожимает плечами она. - Одна девчонка из моего общежития пригласила меня пройтись по магазинам с ее компанией. Я отказалась. Теперь проходу не дает, обзывает зазнайкой.
- А почему ты?..
Лила неуверенно глядит на меня. У нее в глазах надежда мешается с ужасом.
- А кому какое дело? Что случилось? Почему ты меня вытащил сюда?
На ее синей пижаме нарисованы звезды.
- Да. Я хотел расспросить о том, что мы сделали. Вернее, что я сделал. Ну, убийства...
Смотрю не на нее, а на Уоллингфорд. Просто старые кирпичные здания, а я-то надеялся спрятаться в них от своей же собственной жизни, вот глупый.
- Так ты меня сюда притащил только за этим? - Голос у нее недружелюбный.
- На романтическое свидание я бы девушку повел в другое место, как ты понимаешь.
Лила вздрагивает.
- Я видел кое-какие документы. Знаю имена. Просто скажи - они или нет.
- Хорошо. Но вряд ли тебе от этого станет лучше.
- Антанас Кальвис.
- Да. Ты его превратил.
- Джимми Греко?
- Да, - голос у нее тихий-тихий. - И его.
- Артур Ли.
- Не знаю. Если это и ты - то уже без меня. Но раз первые два имени правильные, то скорее всего - и он тоже.
У меня снова трясутся руки.
- Кассель, в чем дело? Ты же и раньше обо всем знал. Всего лишь имена.
Опускаюсь на мокрую от росы траву. Меня тошнит от отвращения к себе. Хорошо знакомое чувство. Я и раньше ощущал себя чудовищем. Оправдывался, что не знаю подробностей и поэтому могу ни о чем не думать.
- Не знаю, ни в чем, наверное.
Девушка садится рядом и принимается рвать травинки. Потом отбрасывает их в сторону, но влажные стебельки прилипли к ладони. Мы оба без перчаток.
- Почему? Почему я это делал? Баррон мог как угодно исказить мои воспоминания, но что же я такое вспомнил - что превратил их в вещи?
- Не знаю, - безо всякого выражения говорит Лила.
Почти машинально глажу ее по плечу, под пальцами - мягкая ткань пижамы. Как высказать свои чувства? Прости, что братья держали тебя в клетке. Прости, что так долго не мог тебя спасти. Прости, что превратил в кошку. Прости, что сейчас заставляю вспоминать прошлое.
- Не надо.
Моя рука замирает.
- Да, извини, я не подумал.
- Папа хочет, чтобы ты на него работал?
Лила поспешно отодвигается. В ее глазах отражается лунный свет.
- Да, сделал мне предложение на похоронах Филипа.
- Какие-то разборки с семьей Бреннанов, - вздыхает она. - Ему часто приходится теперь заключать сделки на похоронах. Ты согласился?
- Согласился ли я продолжать убивать людей? Не знаю. Наверное, у меня хорошо получается. Приятно же, когда что-то хорошо получается?
В моем голосе горечь, но сожаления маловато. Ужас, который я чувствовал раньше, постепенно меркнет, ему на смену приходит смирение.
- А может, они не умирают после трансформации? Может, это вроде анабиоза.
Я вздрагиваю:
- Тогда еще хуже.
Девушка откидывается назад, ложится на траву и смотрит в звездное небо.
- Как здорово, что тут, в деревне, видно звезды.
- Не совсем в деревне. Рядом два города и...
Лила улыбается, и мы вдруг начинаем делать что-то не то. Я нависаю над ней, любуюсь рассыпавшимися по земле серебристыми волосами. Она нервно сглатывает, ее шея изгибается, пальцы вцепляются в траву.
Пытаюсь что-то сказать, но о чем же мы разговаривали? Не помню. Все мысли куда-то испаряются. Рот у девушки полураскрыт, ее голые руки скользят по моему затылку, тянут вниз.
Отчаянным, жадным движением накрываю ее губы своими, и она тихонько стонет. Только чудовище на такое способно, но я ведь и есть чудовище.
Не прерывая поцелуя, прижимаю ее к себе. Глаза закрыты - не хочу смотреть на то, что творю. Обнимаю ее еще крепче. Лила снова стонет.
Вцепилась мне пальцами в волосы, изо всей силы, точно боится, что я сбегу.
- Пожалуйста... - выдыхаю я.
Но мы уже снова целуемся, и невозможно думать ни о чем, кроме ее выгибающегося подо мной тела. Я так и не заканчиваю фразу.
Пожалуйста, не дай мне этого сделать.
Отрываюсь от ее губ, целую впадинку на шее, ощущая во рту вкус пота, вкус земли.
- Кассель, - шепчет Лила.
Сколько раз она называла меня по имени - сотни? Тысячи? Но вот так - никогда.
Резко отшатываюсь, тяжело дыша. Никогда.
Мы оба усаживаемся обратно. В голове немного проясняется. Девушка прерывисто дышит, у нее расширенные зрачки.
- Я не... Это не по-настоящему.
Мои слова звучат нелепо. Трясу головой, чтобы хоть как-то прийти в себя.
У Лилы странное выражение лица - не могу понять, о чем она думает. Полураскрытые губы слегка припухли.
- Пошли назад, - наконец выдавливаю я.
- Ладно, - отвечает она едва слышно, почти на одном выдохе.
Киваю и встаю. Подаю ей руку, и она позволяет поднять себя на ноги. Еще мгновение мы держимся за руки, без перчаток. У нее теплая ладонь.
Позже я замечаю свое отражение в окне собственной комнаты. Растрепанные темные волосы, презрительная усмешка. Словно изнывающий от голода призрак злобно скалится на мир, где ему не рады.
Сон приходит неожиданно. Стою рядом с Барроном на краю лужайки. Почему-то твердо знаю, что мы кого-то ждем: кто-то должен выйти из того большого белого дома с колоннами.
- Чашечку чая? - интересуется брат и, ухмыляясь, протягивает бумажный стаканчик.
Там пузырится и исходит паром кипящая янтарная жидкость. Мы же обожжемся!
- Думаешь, нам будут рады? - спрашиваю я.
ГЛАВА 6
На следующий день на занятиях я ничего не соображаю. Пишу на двойку контрольную по физике и совершенно непотребным образом спрягаю французские глаголы. Французский, слава богу, мне вряд ли понадобится - зачем наемному убийце французский? Разве что буду, как те киношные красавчики, путешествовать по всему миру и попутно воровать драгоценности. А вот физика, возможно, пригодится - высчитывать траекторию полета пуль.
В обеденный перерыв звоню Баррону. Что угодно - лишь бы не идти в столовую. Там Даника и Сэм, а что я им скажу? Только врать опять придется. А еще Лила. А ей надо бы наврать, но я не знаю как.
- Привет, Баррон. Пицца по вторникам - все в силе?
Голос у брата спокойный. Такой обычный. Я почти готов немного расслабиться.
- Мне надо кое-что у тебя спросить, с глазу на глаз. Ты где?
Проходящая мимо учительница бросает на меня неодобрительный взгляд. Ученикам не полагается в школе звонить по мобильнику, даже на переменах. Но я старшеклассник, поэтому она ничего не говорит.
- Веселимся вовсю. Остановились в гостинице "Нассау". Такое пафосное место.
- Вы в Принстоне.
Отель прямо в центре города, в пяти минутах ходьбы от дома Вассерманов. Я содрогаюсь от ужаса, представив, как мама Даники и моя мама стоят в одной очереди в магазине.
- Да, - смеется брат. - Ну и что? Мама сказала, что вы всех сделали в Атлантик-Сити, поэтому нужно все начинать сызнова и на новом месте.
И с чего я решил, что Баррон поможет матери? Он только потакает ей во всем и делает еще хуже. Ох, брат же говорил на похоронах про какую-то картину. Как я не понял сразу, к чему все идет!
- Ладно, неважно. Давай где-нибудь встретимся часов в шесть? Я смогу улизнуть с ужина и пропустить самостоятельную работу.
- Да мы прямо сейчас приедем. Ты что? Мама же сможет тебя отпросить. Поедим суши.
- Конечно, договорились.
От Принстона ехать минут двадцать, но они появляются только через полтора часа. Я как раз занимаюсь работой над ошибками: сплошное мучение - ведь контрольную по физике я провалил исключительно по глупой невнимательности.
Когда меня вызывают в учительскую, вздыхаю от облегчения.
Баррон в сером костюме с отливом вальяжно облокотился о секретарский стол. Очки черные нацепил. Мама тоже в черных очках, наклонилась и подписывает какую-то бумагу. На ней огромная черно-белая шляпа, черные перчатки и черное платье с глубоким декольте, волосы убраны под дорогой шелковый шарф.
Видимо, это такой своеобразный траурный наряд.
- Привет, мам.
- Привет, милый. Надо съездить к врачу. Удостовериться, что тебе не передалась болезнь, которая сгубила твоего брата, - мать поворачивается к секретарю (похоже, мисс Логан до глубины души возмущена разворачивающейся перед ней сценой), - вы же знаете, такое иногда по наследству передается.
- Боишься, у меня тоже случится обострение? Прямо между ребер? Ты, возможно, права, и это действительно передается по наследству.
Мама сердито поджимает губы, а Баррон с силой хлопает меня по плечу:
- Пошли, шутник.
Идем к парковке. Я засовываю руки в перчатках поглубже в карманы форменных брюк. Брат вышагивает рядом. Две верхние пуговицы белоснежной рубашки расстегнуты, чтобы все могли полюбоваться на его загорелую шею и новенькую золотую цепь. Интересно, а талисманы у Баррона есть?
Мама прикуривает сигарету от позолоченной зажигалки и глубоко затягивается:
- Ты же вроде сам хотел, чтобы мы тебя забрали? В чем дело?
- Я только хотел, чтобы Баррон рассказал, где спрятаны тела.
Стараюсь говорить потише. Мы идем по Уоллингфорду, по его чистеньким подстриженным лужайкам. На этом фоне мои родственники кажутся нереальными, они никак не вписываются в окружающую действительность.
Мать и Баррон обмениваются озабоченными взглядами.
- Те люди, которых я превратил. Где тела? Во что я их трансформировал?
Понятия не имею, что именно брат забыл, а что помнит. Помнит ли об исчезновении Греко, Кальвиса и остальных? Скольких воспоминаний его лишила отдача? Он же все записывает в блокноты, поэтому что-то, наверное, ему известно. Да, я, конечно же, подделал записи, в итоге Баррон забыл, как собирался с моей помощью убить Захарова, и, сам того не ведая, перешел на мою сторону и перестал помогать Филипу и Антону. Но все остальное я не менял - оставил как есть.
- Тебе совершенно незачем это знать.
Ага, обнадеживающее начало.
- Предположим, есть зачем.
Останавливаюсь прямо посреди дорожки, тем самым вынуждая остановиться и их.
- Мальчики, не надо ссориться. - Мама выдыхает облако дыма, и оно неподвижно повисает в воздухе. - Кассель, зайчик, не надо. Забудь про них.
- Один труп, расскажите хотя бы про один труп.
- Ладно, - беззаботно пожимает плечами брат. - Помнишь тот стул, который ты так ненавидел?
Беззвучно открываю и закрываю рот, как рыба, выброшенная на берег.
- Что?
Хотя я отлично понял, о чем идет речь. Хотел этот самый стул выкинуть, когда мы с дедом прибирались в старом доме. Он меня всегда пугал, ведь сначала я видел такой по телевизору, а потом Филип его принес.
Баррон со смехом приподнимает солнечные очки и корчит мне рожу.
- Да-да.
Вылавливаю из сумки ключи от автомобиля и целую маму в напудренную щеку.
- Спасибо, что вытащила меня с занятий.
- Мы же собирались вместе пообедать? Что бы ты там ни замышлял...
- Прости, но мне пора.
- Совершенно не за что просить прощения. - Голос у матери становится прямо-таки елейным, она хватает меня за локоть. - Ты можешь отправиться с нами, или я позвоню той милой даме и сообщу, что визит к доктору мы отменили, а я привезла тебя назад в школу. Возможно, она окажет мне любезность и проверит, вернулся ли ты на уроки?
- Угрожать не надо.
Баррон смотрит на меня, как на умалишенного: так с мамой разговаривать - это чревато.
Она еще сильнее стискивает мою руку, ногти впиваются в кожу сквозь тонкую ткань рубашки. Каким-то образом мать умудрилась незаметно снять перчатку. Одно быстрое движение - и она сможет ухватить меня за голое запястье. Или за шею.
- А разве матери нужно угрожать собственному сыну, чтобы он с ней пообедал?
Да уж, уела.
Мама кладет сумочку и усаживается на диван в отдельной кабинке в ресторане "Торияма", нам с Барроном достаются стулья. Снова натянула перчатки. Я внимательно их рассматриваю: как же она умудрилась так быстро снять одну? Но мать, заметив это, бросает на меня неодобрительный взгляд, и я принимаюсь пялиться на столик из бамбука и развешанные по стенам кимоно.
Наряженная в черное официантка разливает чай. Челка у нее короткая, а в носу блестит сережка, похожая на капельку абсента, - симпатичная девчонка. На бейдже написано "Джин-Сьюк".
Баррон заказывает большой набор суши.
- Его ведь в лодке подадут? - Брат показывает на повара, нарезающего рыбу: над ним на полке выстроились в ряд лакированные деревянные лодки, некоторые даже с мачтами. - А то в меню написано "в лодке", а я в прошлый раз заказал, и мне принесли на тарелке. Так что хочется удостовериться.
- Сделаем в лодке, - обещает Джин-Сьюк.
Я отпиваю жасминового чая, такой горячий - чуть горло не обжег.
- Так вот, - Баррон обращается уже ко мне. - У нас на примете один простачок. Серьезное выгодное дело. Вполне пригодился бы помощник. А тебе бы пригодились деньги. К тому же мы ведь семья.
- Семья прежде всего, - добавляет мама.
Сколько раз она мне это говорила - и несосчитать.
Так и тянет согласиться, даже после всего происшедшего. Раньше я мечтал, чтобы брат попросил помочь в какой-нибудь афере, мечтал доказать: хоть и не мастер, могу мошенничать наравне с лучшими. А мать с братом и есть лучшие из лучших.
Но теперь-то точно знаю: я мастер, мошенник и, возможно, убийца. Теперь я мечтаю доказать лишь, что могу измениться, стать не таким, как они.
- Спасибо, но нет.
Баррон как ни в чем не бывало пожимает плечами.
Мама тянется к чашке затянутой в кожаную перчатку рукой. На указательном пальце сверкает кольцо с большим голубым топазом и маленькими бриллиантами. Новое. Откуда, интересно? Меня передергивает. На другой руке еще один перстень - камень красноватый, словно в стакан воды добавили капельку крови.
- Мам, - нерешительно начинаю я.
Она смотрит на меня, потом опускает взгляд на свои руки и вскрикивает, польщенная:
- Ах, это! Я встретила такого очаровательного мужчину! Само совершенство! А какой превосходный вкус!
Мать взмахивает рукой, демонстрируя топаз.
- Я тебе именно про него говорил. - В ответ на мой непонимающий взгляд Баррон досадливо приподнимает брови и шепчет: - Ну, тот простачок.
- Ага. А второе кольцо?
- Вот это? Старое? - Мама вытягивает вторую руку, и бледно-розовый бриллиант вспыхивает в свете флуоресцентных ламп. - Тоже подарок. Уже сто лет его не надевала.
Вспоминаю про фотографии, которые нашел во время уборки нашего дома. На снимках мама в старомодном корсете позировала для невидимого фотографа. Не для отца. У него еще на пальце было дорогое обручальное кольцо. Интересно, не связаны ли как-нибудь тот человек и розовый бриллиант?
- А кто его подарил?
- Твой папа. У него вкус просто потрясающий. - Мать будто подначивает: "Попробуй, поймай на вранье".
- Я просто подумал, не стоит его надевать в такие места. Вот и все. Его же могут украсть, - улыбаюсь так, чтобы она поняла - меня вокруг пальца не обведешь. Кажется, будто в ресторане сейчас только мы вдвоем.
Мама смеется. Баррон недоуменно переводит взгляд с меня на нее, словно разговор идет на непонятном ему языке. Пусть. Сегодня ради разнообразия секретная информация есть у меня, а не у него.
Официантка приносит заказ. Кладу в соевый соус побольше васаби и обмакиваю туда сашими. Рыба соленая на вкус, а васаби такой острый, что прошибает до самого носа. Баррон наклоняется поближе:
- Хорошо, что ты с нами пообедал. А то в школе, по-моему, ты психанул слегка.
Когда они меня забрали, время обеда давно прошло, и сейчас в ресторан как раз подтягиваются желающие поужинать.
- Ты сейчас переживаешь естественную реакцию на смерть Филипа. - Брат, как всегда, говорит с такой искренностью в голосе, что немедленно хочется ему поверить. - Пытаешься осмыслить то, что с ним случилось, и не можешь и поэтому пытаешься осмыслить что-нибудь другое.
- Может, и так.
- Именно так, вот увидишь. - Баррон ерошит мне волосы затянутой в перчатку рукой.
Джин-Сьюк приносит небольшую кожаную папку с чеком, и мама достает одну из своих многочисленных ворованных кредиток.
Увы, карта не срабатывает, и девушка отдает ее обратно с извинениями.
- У вас наверняка кассовый аппарат сломался, - мать почти кричит.
- Все в порядке, - я достаю бумажник, - у меня есть.
Но тут Баррон поворачивается к официантке:
- Спасибо, все было прекрасно.
И хватает ее за запястье голой рукой.
Девушка, кажется, растерялась, но через мгновение широко улыбается в ответ:
- Это вам спасибо! Приходите еще.
Мои родственнички встают и направляются к выходу, а я остаюсь смотреть на Джин-Сьюк. Как же объяснить ей про измененные воспоминания?
- Что сделано, то сделано, - говорит мать.
Семья прежде всего.
Воспоминания уже стерты. Можно поставить Баррона в затруднительное положение, но пропавшую память не вернешь.
Так что я встаю, отодвигаю стул и тоже выхожу из ресторана. Как только мы оказываемся на улице, хватаю брата за плечо.
- Ты спятил?
- Да ладно! - Он улыбается так, будто только что отколол замечательную шутку. - Платят только неудачники.