– Я хотел опровержения, а не такой оголтелой фантазии. К чему вы это нагородили, граф? Не вижу смысла в вашей заметке, потому как не верю ни единому слову! И ради такой чуши вы нарядились кошевником и напугали сотрудников государевой типографии? Очнитесь, сударь! Chez vous l'esprit pour la raison est venu en raison de la versification!
– Вот, значит, как? – вскинулся Тихон. – Я даю вам слово дворянина, что Антиох Санкович будет похищен, ежели тому не воспрепятствовать.
Матвей Степанович протяжно выдохнул и вновь вперил взор в писания поэта. Видимо, он надеялся отыскать там хотя бы малое разумное зерно, которое позволило бы опубликовать заметку, пусть и с порядочными сокращениями. Но выражение отчаяния, которое все больше проступало на его лице, сказало Тихону, что надежды редактора близки к краху.
– Послушайте, сударь, – сказал он наконец. – Вы готовы подписаться под этими словами и публично объявить себя безумцем?
– Готов, если это предотвратит преступление.
– Да в том-то и дело, что нет! – Толбукин хлопнул ладонью по сочинению поэта и вскочил. – Ежели я, который к вашим писаниям привычен, не могу принять это предостережение всерьез, то что все прочие скажут? А вот что: сбрендил, дескать, наш доморощенный пиит, помешался на почве непотребного блуду! Ничего вы сими откровениями не добьетесь, а станете посмешищем цельной губернии. Только такой еще славы вам и не хватало, Тихон Иванович, чтобы на всю Россию-матушку прогреметь! Дипломат от марсианцев, мыслями пронзающий их коварные планы… Посмотрите же на вопрос как простой мещанин, далекий от высокой политики! К чему бы пришлецам выкрадывать Санковича? Чем он отличается от меня или вас, или того же Прокопа-кузнеца?
– Значит, вы отказываетесь печатать заметку?
– О вашем же благе пекусь, бестолковый вы человек! Ах, юноша, юноша, вам бы о женитьбе подумать, о детях, а вы чем занимаетесь? Марсианцы!.. А хотите, я стихотворение о желто-красных листьях опубликую? – в порыве великодушия воскликнул отставной полковник. – Как они там шумят и все такое? И денег за него гривенник дам.
– Честь мне дороже, – отрезал Тихон и стянул со стола донесение.
Он уже вполне понял, что рассказывать Толбукину о подозрениях в адрес Дидимова бесполезно. Даже если Матвей Степанович внемлет гласу поэта и проникнется опасностью, что нависла над князем Санковичем, напечатать непроверенные и опасные домыслы Тихона он не позволит. А таким выдумкам про мысленные разговоры с марсианцами поверят только совсем уж незатейливые люди, просвещенный же Предводитель дворянства не таков. Он лишь посмеется над поэтом или, того хуже, публично потребует от него объяснений в пустозвонстве и поминании своего имени всуе аккурат накануне выборов.
А вот супруга его, на редкость суеверная и притом деятельная матрона, может и поверить… Если бы довести до нее предостережение! Она тогда гору свернет, дабы князя от инопланетного лиха оборонить, лично гарнизон под ружье поставит. А бравый Антиох Санкович, в прошлом боевой генерал, не таков, чтобы пугаться каких-то марсианцев…
Надобно найти улики против Петра Дидимова, иначе с коварным заводчиком не сладить – и покатятся тогда по улицам Епанчина его механические чудища, заревут словно адовы звери и заплюют улицы огненными ядрами. Куда там императорскому гарнизону! Почитай, свою карманную империю в одночасье создаст, и губернатор ему не помешает.
Граф Балиор сам испугался подобных мыслей и в ужасе отринул их.
– Мог бы и сразу догадаться, что заметкой не отделаешься, – вполголоса сказал он себе. – Легких путей ищем, сударь?
– Что это вы там бормочете? – испугался Толбукин. – Точно не желаете вирши опубликовать? Я бы с удовольствием!
– Со стихотворством покончено, сударь. Я принял твердое решение более не слагать виршей и тем более не докучать ими занятым людям вроде вас.
– Жаль, жаль… А то женушка моя чуть не каждый день спрашивает – не принес ли господин Балиор новое эротическое творение? В альбом переписывает, надо же!
– Довольно, Матвей Степанович, недосуг мне светские разговоры вести…
Тихон поправил черный парик и проверил, крепко ли сидит на подбородке накладная борода.
– И куда же вы нынче?
– В Управу пойду, к Буженинову. Мой долг как дворянина помешать преступлению, даже если его пришлецы замыслили.
– Что ж, удачи, – с некоторым ошеломлением проговорил Толбукин. – Берегитесь только, как бы вас в дом призрения не упекли…
Возразить на такое было нечего, да Тихон и не собирался далее терять в типографии время. Откланявшись, он миновал приемную с испуганным секретарем и вышел на улицу. Ехать или нет в таком странном виде к полковнику? Вот в чем был вопрос. Пожалуй, явись поэт в черном парике и с бородою, Буженинов действительно заподозрит графа Балиора в помешательстве.
И тем не менее попытаться стоило. Поэт вскочил в седло и направил коня прямиком к жандармской Управе. Не доезжая квартала, он свернул в боковой проулок между купеческими домами – в одном из таких темных лазов он схлестнулся на днях с экзекутором Накладовым. Как-то поживает проклятый "фальшивомонетчик"? Даже колено у Тихона заныло от такого гадкого воспоминания.
Дорогу он себе удлинил, однако получил возможность спокойно стянуть с головы парик и бороду. На замену им из седельной сумы явился привычный la financière и шляпа à la Suisse. Граф Балиор приобрел пристойный вид, в котором было не так опасно являться к Буженинову – разве что яркие не по сезону сапоги еще бросались в глаза.
Тихон защипнул понюшку из кисета, перекрестился и выехал на улицу. Жандарм при входе в Управу встретил его почти как родного, но на алые ботфорты покосился с недоумением.
– А господина полковника еще нет, – отрапортовал он.
– Вот те раз!
– Изволите подождать?
Однако ждать не пришлось – буквально тотчас же послышался скрип колес и понукания извозчика, и к подъезду Управы подкатила карета доблестного полковника. Вид его был неважен. Наверное, накануне у коменданта случился пышный ужин с возлияниями, вот он и страдал несколько от мигрени.
– Опять вы, граф? – поморщился Буженинов при виде посетителя. – С интересом о ходе следствия? Si cela vous intéresse, Manefá jusqu'à ce que ont trouvé…
– У меня есть важные сведения по этому вопросу.
– Неужто? Ну, тогда другое дело, проходите, – вздохнул полковник и потер виски со страдальческим лицом.
В кабинете он первым делом потребовал у адъютанта стакан ледяной воды, сам же припал к табакерке и долго дышал над нею.
– Выкладывайте, Тихон Иванович, что удалось разузнать у Струйских? Вы ведь туда ездили с расспросами, коли я правильно запомнил. Видели они воздухолет с девицею?
И тут Тихон, почти неожиданно для себя, поведал коменданту о своем визите в охотничьи угодья князя. О многом он, разумеется, умолчал – ни о воздухолете с Манефой, ни о проживании в избушке егеря он рассказывать не стал, а вот бивуак с работными людьми и железное чудище в повести поэта получили полное и красочное отображение. И подслушанный разговор об умыкании Антиоха Санковича, и сходка Струйского с Дидимовым… Тихон не пожалел красок, чтобы живописать коварный замысел сановных татей, состоящий в умыкании Предводителя дворянства аккурат на именинах самой знатной дамы губернии. Да не когда-нибудь, а накануне первых в гиштории отечества выборов градоначальника!
– А как же Манефа? – напряженно спросил Буженинов. От его похмельного страдания, кажется, мало что осталось. Сейчас комендант походил на гончую, едва уловившую дух зайца – как она замирает с вытянутыми в струну лапами, готовая броситься по следу при малейшем намеке, в какой стороне прячется длинноухий. – Девицу-то видали? Ведь у вас по ее делу сведения, как я слышал?
– Манефа? – растерялся Тихон. – Нет, на ее след мне пока напасть не удалось.
Буженинов вышел из-за стола и остановился подле гостя, который сидел в кресле, и весь его облик приобрел откровенно зловещие черты. Комендант как будто находился перед неприятелем, застывшим в отдалении на своих позициях, и высматривал в его построениях брешь, намереваясь направить туда главный удар воинства.
– Что же получается? – медленно проговорил он. – Видный подданный Ее Величества Дидимов в обход государева заказа мастерит на казенном заводе невиданное оружие? А заодно готовит похищение самого достойного кандидата на пост градоначальника? С какой целью, как вы полагаете?
– Очевидно, чтобы самому занять эту почетную должность, а затем отколоть от России Рифейское королевство! – в порыве вдохновения предположил поэт.
– Так-так, – пробормотал полковник.
Вслед за этим он принялся расхаживать по кабинету, порой оглядываясь на посетителя, а в глазах его мелькал поистине диавольский огонь, в котором проглядывало восхищение и даже восторг.
– Вы никому о своих разысканиях не поведали, Тихон Иванович? – спросил он наконец. – Сведения, видите ли, вельми щекотливые, неровен час не в те руки попадут… Другое дело, Императрице их донести, но о том лучше мне озаботиться, верно?
– Спозаранку сюда ринулся, – заверил его Тихон.
– Прелестно, прелестно… А как же все-таки марсианцы? Это ведь они, помнится, Манефу Петровну на воздухолете умыкнули? Или вы опять же подозреваете барона Дидимова, раз уж он похожее злодеяние спланировал? Хорош же он в таком случае – "выкрал" собственную дочь, негодяй! Кстати, от ползающего самохода до воздухолета, по-моему, один только шаг.
– Хм… Не стану напраслину возводить, сударь, – счел нужным уйти от прямого ответа граф Балиор. – О том дидимовские прихвостни помалкивали, Манефу ни словом не помянули. Возможно, заводчик наш решил скорбную гишторию с дочерью к своей пользе обратить, и на пришлецов умыкание Санковича списать.
– Вот как? Час от часу не легче!
От марсианцев пока еще рано было отказываться, в этом Тихон не сомневался. Акинфию во всяком случае куда проще и безопаснее жить, если все будут верить в их посещение – глядишь, тогда и Манефино откровение, буде она по злобе разоблачит похитителя, не воспримут всерьез. Впрочем, в этом вопросе все было не так легко: обыскав заросли, дидимовские тати вполне могли найти сломанный аппарат механика, а от него до публичного опровержения марсианского мифа уж точно один шаг.
– Благодарю вас за необыкновенные сведения, сударь! – Буженинов с чувством пожал руку поэта и даже встряхнул ее. – Давно подозревал, что наш хитроумный заводчик только прикидывается законопослушным подданным! Что там у него на фабрике делается, одному Господу ведомо, да и то вряд ли, – хохотнул он. – За дымом вонючим разве что углядишь? Другое дело – может, он там фальшивые червонцы отливает?
– Вот именно! – подхватил Тихон и вскочил в порыве чувства признательности.
Комендант возбужденно обошел кабинет по кругу, невидяще глядя перед собой, и снова остановился перед посетителем. Теперь он был деловит и собран, как и подобает военному человеку на службе Отечеству. Тихон буквально с обожанием уставился на Буженинова – надо же, какой понимающим и умным человеком тот оказался. Удивительно, что даже не усомнился в здравомыслии поэта – а ведь как опасался сего бедный Матвей Степанович Толбукин! Выходит, напрасно переживал начальник типографии.
– А теперь доверьтесь нам, Тихон Иванович, – убежденно проговорил комендант. – Шутка ли, с самим Дидимовым схлестнуться? Куда вам одному против эдакого монстра! А вот у нас найдутся методы, так сказать, чтобы с ним сладить. Перво-наперво получить неопровержимые улики, а там и арестовать за прегрешения. Полагаю, господина президента Берг-коллегии Шлаттера также стоит уведомить, чтобы по своей линии инспекцию выслал. Я, знаете ли, таких полномочий буду слишком долго от Санктпетербурга требовать, чтобы обыск на заводе учинять, да и не разберусь толком, что там делается.
– И не дайте ему князя Санковича умыкнуть! Один день ведь всего остался. Когда еще комиссии приедут?
– Vous ne vous inquiétez pas, brave de cela notre poète, – усмехнулся Буженинов. – Поезжайте в имение, отдохните от доблестных трудов…
– Да, конечно!
– И не пропустите завтрашний бал, где мы отпор умыканию дадим по всей строгости закона.
Тихон в полном благолепии покинул кабинет полковника и выскочил на улицу, окрыленный удачей. Помахав дежурному постовому возле Управы, он отвязал коня и вскочил в седло. На сердце было радостно от успешно провернутого дела – теперь-то уж проклятые кошевники не уйдут от расплаты! И дурак Акинфий не пострадает, ведь Манефа до самого умыкания останется под его попечением и не выполнит, следовательно, угрозу разоблачить механика.
Как ни поверни, со всех сторон выходило складно. Оставалось только отразить возможный наскок дидимовских татей, которые нынче, без сомнения, по-прежнему рыщут по губернии в поисках Тихона с Манефою. Ну и пусть! Теперь уж, даже если им удастся погубить графа Балиора, планы их злодейские все равно порушены, а это главное.
Поэт свернул в тот же узкий проулок, залитый помоями, и наново напялил на голову вместо приличного парика черный, также и бороду нацепил.
"Быстро, однако, он мне поверил, – с восхищением подумалось ему. – Вот что значит отсутствие моего мысленного контакта с марсианцами и здравый смысл этого военного человека. Что земное, то понятно всякому". Бумаги с завиральными писаниями зашуршали в кармане рокелора, подвигнув тем самым поэта к мысли подкинуть их супруге князя Санковичу. Власти в лице коменданта уведомлены, отчего бы не насторожить заодно и объект умыкания?
Тут Тихон как раз выехал в полном машкераде на Вознесенский проспект и двинулся вдоль тротуара в направлении реки. Городской дом князя Санковича располагался неподалеку от парка, на противоположной от "немецкого" дома стороне проспекта.
Время приближалось к обеденному, и улица постепенно наполнялась чиновниками самых разных рангов и званий. Кто посолиднее, садился в собственную карету, служивые помельче кликали извозчиков, а самые ничтожные разбредались пешком. На Тихона, как он с неудовольствием заметил, обращали повышенное внимание. Как видно, его алые сапоги купно с прическою заставляли вспомнить диких башкир, а то и страшного Антипку Рогачева.
Не доезжая до парка, Тихон переехал проспект, свернул к особняку Санковича и остановился подле чугунных ворот. Сквозь прутья виднелся облетевший сад и желтый двухэтажный дом с колоннами, а также круглый бассейн с водометом, неработающим по случаю осени. Украшали бассейн фигуры Посейдона на колеснице и Наяды с Тритонами.
Между кустами с метлою прохаживался садовник и сноровисто выковыривал из-под растений павшие листья.
– Эй, братец! – позвал его Тихон.
– Что вам угодно, сударь?
– Подойди-ка сюда.
Вытянув метлу наподобие фузеи, садовник с каменной физиономией приблизился к воротам и замер в двух саженях от них.
– Вот, передай княгине…
Поэт просунул листы с безумной повестью между прутьев и бросил их на дорожку. Подписи под этим сочинением, по счастью, он не поставил, и само оно было составлено так, что об авторстве можно было только гадать. Чисто анонимная писулька, словом. Хорошо хоть никаких наветов на земных людей там не имелось, одни марсианцы бичевались, поэтому Тихон и позволил себе поступить таким странным для благородного человека образом.
– И чтобы лично в руки! Да не вздумай сам читать, там важные секреты.
– Грамоте не обучены. А… А от кого?
– От незнакомца в красных сапогах.
– Госпожа княгиня еще почивает, сударь!
– Когда проснется, болван, тогда и передашь.
– Будет исполнено!
Работник подвинул к себе бумаги графа с помощью метлы, словно имел дело не с безобидными листками, а с дохлой гадюкой, потом все же поднял их и понес в вытянутой руке к дому.
Теперь вроде других дел у Тихона в городе не оставалось, и он с чистым сердцем собрался посетить трактир и отметить удачный визит к полковнику. Вот только прямая видимость дома, в котором снимал квартиру Анкудин Накладов, смущала его. Поколебавшись недолгое время, Тихон направил коня в сторону жилища татя.
С счастью или нет, а немка сообщила ему:
– Анкудьин уже два дня не ночевать! Я даже волновайся за его здравие. Фи не видеть сей молодой человек нигде? Ох, ваш лицо мне знаком, господин. Мы встречался давно?
– Не думаю, – ответил поэт и откланялся, пока дотошная хозяйка не принялась дергать его за бороду.
Вообще, появляться рядом с людьми и тем более беседовать с ними было рискованно – слишком ненадежно реквизит сидел на голове графа Балиора. А все-таки, что такого могло случиться с мерзавцем Накладовым, что он не появляется дома? Неужели Дидимов призвал своего "карманного" экзекутора в леса? Что еще более вероятно, усатый тать оказался призван в летучую ватагу, что прочесала Облучково и Разуваевку в поисках девицы Дидимовой.
"Воистину я разворошил осиное гнездо, спасибо за то Акинфию", – с досадой подумал Тихон. В то же время такая жизнь нравилась ему куда больше, чем бесплодные поэтические штудии в имении, от которых одна только дурная слава. Но притом и порядочное облегчение испытал поэт, сбагрив неподъемное дело Дидимова на плечи истинного патриота Буженинова. Негоже простому подданному Императрицы, к тому же небогатому, взваливать на себя бремя обустройства российского общества, на то государевы органы имеются.
Тут Тихон увидал на Вознесенском проспекте конного капрала Тотта – до него было саженей двадцать, и он уже поглядывал в сторону поэта. Не иначе гишпанские сапоги влекли взор вояки. Граф Балиор неспешно свернул на другую улочку и пришпорил коня, едва пропав из вида жандарма. Встречаться сейчас с доблестным блюстителем порядка было рискованно.
Эта опасность навела поэта на мысль поскорее уносить ноги из Епанчина, пока его не остановили для допроса. Бодрой иноходью он миновал Дворянское Собрание, перебрался на соседнюю улицу и почти проехал мимо "своего" трактира, как приступ жажды взял над ним верх и принудил спешиться.
У входа в трактир сидел согбенный старик в дырявом стеганом халате и с ермолкой для подаяний, и поэт с ошеломлением узнал в нем бухарца, у которого покупал на Мясопустной ярмарке китайские резные фигурки. Чуть не вскричал в удивлении: дескать, что ты тут делаешь, добрый человек? Неужто разорился? А еще год тому назад длинные усы старика бодро топорщились кверху, и торговал он с прибытком – китайкой и зенденем, киндяком и дамашкой, да и прочими редкими товарами из Поднебесной.
– Дай тебе Бог здоровья, юноша, – перекрестился старик, подметив интерес поэта к своей персоне.
– И тебе, отец. – Тихон опустил в ермолку алтын.
Часто ему батюшка вспоминался, когда он нищим жаловал, и слова родительские. "Велено давать просящему, – говаривал Иван Балиор. – Помощь ближнему словно магнит Духа Божьего привлекает, особливо когда одаряешь монеткою из искреннего к бедному человеку сочувствия, и бывает от Духа того подлинное просвещение".