– Я нашел фотографию в ванной пару лет назад, – сказал он. – Дерево там вздулось от сырости, и я вытащил один из выдвижных ящиков, что плохо держался. На дне лежала фотография.
Дэлайла ничего не сказала о том, как странно было найти фотографию в таком месте, будто кто-то намеренно ее спрятал, да и Гэвин сам не раз задавался этим вопросом, но вместо этого она спросила:
– А откуда ты знаешь, что это она?
– На фоне была коляска с ребенком, – объяснил он, – старая и покосившаяся, явно из антикварного магазина или чего-то в этом духе. Думаю, она была, судя по фото, что я видел, немного странной. Эксцентричной даже. У нее были длинные волнистые волосы, она носила безразмерные и свободные вещи. Она была прекрасной, но похожей на хиппи. На бродягу. И с крыши коляски свисали странные вещицы. Наконечник стрелы, перо, деревянный медведь, несколько монеток и что-то еще, что я не смог узнать. Но некоторые из них я знал. У меня был наконечник от стрелы, сколько я себя помню. Так что коляска явно была моей.
Гэвин задумался, что Дэлайла может посчитать, что фактов слишком мало, чтобы делать вывод, но она уже загорелась новыми вопросами. Повернувшись к нему лицом, Дэлайла согнула ногу и поставила колено на скамейку между ними, прижавшись к его бедру. А потом совершенно естественным движением она дотянулась до его руки и обхватила ее ладонями.
– Ты когда-нибудь спрашивал о своих родителях?
– Я честно не знаю, с чего начать, чтобы люди не поняли, что я там один, – ответил он и сглотнул. – Обо мне заботятся. Меня любят. Если социальная служба или еще кто-то узнает, что у меня нет родителей, то меня заберут. Меня будут воспитывать там и разлучат с Домом. Когда я вырос, чтобы понять это… я знал достаточно, чтобы понимать, как плохо это будет.
– И куда она исчезла? – спросила она едва слышно, глядя на его пальцы. – Нам нужно это понять.
Здесь Гэвин обычно прекращал думать на эту тему. Он мог представить, что был несчастный случай, после которого он остался на попечении Дома, или – что еще хуже – она намеренно бросила его там.
Но, как и ожидалось от Дэлайлы, ее это все не испугало.
– Мы должны отыскать объяснения, не дав при этом людям понять, что ты живешь один… – она потерла свой средний палец о кончик большого. – Найти способ, чтобы не подставить вас обоих.
В такой близи нельзя было не заметить, как ее ресницы касаются щек, когда она моргает, как морщит лоб, когда задумывается. Она переплела свои пальцы с его, разглядывая каждый. Его рука выглядела огромной на фоне ее: гигантские ладони с длинными тонкими пальцами, испачканными чернилами. Он начал отвлекаться от разговора и просто начал представлять, как его большие ладони будут смотреться на разных частях ее тела, которые он еще не видел, но когда она заговорила, он снова вернул свое внимание к теме.
– А ты не думал, – начала она, замолчала и прикусила нижнюю губу. Гэвин заметил это и в ответ облизнул свои губы. – Ты не думал, что Дом что-то сделал с…
Кровь Гэвина превратилась в лед, он подался вперед и приложил пальцы к губам Дэлайлы, чтобы она замолчала.
– Молчи, – прошептал он, взглядом блуждая по комнате. Сама мысль, что Дом сделал что-то плохое, заставила все внутри сжаться. Он только представил, что Дом мог бы услышать их разговор об этом, и ему тут же стало не по себе.
Ему только что послышалось шарканье? Скольжение? Та часть Гэвина, что за последние двадцать четыре часа стала параноиком, была уверена: что-то двигалось – вытянулось или развернулось – под его ногами. Ковер накрывал алюминий, алюминий стоял на цементе, а цемент – на земле, в которой были камни и жуки, корни деревьев. Он замер и встретился взглядом с испуганной Дэлайлой.
– Что такое? – пробормотала она из-под его пальцев, но он смог лишь покачать головой. Пот скатывался по шее на спину, Гэвин закрыл глаза, досчитал до десяти, встал и подошел к двери, открыв ее, чтобы посмотреть на ряды деревьев, что обрамляли дорожку к улице Малберри.
Где жили соседи.
Закрывая дверь, он сказал:
– Это она бросила меня, Дэлайла. Она бросила, а Дом – нет. Больше я ничего не знаю.
У стен были уши. У неба – глаза. И Гэвин задумался, были ли где-нибудь ответы на вопросы, которые он не решался задать, и где вообще их стоило искать.
***
Гэвин подозревал, что сходит с ума. Разве можно в один день чувствовать себя защищенным, а в другой – настолько встревоженным? Дом не изменился, а вот он – да. Он стал подозрительным и недоверчивым, и когда скрывался за поворотом от дома, то чувствовал укол вины. Дом защищал его от зимних бурь и одиноких дней. Кормил его и одевал, был всем, что ему было нужно. До появления Дэлайлы.
Он задумался, проходили ли через это все родители и дети. Трудности взросления, – так он назвал это. И так оно и было. Чего бы ни хотел Дом, Гэвин уже не был мальчиком, поглощенным моделированием самолетиков и коробочками Лего. Многое изменилось, и они оба должны к этому привыкнуть.
Ворота со скрипом открылись, и воздух вокруг него потеплел. Лозы цеплялись за его футболку, когда он проходил мимо них. Дверь открылась, как только он направился к ней. Из трубы появился черный дымок, закручиваясь в спираль. Чем ближе он подходил к Дому, тем плотнее были облака. Это напомнило ему поведение собаки, которая услышала, как ключи хозяина звякнули в замке, и он мог почти представить, как из черного хода высовывается хвост и бешено виляет.
Он поднялся на крыльцо, а оттуда – в дом, где пахло испеченным печеньем.
– Я дома, – сказал он, как делал каждый день.
Мебель словно повернулась к нему; все слушало. Но чего? Все было таким, как прежде, а он не мог избавиться от ощущения, словно что-то не так. Что Дом ждет.
– Спасибо за печенье, – сказал он, идя по сверкающему полу и протянув руку к тарелке, полной свежеиспеченного печенья с шоколадной крошкой. Его любимого.
Дом никогда не приготовил бы печенье, если бы услышал, что Гэвин говорил о матери, – он интуитивно это понимал. Но телевизор не включился. Пианино не играло. Он нашел на стойке стакан с холодным молоком и отнес его и тарелку на Стол на Кухне, усевшись и пытаясь ни о чем не думать. Его тревога исходила не из страха, а из-за произошедшего вчера, и они оба – вместе с Домом – словно ходили друг перед другом на цыпочках.
Все это заставило Гэвина подумать о раскрывшей секрет мужа домохозяйке, но не сказавшей ему сразу, а решившей дождаться его признания, медленно, по слову за раз, пока не проговорится. Вот только Гэвин не знал, у кого был секрет – у него или у Дома.
Глава 16
Она
В поледующие несколько недель их отношения можно было назвать бездомными. Гэвин не хотел приводить ее домой, а Дэлайла уверила, что ее родители не позволят им прийти вдвоем к ней. Поэтому они бродили по улицам их городка, обсуждая любимые конфеты и писателей ужастиков, фильмы и огромные деревья. Порой он целовал ее во время этих прогулок – осторожные прикосновения и внезапные укусы – но Дэлайла почти постоянно думала о том, как бы прижаться к нему всем телом. Это отчаяние исходило из растущей привязанности к нему и с каждой гранью себя, что он ей раскрывал, а еще от потребности знать, каковы ее шансы, если ему однажды придется выбирать между ней и Домом.
Она подняла голову и заметила, что они добрались до места, где прогулки всегда заканчивались: до ее дома. И здесь в их новом распорядке прогулок он спрашивал ее о чем-нибудь, она отвечала и тянулась за поцелуем на прощание, а потом уходила домой и долго еще глядела в стену, пока не начинала мыслить достаточно ясно, чтобы приступить к домашним заданиям.
Его ежедневные вопросы превратились в своего рода игру. На днях она потребовала поцелуев на каждом углу улицы, и их прогулку он закончил невинным вопросом: "Какой ты любишь виноград: черный или белый?" Но в иной раз она погружалась в разговор или собственные мысли, и он внезапно спрашивал у нее что-нибудь вроде: "Ты когда-нибудь спала обнаженной, совсем без одежды?"
Когда он спросил об этом у нее две недели назад, его глаза стали такими темными, а голос таким низким, что кожа Дэлайлы вспыхнула, а душа потянулась к его.
И она наконец ответила:
– Нет. Но теперь буду.
Но в один промозглый четверг, когда ее дом слишком быстро появился в конце улицы, а Дэлайла еще им не насытилась, Гэвин наклонился к ней, облизнув ее нижнюю губу, после чего сладко поцеловал ее и спросил, где ее родители.
Он оглянулась, понимая, что голубого шевроле нет на обочине, а золотой кадиллак не стоит на подъездной дорожке, и ответила:
– Понятия не имею.
Они втроем так и не научились устраивать уютные ужины, за которыми обсуждались бы планы на день. Родители ожидали от нее, что на закате она будет дома, делать уроки и мыть посуду после ужина. В свою очередь она ожидала, что родители будут готовить еду и смотреть вечерние новости или читать потрепанные романы. Так что она не знала, почему родителей нет, но и не собиралась терять ни секунды. Она схватила Гэвина за руку и потащила в дом. По какой-то причине ей хотелось, чтобы в этот раз он оказался в ее доме.
Его пальцы дрожали, сжимая ее руку, пока она показывала ему гостиную, столовую и кухню. Казалось, он больше всего боялся случайно до чего-нибудь дотронуться, хотя в его доме она намеренно касалась предметов, и это, честно сказать, забавляло Дэлайлу. Здесь ничего не могло его схватить, дотянуться до него, пощекотать или задрожать под ним. Здесь не было ничего и никого, кроме Дэлайлы.
Он посмотрел под ноги, под которыми скрипел пол.
– Почему на ковре пластик?
– Мама не любит грязь в доме, потому положила пластик там, где ходят грязными ногами.
Гэвин ничего не ответил, но его хватка стала крепче, когда они добрались до лестницы. Он поднимался следом за ней, а она улавливала надоедливые запахи цветочного освежителя воздуха, моющих средств и пластика на ковре.
Ее спальня была такой же, как и у всех десятилетних девочек, понимала Дэлайла. Почему между ее приездами родители никогда не обновляли комнату? Было забавно, что они пытались не обращать внимания на рост Дэлайлы, – так же и Дом Гэвина игнорировал его взросление.
Она закрыла за ними дверь, и его длинный темный силуэт отбросил тень на всю комнату. Казалось, здесь едва хватает места, чтобы двигаться, не столкнувшись друг с другом.
– Из-за тебя комната кажется еще меньше, – сказала она, подходя к нему сзади. Он переключил внимание с ее маленькой кровати на коллекцию керамических единорогов на полке. Комната была полна ее детских игрушек, и она подумала, что Гэвину это могло казаться слишком блеклым в плане отражения внутреннего мира, но слишком кричащим по цвету.
Дэлайла вспомнила обо всех ночах, когда она смотрела в потолок, ожидая, что перестанет о нем размышлять и сможет уснуть. Она слишком много ночей провела в общежитии или у Нонны, и даже спустя три месяца после возвращения домой она все еще чувствовала себя так, словно спала в чужом доме.
Дэлайла не понимала, что смотрит на кровать, пока Гэвин не сказал:
– Вряд ли я смог бы здесь спать.
– Нет. Отец убьет тебя, это во-первых, и мы не будем…
– Я не б этом, – смущенно перебил ее он. – Я о том, как все отличается. В школе или на работе я вполне могу находиться в обычных неодушевленных пространствах. А эта комната словно должна быть живой… но это не так.
– Многие спальни неживые. Когда-нибудь мы станем старше, и у нас будут…
– Все в порядке, – перебил ее он, быстро покачав головой. – Просто нужно немного времени, чтобы привыкнуть.
Дэлайла нахмурилась, но выдавила из себя улыбку. По правде говоря, она знала, как непросто будет Гэвину жить где-то еще, но однажды такой день наступит. Несмотря на то, понимали они это с Домом или нет.
– Ты ведь знаешь, я все равно затащила бы тебя сюда, – сказала она, улыбаясь, – так что привыкай к тому, что дом может быть таким розовеньким и скучным одновременно.
– Дэлайла, – резко прошептал он, подойдя так близко, что она почувствовала, как вибрирует в груди его голос. – Нельзя так говорить. Пусть это прозвучит странно, но если тебя что-то здесь услышит? Я не хочу давать им повод тебя напугать.
Она разглядывала его, сокрушаясь от того, как потемнели от тревоги его глаза.
– Похоже, у тебя развилась паранойя, – но глубоко внутри она так не думала. Или не совсем. Она хотела, чтобы он согласился с ней, сказал ей не беспокоиться, уверил, что вне Дома они оба в безопасности.
Гэвин пожал плечами, но при этом выглядел неуверенным.
– Наверное.
Внезапно комната стала маленькой, словно они стояли внутри увядающего полевого цветка. Она взяла его за руку и повела на улицу, нуждаясь в свежем воздухе.
– Я хочу еще немного погулять, – ей хотелось услышать от него еще один вопрос в конце прогулки, что-нибудь про поцелуй или про побег из этого города, или что-то об общем доме. Но только не вопрос о том, где ее родители.
Не договариваясь, они пошли к городскому парку с огромными дубами. Ей понравилась идея, что они могут побыть под одним из дубов, где она напомнит ему, что в таких местах они совсем одни. Когда она остановилась перед деревом и взглянула на него, увидела, как он прикусил свою губу, и весь ее мир сузился до простого желания часами целовать его.
Образовавшаяся между огромными корнями впадина напомнила Дэлайле лодку, куда они и опустились. Она чувствовала, что оказалась практически под землей, когда легла и притянула Гэвина оказаться над ней. Он не поддавался и пытался понять, как лучше расположить длинные руки и бесконечно длинное тело.
– Боюсь тебя раздавить, – проговорил он.
Дэлайла вытянула руки и подвинулась, укладываясь поудобней на спину.
– Не раздавишь.
Хотя она отчасти надеялась на обратное.
– Мне кажется, мы здесь не одни, – в этот раз он едва слышно шептал и оглянулся через плечо, словно ожидая увидеть стол, кресло или полоску обоев, что спешили к ним по траве.
– Гэвин, здесь нет никого, кроме нас. Нам еще не удавалось остаться одним, так почему бы тебе просто не поцеловать меня?
Наконец он сдался и оказался над ней, упершись в землю острыми локтями, и под ним было темно и тепло. Поцелуи Гэвина были не такими и нежными – они были настойчивыми, он рычал – но Дэлайла понимала, что ему нравится целоваться под таким углом, лицом к лицу, когда ему не надо было склоняться к ней или приподнимать ее. Это было в новинку, и добавляло опасности то, что они лежали на земле посреди общественного парка в будний день.
Ветки над ними зашелестели громче, хотя ветра не было слышно, и Гэвин резко оторвался от нее и поднял голову, озираясь. Когда он снова накрыл ее губы своими, им двигала новая решимость, которую она не совсем понимала, но он казался отчаянным, и она была благодарна чему-то, подтолкнувшему его.
Поцелуи становились все глубже, а прикосновения все смелее, и вскоре он раскачивался над ней, а она двигалась под ним, и оба они преследовали одну цель – хотели все большего, желая растянуть этот миг, чтобы он длился несколько дней. Небо слово исчезло, и она прикрыла глаза – ей тут же показалось, что сейчас, в его объятиях, полночь. Когда она открыла глаза, чтобы посмотреть на него, оказалось, что он тоже зажмурился, а ветки за ним оказались ближе, чем раньше, делая их убежище еще более уединенным.
Дэлайла закрыла глаза и улыбнулась в губы Гэвина, скользя ногами по его бокам. Она почувствовала, как его пальцы опускаются по ее рукам и хватают ее за запястья, опуская их на землю рядом с ее бедрами. От этого ей только сильнее захотелось обвиться вокруг него, но он удерживал ее пальцами, заставляя ее раствориться в этом головокружении, бессвязных мыслях и смазанных границах. Откуда он знал, что ей хотелось именно этого: чтобы он был таким требовательным, настойчивым и голодным?
Но руки, что прижимали ее запястья к земле, каким-то образом одновременно задирали и ее рубашку, касаясь мягкой ткани ее лифчика. Его рот становился жадным, влажным на ее губах, он постанывал, прикусывая ее губы. Становился диким, но кожу Дэлайлы покалывало от нехорошего предчувствия, словно она касалась оголенного провода.
– Гэвин, – прошептала она ему в губы, пытаясь отстраниться и понять, как он может одновременно прижимать ее запястья и касаться груди.
– Можешь прикасаться и ко мне? – сдавленно спросил он, тяжело дыша у ее губ, и когда она осознала его слова, – а Гэвин явно не понимал, что ее запястья были связаны, поэтому Дэлайла не могла его коснуться, – дневной свет полностью исчез, и ей тут же показалось, что они окружены. Дэлайла открыла глаза.
Тьма была не из-за скрывшегося за облаками солнца и не из-за прикрытых глаз. Это дерево сплело вокруг них паутину из черных шевелящихся веток, что закрывали их от последних лучей солнца.
Темные ветви подбирались к спине Гэвина, настойчиво проникали под край его рубашки, в рукава, обвивались вокруг плеч, сползали по рукам. А он продолжал целовать ее шею, нежно покусывая ее ухо.
– Дэлайла, не останавливайся.
Дэлайла вонзилась пятками в мягкую землю, пытаясь выбраться из-под него. Сдержав крик, она почувствовала, как толстые ветки царапают ее кожу. Она начала бороться, и они медленно отпустили ее запястья. Гэвин сел еще медленнее, нетерпеливо убирая ветки из-под рубашки. Они отступили и уползли, словно наказанные.
Она с ужасом подумала, что он знал. Все это время он знал, что дерево движется, подбирается к нему и заявляет на него права, и ему было плевать.
– Почему ты не двигался? – выдохнула она, слыша, как в голосе становится слышна истерика. – Как ты мог терпеть это?
– У меня особого выбора и нет, – унылым и незнакомым голосом ответил он. – Этот парк, Дом, школа – не важно, где, но мы не можем быть наедине. Дом всегда здесь. Он всегда меня видит.
– Так вот что ты имел в виду, когда говорил, что он захватывает неодушевленные предметы. Стоит тебе покинуть Дом, как он идет с тобой следом, а то и… – ее дыхание перехватило, слова вырывались слишком быстро. – А то и движется корнями или проводами. И всегда следит за тобой.
Он ничего не ответил, и Дэлайла отвела взгляд, не в силах выдержать злость и расстройство на его лице. Она знала, что чувства не направлены на нее, но их сила повергала в отчаяние.
Он потер лицо руками и поправил рубашку.
– Просто нужно признать, что наедине мы быть не сможем.
Такая мысль ее угнетала. Ей нравилось разговаривать с Гэвином, но порой она чувствовала себя, как, например, сегодня, что ей хотелось не только разговоров. Она хотела его прикосновения.
– Почему Дом ненавидит меня?
– Он тебя не ненавидит, – устало ответил он. – Он думает, что ты угроза.
– Тебе нельзя заводить подружку?
Он поднял голову и сдержал смешок, позволив себе лишь коротко улыбнуться.
– Не уверен, что Дом много понимает в отношениях.
– Как ты можешь идти домой? Разве это не страшно? Разве не страшно, что он не отпускал тебя?
Гэвин пожал плечами, мельком глянув на тропинку, а потом наклонился помочь ей встать.
– Как ты можешь идти домой к родителям? – парировал он. – Разве это тебя не угнетает?
Дэлайла нахмурилась.
– Это не одно и то же.