* * *
И имя твое во крещении - Ксения, - продолжила разговор тетя Вера, когда они ушли из кафе и перебрались в уютную парковую беседку.
- Странница, значит? - улыбнулась Оксана. - Ну, что ж. Значит, буду странствовать. Судьба такая.
- Ты это брось! Завтра же поезжай домой и начинай свои дела распутывать. Бегство - это не способ решения проблем!
- Да я и не собираюсь бежать, - успокоила тетю Оксана. - Странствия, они ведь не только по миру могут быть.
- А как еще?
- Ну, например, по лабиринту времен.
- Это что еще за лабиринт такой?
- Сложно объяснить. Это как бы путешествия по памяти предков.
- Как это? Генеалогическое древо, что ли, составляешь? - оживилась тетя Вера. - Это дело хорошее.
- Было бы здорово. Да только как его сейчас восстановишь-то?
- А я вот взялась за это дело. Очень увлекательно. Архивы-то церковные сохранились.
- И что нашла?
- Пока дошла до нашей далекой прабабки, жившей аж в восемнадцатом веке. И на этом корешок оборвался.
- Почему?
- Потому что подкидыш она была. Положили ее на порог церкви в корзине. Воспитывалась в приюте при монастыре. Окрестили Серафимой.
При этом известии глаза Оксаны расширились от удивления:
- Да как же они могли?! Почему?
- Что почему? - спросила тетя Вера.
- Да нет, - спохватилась Оксана. - Это я так. А в какую церковь ее подкинули?
- А в ту самую, где тебя матушка Ксения позавчера нашла.
Когда они вернулись к зданию тюрьмы, тетя Вера увидела на парковке машину, на которой приехала Оксана. Удивившись, и она подошла к старушке "копейке".
- Это же Васина первая машина! - обрадовалась она и ласково погладила автомобиль по капоту.
- Надо же! Узнала, - засмеялась Оксана. - Ты ее прямо как лошадь гладишь.
- Ой, Ксюша! Да как же мне ее не узнать? Ведь мы тогда всей семьей деньги копили, чтобы ее купить. А как мы радовались, когда Васе на заводе эту машину выделили. А сколько она нас возила по грибы да ягоды. Помнишь? Да как же она до сих пор у тебя живая-то?
- Да, тетя Вера, теперь я понимаю, в кого я такая сентиментальная, - засмеялась Оксана и тоже погладила машину по крыше. - Не смогла я ее продать. Как представила, что кто-то будет на ней ездить, так прямо сердце сжалось. Думаю, пусть уж доживает в нашей семье. Отремонтировала ее, даже покрасила. Железо полностью сменить пришлось. А ведь правда: она, как старая лошадь. Скажи, а как ты думаешь, есть души у вещей?
- Души? - Тетя Вера озадачилась вопросом. - Да нет, конечно! Какие у них души? У животных-то не понятно, есть ли душа, а ты у машин хочешь ее увидеть.
- А я думаю, что у некоторых вещей душа есть. Вот у нашей "копеечки" точно есть.
- Да ну, брось! - махнула рукой тетя Вера.
- Серьезно. Вот послушай… Помнишь, что Бог создал Человека по образу и подобию своему?
- Да…
- А раз так, значит, Человек тоже, подобно Богу, способен создавать тварей по образу и подобию своему?
- К чему это ты клонишь?
- Как, к чему? Очевидно же, что раз Человек подобен Богу, то он тоже Творец, и значит все, что сотворено Человеком - это его дети, подобно тому, как человек - дитя Бога. Пусть и не совершенны пока творения Человека, но и сам Человек пока не достиг Божественного совершенства.
- А душа здесь при чем?
- Как при чем? Создав Адама, Бог вдохнул в него Душу. Без Божественной Души Адам был всего лишь глиняной куклой. А ты помнишь, сколько души папа вложил в эту машину? Он же ее сам ремонтировал, он же с ней разговаривал. Как же она может быть бездушной тварью? Вот и ты, увидев ее, пошла с ней здороваться.
- Ой, Ксюха, фантазерка, - засмеялась тетя Вера.
- Да. А вот у обоих моих "мерсов" души нет. Поэтому с ними и расставаться не жаль.
* * *
Тетя Вера ушла по своим делам, а Оксана опять осталась в тюремной келье одна. Она села на жесткую постель, скрестила ноги и отправилась в свой генетический лабиринт искать Ксеньку со старой Ведьмой. Она догнала их в лесу и преградила им путь. Старуха остановилась, глядя на Оксану без малейшего удивления. Ксенька же, наоборот, глядела испуганно. Глаза ее были красны от слез.
- Скажите мне, пожалуйста! - строгим голосом без всяких предисловий начала Оксана. - Как так случилось, что ваш ребенок оказался в церковном приюте?
- О чем ты говоришь?! - нахмурилась старуха. - С чего ты это взяла?
- Из записи в церковной книге! И из элементарной логики. Если бы Ксенька не подбросила свою дочь на порог этой церкви, то мои предки жили бы не в этом городе, а где-нибудь на Лысой горе. Вы ведь туда сейчас направляетесь?
Ксенька растерянно поглядела на бабушку и спросила дрожащим голосом:
- Это кто?
Старуха не ответила и снова обратилась к Оксане:
- У тебя множество родовых корней. Почему ты решила, что тот ребенок именно наш?
На этот вопрос Оксана не нашла, что ответить, кроме как "чувствую". Старуха усмехнулась в ответ, но все-таки достала из вещевого мешка мешочек для гадания. Сев на землю и расстелив широкую юбку, она высыпала руны и полностью погрузилась в созерцание выпавшей картины.
Ксенька, увидев это, толкнула Оксану локтем и сказала:
- Это надолго. Пойдем хоть ягод пособираем пока.
Они оставили ведьму и пошли собирать бруснику. Увидев россыпь ягод, Оксана потянулась к ним рукой, и вдруг осознала, что опять вселилась в Ксеньку. Вспомнилось, как легко она нырнула в дыру подземного хода вслед за бабкой и выбралась из горящего дома самостоятельно, не повредив ни своего рассудка, ни своего будущего ребенка.
Но грудь давила тяжелая удушливая тоска. "Ну, как он мог? Как он мог позволить сжечь нас? И почему не предупредил? Может быть, сам не знал?" Ксенька изо всех сил пыталась найти для Семена оправдание. Но память неумолимо возвращала ее в тот момент, когда они с бабушкой вышли на пригорок, откуда был виден пожар. Ксенька сразу увидела его высокую фигуру. Он стоял в толпе ротозеев и спокойно смотрел, как полыхает дом, в котором, как он думал, горит она.
- Я говорила, что напрасны твои старания, - проворчала старуха. - Темные они люди, нет в них воли Божественной. Потому и нужны им храмы да попы, чтобы хоть как-то душу свою от тьмы удерживать. Только на семя такой мужик и годен!
И старуха утащила ревущую Ксеньку с пригорка.
- Ты плачь, плачь! - приговаривала она, ведя внучку по лесным тропам. - Со слезами боль выйдет. Не держи в себе. Тут ведь, кроме как слезами, больше ничем душе не поможешь.
И вот, наконец, слезы закончились. Ксенька ела ягоды и ждала, когда ведьма наглядится на свои дощечки. Оксана осторожно вышла из ее тела и, вселившись в старуху, заглянула вместе с ней в будущее.
Руны выпали так, что были видны несколько путей, по которым может пойти история. Один из них вел Ксеньку обратно в обезумевшую деревню, но его вероятность была намного слабее других.
- Этот путь закрывается, - сказала ведьма. - Если бы внучка повредилась рассудком или ребенок родился больным, то этот вариант был бы возможен. Ксеньку пристроили бы в монастырь, а ребенка в монастырский приют. Так им было бы лучше, ведь в ведовской общине они чувствовали бы себя неполноценными. Но сейчас этот вариант маловероятен, - развела руками старуха. - Даже и не знаю, что могло бы привести к такому исходу. Видимо, все-таки подвело тебя твое "чутье", девочка. Не наша это ветвь, другая какая-то. - И ведьма начала собирать руны в мешочек.
- Постой! - попыталась остановить ее Оксана. - Скажи тогда, какой дальнейший путь самый вероятный.
Старуха строго глянула на нее.
- Это еще зачем?
- Как зачем? Выбери самый лучший и проговори его, чтобы сбылся.
Ведьма ухмыльнулась и поглядела на Оксану с иронией.
- Да кто ж ведает, какой из них лучший? Может ты? За каждым вариантом новое разветвление. Одна дорога, может быть, и не самая легкая, но потом выведет на счастье большое. А иной путь кажется самым прекрасным, а глянешь дальше, там болото беспросветное. Всего не просчитаешь. Наша задача - принимать решения у развилок, а далее все в руках Божьих.
Старуха встала, окликнула Ксеньку, и они пошли своей дорогой. Оксана поглядела им в след и полетела на поиски Семена.
Она нашла его пьяным, в обнимку с бутылкой самогона. Он сидел во дворе и выцветшим, безумным взглядом наблюдал, как его молодая жена вместе с матерью и тещей убирали остатки свадебного пира. Вокруг валялись объедки, битая посуда и другие результаты человеческого чревоугодия. Голые ветви деревьев, пожухлая трава и тяжелое серое небо усугубляли мрачность картины.
Похоже, что последнее время Семен провел в запоях. Из красавца-жеребца он превратился в сутулого меланхолика с опухшим лицом и красными глазами. Женщины с презрением косились на него, а невеста нервно покусывала губу, глядя на когда-то такого вожделенного жениха.
- Видимо, действует все-таки проклятье ведьмы, - заворчала мать Семена. - Такая погода была отличная, а на свадьбу гляди, каких туч натянуло. Всю гулянку испоганило.
Оксана с брезгливостью глядела на эту отвратительную картину. Как можно сетовать о погоде, когда у нее сын спивается? Неужели в угоду своим религиозным амбициям можно поломать жизнь человеку и даже ничуть не почувствовать угрызений своей христианской совести?!
- Надо бы пригласить батюшку, - ответила мать невесты. - Пусть бы пепелище освятил, да заодно Семена бы образумил. Что-то много пьет он в последнее время.
Оксана захлебнулась волной тошнотворной ненависти к этим жалким квочкам. Сжав зубы и зажмурившись, как от сильной боли, она мысленно закричала:
- Ну, как?! Как можно любить этих уродов?! Скажи мне, старец Серафим! Как можно видеть вот эти вот самодовольные рожи, которые даже не понимают, что они натворили?! Да еще и любить их при этом? Как?!
Она упала на кровать, прижав коленки к животу, и из глаз ее брызнули горючие слезы. Она увидела, как в приступе ярости встал пьяный Семен, схватил бутыль самогона и со всего маху ударил свою новоиспеченную тещу по виску. Та рухнула наземь. Потом он замахнулся на мать, но, услышав ее душераздирающий визг, опомнился, разбил бутыль об стол, развернулся и пошел со двора.
Утром его нашли на пепелище, заковали в кандалы и отправили в город до вынесения приговора. Его осудили на десять лет каторги и отправили на медные рудники, где он и погиб в завале шахты.
Так чей же ребенок был подкинут на крыльцо церкви?
Этот вопрос снова возник, когда Оксана немного отлежалась. Мышцы расслабились, слезы высохли, гневное удушье прошло. Она села на кровати и оглядела темные стены кельи. Блуждающий взгляд зацепился за иконостас, и на одной из икон она увидела знакомый силуэт преподобного старца Серафима. Мерцающий огонек лампады высветил последние очаги злости в душе, и Оксана обратилась к своему помощнику:
- Ты нашел способ любить врагов своих? Поделись наукой! Я не понимаю, как можно их простить… а уж любить и подавно.
Она снова увидела себя возле той же церкви. Было раннее летнее утро. Солнце еще не взошло, но первыми лучами уже озарило позолоченные кресты над куполами. Рука потянулась ко лбу, для крестного знамения, но что-то тяжелое не позволило ей сделать привычный до автоматизма жест. Она взяла корзину другой рукой, и вдруг там кто-то запищал и заворочался. Сердце сдавила щемящая боль, в висках застучало: "Скорее, ставь и беги отсюда, пока никого нет". Озираясь по сторонам, она взошла на крыльцо, поставила корзину с младенцем и поглядела в маленькое беззубое личико.
- Агу! - обрадовался малыш, увидев материнское лицо и, наконец-то высвободил из тугой пеленки крохотные ладошки.
Сердце бешено заколотилось. Она собралась уже взять корзину и уходить отсюда, невзирая на все принятые ранее решения, но вдруг на паперти в одной из ниш кто-то зашевелился. Она вздрогнула, и внезапно нахлынувшая волна материнской нежности разбилась об этот испуг. Она бросилась бежать вниз по лестнице. На нижней ступеньке запнулась и упала, ободрав коленку.
Это падение слегка отрезвило Оксану. Она вспомнила, что она здесь не просто актриса, но и режиссер, и в ее воле менять события. Она взлетела над ситуацией и посмотрела в сторону оставленной на крыльце корзины. К малышу уже подошла старая нищенка и чего-то там с ним улюлюкала. Оксана развернулась и полетела вслед за матерью подкидыша.
Она настигла ее на берегу реки. Та сидела, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом. Оксана подошла и села рядом.
- Никак топиться надумала? - спросила она.
Женщина вздрогнула и подняла заплаканное лицо.
- А твое какое дело? - грубо ответила она. - Иди своей дорогой.
- Да вот ищу ее, дорогу-то, - сказала Оксана, лишь бы поддержать разговор. - Не подскажешь, куда мне дальше?
- Я тебе не поводырь, - сквозь зубы процедила собеседница.
- Это точно, - согласилась Оксана. - Ты сама так заблудилась, что без поводыря не выберешься. Зачем ребенка бросила? Он в чем виноват?
Глаза беглянки испуганно забегали.
- Не докажешь, что это мой ребенок! - дрожащим голосом сказала она.
- А зачем? И не буду доказывать, - ответила Оксана спокойно. - Девочке лучше будет в монастырском приюте, чем с такой матерью. Она вырастет доброй и порядочной девушкой, выйдет замуж, и от нее пойдет прекрасный и здоровый род, в котором в будущем рожусь я. А вот ты в нашем роду уже не сможешь родиться, - подвела итог, тем самым вынеся приговор Оксана.
- А туда мне и дорога, в преисподнюю, - разрыдалась женщина.
Оксана переждала приступ всхлипываний и вздрагиваний и сказала:
- Впервые вижу, чтобы человек сам себе желал геенны огненной. Что ты натворила такого ужасного?
Женщина молчала.
- Пошла бы в церковь, покаялась на исповеди. Ну, в конце концов, в монастырь бы ушла грехи замаливать. Разве самоубийство - выход?
- Да с чего ты взяла, что я топиться пришла?
- А разве нет?
- Нет. Это было бы слишком просто. Да и какой смысл отягощать душу еще одним смертным грехом? Мне уже и так достаточно, чтобы на самом дне ада оказаться. Покаяться, говоришь? И что? Кабы от этого последствия всех моих деяний исправились, то я целыми днями бы каялась.
- А давай попробуем! - предложила Оксана.
- Попробуем - что? - удивилась грешница.
- Вернемся в прошлое и все поменяем.
- Мне не до шуток, - вздохнула женщина и встала, собираясь уходить.
- И куда ты теперь?
- Пойду на рудник, наймусь на работу. Может быть, хоть иногда смогу мужа своего видеть.
И она начала удаляться, хромая и всхлипывая.
- Подожди! - крикнула Оксана, догнала ее и пошла рядом. - Ты все еще любишь его? - спросила она.
- Люблю? - женщина задумалась. - Нет! - помотала она головой. - Я его ненавижу! Я… его… ненавижу! - заорала она. - Он вымотал мне всю душу своими изменами, он убил мою мать, он толкнул меня на путь греха! За что мне любить его? - И она упала в дорожную пыль, рыдая и размазывая по лицу слезы.
- Тогда зачем ты идешь к нему на рудник? - удивилась Оксана. - Отомстить?
- Отомстить? - истеричка подняла чумазое лицо. - Да зачем же ему еще-то мстить? - скрипуче засмеялась она. - Он и без того в кандалах.
- Тогда зачем идешь туда?
- Потому что я без него не могу, - застонала женщина. - Пыталась забыть… не могу!
- Да как же "без него"? У тебя ж ребенок! Это тоже часть его!
- А с чего ты взяла, что это его ребенок?
- А разве нет?
- Да как он может быть от него, когда он нашу первую брачную ночь провел на ведьминском пепелище? А наутро его забрали.
- А от кого тогда дочь?
- Да с чего ты взяла, что дочь? Сын у меня.
- Подожди! Как сын?
- Так сын. Маленький такой, вот с такой вот пипкой между ног, - она улыбнулась, вспомнив своего малыша.
- Ничего не понимаю! - Оксана села на придорожный камень и подперла голову рукой. - Совсем ты меня запутала. Ну, ладно. А сын от кого?
- От музыканта заезжего, что на свадьбу к нам приглашен был. А может, от стражника, что в остроге Семена стерег. Откудова я знаю? Сейчас уже и не разберешь. Да и не к чему мне…
- А если бы все-таки можно было все перепрожить, то что бы ты поменяла? - настойчиво спросила Оксана.
- А что тут еще можно поменять? Ведьму сожгли, а только себе хуже сделали! Матери наши с молодости дружили и с самого детства нас уже поженили. Да и кто, кроме меня, в деревне ему парой был? Были, конечно, дурочки, что надежды имели, да только он на них и внимания не обращал. А меня он невестой признавал, ждал, когда мне возраст подойдет. Он же старше меня. Все в деревне знали, что он девок гулящих навещал. Обидно было, но я терпела. Да и мать говорила, что пусть он лучше с молодости нагуляется, чтобы после свадьбы на сторону не тянуло. А тут вдруг появилась в деревне эта… Ксенька. И так замутила разум-то ему, что он заподумывал, чтобы на ней жениться, а не на мне. Уж чего мы только не делали, и молились, и службы на вразумление в церкви заказывали, и даже грех на душу взяли, зелье отворотное сварить. Так его с этого зелья только пронесло, а от Ксеньки ничуть не отворотило.
- А кто придумал сжечь Ксеньку с бабушкой?
- Идея была матери Семеновой, а уж мы поддержали. Вот если бы тут можно было все поменять…
- Можно! В какой момент тебя перенести?
- Может туда, когда Купалу гуляли?
- Давай попробуем. Как хоть звать-то тебя?
- Зови Марией.