Старший не смотрит в сторону парочки на скамейке, он смотрит на меня. Дождь льет все сильнее, и я уже подумываю о том, чтобы вернуться в здание, но мне до странности нравится это чувство, будто дождь привязывает меня, роднит с этим местом. Хоть я и знаю, что дождь - подделка, все же ощущения от него, как от настоящего, а мне сейчас отчаянно нужно хоть что-нибудь настоящее.
32
Старший
Сидящие на скамейке невдалеке от нас парень с девушкой используют дождь как предлог для того, чтобы избавится от одежды. Он срывает с нее рубашку, и она выгибает спину, прижимаясь к нему.
- Гадость какая, - говорит Эми.
Хоть эта парочка и наводит на кое-какие идеи, я все же не хочу обсуждать Сезон. Мне хочется знать, чем ограничивается ее ненависть к Старейшине - человеком или должностью.
- Он не так ужасен, - начинаю я. - Старейшина - все же хороший командир. - Делаю шаг в ее сторону. - Да, я знаю, он может и надавить, зато все на борту дружно трудятся и счастливы.
Эми фыркает.
- И ты, значит, тоже будешь ненавидеть всех, кто от вас отличается?
- Тебя я никогда не буду ненавидеть!
Именно ее необычность - рыжие волосы, культура Сол-Земли, то, как она отказалась слепо повиноваться Старейшине, - больше всего заставляет меня ею восхищаться.
Дождь уже превратился в ливень, но нам обоим все равно. Эми смотрит на меня выжидающе, словно хочет доказательств, что я не Старейшина.
Вместо этого я, протянув руку, вытаскиваю кисти, которыми она завязала волосы в пучок. Красным всполохом волосы струятся вниз, а потом дождь наливает водой тяжелые локоны, и они темнеют настолько, что кажутся почти каштановыми, как у меня. Почти. Я заправляю одну из оранжево-золотых нитей ей за ухо. Она вздрагивает, когда я касаюсь ее кожи кончиками пальцев.
- Старейшина - хороший командир, - мягко, но убедительно начинаю я. - Но, - добавляю, не давая Эми возразить, - мы расходимся мнениями в вопросе различий. Так уж случилось, что мне различия нравятся. Даже очень. - С трудом сглатываю комок в горле. Во рту, кажется, слишком много влаги, а горло совсем пересохло.
А потом… не знаю, как это получается… но она делает шаг ко мне, а я - к ней, и мы оказываемся совсем близко друг к другу.
И вот нас уже ничего не разделяет, кроме дождя.
И нас уже совсем ничего не разделяет.
Наши губы сливаются воедино. На уголок рта мне падает капелька дождя, а потом ее губы размыкаются, и мои тоже. Другая капля падает на язык, и тут же исчезает на ее языке.
Я промок насквозь; мне должно быть холодно. Но мое тело наполняется ее теплом.
Обвиваю ее руками, крепко прижимаю к себе. Хочется вдавить ее в себя.
Только бы это не кончалось.
А потом…
…она отстраняется.
Отступает.
Касается пальцами распухших губ.
Широко распахнутые глаза сверкают.
По щекам стекают капли дождя - вот только это не дождь - и, впервые в жизни, я чувствую на языке соль.
- Каждый раз под дождем, - шепчет она. - И с Джейсоном тоже.
Кем бы ни был этот Джейсон, мне хочется его убить.
- Извини, - она отступает еще на шаг. - Я не хотела…
О нет, нет, все должно было быть не так.
Нельзя было ее целовать. У нее сейчас и так достаточно проблем, а я еще добавляю.
- Прости, - говорю я.
Тянусь к ней, но она отступает. И вот ее уже нет.
С металлического потолка вниз льется вода. В руке я по-прежнему сжимаю позабытые кисти, которыми Эми убирала волосы - теперь это все, что у меня осталось. Кисти Харли.
Ломаю их напополам и швыряю в пруд.
33
Эми
Капли дождя блестят на коже. И Джейсон рядом, и мы почти целуемся. Но это не дождь, это мой горячий душ, и на этот раз не Джейсон, а Старший.
Откидываю голову на теплый от пара кафель душевой кабины.
Понятия не имею, что делать.
Обернувшись полотенцем, выхожу из ванной. Взгляд останавливается на исписанной стене, и я застываю на месте, изучая ее, пока капли стекают на ковровое покрытие. Никакого результата. Ничего общего между мной и мистером Робертсоном все равно нет.
Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой потерянной, такой одинокой. У меня совсем никого нет - ни родителей, ни Джейсона, ни друзей. Без них этот корабль кажется таким пустым и крошечным… и я сама кажусь себе пустой и крошечной.
Нужно вернуться на криоуровень и охранять маму с папой. Нельзя было вешать это на Харли. Там мои родители, а не его. Он мне ничего не должен.
Но его глаза так горели жаждой увидеть звезды - я заметила перед уходом. Не хочется отрывать его от них.
И оставаться одной там, среди могильного холода, тоже не хочется.
Я все сижу на краю кровати - не могу заставить себя лечь.
Потом прохожу через комнату и сажусь в кресло у окна. Бросаю взгляд на постель - простыни смяты, но не отогнуты. В мою первую ночь Старший сидел в этом самом кресле, пока я спала.
Залезаю в кресло с ногами и обнимаю руками колени. Даже во сне я продолжаю смотреть в окно.
Восхода не было. Большая желтая лампочка на потолке корабля просто загорается, словно кто-то включил свет, - и вот он, день.
В голове туман, словно я никак не могу проснуться до конца. Наливаю себе в ванной стакан холодной воды, но эффекта никакого. Может быть, мир даже начинает расплываться еще сильнее. Я так устала. Думать, волноваться. Есть только один способ избавиться от звона в голове.
Когда я прохожу через комнату для отдыха к лифту, там никого нет, кроме Люта - того, высокого, который вечно так нагло меня разглядывает. Он вообще спит когда-нибудь? Такое ощущение, что он торчит тут только ради удовольствия смущать меня своим взглядом. Очень хочется повернуться и сказать ему, чтобы не распускал глаза, но его, наверное, это только развлечет. И вообще, он меня немножко пугает.
День настал всего несколько минут назад. Совсем не чувствуется, что сейчас утро, потому что не было нормальной зари, и дневной свет будет совершенно одинаковым что в полдень, что за минуту до наступления темноты. Кажется, весь уровень еще спит, но я все же держусь сельской местности, бегаю среди коров и кукурузных полей, и листья кукурузы щекочут меня, когда я проношусь мимо. Минут через десять ускоряюсь, готовясь выйти за грань.
- Почему тебе так нравится бегать, Рыжик? - спросил Джейсон, наверное, на третьем свидании. Это было уже после того, как мы в первый раз поцеловались, но до того, как я набралась смелости и сказала ему, что меня воротит от "Рыжика".
- Я же говорила. Мне нравится, когда я полностью занята бегом, когда остаются одни только бегущие ноги.
Быстрее. Надо бежать быстрее.
- Это я могу понять, - Джейсон наклоняется, чтобы поцеловать меня, но я занята завязыванием шнурков, и ему достается только щека.
Поднимаю голову и гляжу на него.
- А еще я хочу выиграть.
- Выиграть?
Я смогу обогнать воспоминания. Нужно просто ускориться. Кукурузное поле оканчивается низенькой изгородью. С другой стороны на меня глядят овцы. Я резко сворачиваю и бегу вдоль изгороди.
- Ага. Нью-Йоркский марафон. Это вроде как моя мечта. Теперь я прячу взгляд не потому, что поправляю носки, а потому, что никогда еще никому об этом не рассказывала.
- Нью-Йоркский марафон?
- Да. Это серьезная штука. Один из лучших марафонов в мире. Больше двадцати шести миль в длину, через весь город. Но чтобы его пробежать… в смысле, не просто кое-как до конца добраться… надо постараться.
- То есть?
- Там рекорд типа два с половиной часа.
- Два с половиной часа? На двадцать шесть миль? Ни черта себе!
- Да уж. Я даже не близко. Но… - Я подняла на него взгляд. Он не улыбался, как обычно; он выглядел очень серьезным.
- Ты сможешь.
- Я за два часа еле-еле десять миль пробегаю.
- Ты сможешь. Честно. Ты никогда не сдаешься. Я видел. Когда-нибудь ты выиграешь этот марафон, а я буду ждать тебя на финише. С сюрпризом, - он снова лукаво ухмыльнулся.
- Дай-ка угадаю, - сказала я. - Вот с таким сюрпризом? - И я поцеловала его со всей силой своей любви, со всей силой его веры в меня.
Тут я останавливаюсь, хватая ртом воздух со вкусом озона.
Ужасно не только то, что Джейсона со мной нет. Нет и марафона. И Нью-Йорка. Нью-Йорк… Нью-Йорк! Он такой огромный. Там живут… жили миллионы людей. Но Нью-Йорка больше нет. Каким бы он сейчас ни был, он уже не тот. Не то метро и Центральный парк, марафоны и Бродвей. Сегодня в нем все другое - может, есть даже телепорты и летающие машины. Я его никогда не увижу, и он никогда не станет таким, как прежде. Для меня, навсегда, Нью-Йорка больше нет.
Но, шепчет сердце, есть Старший.
Я ускоряюсь.
Когда на улице появляются люди, когда все просыпаются и принимаются за ежедневные труды, я поворачиваю обратно к Больнице.
Нет смысла лгать самой себе.
Я хочу спрятаться.
Впервые увидев коров вблизи, замедляюсь.
Это не обычные коровы.
Я, конечно, не росла на ферме, ничего такого, но все-таки догадываюсь, как должна выглядеть корова. А эти… ну, по идее, это должны быть коровы, но я таких в жизни не видела.
Прежде всего, они меньше. Намного. Едва достают мне до плеча головой. У быков есть рога, как и должно быть, но тупые и по форме напоминают грибы - причем они именно не обрезаны, а изначально так растут.
Они, кажется, смотрят на меня с таким же любопытством, как я на них. Тяжело дыша и обливаясь потом, я останавливаюсь и опираюсь об изгородь, и некоторые коровы делают пару шагов в мою сторону. Нормальные коровы - не такие мускулистые, а у этих под кожей перекатываются настолько выступающие мышцы, что это мешает им ходить. Жвачку они жуют ровно и размеренно, негромко причмокивая. В воздухе вокруг них витает запах грязи и травы, он почти что напоминает мне о доме.
Одна из коров мычит, но очень странно - мычание заканчивается почти что поросячьим визгом. "Му-у-ииии!"
Я отшатываюсь.
Странные коровосвиньи следят взглядом за тем, как я удаляюсь, в их больших карих глазах мне чудится что-то зловещее.
Дальше мне попадается на пути поле размером раза в два больше, чем те, что я пробегала до этого - кукурузные, пшеничные и бобовые. Вдаль уходят аккуратные, ровные ряды, и ряды, и еще ряды какого-то зеленого растения. Наклонившись, срываю круглый лист, нежный и покрытый легким пушком, но на вкус он оказывается горьким. Стебель толстый и жесткий; Наверное, это что-то вроде моркови или картофеля - то, что едят, скрыто под землей.
И тут я что-то слышу.
Бип!
- Номер пятьсот семнадцать привит. - Затем что-то вроде стука пластмассы и топот.
Поле у меня за спиной огорожено низким забором из проволочной сетки. На самом краю, присев на корточки и наклонившись так низко, что я сначала даже не заметила, сидит девушка чуть старше меня, примерно возраста Харли. Она только что выпустила из рук огромного, толстого, коротконогого кролика, и теперь он улепетывает прочь, то и дело подергивая левой задней лапкой. Только пушистый белый хвостик мелькает в траве да слышен недовольный скрежет зубов.
Я пытаюсь что-нибудь сказать, но девушка вдруг выпрямляется, все еще стоя на коленях. В паре футов от нее лакомится клевером еще один кролик. Без единого звука она делает выпад, хватает кролика за задние ноги и прижимает к земле так быстро, что он не успевает даже дернуться. Обернувшись, девушка поднимает с травы пластиковую панель - такой же компьютер, как у Старшего - и проводит над ушами кролика, словно кассир в магазине. Компьютер пищит, она глядит на экран и снова бросает его в траву рядом.
- Привет, - говорю я.
Кажется, девушка должна бы удивиться - она ничем не показала, что заметила меня - но она просто поднимает взгляд и отвечает:
- Привет.
Потом, уже отведя глаза, все же поворачивается и оглядывает меня еще раз. В голове всплывают все разговоры о том, что меня невозможно ни с кем спутать. Волосы промокли от пота и прилипли к коже, из наскоро заплетенной косы выбиваются пряди. Провожу по ним ладонями, хоть это и бесполезно - на этом корабле мне ни от кого не скрыть, кто я.
- Ты - результат генетического эксперимента, - констатирует девушка. Я киваю. - Старейшина сказал, нам не обязательно с тобой разговаривать.
- Не обязательно, - мне не удается сдержать ворчливые нотки в голосе. - Но хотя бы из вежливости можно.
Девушка задумчиво склоняет голову. Потом, протянув руку, берет корзинку, полную шприцев для подкожных инъекций. Около половины из них - пустые, в остальных - золотисто-желтая жидкость, похожая на смесь меда с маслом.
- Что это? - спрашиваю я.
- Вакцина, - отвечает девушка, принимаясь за кролика, которого все еще прижимает к земле. Кролик, кажется, вообще не сопротивляется. Он изредка дергает массивными задними ногами, но никаких серьезных попыток высвободиться не предпринимает.
- Это твои домашние кролики?
Она смотрит на меня, очевидно, вспоминая слова Старейшины о том, что я туповата.
- Нет, это еда.
Дурацкий вопрос. Поле довольно большее, и только поблизости виднеется штук двадцать кроликов, а дальше - еще несколько десятков. У другого края стоит домик - ее дом, скорее всего - а вокруг него множество проволочных клеток для кроликов. На "Годспиде", наверно, живут сотни людей; понятно, что им нужен самый быстровоспроизводящийся источник белка - такой, как кролики.
- Я видела, как ты бежала, - говорит она, не отвлекаясь от кролика. - От чего ты бежала?
- Просто так, - отвечаю я. Она изучает меня взглядом, молча и пристально, как кошка.
- Почему?
- А почему нет? - пожимаю я плечами.
- Это непродуктивно, - она произносит это так, словно Продуктивность - это что-то священное и единственно значимое.
- И что?
Не ответив, девушка поворачивается влево, в сторону от меня. Взяв из корзинки полный шприц, она вкалывает его кролику в заднюю ногу, а потом отпускает зверька на волю.
- Номер шестьсот двадцать три привит.
На компьютере мерцает волнистая линия и зеленый огонек, а ее слова появляются в таблице на экране.
- От чего ты их прививаешь? - спрашиваю я. Какими болезнями может заразиться кролик в замкнутом пространстве корабля?
- Чтобы они были сильнее. Здоровее. И мясо лучше. - Она откидывается на пятки и смотрит на меня. - Ты ведь живешь в Больнице?
Киваю.
- Моего дедушку отправили в Больницу, - говорит она.
- Ему лучше?
- Его больше нет.
Голос ее звучит сухо и безразлично, но глаза увлажняются.
- Соболезную.
- Чему? - простодушно спрашивает она. - Его время пришло.
- Ты плачешь.
Девушка вытирает глаз измазанным в земле пальцем, оставляя на щеке грязно-травяное пятно. Потом, изумляясь просочившимся из глаз эмоциям, разглядывает оставшуюся на пальце слезу.
- У меня нет причин расстраиваться, - говорит она стекающему с кончика пальца доказательству. Голос все такой же ровный и монотонный, и я вижу, она искренне верит, что ей не грустно, хотя даже само тело силится убедить ее в обратном.
Девушка поднимает корзину и тянется к странному пластиковому компьютеру. Он оказывается чуть дальше, чем она рассчитывала, и, выскользнув из ее пальцев, проезжает по траве в мою сторону. В глаза мне бросаются слова "Генетическое модифицирование" вверху экрана.
- Что там написано? - спрашиваю я, указывая пальцем на компьютер.
Удивительно, но девушка послушно отвечает.
- Генетическое модифицирование, направленное на изменение репродуктивных генов и мышечной массы, - монотонно зачитывает она. - Предполагаемое увеличение производительности - двадцать процентов с последовательным повышением мясного производства на двадцать пять процентов.
- Это не вакцина, - говорю я, глядя прямо в ее пустые глаза. - Это какая-то генная инженерия. Я об этом слышала. Моя мама была генетиком… - Осекаюсь. Она по-прежнему считает меня выродком, результатом неудачного эксперимента местных ученых. - Слушай, Старейшина солгал вам про меня. Я с Земли. В смысле, с Сол-Земли. Я там родилась. Меня заморозили, но я проснулась слишком рано. А моя мама была на Зем… на Сол-Земле генетиком. То, что ты вкалываешь кроликам, - не вакцина. Это модифицированные гены. Ты меняешь их ДНК.
Она кивает, словно соглашаясь с каждым моим словом, но после говорит:
- Старейшина сказал, ты глуповата и многого не понимаешь.
- Я правда с Земли… но это неважно! Слушай, я хочу сказать, эта штука опасна. Генная инженерия - это не игрушки, особенно если вы собираетесь этих кроликов есть. Ты хоть понимаешь, что ты делаешь?
- Старейшина сказал, это прививки, - говорит девушка и поворачивается, чтобы идти прочь.
- Эй, стой… подожди! - изгородь мешает мне пойти за ней следом.
Она останавливается - но только потому, что нацелилась на следующего кролика.
- Эй, прочитай, что написано у тебя в компьютере. Там прямо написано, что ты изменяешь их ДНК. Прямо. На экране. - Я тычу в него пальцем. Она с любопытством опускает взгляд, словно не знает, о чем я говорю, хоть эти слова и стоят над таблицей, с которой она только что работала. - Посмотри в экран. Вот сюда. Ты где-нибудь видишь слово "вакцина"?
Она медленно качает головой, внимательно просматривая экран.
- Значит… - начинаю я, ожидая, что она поймет, что я имею в виду. Отчаявшись, договариваю: - Ты не вакцину им колешь. Ты изменяешь их ДНК.
Она поднимает на меня широко распахнутые глаза, и на мгновение мне кажется, что она поняла.
- Да нет. Ты ошиблась. Старейшина мне сам сказал. Вакцина. - Она показывает мне корзинку со шприцами. - Чтобы кролики были здоровее. Сильнее. И мясо лучше.
Я пытаюсь возразить, но вижу в ее широко раскрытых, наивных и совершенно пустых глазах, что это бесполезно. По спине у меня бегут мурашки, и это совсем не из-за высыхающего на коже пота. Старейшина держит всех под полным контролем. Я не знаю, почему у этой девушки настолько нет своей воли, что она верит словам Старейшины больше, чем фактам, которые у нее прямо перед носом. Не знаю, Старейшина ли отключил замороженных. Но я точно знаю одно: если это и вправду он и весь корабль слепо ему повинуется, у меня нет шансов.