Он сделал то, на что только и оставалось сил – закричал что есть мочи. Он кричал и видел, как раскачивается и ухмыляется ведьма за его спиной, как развевается в воздухе седая коса, то приближаясь, то удаляясь. А силы уходили вместе с украденным криком воздухом. Сил хватало лишь на то, чтобы обеими ладошками упереться в заиндевевшее, на глазах покрывающееся морозным узором стекло и не оборачиваться, ни за что не оборачиваться…
Как открылась дверь, Илька не услышал, просто почувствовал, что холод уходит, а дышать с каждым вздохом становится все легче.
– Ты чего орешь, ирод?
Никогда в жизни он так не радовался Раисе, ее грубому голосу и мужицкой силе, с которой она сдернула его с подоконника. Вот только оборачиваться все равно не спешил, боялся, что позади себя увидит не Раису, а ведьму с острыми зубами, и, как только заглянет в ее мертвые глаза, сразу же умрет.
В себя Ильку привела оплеуха. Щелкнули зубы, а в ухе зазвенело, перекрывая голоса Раисы и вошедшей в комнату Эммы. Они о чем-то разговаривали, задавали Ильке вопросы, а он только и мог, что беспомощно мотать головой. А потом, когда Эмма уже собралась уходить, он вдруг понял, что сейчас останется один и никто-никто ему больше не поможет, упал на колени, вцепился в подол серого колючего платья и взмолился. Он просил и плакал, и онемевшие его пальцы пришлось разжимать силой. Разжала. Посмотрела с брезгливостью и ушла. А Раиса осталась. Как же он был рад, что Раиса осталась! Даже еще одному подзатыльнику обрадовался. И выдержал бы с десяток таких подзатыльников, только бы она не уходила.
Вернулась Эмма, сказала что-то шепотом Раисе, и та, кивнув, потянулась к стоящей на столе лампе.
– Спать ложись и не блажи больше, – велела сурово.
В этот самый момент Илька понял, что они не просто оставят его одного, они оставят его без света, наедине с ведьмой, которая – он был в этом почти уверен! – притаилась где-то под кроватью. Захотелось закричать, но не вышло. Все силы ушли на тот оказавшийся бесполезным крик, и Илька крепко, до крови, прикусил руку, за болью прячась от страха.
Захлопнулась дверь, отсекая тонкую полоску света, и комната, а вместе с ней вся Илькина жизнь погрузилась во тьму, в которой что-то громко ухало. Он не сразу понял, что это его сердце, а когда понял, испугался еще больше, потому что если сердце слышит он, то услышит и она. На ощупь, натыкаясь в темноте на мебель и больше всего на свете боясь наткнуться на нее, он добрался до кровати, с головой нырнул под одеяло и крепко-крепко зажмурился.
Там, в мире, который остался за ненадежным пологом из одеяла, тихо поскрипывали половицы, слышались шорохи и вздохи, а когда невидимая в темноте рука потянула с Ильки одеяло, он, кажется, умер…
* * *
Поразительно, как много можно сделать за один только день! Софья управилась с домом, познакомилась с соседкой Никитичной, поймала одного из носившихся по улице мальчишек, угостила конфетой, расспросила. Мальчишки во все времена и во всех городах видели многое, нужно было лишь знать, о чем спрашивать. Софья знала. И с мальчишками находить общий язык тоже умела. Возможно, оттого, что с раннего детства росла среди них, дружила лишь с ними, понимала их проблемы и умела их решать.
В трудах, заботах и разговорах пролетел день. Когда на город упала сиреневая кисея сумерек, Софья поняла, как сильно она устала. Устала, но точно знала, что не сможет уснуть. На новом месте ей всегда спалось очень плохо, в голову лезли всякие мысли, иногда толковые, а иногда и дурные. Сейчас толковых мыслей у нее точно не было, как и четкого плана действий. Она очень рассчитывала на помощь мастера Берга, но одной-единственной встречи стало достаточно, чтобы понять, что помощи от новоявленного родственника ждать не следует. Не прогнал, позволил жить в своем доме – и то хлеб. Может быть, когда-нибудь потом, когда он узнает Софью поближе, он изменит свое о ней мнение. Если подпустит, если захочет узнать поближе…
Наполовину заправленную керосинку Софья нашла в кладовке рядом с дюжиной восковых свечей. Это хорошо, потому что сидеть в темноте ей совсем не хотелось. Не то чтобы она боялась темноты, просто со светом всегда уютнее. И конфеты у нее еще остались, а в запасах Евдокии она нашла травяной сбор, который сладко пах зверобоем и душицей, если добавить его в чай, получится очень вкусно, а за чаепитием, глядишь, и часть ночи пройдет. А еще у нее есть книги. Не слишком много, все-таки в дорогу с собой следует брать только самое необходимое, но на первое время хватит, а там, глядишь, станет не до книг. Не сидеть же ей вечно в этом гулком, одиноком доме! Придется искать работу, и как можно скорее.
Книга помогла. Стоило лишь открыть первую страницу, как время для Софьи перестало существовать. С ней часто такое случалось, и это позволяло хоть ненадолго забыться, отвлечься от тяжелых, безрадостных мыслей, погрузившись в мир вымышленный, позабыть о мире настоящем.
От чтения Софью оторвал едва слышный звук. Она не сразу поняла, что это скрип открывающейся калитки. Часы с кукушкой, которые она своими собственными руками подвела в обед, показывали четверть первого ночи. Неподходящий час для визита…
Накинув поверх ночной сорочки шаль и поудобнее перехватив тяжелую скалку, единственное оружие, оказавшееся в пределах досягаемости, Софья погасила лампу. И вовремя, потому что во дворе кто-то был. Она отчетливо слышала шаги – тяжелые, очевидно, не женские. Да и с чего бы женщине прохаживаться глухой ночью вокруг чужого, долгое время пустовавшего дома? Женщине незачем, а вот грабителю запросто. А входную дверь она, кажется, не заперла. Собиралась, а потом отвлеклась на чай и конфеты, и сейчас тот, кто крадется в ночи, беспрепятственно войдет внутрь. Он уже на подходе…
На цыпочках, стараясь не издать ни звука, Софья подбежала к двери. Ей не хватило какой-то секунды, чтобы задвинуть засов. Петли повернулись совершенно беззвучно, впуская в дом чужака. Возможно, всего лишь грабителя, а быть может, и безжалостного убийцу, такого же, как тот, что убил Евдокию…
Софья научилась действовать решительно. Жизнь у нее была такой, что едва ли не с младенчества приходилось принимать быстрые и порой непростые решения. Нынешнее решение было быстрым, но простым. Как только в дверном проеме показалась тень, Софья замахнулась скалкой.
Удар получился сильный, но не слишком точный. Взломщик оказался значительно выше Софьи, и скалка обрушилась не на голову, а, кажется, на шею или и вовсе на плечо. Как бы то ни было, но цели своей она достигла, потому что тот, кто вошел в ее дом, охнул, а потом выругался совершенно нелитературно. Приглушенный голос его показался Софье смутно знакомым, хотя кого она знала в этом чертовом городе?! И почти сразу же стало очень больно сначала руке, сжимающей скалку, а потом и затылку, который с гулким уханьем впечатался в стену. И на горло что-то с силой надавило, не позволяя ни вдохнуть, ни шелохнуться.
– Да что же это такое! – послышался над ухом сиплый от злости голос, в лицо пахнуло еще не перегаром, но уже и не вином, и взломщик навалился на Софью всем своим немалым весом.
От тяжести чужого тела, от нехватки воздуха она уже было готова потерять сознание. Может, и потеряла бы, если бы в самый последний момент не узнала голос. Рудазов! Геолог из Санкт-Петербурга, черт бы его побрал!..
– Рудазов, уберите руки… – Хотелось крикнуть, но получилось лишь просипеть. – Вы меня задушите…
Наивно думать, что если дама попросит, то этот разбойник с большой дороги сразу же исполнит ее просьбу и душить перестанет, но когда сил уже не осталось, приходится уповать на одну лишь надежду.
– Софья?.. – Наверное, у нее получилось, потому что тяжесть вдруг исчезла, и хватка, сдавливавшая горло, ослабла. – Простите, не помню ваше отчество…
Но из объятий он ее не выпустил. Вдохнув наконец полной грудью, Софья поняла с особой отчетливостью, что незнакомый мужчина совсем не деликатно прижимает ее к стенке, а из одежды на ней только ночная сорочка.
– Петровна! – рявкнула она и в темноте, не особо рассчитывая на то, что не промахнется, отвесила Рудазову пощечину. – Руки, говорю, убери!
Не промахнулась, судя по оскорбленному стону и последовавшему за ним воплю:
– Да что вы себе позволяете?! Что вы вообще делаете в моем доме?!
– В вашем доме?..
Все ясно, в первый же день столичный хлыщ напился до такого состояния, что перепутал дома. А она, дура, не заперла дверь. Так что тоже хороша…
– Это мой дом, Дмитрий… – Она сделала паузу и добавила мстительно: – Простите, запамятовала, как вас там по батюшке.
– Евгеньевич. – В голосе его была растерянность, но не слышалось ни капли раскаяния.
– Так вот, Дмитрий Евгеньевич! – Высвободившись наконец из его не слишком ласковых объятий, Софья подняла с пола шаль, набросила ее на плечи и направилась в комнату. – Вам, наверное, будет интересно узнать, что вы только что вломились в чужое жилище.
На столе она нашарила спички, зажгла лампу и с укором посмотрела на вошедшего следом Рудазова. Вид у него был изрядно помятый, а к растерянности наконец-то прибавилось смущение. Довольно сильное, если судить по яркому румянцу, заливающему все его лицо от макушки до начавшей уже пробиваться щетины. А на нижней челюсти сочилась кровью свежая ссадина от скалки. Значит, не так уж и сильно Софья промахнулась.
– Господи. – Рудазов опустился на стул, сжал виски руками. – Софья Петровна, простите!
На Софью он старательно не смотрел. Конечно, чего смотреть на то, что уже и так ощупал! Ей вдруг стало одновременно стыдно и смешно от нелепости ситуации. Славно у нее началось знакомство с городом и соседями – с мордобоя!
– Я думал… – Рудазов смотрел себе под ноги, руки от лица не убирал, – я ошибся… Темно, понимаете?
Темно! Кто же спорит?
– Я возвращался с острова. Мы выпили там… Кажется, я немного перебрал. Я уйду…
С острова. Какое удачное стечение обстоятельств!
– Сидите здесь! – велела Софья. – Я сейчас вернусь.
Платье она натянула прямо поверх ночной сорочки, боялась, что Рудазов не станет ждать и сбежит. Кое-как пригладила растрепанные волосы, вернулась в комнату.
Не сбежал. Так и сидел с поникшей головой, изучал узоры на половике.
– Можете смотреть, – сказала Софья строго и водой из чайника смочила край кухонного полотенца. – У вас кровь, давайте вытру, – добавлять, что кровь от ее скалки, не стала. В конце концов, она пострадала не меньше, а то и больше него. – Да поднимите же вы голову!
Поднял, на Софью посмотрел взглядом испуганным и совершенно несчастным.
– Простите, – пробормотал он. – Я не думал, что на меня напала дама. Черт! Да я вообще ничего не думал в тот момент!
– Не ругайтесь. – Софья прижала угол полотенца к ране, и Рудазов дернулся. Ишь какой неженка!
– Представьте мое состояние. Захожу к себе домой, а тут меня кто-то… – Он глянул на нее теперь уже с интересом. – Кстати, чем это вы меня?
– Скалкой. – Софья внимательно осмотрела рану. Ничего страшного, всего лишь ссадина. – А теперь представьте мое состояние, господин Рудазов. Сплю я себе спокойно, а в мой дом кто-то вламывается.
– Дверь была открыта. – А он ведь уже окончательно оправился. Вон и стыдливый румянец куда-то подевался. – Вы всегда спите с открытой дверью, Софья… Петровна? – И паузу перед ее отчеством сделал намеренно.
– Не всегда. – Она отложила полотенце, выдавила из себя почти приветливую улыбку. Не стоит забывать, что он был на острове, а ей страсть как хочется снова на остров попасть. – Просто тяжелый день, если вы понимаете, о чем я.
– Понимаю. – Рудазов кивнул, посмотрел на стоящий на столе заварочный чайник, спросил: – Не напоите меня чаем, раз уж я все равно потревожил ваш сон? Голова раскалывается.
Софья хотела сказать, что пить нужно меньше, тогда и голова раскалываться не будет. Рудазов удивительным образом мог вписаться в ее планы, и грех было не воспользоваться таким замечательным случаем.
– Конечно, Дмитрий Евгеньевич. – Кстати, его имя она произнесла без единой запинки, демонстрируя тем самым и свою хорошую память, и свои добрые намерения. – Вы меня тоже простите. – Она поставила на стол чистые чашки, вазочку с медом и черствые бублики. Тратить на Рудазова неприкосновенный запас шоколадных конфет не стала. Обойдется. – Я испугалась. – И ничего она не испугалась, если только самую малость, но мужчинам нравится думать, что женщины – существа слабые и беспомощные. Пусть себе думают… – Я тут совсем одна, только сегодня приехала, еще не освоилась.
– Я тоже. – На вазочку с сушками Рудазов смотрел совсем без энтузиазма. – Только сегодня приехал.
– Знаю, мы ведь встречались. Вот только вы, в отличие от меня, уже успели свести в этом городе знакомства, – сказала и посмотрела из-под ресниц этаким особенным женским взглядом. Сказать по правде, особенные взгляды ей не слишком хорошо удавались, но вдруг сойдет…
– Я приехал в Чернокаменск по делу. – Все-таки бублик он взял, попробовал надкусить и положил на стол. – По приглашению Сергея Демидовича Злотникова. Слыхали о таком?
– Хозяин острова? – слыхала. И от Никитичны, и от местных мальчишек. Да и в Перми, если уж на то пошло, о Злотникове знали.
– Похоже, не только острова, но и всего города. – От бубликов Рудазов перешел к меду, тоже не слишком свежему, засахарившемуся. – Он планирует осваивать новые россыпи.
А какие именно россыпи, не уточнил. Решил, что и без того все ясно, или, что вероятнее всего, женским умом такие сложности не постичь?
Софья кивнула и разлила чай по чашкам.
– Должно быть, увлекательная у вас работа? – снова глянула особенным женским взглядом и добавила: – И опасная.
– Скорее увлекательная, чем опасная. – Он улыбнулся, но во взгляде его промелькнуло что-то этакое, словно бы в сказанное он сам до конца не верил.
– И этот… Злотников пригласил вас к себе в замок? – А теперь бровки приподнять и губы чуть округлить, чтобы получилось выражение одновременно милое и удивленное. – Я видела этот замок. И маяк. Выглядят они просто волшебно! – И глупо, совершенно чуждо здешним местам, если уж на то пошло.
– Я бы сказал, что замок, да и сам остров выглядят странно, но при том весьма внушительно. Впрочем, как и люди, там обитающие. Вы ведь знаете одного из них? – спросил и посмотрел испытывающе. Значит, Никитична поведала об их дальним с Августом Бергом родстве. Интересно, о чем еще разболтала? О чем стоит умолчать, а что лучше сразу рассказать как на духу?
– Вы говорите о мастере Берге? Так и есть, я приплывала к нему на остров. Он мой дальний родственник. Впрочем, не так, его покойная жена Евдокия – дальняя родственница моего мужа… тоже покойного.
– Простите, я не знал. Соболезную. – Вот только не было никакой жалости в его взгляде – простая вежливость.
– Ничего, я уже почти год вдова. Начинаю привыкать. – Никогда не привыкнуть к потере близкого, но рассказывать об этом чужому человеку нет смысла. – В Перми меня больше ничто не держит, но напоминает… Понимаете?
Он кивнул. Не понимает, но играет отведенную ему роль.
– Вот я и решила изменить свою жизнь, приехать в Чернокаменск… к родственникам. Приехала…
– Он оказался вам не рад? – А Рудазов начал проявлять удивительную проницательность.
– Да. – Софья задумалась и сама не заметила, как поставила перед незваным гостем коробку с конфетами. – Родственницу он во мне не признал. Да это и понятно. Но пожить в этом доме разрешил, пока… – Она замолчала, разворачивая конфету.
– Пока что? – А Рудазов к угощению даже не притронулся. Опасался, что конфеты такие же несвежие, как и все остальное?
– Пока я не найду в Чернокаменске работу и не встану на ноги.
– Вы ведь учительница?
Надо же, запомнил!
– Так и есть.
– А что, если я поспособствую вам с поисками работы? – Все его вежливое равнодушие вдруг куда-то подевалось, а в синих глазах зажегся яркий огонь какого-то нового, пока еще непонятного Софье чувства.
– Работу? – Ей нужно было подумать, понять, к чему он клонит.
– У Злотникова есть сын, мальчик лет шести-семи. Я не слишком хорошо разбираюсь в детях, но точно знаю, что он еще маленький. А Злотников сегодня за ужином обмолвился, что ему нужен учитель. Хотите, я замолвлю за вас слово?
Хочет ли она? Конечно! Надо быть полной дурой, чтобы упустить такой прекрасный шанс! Все-таки судьба незря подбросила Рудазова к ее порогу.
– Я буду вам очень признательна, Дмитрий Евгеньевич! – Получилось искренне, даже стараться не пришлось. С одним мальчишкой она уж как-нибудь справится. Но отчего же тогда ей кажется, что Рудазов что-то не договаривает?
– Хорошо, я поговорю с Сергеем Демидовичем, как только выдастся такая возможность. Я только должен вас предупредить… – Он замялся. – Мальчик необычный. Насколько я понял, он долгое время жил вне семьи и сейчас несколько… диковатый.
– Меня не пугают диковатые мальчики, Дмитрий Евгеньевич. – Ее вообще мало что пугало, кроме, пожалуй, одного, того, из-за чего Софья и оказалась в Чернокаменске, но рассказывать об этом малознакомому человеку она не станет. – И, должна признаться, положение мое нынче таково, что выбирать особо не приходится. А вы кушайте конфетку, кушайте! – От перспектив, перед ней открывающихся благодаря Рудазову, Софья стала доброй и щедрой. В конце концов, конфеты всегда можно купить. – Они свежие, – добавила шепотом, и Рудазов, хмыкнув, не без сомнений развернул обертку.
Вот только насладиться волшебным вкусом шоколада он не успел. Вдруг залаяли и завыли собаки. Софья и представить не могла, что в округе их так много. В собачьем хоре чувствовалось что-то тревожное, что-то такое, от чего испуганно сбивалось дыхание.
– Что это? – спросила она у Рудазова все так же шепотом.
– Собаки. – Он не выглядел встревоженным. Наверное, был куда менее впечатлительным, чем она.
– Сама слышу, что собаки. Я не понимаю, отчего они…
Договорить у нее не получилось, перекрывая собачий вой, по округе разнесся отчаянный крик. Человеческий, в этом не было никакого сомнения. Софья бросилась к окну, но в темноте разглядеть ничего не могла, а человек на улице продолжал заходиться криком. Теперь уже в полной тишине, собаки все разом умолкли…
– Сидите здесь, – велел Рудазов, вскакивая из-за стола и хватая первое, что попалось под руку – Софьину скалку. – Я выйду посмотрю.
Не хотела она, чтобы он выходил, боялась отпускать, хоть и сама себе в том не смогла бы признаться. А человеческие крики делались все отчаяннее, все тише.
– Не надо, – сказала Софья жалобно, – не ходите.
– Запритесь! – Рудазов довольно грубо оттолкнул ее руки, выбежал во двор.
Запритесь! Как же! Ей, конечно, страшно, но отец учил, что лучший способ побороть страх – это заглянуть ему в лицо. Прежде чем заглядывать, Софья огляделась, нахмурилась, вспоминая. Вспомнила! Охотничье ружье висело на гвозде в кладовке, если ей повезет, там же найдутся и патроны.