– Не знаю, где бы я сейчас был, если бы не господин Злотников. – Капитан его словно бы и не слышал. – Видите, какой он? Ему все самое лучшее подавай. И капитана для своего катера он искал непременно с морской выучкой, такого, как я. Увечье мое его даже не смутило. Предложил работу. А я в предложении этом увидел для себя еще один шанс, подумал, какая разница, пресная вода или соленая, лишь бы вода. А оказалось, разница есть. – Он крепко прикусил мундштук своей трубки. – Есть разница и где служить, и на кого служить, – в голосе его послышалась горечь. – Вот вы спрашивали, куда я по ночам с острова уплываю, так я вам отвечу – в город, в кабак. Пью там, пока заведение не закроется, а под утро возвращаюсь сюда, в замок. Спросите, отчего же тут не напьюсь, и на это отвечу. Стыдно мне, Дмитрий Евгеньевич. Еще не весь свой стыд я растерял да продал. Кое-что осталось. Стыд остался, а силы воли, чтобы со слабостью своей справиться, нет. Ну как, ответил я на ваш вопрос?
Дмитрий кивнул. Ответ он и в самом деле получил исчерпывающий. Даже если бы капитан Пономаренко не рассказал про свою слабость, его можно было вычеркнуть его из списка подозреваемых. У оборотня было четыре лапы…
– В таком случае, возможно, вы позволите мне дать вам один совет? – Капитан на него больше не смотрел, возился со своей трубкой. – Уезжайте отсюда. Гиблое это место. Я, знаете ли, во многих передрягах успел побывать, а такого не видел.
– Вы про зверя? – спросил Дмитрий.
– Про зверя. – Он кивнул. – Звери, они ведь разные бывают, некоторые из них живут и в человечьем обличье тоже. – И как-то сразу стало ясно, что говорит сейчас капитан не об оборотне, а о людях самых обыкновенных, из плоти и крови. – Уезжайте! – Пономаренко выпустил сизое облачко дыма, занавесившее его от Дмитрия.
Неловкую паузу нарушили крики. Скандал выплеснулся из злотниковского кабинета, прокатился по дому гулкой волной. Правильно сказал капитан – девятый вал.
– Да ежели бы я знал, что вы, господин профессор, этакий пощелыга и рвач! – В голосе Злотникова звенела ярость. – Ноги вашей на моем острове не было бы.
– А я вот, напротив, Сергей Демидович, счастлив, что принял ваше приглашение. Знаете ли, у меня особое чутье на вещи исключительные, перспективные. – Фон Рихтер говорил спокойно, с благожелательной насмешкой. – И попрошу заметить, прощелыгой я вас не называю, потому как очень уважаю в вас деловую хватку.
– Это из-за уважения вы решили содрать с меня за Чернокаменский прииск три шкуры против одной?
– Исключительно из уважения. В противном случае содрал бы не три, а четыре шкуры. Мы ведь с вами оба знаем, какова реальная стоимость этого прииска. Вот и господин Рудазов не даст мне соврать. – Фон Рихтер небрежно махнул рукой в сторону Дмитрия. – Он хоть и не принимал особо деятельного участия в нашем деле, но голову имеет светлую, и, когда мы с вами сговоримся о цене и я откланяюсь, думаю, с разработкой прииска он вам очень поможет.
Злотников не ответил, но лицо его сделалось каменным, а в глазах его Дмитрию почудился недобрый блеск. Только фон Рихтер не замечал опасности.
– Ну, так мы договорились, Сергей Демидович? – спросил он с победной усмешкой.
– Договорились, сегодня же вечером подпишем бумаги. Я распоряжусь, чтобы к вечеру на остров приплыл мой поверенный. – Злотников тоже улыбнулся. – Надо же, как вы меня обошли-то! – произнес он почти с восхищением. – Прощелыга вы и есть!
– Из ваших уст, Сергей Демидович, это звучит как комплимент! – Фон Рихтер отвесил шутовской поклон и, обернувшись к Дмитрию, сказал: – Учитесь вести дела, молодой человек! Одной лишь романтикой и идеализмом сыт не будешь! – И, насвистывая себе под нос что-то веселое, вышел из дома.
Злотников постоял секунду в замешательстве, а затем вернулся в свой кабинет. А Дмитрий, извинившись перед капитаном Пономаренко, отправился искать Софью. Двигало им одновременно нетерпение и страх, что Софья оттолкнет его нынешнего, даже близко к себе не подпустит.
Не оттолкнула. Он нашел ее на берегу. Нашел по запаху. Как пес или как… волк. От нее сладко пахло шоколадом и цветочным мылом. Она бросала в озеро камешки, и камешки эти, как живые, скакали по воде. Его она тоже почуяла, не иначе, потому что сказала, не оборачиваясь:
– Как хорошо, что ты пришел.
Вот так просто проговорила, буднично даже, и у Дмитрия замерло сердце, заныло сладко, а невыносимый зуд от браслета в ту же секунду прошел. К Софье он приблизился без страха, понимал – не прогонит и не испугается, такая она у него удивительная. Захотелось обнять ее, закружить в объятьях до звона в ушах. Но нельзя, не пришло еще их время. Поэтому Дмитрий просто остановился рядом, осторожно, боясь причинить боль, сжал Софьину ладонь. Стоять так, рука об руку, и смотреть на отливающую серебром воду он мог бы целую вечность. Только не было у них вечности, а жизнь, такая размеренная, даже скучная поначалу, завертелась с небывалой скоростью, завлекая и их в стремительный водоворот.
– Я должна тебе кое в чем признаться, – сказала Софья, и пальцы ее в ладони Дмитрия дрогнули. – Я ведь знаю твою тайну, а ты мою нет.
Они стояли, глядя на серебряную воду, держались за руки, и Софья рассказывала ему о себе, о стылой подворотне и монетке на удачу, о медвежатнике, заменившем ей отца, о его болезни, о ее отчаянном плане. Ей было неловко. Дмитрий чувствовал это по ее сбивчивому дыханию, по напрягшимся пальцам, по тому, как решительно звучал ее голос. Она думала, что он ее осудит и оттолкнет. Возможно, прежний Дмитрий осудил бы. Но даже прежний не смог бы оттолкнуть. Что уж говорить про нынешнего! Софьина тайна по сравнению с его собственной была несерьезной, почти детской. И разве ж можно осуждать любящую дочь за попытку спасти отца? Да и не только отца, если уж на то пошло! Его она тоже спасала. И не единожды. А даже если бы и не спасала, Дмитрий все равно все для себя решил. Как только они найдут и уничтожат тварь, он сделает Софье предложение. Хотя бы попытается. Это будет сложно, теперь, когда он не совсем человек, но проходить мимо своего счастья он не станет, и Софью постарается сделать счастливой. Если она позволит. А она позволит. Ответ на так и не заданный вопрос он уже видел в ее взгляде, и страх перед неизвестностью, перед будущим, которое их ждет, почти ушел. Дело осталось за малым – найти оборотня.
Подозреваемых осталось не так и много: алхимик, нянька и пани Вершинская. Впрочем, фон Рихтера Дмитрий тоже не стал бы сбрасывать со счетов, уж больно легко достался ему прииск. Что может быть проще? Сначала напугать до полусмерти водовозовских людей, сбить цену, а, получив желаемое, убить самого Водовозова. Чем не мотив для человека ловкого и коварного? Или не совсем человека. Как бы то ни было, а времени у них оставалось совсем немного. Каждая ночь ознаменовывалось новой смертью, а иногда и не одной.
– Я переночую в замке, – сказала Софья, бросая в воду еще один камешек. – Не хочу оставлять Ильку, да и пользы от меня здесь больше.
Дмитрию хотелось думать, что, помимо всего прочего, на острове Софье безопаснее, здесь зверь не рискует принимать свое истинное обличье. Но оставлять Софью одну он тоже не собирался, ночь эту решил провести не в замке, а на острове вместе с мастером Бергом, в то время как Кайсы с Виктором будут патрулировать берег Стражевого озера. Дмитрий каким-то особым, пусть даже и волчьим, чутьем знал – именно ему доведется сразиться с тварью. Осталось решить последнюю маленькую проблему.
– Софья, мне нужен нож, – сказал он как можно беспечнее.
– Какой нож? – насторожилась, заглянула в глаза. – Какой нож, Рудазов? – Значит, злится или нервничает, раз называет его по фамилии.
– Тот, что ты нашла в подземелье. Это очень важно. Пожалуйста.
– Зачем? – Она не стала спрашивать, откуда он знает про подземелье, ее интересовал другой вопрос: – Это для оборотня, да? Полозова кровь против волчьей? – и браслета его коснулась, словно проверяя, есть ли он на самом деле.
– Только так тварь можно убить. – Врать Дмитрий не стал, но и правду сказал не всю. Не сказал, что убить оборотня можно лишь пока он в звериной шкуре. – Пойми, Соня, у меня больше шансов, чем у тебя.
Она долго молчала, а потом велела:
– Отвернись!
Он послушно отвернулся. Зашуршали юбки.
– Вот. – Софья протянула ему нож с костяной рукоятью, клинок которого был сделан из того же самого металла, что и его браслет. – Только обещай, – попросила она требовательно, – обещай, что не пойдешь на него один. Нужна облава, понимаешь? Самый опытный из всех нас Кайсы. Он единственный охотник. Обещай, что отдашь нож ему. Не нужно идти на эту тварь в одиночку.
Дмитрий пообещал. Он бы что угодно пообещал, только бы она успокоилась, только бы не смотрела на него с таким страхом, и она поверила, отдала нож. Человека, наблюдающего за ними, прячась в тени замка, ни один из них не заметил…
Вечер в замке прошел в атмосфере на удивление спокойной. После подписания бумаг по Чернокаменскому Злотников, маскируя досаду гостеприимством, предложил фон Рихтеру отметить знаменательное событие за ужином. К столу вышли все, кто оказался на тот момент в замке, а значит, все без исключения. Вот только беседа не клеилась. Злотников выглядел мрачным и сосредоточенным, Мари не замечала ничего, кроме бокала с шампанским, даже майстера Шварца, который сидел за столом этакой черной вороной, к еде не притрагивался, но за гостями следил зорко. Август Адамович тоже пил, но, в отличие от Мари, налегал на вино. Пани Вершинская, бледная и собранная, бросала многозначительные взгляды на Злотникова, нервно теребила салфетку да то и дело шикала на прислугу. Капитан привычно дремал над почти полной тарелкой. Или делал вид, что дремлет. К спиртному он не притрагивался, пил исключительно воду. Веселился искренне, от души, один лишь профессор. Впрочем, повод для веселья у него был весьма уважительный: не каждый день удается сорвать такой куш.
Когда ужин закончился, гости разбрелись каждый по своим комнатам. Август Адамович, пошатываясь, притворяясь пьяным, направился к парадной двери, до маяка ему было удобнее добираться по суше. Дмитрий, торопливо попрощавшись с Софьей, но все же успевший поцеловать ее украдкой, вышел из замка через черный ход, по извивающейся среди сосен дорожке сбежал к пристани. Он собирался обогнуть остров по воде и выйти возле маяка, там встретиться с мастером Бергом и с ним, теперь по суше, вернуться обратно к замку, чтобы залечь на ночь в засаде. Сумерки уже успели сгуститься, поэтому он сначала услышал голоса и лишь потом заметил два силуэта – крупный мужской и хрупкий женский. Злотникова он узнал сразу, а вот в женщине сначала по ошибке заподозрил Мари и лишь через мгновение понял, что этот осипший от страсти голос принадлежит пани Вершинской.
– Серж, прошу вас!
О чем она просила, нет, умоляла Злотникова? Дмитрий отступил в сень деревьев, прислушался.
– Хватит! – В голосе Злотникова звенело раздражение.
– Но ведь вчера… вчера вы говорили совсем другие слова.
– Вчера я был пьян. Считайте, что у меня случилось помрачение рассудка. – Раздражение сменилось издевкой. – Или вы, пани Эмма, и в самом деле думаете, что я мог увлечься вами? Вами! Идите уже займитесь делом, слуги вконец распоясались…
Что ответила экономка, Дмитрий не услышал, как ни прислушивался. Кажется, ему почудился всхлип, но представить чопорную пани Вершинскую плачущей не получалось. Да и драма эта его не касалась, его ждала охота, и в жилах от нетерпения вскипала кровь.
* * *
От предстоящей ночи Софья не ждала ничего хорошего, сердце было не на месте из-за Дмитрия, но просить Евдокию, чтобы та снова за ним присмотрела, Соня не стала, боялась за Ильку. Мальчик не понимал, что происходит в стенах замка, но боялся, даже днем отпускал от себя Софью с неохотой. Что уж говорить про ночь? Успокоить и утешить его могла лишь Евдокия, да и защитить, если уж на то пошло, тоже. Сейчас реальную опасность для Ильки представляла албасты, хотя мастер Берг и уверял, что запретил той трогать мальчика. Верил ли он сам в то, что говорил? Софья сомневалась, потому что помнила встречу с албасты, помнила стылый ее, совершенно нечеловеческий взгляд. Не знала Соня лишь одного, того, что этой ночью албасты найдет себе другую забаву…
Отчаянный женский крик раздался на рассвете, придремавшая у окна Софья вскинулась, замотала головой, прогоняя сон. Кричала Мари, но крик ее на сей раз доносился не из дома, а со двора, со стороны восточной башни. А в одном из узких окон башни, рядом с дремлющими горгульями, Софья увидела белый женский силуэт. Мари стояла на самом краю бездны и кричала так истошно, что от крика ее в жилах стыла кровь. Все, что случилось потом, заняло доли секунды, но Софье показалось, что прошла целая вечность. Взмахнув руками, Мари сорвалась вниз, прямо на черные камни. Должна была упасть в воду, но озеро вдруг отступило, откатилось от берега пенной волной, оскалилось валунами. Софья зажмурилась, но замешательство ее длилось недолго. Набросив на плечи шаль, она выбежала из комнаты.
К лежащему на влажных камнях телу она подбежала не первой, здесь собрались все обитатели замка. Рядом с Мари на коленях стоял майстер Шварц, прижимался ухом к бездыханной груди. Вид у него был сосредоточенный, будто бы он ставил один из своих алхимических экспериментов. Прихрамывая сильнее обычного, из замка вышел капитан Пономаренко. Следом выбежала Раиса, растрепанная, простоволосая. Волосы ее были заплетены в толстую косу, и, как успела заметить Софья, коса эта оказалась сухая, а на ногах няньки болтались растоптанные домашние туфли. Пани Вершинская на фоне всеобщей суматохи казалась верхом элегантности, полностью одетая, с волосами, тщательно уложенными, она решительным шагом подошла к лежащей Мари, присела рядом с алхимиком, спросила что-то вполголоса. Тот кивнул в ответ, выпрямился, отошел от тела.
– Ей уже не помочь, – сказал лишенным эмоций голосом.
– Что случилось?! – последним у башни появился Злотников, шагнул к мертвой жене, замер на месте. – Лицо его не выражало ничего, кроме крайней степени раздражения. – Майстер Шварц, я спрашиваю, что случилось с моей женой?
– Я не знаю. – Алхимик посмотрел на хозяина поместья тяжелым взглядом, погладил свой медальон. – Я занимался в лаборатории, когда услышал голоса. Мне показалось, что Мари с кем-то разговаривает, с какой-то женщиной. Она называла эту женщину Айви и умоляла оставить ее в покое. Но, уверяю вас, кроме меня и Мари в башне не было ни единой живой души.
Ни единой живой души… По ногам потянуло холодом, и Софья стремительно обернулась. Албасты сидела на краю колодца, костяным гребнем расчесывала белые волосы. Завидев Софью, она улыбнулась ей почти по-приятельски, махнула рукой и птицей взмыла в воздух, зависнув прямо перед распахнутым настежь окном башни. Кажется, никто, кроме Софьи, ее не видел. Да и Софья видела всего лишь мгновение, пока серая фигура не растворилась в предрассветном тумане. Обернувшийся, словно на зов, Злотников только туман и увидел. От стоял, сжимая и разжимая кулаки, а потом сказал четко, по слогам:
– Это был несчастный случай. Мари оступилась, сорвалась вниз. Вам ясно?! – Он обернулся к застывшим в растерянности людям, посмотрел требовательно. – И ничего иного я слышать не желаю! А если узнаю, что кто-то из вас позорит мое доброе имя… – Он не договорил, скрипнул зубами от ярости и, обращаясь теперь только к пани Вершинской, велел: – Распорядитесь, чтобы тут… прибрали, – а сам, не оглядываясь, зашагал прочь от башни и от своей мертвой жены…
Страшная ночь незаметно перетекла в не менее страшное, одновременно скорбное и суетливое утро. Дмитрий и Август Адамович, вернувшиеся на рассвете в замок, сообщили, что, по словам Кайсы, в городе на сей раз обошлось без смертей. Означать это могло лишь одно: этой ночью оборотень не покидал остров. Софья рассказала им об албасты. Рассказ ее произвел на мастера Берга странное впечатление. Он сначала застыл как вкопанный, а потом на лице его отразилась целая гамма чувств: от радости до боли и ненависти. Руки его, сжатые в кулаки, дрожали, а на лбу выступили бисеринки пота.
– Она сдержала обещание, – сказал он и улыбнулся своей особенной, с сумасшедшинкой, улыбкой.
Софья не стала спрашивать, кто сдержал обещание, потому что уже знала ответ. Ей хотелось узнать, что мастер Берг пообещал взамен, но и об этом она спрашивать не стала, понимала, что он все равно не ответит. И лишь утром они обнаружили отсутствие фон Рихтера. Уплыть с острова вечером он не мог, Август Адамович с Дмитрием заметили бы лодку. Значит, профессор прятался в замке. Или не прятался, а лежал где-нибудь мертвый. После подписания бумаг ничто не помешало бы Злотникову забрать деньги, убить конкурента, а тело его сбросить в озеро. Предположение это выдвинул мастер Берг, и у Софьи не было причин ему не верить. От происходящего голова у нее шла кругом, собраться с мыслями не позволяла творящаяся в доме и на острове суета.
Люди приплывали, люди уплывали. Священник, полиция, соболезнующие, любопытные. Дверь кабинета Злотникова не закрывалась. У него хорошо получалось изображать скорбящего мужа. Даже сизая щетина и легкий запах алкоголя играли ему на руку, заставляли непосвященных вздыхать и сочувствовать. Но было и еще кое-что, в глазах Злотникова затаился страх, скрыть который у него никак не выходило. Причину этого страха знал мастер Берг, но хранил молчание, а к обеду и вовсе ушел из замка, уединился на маяке.
Софье казалось, что сейчас дом держался исключительно на хрупких плечах пани Вершинской. Слугами и теми, кто прибывал на остров, она руководила железной рукой, успевала сделать тысячи дел сразу, распорядиться, напомнить, организовать. Остальные обитатели замка старались не попадаться на глаза ни хозяину, ни приплывшим на остров чужакам. И лишь вечером, когда тело Мари увезли в Чернокаменск, все собрались за поминальным столом. Место хозяйки пустовало, занять его никто не отважился. В гнетущей тишине звон столовых приборов казался непозволительно громким, а шампанское неуместным. Тишину нарушил Злотников. Никогда раньше Софья не видела, чтобы он злоупотреблял спиртным, но сейчас хозяин поместья пил бокал за бокалом. И не шампанское, как остальные, а неразбавленный виски. И с каждой минутой взгляд его становился все тяжелее, все мрачнее.
– Что молчите, майстер Шварц? – Он ткнул указательным пальцем в алхимика. – Хорошо же вы помогли моей бедной жене! Довели ее до сумасшествия своими колдовскими штучками! Или, быть может, не довели, а подтолкнули? В башне, кроме вас и Мари, никого не было, – теперь взгляд его сделался еще и подозрительным.