* * *
Замок уснул быстро, как-то разом затих, затаился. Что снилось этой ночью каменной химере мастера Берга, Софья не знала, но чувствовала: сон этот тяжелый, мутный. А вот ей самой не спалось. После случившегося с Дмитрием неспокойно было на сердце. Мастер Берг обещал помочь, присмотреть за ним, и Софья знала – так оно и будет. Да только легче не становилось. А еще эти разговоры про оборотня… Верить в них не хотелось. Но ведь поверила она в албасты и в призрак Евдокии, так отчего же не поверить в оборотня? Тем более что тварь эту она видела собственными глазами.
Евдокия появилась в ее комнате в тот самый момент, когда Софья всматривалась в темноту за окном, сказала задумчиво:
– А капитан на остров так и не вернулся, остался в Чернокаменске. Или не в Чернокаменске…
– Думаете, это он? – спросила Софья, прикидывая в уме, мог ли капитан оказаться оборотнем.
Выходило, что почти каждый из обитателей острова мог. По ночам зверь рыскал в городе и окрестностях. А она сама, своими собственными глазами видела, как спускался в подземелье алхимик, как посреди ночи возвращалась с прогулки Раиса, как уплывал с острова капитан. Не исключено, что и пани Вершинская тоже исчезала по какой-то своей надобности. Ведь исчезла же она этим вечером. А фон Рихтера, по словам мастера Берга, в чем-то недобром подозревал Кайсы. Не ясно было, где проводили ночи Злотников и Мари. Впрочем, Мари, наверное, можно было сбросить со счетов: она едва ли не каждую ночь устраивала истерики, собирала у своей комнаты слуг. Были ли тому причиной визиты албасты или выпитое за ужином, Софья не знала, а узнать бы не помешало. Да и за пани Вершинской проследить, если уж на то пошло. Как бы то ни было, а кто-то из обитателей замка уплывал ночью с острова, чтобы появиться лишь под утро.
– Сама-то на кого думаешь? – спросила Евдокия.
– Не знаю пока. – Софья пожала плечами. – Странно все. – Она помолчала, а потом добавила: – И страшно…
Евдокия оставила Ильку уже глубокой ночью, заглянула в комнату так и не сомкнувшей глаз Софьи, сказала:
– Присмотри за мальчиком, а я в город наведаюсь, тоже присмотрю…
За кем она станет присматривать, Евдокия не сказала, Софья и сама догадалась.
Илька спал крепко, во сне не стонал и не вздрагивал. Наоборот, даже улыбался. И Софья рискнула на несколько минут оставить его одного. Все-таки должна быть и от нее хоть какая-то польза в этом странном расследовании. И если уж выдался случай переночевать в замке, нужно им воспользоваться. Тем более что и пора самая подходящая, предрассветная. Вдруг да и увидит она того, кто будет возвращаться на остров с ночной прогулки? Была у Софьи одна догадка, поэтому перед тем, как лечь спать, она пересчитала все лодки на пристани. Без катера получалось четыре лодки. Если кто-то с острова уплыл, сразу станет видно.
О том, что лодку запросто можно спрятать где-нибудь на берегу, Софья подумала лишь, оказавшись на пристани. Оборотень, или кем он там был на самом деле, отличался умом и хитростью, не стал бы рисковать понапрасну. А вот она рисковала, выйдя из дома одна.
Стоило лишь об этом подумать, как самым краешком глаза Софья увидела крадущуюся к замку тень. Она едва успела нырнуть в одну из лодок, как на освещенную луной дорожку вышла Раиса. Нянька брела тяжелой своей походкой, Софье показалось, что под накинутой на широкие ее плечи шалью виднеется мокрая ночная сорочка. Ноги Раисы были босы. Подумалось вдруг, что совсем не обязательно брать лодку тому, кто в волчьем обличье хорошо умеет плавать. Вспомнились слова конюха о том, что лошади на остров добрались вплавь. Выходит, что Раиса тоже добралась вплавь?..
Из укрытия своего Софья выбралась, лишь когда за нянькой закрылась дверь, огляделась по сторонам, отметила, что в одном из окон восточной башни горит свет, и тоже поспешила к дому. Внутри были те же мокрые следы, которые она уже видела раньше, вели они к комнате Раисы. Можно было возвращаться к Ильке, но, взбудораженная увиденным, Софья решила проверить еще одну свою догадку и по темному коридору прокралась к комнате Мари. Там за тяжелой дубовой дверью царила тишина. Мари либо спала, либо отсутствовала. Можно было уходить. Софья бы так и поступила, если бы в этот самый момент не скрипнули петли другой двери, ведущей в спальню Злотникова. Ей едва удалось вжаться в стенную нишу, даже дух не успела перевести, когда услышала страстный шепот и красноречивые звуки поцелуев. Разговаривали двое: Злотников и… пани Вершинская. Вот оно, оказывается, как бывает. Эмма Витольдовна добилась-таки внимания хозяина замка. И не только внимания, если посреди ночи выходит из его спальни. В самом деле, этот дом таит в себе очень много загадок. Сейчас одной стало меньше, Злотников и пани Вершинская – тайные любовники, не зря, выходит, переживала Мари…
К своей комнате пани Вершинская прошла летящей, танцующей какой-то походкой. Распущенные волосы, словно плащом, укрывали ее плечи, тихо шуршал подол ночной сорочки. Опьяненная счастьем, она нисколько не опасалась, что кто-нибудь может увидеть ее в таком непотребном виде.
И кое-кто увидел. Из кладовки, той, что показывал Софье Август Адамович, вынырнула тень, вжалась в стену, вытянула длинную шею, провожая взглядом пани Вершинскую. Черная химера приоткрыла еще одну свою тайну: майстер Шварц в курсе существования подземелий и тайных ходов. Что это могло значить, Софья не понимала. Наверняка она знала только одно: этой ночью в замке спал только Илька…
Под утро появилась Евдокия, посмотрела на мальчика, пальцем поманила Софью к окну. Хорошо, что она пришла, пусть узнает о том, что творится в доме. Может быть, поможет дельным советом. Евдокия выслушала рассказ о ночных приключениях очень внимательно, а потом сказала:
– С этим мы разберемся. Соня, я тоже должна рассказать тебе кое-что очень важное.
Этот рассказ больше походил на сказку. На страшную сказку, коль уж Дмитрий, к которому она – что греха таить! – как-то в одночасье прикипела всем сердцем, мог превратиться в оборотня, стать одной из ночных безжалостных тварей.
– Что думаешь? – Евдокия посмотрела на Соню с жалостью. – Что чувствуешь теперь, когда знаешь правду? Кто он для тебя теперь?
Кто? Софья закрыла глаза, замотала головой. Ничего не изменилось. Не исчезло никуда это народившееся темной ночью хрупкое чувство. Только стало больно и страшно. Не за себя – за него.
– Любишь его? – спросила Евдокия, и Соня кивнула. – Тогда сдюжишь. Вы оба сдюжите. Как-нибудь все утрясется. А с тварью этой мы справимся, обещаю.
В обещание ее Софья сразу поверила, улыбнулась в ответ на ласковую Евдокиину улыбку. Они сдюжат. Что им еще остается?..
* * *
Дмитрий очнулся от зудящей боли в руке. Не открывая глаз, нащупал на запястье что-то холодное, гладкое.
– Это браслет, – послышался над ухом голос мастера Берга. – Браслет из Полозовой крови. Не спрашивай, что это такое. Тебе важно знать, что отныне браслет этот тебе нельзя снимать ни при каких обстоятельствах.
Обстоятельства… Про обстоятельства он помнил. Как помнил про стальную хватку шамана и собственный похожий на вой крик. Глаза все-таки пришлось открыть. Оказалось, что он не посреди леса, а в Софьиной постели, и на руке его тот самый браслет из Полозовой крови, который нельзя снимать. А снять ох как хотелось! Кожа под браслетом зудела.
– Пройдет, – пообещал мастер Берг, – если выжил, когда Кайсы тебе серебро в рану залил, то и сейчас выживешь. Надо только заклепать, чтобы наверняка. – И тут же, совсем без перехода, продолжил: – Хочешь знать, что с тобой происходит?
Дмитрий знал. Шаман показал, наизнанку вывернул минувшей ночью всю его волчью суть. Волколак… перевертыш… оборотень… Хотел приключений и славы? Получи и не жалуйся, что не то получил!
– Значит, знаешь уже. – Мастер Берг удовлетворенно хмыкнул. – Уже легче, тогда дело за малым осталось. Софья тоже знает.
Дмитрий застонал… Одно дело – чувствовать себя жуткой тварью, и совсем другое – осознавать, что девушка, ради которой ты готов на все, тоже знает, что ты жуткая тварь.
– …И в обморок от этакого известия она не упала, – тем временем закончил мастер Берг. – Крепкая девчонка! Повезло тебе.
– Повезло?..
– Повезло, что женщина тебе досталась такая, как Софья. – Он вздохнул. – Не всякому так везет. А про суть свою звериную не думай, с этим, – заскорузлый палец указал на браслет, – в зверя ты не перекинешься. Просто не снимай его и все. Считай, что это тебе от судьбы такой подарок: сил прибавилось, раны заживают как на собаке, слух, нюх. Девица, опять же, тебя готова любить всяким, хоть с хвостом, хоть без оного. Одни только преимущества!
Мастер Берг похлопал Дмитрия по плечу, а он из всего сказанного запомнил только одно, что девица его готова любить всяким. Любить!
– Ты только единственное правило затверди. Оно легкое, не забудешь. Браслет тебе снимать нельзя. Потому что, если снимешь, обернешься, а обернувшись зверем, обратно человеком уже не станешь.
Новость эта была безрадостная, но Дмитрий не собирался по доброй воле оборачиваться. Не дурак же он, в самом деле!
Когда пришел Кайсы, Дмитрий уже успел умыться и размышлял, чем бы позавтракать: после ночных приключений есть ему хотелось очень сильно. Мариец глянул на Рудазова искоса, удовлетворенно хмыкнул, а потом сказал, обращаясь скорее к мастеру Бергу, чем к нему:
– Купца Водовозова сегодня ночью волколак порвал. Подстерег в лесу, когда тот возвращался от Злотникова, и все – поминай как звали.
– Повезло Злотникову. – Известие о смерти Водовозова мастер Берг воспринял спокойно, даже равнодушно.
– Это почему же? – не удержался от вопроса Дмитрий.
– Потому что теперь с Чернокаменским прииском вопрос, считай, решен. С водовозовской женушкой Злотников уж точно договорится.
– Не договорится. – Кайсы уселся на лавку, устало вытянул перед собой ноги. – Не зря я профессора подозревал, чуяло сердце неладное. Вот только правда оказалась иной. Фон Рихтер не волколак, но тот еще проходимец. Я все понять не мог, что он на Чернокаменке один делал, чего там шастал, ничего не боясь. А шастал, чтобы убедиться, что на водовозовском прииске и в самом деле можно алмазы добывать. Убедился, а как только убедился, так сразу к Водовозову и подкатил с предложением о покупке-продаже прииска, пообещал больше, чем Злотников, вот купец и уступил. Прииск он не продавал, потому как на Злотникова зуб имел, да и сам рассчитывал поживиться, но как зверь начал на Чернокаменке лютовать, испугался. А тут фон Рихтер со своим предложением. Третьего дня они подписали все бумаги. Теперь прииск принадлежит профессору, а уж что он дальше станет делать, я могу только догадываться. Но сдается мне, что прииск он себе не оставит. Возможно, предложит Злотникову по тройной цене.
– Отчего же? – возразил мастер Берг. – Фон Рихтер может из Чернокаменска уехать, отсидеться где-нибудь в столице, пока страсти здесь не утихнут, а потом вернуться.
– Нет. – Кайсы мотнул головой. – Не резон ему сейчас уезжать. Репутация у Злотникова известная, если водовозовский прииск без присмотра оставить, его непременно к рукам приберут. Не так, так этак. Фон Рихтеру сейчас выгоднее всего со Злотниковым поторговаться и уступить ему прииск. Я бы поспорил, что так оно и будет, но ходу мне на остров сейчас нет.
– Зато мне есть, – сказал Дмитрий и одернул рукав рубашки так, чтобы не было видно браслета.
– Не волнуйся, – жест его Кайсы понял правильно, – никто его не заметит. Такие вот у Полозовой крови свойства: видеть ее дано не каждому. Только давай-ка перед тем, как ты на остров отправишься, мы браслет заклепаем. Для надежности.
С браслетом возились недолго, Кайсы справился с этим в два счета, похлопал Дмитрия по плечу, а потом вдруг спросил:
– Что ты чувствуешь?
А тот и не знал, что чувствует, не пришло еще к нему осознание случившегося. Или просто мозг противился такому осознанию, не желал признавать, что суть его теперь вовсе не человеческая. Да и как можно такое признать, видевши все то, что натворила та страшная тварь! Он таким не станет. Никогда! Лучше уж умрет.
А Кайсы словно мысли его прочел:
– Не глупи, – произнес мариец неожиданно мягко. – Полозова кровь и не такое сдерживала. Уж поверь моему слову. Навидался я за свою жизнь всякого. Жить тебе, конечно, теперь придется с оглядкой, при такой-то силище. Но сила – это не немощь. С ней смириться завсегда проще. И из-за девчонки своей не переживай. Евдокия ей про твое нынешнее… затруднение все рассказала.
– Евдокия?.. – Дмитрий требовательно посмотрел на мастера Берга.
– Сложно все. – Тот неожиданно светло, по-мальчишески улыбнулся. – Но, коль уж ты в оборотня поверил, так и в призрака поверить тебе теперь легко будет.
– Призрака вашей жены? – А он, дурак, думал, что ничто его в этой жизни больше не удивит и не вышибет из седла.
– Я вас познакомлю. – Мастер Берг кивнул.
– И про албасты ему расскажи, – велел Кайсы. – А то, чего доброго, сунется к нему, а он знать не знает, что и такая нежить на свете существует.
– По дороге на остров все расскажу, – пообещал мастер Берг и велел: – Ну, пошли, что ли! Нам еще оборотня искать!
Август сдержал обещание, рассказал все по дороге. Дмитрий слушал и никак не мог понять, верить ли услышанному таким невероятным оно казалось. Призрак Евдокии, ведьма-албасты, древний змей, мертвый, пока мертво и замуровано в подземной пещере его серебряное сердце.
– Ты оборотень, – молчание его мастер Берг растолковал верно, – так ежели собственное существование ты не ставишь под сомнение, поверь и во все остальное. Греби к маяку, не надо, чтобы нас с тобой вместе видели. – Он помолчал, а потом добавил: – Может, я тебя прямо сейчас с ней познакомлю.
– С которой из них?
– С Евдокией, с моей любимой женой.
Вот только познакомиться Дмитрию довелось не с Евдокией, а с албасты. Девушка невиданной красоты сидела на поднимающемся из воды валуне и костяным гребнем расчесывала белые волосы, на онемевшего Дмитрия она посмотрела с кокетливой усмешкой, потянула воздух тонко вырезанными ноздрями, сказала:
– Кошки тебе мало, Август? Решил волка приручить? – Взгляд черных глаз остановился на браслете, а усмешка сделалась почти издевательской. – А это вместо ошейника? Думаете, удержит зверя серебро?
– А сама ты что думаешь? – вопросом на вопрос ответил мастер Берг.
– Время покажет. – Албасты пожала точеными плечами, принялась заплетать косу. Она плела, а волосы все не заканчивались, сворачивались белой змеей на ее коленях. Дмитрия замутило…
– Ну-ка… – Она поманила рукой, и лодка сама собой подплыла к валуну. Когда острый ноготь коснулся запястья Дмитрия чуть повыше браслета, он не отшатнулся, не почувствовал ничего особенного. А вот мастер Берг, наоборот, побледнел, процедил сквозь зубы:
– Не смей… Не трогай его…
– Не бойся. – Албасты улыбнулась, и Дмитрий увидел острые, словно заточенные зубы. – Человечьего в нем благодаря вашим стараниям все еще очень много, но он уже не совсем человек. Убить его одним лишь прикосновением я не смогу.
– А как сможете? – спросил Дмитрий, стараясь не отводить взгляда, смотреть прямо в бездонные глаза албасты.
– Смелый волчонок. – Она кивнула каким-то своим мыслям, спрятала гребень в складках платья. – Ты ведь меня не боишься.
– Почти не боюсь.
– Смелый и честный. Какая редкость по нынешним временам. – Коса соскользнула с ее коленей в воду, как живая, зазмеилась к лодке, и мастер Берг тут же огрел ее веслом.
Албасты засмеялась. Смех ее колокольчиком поплыл над озером.
– А вот ты боишься. Раньше-то, пока терять было нечего, не боялся ни меня, ни смерти, а теперь, как она вернулась, все изменилось. Правда?
Мастер Берг отвернулся.
– Не бойся, про договор наш я помню и слово свое сдержу, – сказала и исчезла, сползла с валуна серебряными струйками воды, растворилась в озере.
– Вот же… – буркнул себе под нос мастер Берг, а потом сказал: – Чего пялишься? К берегу плыви, а то мы так с тобой и до острова только к ночи доберемся!
Добрались они не к ночи, а к обеду. К замку шли порознь, чтобы не привлекать ненужного внимания. Зря опасались, внимание обитателей острова было занято другим. Из кабинета Злотникова доносились крики и ругань. Дмитрий разобрал два голоса: хозяина дома и фон Рихтера. В голосе Злотникова слышалась ярость, а в голосе профессора – чувство собственного превосходства. Значит, не ошибся Кайсы в своих предположениях, не успело остыть тело несчастного Водовозова, как эти двое уже принялись делить Чернокаменский прииск.
Капитан Пономаренко привычно дремал в своем кресле в гостиной, в ответ на приветствие Дмитрия он приоткрыл глаза, сказал многозначительно:
– Девятый вал…
И снова закрыл глаза. А Дмитрий подумал, что за капитаном тоже было бы нелишним присмотреть. Ведь за какой-то надобностью он уплывает с острова. И, уже проходя мимо, он вдруг почуял кислый, замаскированный ароматом табака запах перегара. Похоже, пила в этом доме не только Мари… Дмитрий замедлил шаг, а потом и вовсе уселся в соседнее кресло, спросил доверительным шепотом:
– Господин капитан, позвольте полюбопытствовать, куда вы уплываете по ночам?
Может, это и была глупая идея, спрашивать человека вот так, прямо в лоб, но обострившиеся почти до невыносимого состояния чувства подначивали – спроси!
– Куда уплываю? – Капитан Пономаренко посмотрел прямо ему в глаза, и как-то сразу стало ясно, что за идеально сидящим кителем, за тщательно уложенной бородой и неразлучной трубкой прячется смертельно уставший, потерявший себя человек. – Вы, Дмитрий Евгеньевич, работу свою любите? – спросил он вдруг и сам же себе ответил: – Вижу, что любите, иначе бы просиживали штаны в столичных кабинетах, а не отправились в эту глушь. Вот и я люблю. Любил… Море – вся моя жизнь, я ж не старый еще, мне служить да служить. Если бы…
– Если бы что?
– Если бы не вот это. – Капитан Пономаренко поддернул брючину и постучал себя кулаком по голени. Стук получился звонкий, как по дереву. Впрочем, нет, это и был стук по дереву, по деревянному протезу. Капитан был не просто хром, у него недоставло правой ноги… – И не спрашивайте, почему так случилось, не хочу вспоминать. Одно могу сказать, что по глупости. Вот по глупости своей я и оказался в одночасье на суше. Я, человек, который без моря себя не мыслил. Думал, все, конец мне пришел. Нет, не смирился – запил. Осуждаете? – Он одернул брючину, притопнул деревянной своей ногой.
– Кто я такой, чтобы вас осуждать?