Бросаю взгляд вниз, на рыжие волосы, спадающие мне на плечи, на бледную-бледную кожу, на которой вечно высыпают миллионы веснушек. Трудно представить себе внешность, более непохожую на темно-оливковую кожу и седеющие волосы, в которых у доктора еще остались темно-каштановые пряди. У Старейшины волосы почти белые, но видно, что когда-то они тоже были темными, под цвет кожи и глаз.
- У тебя не только нелепо бледная кожа и причудливый цвет волос, - добавляет он, - ты еще и аномально молода.
- Мне семнадцать!
- Именно, - отзывается доктор. Он произносит это медленно, словно ему противен даже самый мой возраст. - Видишь ли, мы регулируем спаривания, - он пытается говорить спокойным и дружелюбным тоном, но в то же время продолжает нервно поглядывать на Старейшину.
- Спаривание? - неверяще повторяю я. У них и на секс есть запреты?
- Нельзя допускать кровосмешения.
- Ой, фу!
Старейшина меня игнорирует.
- Контроль легче поддерживать, если установлены рамки поколений. Молодому поколению, к которому принадлежит большинство людей в этой Палате, сейчас двадцать с небольшим, и их Сезон вот-вот настанет. Поколению Дока - старшему - сейчас чуть больше сорока.
В голове у меня все смешалось.
- То есть вы хотите сказать, на корабле сейчас два поколения, и всем либо двадцать, либо сорок?
Старик кивает.
- С незначительными исключениями: некоторые дети родились чуть раньше или чуть позже остальных, есть многодетные семьи. Мы все еще восстанавливаем население после великой Чумы, бушевавшей несколько поколений назад.
- Чумы?
- Опустошительной эпидемии, - встревает доктор. - Погибло больше трех четвертей населения корабля, и мы еще не полностью восстановились.
Я вспоминаю свой последний год на Земле. Папа взял меня с собой в обсерваторию в штате Юта, чтобы отметить завершение проекта "Ковчег". Корабль большей частью строили в космосе, сотнями запуская шаттлы с материалами и людьми на место строительства на орбите. Это был самый крупный космический проект, который когда-либо затевали земляне.
Но мне он показался просто яркой круглой кляксой в телескопе.
- Примерно лет двадцать пять назад построили Международную космическую станцию - строили ее десять лет, длина - триста футов. А теперь меньше чем за четыре года мы создали корабль вдвое больший, чем весь остров Иводзима, - рассказывал папа. В голосе его звенела гордость.
Мне не хотелось сравнивать корабль, на котором придется пробыть три столетия, с островом известным как место кровавого сражения в кровавой войне.
Но теперь, когда я смотрю на этих двух людей, которые всю свою жизнь прожили на этом корабле, у которых была здесь чума, чуть его не опустошившая, - вот теперь сравнение кажется подходящим.
- Как мы уже упомянули, - продолжает доктор, - большинству людей на корабле либо чуть больше двадцати, либо чуть больше сорока.
Смотрю на старика.
- Вам не сорок.
Звучит это куда менее учтиво, чем мне бы хотелось. Взгляд старика впивается в меня то ли с недоверием, то ли с отвращением - трудно понять наверняка.
- Мне пятьдесят шесть. - Сдерживаюсь от того, чтобы хмыкнуть. Выглядит он куда старше. Я - Старейшина корабля, самый старший на нем, и его правитель. Перед каждым поколением рождается один Старший, и ему уготовано быть предводителем этого поколения.
- Значит, на корабле нет никого старше пятидесяти шести?
- Есть несколько стариков, всем за шестьдесят, но они долго не протянут.
- Почему это?
- Старые люди умирают. Это естественно.
По-моему, это как-то неправильно. Конечно, шестьдесят - это много… но ведь нет же установленного возраста для смерти. Есть масса народа старше шестидесяти. Моя прабабушка умерла в девяносто четыре года.
- А тот мальчик?
- Мальчик? - переспрашивает Старейшина.
- Она про Старшего.
Старейшина хмыкает.
- Эми, - говорит доктор, - Старший был рожден между поколениями. Ему шестнадцать лет. Скоро наступит Сезон, молодежь начнет спариваться, и, когда Старейшина отправится к звездам, Старший станет предводителем поколения, рожденного в этот период. Мальчик, которого ты видела, - следующий Старейшина.
- А где третий?
- Кто третий? - доктор взвешивает пресс-папье в руке и осторожно кладет на место, туда, где оно лежало до того, как Старейшина его взял.
- Третий главный. Есть вы, - говорю я Старейшине. - Ваше дело - поколение доктора. Того мальчика приставят к новому поколению. А те, кому сейчас двадцать? Ими кто управляет?
Старейшина и доктор переглядываются.
- Тот Старший умер, - отвечает Старейшина. На мрачном лице - застывшее выражение. Смотрю на доктора: он опустил голову, морщинки в уголках глаз обозначились резче.
Любопытно узнать, как именно умер тот Старший.
- В общем, - отрезает Старейшина, - ты отличаешься от всех нас и странной внешностью, и аномальной молодостью.
- И?
- Я не люблю различий. Из-за них - все проблемы.
Доктор нервно вздрагивает и снова принимается наводить порядок на столе.
- Уж простите, пожалуйста. Но, знаете, не то чтобы я специально к вам напросилась.
- Это несущественно. Проще всего было бы отправить тебя к звездам.
- Старейшина! - доктор делает шаг вперед, на лице его тревога и озабоченность.
- В каком смысле? - спрашиваю я.
- На корабле есть шлюзы, - поясняет старик медленно, как для дураков. - Они ведут наружу.
Смысл его слов впитывается мне в кожу, пока не пронизывает все мое существо.
- Хотите просто выбросить меня в космос? - начинаю я тихо, но не выдерживаю. - Я ведь ничего не сделала! Не сама же я себя разбудила!
Старейшина пожимает плечами.
- Это было бы, конечно, самым простым решением. В конце концов, ты - из второстепенных.
- Мы не можем этого сделать, - говорит доктор, и я тут же прощаю ему и маниакальную страсть к порядку, и пластырь с успокоительным. По крайней мере, он не собирается выкидывать меня в космос.
- Нет, Док, - говорит Старейшина. - Очень важно, чтобы ты понимал, чтобы она понимала, что да, мы могли бы просто выбросить ее в космос. Могли бы, - повторяет он, впиваясь в меня взглядом.
- Но не выбросим, - твердо произносит доктор. - Пусть остается в Палате. Это оградит ее от большинства людей. Здесь она больших хлопот не доставит.
- Думаешь? - спрашивает Старейшина, его голос звучит мягче, но все же с сомнением.
- Уверен. К тому же скоро начнется Сезон. Это всех отвлечет.
Прищурившись, Старейшина смотрит на доктора. Что-то в этих словах ему не понравилось, это точно. Он открывает рот и тут замечает на себе мой взгляд и смотрит в ответ.
- Выйдем на минуту, Док, - приказывает Старейшина.
Вид у доктора неуверенный. Виноватый.
- Не обращайте на меня внимания, - говорю я, откидываясь на стуле. - Можете говорить при мне все, что угодно.
Старейшина поворачивается к двери.
- Док, - командует он.
Доктор вскакивает с места и следует за ним.
Как только дверь за ними закрывается, я подлетаю к ней и прижимаю ухо к металлической поверхности. Ничего. Возвращаюсь к столу доктора, вынимаю карандаши из стакана и прикладываю его к двери, как в старых диснеевских фильмах. Все равно ничего.
- …прошлый раз! - рычит вдруг Старейшина громко, что я чуть не роняю стакан. Плотно прижимаю ухо к двери, пытаясь расслышать хоть что-нибудь.
- Все не так, как в прошлый раз, - шипит доктор. Должно быть, он стоит ближе к двери - слышно его лучше, хоть он и не вопит. Очень даже может быть, что он специально для меня так встал.
Но тут Старейшина тоже понижает голос, и теперь мне удается уловить лишь обрывки фраз: "Неужели?.. Начинается Сезон… кто-то отключил… опять… и ты…"
- Ты сам знаешь, это не может быть снова он, - говорит доктор. Дальше бормотание, он что-то говорит, но уловить удается лишь одно слово: "невозможно".
- Ат-сам? - Этот странный выговор тоже не помогает расслышать.
- Что - я? - удивляется доктор.
- Ты, - издевка в голосе Старейшины слышна даже через металлическую дверь, - ты, можно сказать, готов был принять его сторону, не отрицай.
- …нелепость, - бурчит доктор. - С таким же успехом это мог быть ты.
Снова низкий гул. Такое ощущение, что Старейшина на самом деле рычит.
- А что? - восклицает доктор. - Старший говорил, ты рассказываешь ему о причинах разлада. Откуда мне знать, может, все это просто какой-то сумасшедший способ испытать мальчика? Что-то там, что-то там, - из-за дурацкой двери слов не разобрать, - как в тот раз.
Голос Старейшины раздается все громче и ближе. Какой-то шум, и прежде, чем я успеваю пошевелиться, дверь распахивается. Доктор натыкается на меня, и на этот раз я и вправду роняю стакан. Он с гулким звуком катится по полу, пока мы трое стоим, молча уставившись друг на друга.
Выражение лица у старика жесткое и сурово.
- Я буду лично контролировать эту… ситуацию, - говорит он, но смотрит на доктора, а не на меня. Одернув тунику, поворачивается к выходу, но останавливается и смотрит на меня. - Не выходи с территории Больницы. Я еще не решил, что с тобой делать.
- Я тут что, в тюрьме? - кричу я ему вслед.
- На этом корабле мы все в тюрьме, - бросает он, уходя.
- Не обращай внимания, - говорит доктор, пытаясь потрепать меня по плечу. Я сбрасываю его руку. - Не станет он тебя никуда выбрасывать.
- Ага. - Что-то не верится.
- У тебя в комнате есть все необходимое. Пока поживешь там. Может, какие-нибудь вопросы?
Он что, правда собирается притворяться, что ничего не случилось? Будто я не слышала, о чем они спорили? Ну, ладно, допустим, всего я действительно не слышала, но и части хватило за глаза.
- Что случилось в прошлый раз? - спрашиваю я.
- В каком смысле? - доктор снова садится за стол и любезно указывает на стул напротив. Плюхаюсь на сиденье.
Он делает вид, что не замечает моего взгляд.
- Да ладно. Рассказывайте.
Принимается поправлять карандаши, которые я вывалила из стакана на стол. Нет, у него точно ОКР. Но с другой стороны… кто знает, тот ли он, кем кажется. Со мной он ведет себя так же отстраненно, как со Старейшиной. Едва ли я ему нравлюсь… но все же он за меня заступился, когда старик начал угрожать выбросить меня в космос. А как он относится к самому Старейшине… Вроде бы уважает, может, даже боится, но при этом придвинулся ближе к двери, когда я пыталась подслушать разговор. Мог он сделать это специально? А теперь… он ждет, что я задам правильный вопрос? Или я просто все это выдумываю?
- Во время прошлого Сезона, - начинает он, - у нас были небольшие проблемы. Но это никак не связано с происходящим сейчас.
- А вдруг связано? Почему вы так уверены?
- Потому что тот, из-за кого эти проблемы тогда возникли, мертв. Еще вопросы?
Он сердится. Может, уже сожалеет о своем обещании не выбрасывать меня с корабля. Он любит порядок, а я уже не раз дала понять, что не похожа на его карандаши, меня так просто на место не поставишь.
- Да, - тон выходит очень враждебный. - Почему меня разбудили раньше срока? Что там произошло?
Доктор хмурится.
- Точно не знаю, - произносит он, наконец. - Но, кажется, тебя кто-то… отсоединил.
- Отсоединил?
- Криокамеры оборудованы довольно примитивными электроприборами, которые следят за температурой и системами жизнеобеспечения. Тебя просто… отключили от источника питания. Выключили. Выдернули из розетки.
- Кто это сделал?! - я вскакиваю на ноги. Рука доктора дергается в сторону пластыря. Я снова сажусь, но дыхание успокоить не удается, и сердце бьется как бешеное. Разговор в коридоре, а теперь еще это… здесь определенно происходит что- то нехорошее. И я оказалась в центре всего этого.
- Пока мы не уверены, но выясним, - говорит он и добавляет так тихо, что я едва слышу: - но у этого человека должен был быть доступ. - Его взгляд упирается в дверь, и я знаю - он думает о Старейшине. Это бред: Старейшине я ничем не мешала, пока не проснулась. Но… зачем вообще кому-то отключать меня? Чтобы убить? Но почему меня? Я ведь второстепенна, как любезно подчеркнул доктор.
И тут все размышления отступают на второй план - в голову мне приходит самый главный вопрос.
- А мои родители? Тот, кто отключил меня, попытается и до них тоже добраться? - вспоминаю, как захлебывалась криораствором, как думала, что утону в том ящике. Не хочу, чтобы это чувствовали мои родители. Если крышки откроют слишком поздно, когда лед уже растает, я рискую потерять их навсегда.
- Возвращайся в свою комнату и отдыхай. Постарайся не думать о плохом. Можешь быть спокойна, твои родители и остальные замороженные - в безопасности. Старейшина за этим проследит.
С сомнением прищуриваюсь. Что-то не очень мне верится, чтобы этот старик сделал все возможное для защиты людей. Он, наверное, подумает, что охрана у криокамер будет "аномалией". И вообще, судя по характеру, с него станется отключить меня просто ради того, чтобы посмотреть, умру я или нет.
Но здесь невозможно думать. Не знаю, что делать. Я совсем не устала, но хочется остаться наедине со своими мыслями. Поэтому я ухожу из кабинета.
Около моей двери горкой лежат растерзанные цветы. Наклоняюсь и поднимаю - они похожи на тигровые лилии, только больше и ярче всех лилий, какие я видела на Земле. Хотя от них мало что осталось, можно было бы поставить их в воду - они все еще красивы и пахнут очень сладко. Но все же, помедлив, я выпрямляюсь и оставляю их лежать в коридоре. Они слишком напоминают мне меня саму.
18
Старший
- А, вот ты где, - с невозмутимым видом Старейшина появляется из люка, ведущего на уровень корабельщиков.
Я лежу на холодном металлическом полу под экраном, за которым спрятаны фальшивые звезды. Голова раскалывается от его хитрого фокуса с шумом. Никогда в жизни у меня еще не было такой страшной головной боли. С каждым поворотом головы на нее словно обрушивается тонна груза, расплющивая череп, превращая мозг в лужицу пюре. Я стараюсь не шевелиться.
- Это было то еще свинство с твоей стороны, - бормочу я, прижимая ладони ко лбу.
- Что? А, ты про шумы. Ну, в следующий раз не будешь игнорировать мой вызов.
- Я буду делать, что захочу! - Да, это звучит по-детски, но я даже вижу с трудом из-за этой гадской головной боли. Хорошо, что металлический потолок у меня перед глазами скрывает навигационный экран. Стоит только подумать о россыпи малюсеньких мерцающих лампочек-звезд, и боль усиливается.
Старейшина проходит через Большой зал к себе в комнату, а через несколько мгновений возвращается, неся что-то в руке. Бросает мне: это оказывается бледно-лиловый пластырь. В мгновение ока разрываю упаковку и прикладываю его прямо на лоб, чувствуя, как микроскопические иглы цепляются за кожу, словно липучка. Глубоко вздыхаю и жду, когда лекарство начнет действовать и успокоит пульсацию в голове.
- Будет тебе уроком, - прокатывается по залу голос Старейшины. Вообще-то кричать ему незачем - мы тут одни. Зачем тогда он говорит так громко? Наверное, просто чтобы добавить мне головной боли. - Долг Старейшины - предотвращать разлад. За эти столетия, устранив различия, мы достигли совершенства в предупреждении первой причины разлада.
- Знаю. - У меня вырывается стон. Вдавливаю пластырь глубже в кожу. Обязательно прямо сейчас читать мне лекцию?
Старейшина пытается присесть рядом со мной, но у него так хрустят суставы в коленях, что он снова встает и принимается ковылять вокруг меня кругами, все быстрее и быстрее.
- Неужели ты не понимаешь? - раздраженно бросает он, наконец. - Невозможно представить себе человека, более непохожего нас, чем эта девушка!
- И что?
Старейшина всплескивает руками.
- Хаос! Разлад! Усобицы! От нее будут одни проблемы!
Вскидываю бровь, радуясь, что пластырь уже подействовал и мне лучше.
- Переигрываешь немного, тебе не кажется?
Уронив руки, Старейшина обращает на меня взгляд.
- Она может погубить корабль.
- Она всего лишь девушка.
Старейшина почти рычит.
- Подожди-ка… - Я приподнимаюсь и смотрю на него внимательно. - Вот в чем дело, да? Девушка, и к тому же моего возраста. Ты боишься, что мы… - При этой мысли я заливаюсь краской. Старейшина боится того, что может случиться между мной и Эми, а я, если честно, как раз на это и надеюсь.
- Не смеши меня, - ухмыляется он, и я просто багровею. - Уж об этом я совсем не беспокоюсь.
С шумом вскакиваю на ноги. Неужели он думает, что я не могу? Я знаю, время моего Сезона еще не пришло, но я уверен, что еще как могу. Когда я смотрю на Эми… я точно знаю, что хотел бы сделать с ней, и знаю, что могу это сделать. Как он смеет сомневаться! Зря он считает меня ребенком!
- Ты отвлекаешься, - Старейшина щелкает пальцами у меня перед носом. - Все это к делу не относится. Важно только то, что из-за нее у нас будут проблемы.
- И что ты будешь с этим делать? - спрашиваю я, опускаясь обратно на пол.
Старейшина окидывает меня оценивающим взглядом.
- Ты станешь следующим Старейшиной. Что бы ты сделал?
- Ничего, - вздергиваю подбородок. - Она никому не мешает. Все устроится.
- У Старейшины нет права бездействовать. - Из-за этой его самодовольной улыбочки у меня руки чешутся его стукнуть. Пока я пытаюсь придумать, как бы поостроумнее парировать, он жестом приказывает мне подождать и, отвернувшись, нажимает кнопку за ухом.
- Угу, - мычит Старейшина кому-то в вай-коме. - Ясно. Да, конечно.
Потом снова поворачивается ко мне.
- Мне нужно на уровень корабельщиков. Сиди здесь и читай о лидерах Сол-Земли. Я оставил тебе пленку в учебном центре.
- Но… - В последнее время Старейшина проводит на уровне корабельщиков куда больше времени, чем раньше. - Все в порядке?
Снова оценивающий взгляд. Старейшина словно взвешивает, достоин ли я знать, о чем он думает, разделить груз его проблем. И в его согбенных плечах, в том, с каким трудом он волочит хромую ногу, я вижу: точно так же, как я он чувствует на себе весь вес этого корабля. Хотя, нет - он чувствует его даже сильнее. Он носил его на себе много дольше, чем я, и не только за себя, но и за того Старшего, что умер и не смог заменить его.
На мгновение я вижу Эми его глазами - как проблему.
- Нам нужно будет поговорить, когда оба сюда вернемся, - голос у него теперь серьезный, обеспокоенный. Старейшина переступаете ноги на ногу, но не двигается к люку.
- О чем?
- Скоро начнется Сезон…