Дэлайла опустила взгляд, когда на ее парту прилетела смятая бумажка. Она подняла записку и, взглянув на учителя, развернула ее на коленях.
"Ты в порядке?"
Она оглянулась через плечо и увидела глаза Гэвина. Он кивнул в сторону записки, прося ее ответить.
"Просто устала. Не спала толком".
Мистер Харрингтон повернулся спиной к классу, принявшись записывать задание на этот вечер, и она бросила записку обратно Гэвину. Долго ждать не пришлось. Перед ней снова появилась смятая и кое-как сложенная записка.
"Приходи после уроков. Хочу тебя нарисовать".
Она чуть не подавилась жвачкой. Нарисовать ее? Она снова оглянулась на Гэвина и увидела его темные и серьезные глаза. Он кивнул в сторону записки.
Дэлайла с пылающим лицом склонилась над партой, и всплывший в памяти сон был позабыт. Гэвин хотел нарисовать ее, словно настоящий художник. От этой мысли в животе начали порхать бабочки.
Она сглотнула, взяла дрожащими пальцами карандаш и написала всего одно слово:
"Окей".
В конце концов, то был всего лишь сон.
***
Дорога к дому Гэвина показалась длиннее, чем обычно. Гэвин всю дорогу держал ее за руку, выводя мизинцем – и этим отвлекая – круги на ее ладони.
– Я дома, – крикнул Гэвин, переступив порог, а она, войдя за ним, резко остановилась.
Казалось, что события вчерашнего дня что-то в ней изменили. Она была почти уверена, что больше в этот дом не войдет.
Зимнее солнце светило сквозь занавески, как и раньше, деревья во дворе мерцали зеленью. Огонь для Гэвина разгорелся ярче, и в комнате стало тепло. Человеческий глаз мгновенно способен улавливать прямые линии, и Дэлайла могла поклясться, что каждый угол был слегка закруглен. Некоторые были сглаженные, другие – неровными. Все отличалось от привычного вида. Двери были слегка наклонены, у некоторых был один прямой угол, а другой – скругленный, и это напомнило Дэлайле, что у нее самой левая нога чуть длиннее правой.
Казалось, что до этого Дом специально выпрямлялся, пытался вести себя лучшим образом. Теперь же она увидела, каков он на самом деле: непривычного вида, стены в одних местах соединялись волнами, в других – под острыми углами.
Стук упавшей на пол сумки Гэвина вернул Дэлайлу в реальность, и она заморгала, отводя взгляд от кривых стен и глядя на его спокойную улыбку. За его спиной висевшее рядом с дверью растение наклонилось и потянулось к нему ветками.
– Дом рад тебя видеть, – стараясь не показывать эмоций, заметила Дэлайла и подрагивающими руками протянула свое пальто Гэвину. Она и раньше это замечала, но в этот раз Дом отреагировал так льстиво по отношению к нему, и ей это не понравилось. Словно он напоминал ей увиденное вчера: но он наш.
Он огляделся и пожал плечами.
– Вроде да.
Они прошли через гостиную на кухню. Гэвин вытащил из холодильника бутылку молока и поставил ее на стол рядом с тарелкой печенья.
Стул рядом с Дэлайлой отъехал назад, издав еле слышный звук по деревянному полу. Она осторожно села, словно он в любой момент мог отодвинуться еще дальше.
– Вот так он тебя встречает каждый день? – спросила она.
Гэвин налил молоко в два стакана.
– Ага. Или с бутербродом.
Дэлайла взяла печенье, и обнаружила, что оно еще теплое.
– С ума сойти, – заметила она.
Гэвин рассмеялся и сел рядом с ней, запихав печенье целиком в рот и ответив:
– Наверное.
– И всегда так было?
– Да, сколько себя помню, – Гэвин встал, и они направились в столовую, где он взял блокнот из стопки возле двери. – Думаю, я нарисую тебя здесь возле Пианино, – сказал он скорее себе, чем ей. – В этой комнате лучше всего падает свет.
Дэлайла с трудом заставляла себя не отвлекаться на него с блокнотом, на его пальцы с темным куском угля. Он сел рядом с ней и открыл пустую страницу.
– Посмотри на меня, – попросил он тихим голосом с легкой хрипотцой, словно уже провел пальцами по ее обнаженной спине.
Взглянув ему в лицо, Дэлайла почувствовала, как ее сердце сжалось в груди.
– Ты такая красивая, – произнес он, разглядывая ее рот, потом опустил взгляд и начал рисовать с изгиба ее нижней губы.
Ее "Спасибо" прозвучало сдавленно и едва слышно.
– Интересно, как мне удалось заполучить такую красивую девушку, – пробормотал он, изучая ее взглядом и рисуя овал ее лица.
В комнате стало холодно, но Гэвин этого словно не замечал, и Дэлайла списала это на свое воображение.
"Хватит, – сказала она себе. – Ты ведешь себя по-детски".
– Знаю, что у тебя был друг, когда нам было по одиннадцать. До того как меня отправили отсюда учиться. Но сколько вообще людей было в твоей жизни? – спросила она, глядя в окно.
Деревья, казалось, заглядывали в комнату, склонившись к окну. Лиловый инжир и красные вишни закрывали доступ лучам солнца.
Гэвин пожал плечами, почесав щеку перепачканным углем пальцем. На коже остался след, и Дэлайла протянула руку вытереть его, пока он отвечал:
– Наверное, еще двое.
– Разве это не странно? – она и сама понимала, как это странно. Она вообще не видела здесь ничего нормального. На миг Дэлайла захотела, чтобы ее восторг вернулся. Ей захотелось снова полюбить этот дом.
Но Гэвин вслух не ответил. Он только кивнул, погрузившись в рисование и сосредоточившись на ее подбородке.
– И тебе никогда не было одиноко?
В этот раз она была уверена, что это не ее воображение, и в комнате точно похолодало. Даже Гэвин взглянул на потолок и на стены, тихо сказав:
– Иногда, да, из-за отсутствия людей, но мне всегда хватало общества Дома.
В комнате стало теплее. Но она все равно не смогла себя остановить от следующего вопроса:
– А что случится, когда ты уйдешь?
Гэвин замер, забыв убрать крошки печенья из уголка рта.
– Уйду?
Дэлайла настороженно кивнула, почувствовав, будто стены начали давить на нее. Но она уже разогналась, и остановить ее никто не мог. Она ощущала себя отчасти злой, отчасти безрассудной. Может, мама в чем-то была права.
– О чем ты? – спросил он, глаза его округлились, словно предупреждая ее.
– Это ведь последний учебный год, – ответила она. Дэлайла взглянула на окно и сглотнула, набираясь смелости продолжить. Все внутри сжалось. Может, ей специально хотелось проверить, не кажется ли ей все это. И хотя было не по себе, она не смолчала: – Что будет в следующем году? Где ты будешь жить, когда будешь учиться в колледже, или когда женишься?
Комната остыла так быстро, что ее дыхание превратилось в облачко пара.
Гэвин нахмурился, подняв голову к потолку и прищурившись, когда люстра над ними начала раскачиваться. По всему дому раздался резкий треск, а стены кухни начали подрагивать. Весь дом зашатался так неистово, что Дэлайла зажала уши, чтобы не слышать шум.
– Что происходит? – прокричала она, озираясь.
– Я… не знаю! – Гэвин встал со стула, и тот опрокинулся. – Хватит! – крикнул он. – Она не хотела сказать ничего плохого!
Дэлайла отошла от стола и попятилась.
– Гэвин! Что происходит?
Его глаза стали огромными и темными, а зрачки почти затмили собой радужку.
– Думаю, тебе лучше уйти, – он перекрикивал шум. – Дом расстроен. Нам с ним нужно поговорить.
Ковер под ногами поехал, и она споткнулась, схватившись за край пианино. Оно стряхнуло ее руку, но Дэлайла умудрилась сохранить равновесие. Потолок начал опускаться, и просить дважды ее было не нужно. Она инстинктивно рванула к двери.
Из-за дрожащих рук ручка не поворачивалась, и она ее безуспешно дергала, пока ладонь Гэвина не легла на ее, помогая повернуть.
У него легко получилось открыть дверь, и Дэлайла выбежала на улицу подальше от содрогающегося дома.
***
Она не останавливалась, пока не прибежала домой, и к тому времени солнце уже село, а пустые улицы уже, мерцая, освещали фонари. Она прижалась к стволу огромного дерева и оглянулась. Дорога была пустой, но такой не казалась. Улица была зловещей, и складывалось впечатление, что недовольный Дом преследовал ее.
Дэлайла закрыла глаза и попыталась унять дрожь в руках. Легкие горели с каждым глотком ледяного воздуха. Сердце колотилось, а дыхание с хрипом вырывалось из груди.
Гэвин не пошел за ней. Она начала расхаживать взад-вперед по тротуару, поглядывая в сторону его дома. Где он? Почему не пошел за ней? Он испугался? Беспокоился? Он видел, как двигались стены, словно кто-то набирал в грудь воздух, собираясь яростно закричать?
Дэлайла спросила себя, стоит ли вернуться, но ноги словно приросли к асфальту. Она не хотела идти обратно, но и бросить его там не могла.
Пальто она оставила в доме Гэвина, но, к счастью, мобильный остался с ней. Услышав, как пришло сообщение от Гэвина, достала телефон. Пальцы замерзли и онемели, поэтому она дважды чуть не уронила его, торопясь прочитать сообщение.
"Я в порядке, но он меня не выпускает. Обещаю, что увидимся завтра. Дом просто расстроен, я должен его успокоить. Прости".
Дэлайла не знала, что делать. Она бросила его защищаться в одиночку? Должна ли она кого-нибудь позвать? Рассказать кому-нибудь? Родителям? Или полиции? Словно прочитав ее мысли, он прислал еще одно сообщение:
"Не беспокойся обо мне, Дэлайла. Дом меня любит. Я в безопасности".
Глава 15
Он
Гэвин размышлял, сколько времени понадобится Дэлайле, чтобы его отыскать.
Он знал, что она сейчас растеряна или встревожена, а, может, и немного зла, ведь его не было на привычном месте их встречи возле школы. По правде говоря, он чувствовал себя в какой-то степени преступником, пробираясь в двери школы, когда небо еще было темным, а этажи еще были пустыми, зато было достаточно рано, чтобы незамеченным пробраться в комнату для репетиций без окон.
Здания для занятий музыкой были рядом временных вагончиков, приподнятых над землей с помощью уродливых блоков цемента и присоединенных к покосившемуся генератору энергии. Местные власти собирались здесь построить постоянные здания для занятий искусством – вернее, так они говорили – но Гэвину нравился звук шагов, когда он шел вверх по пандусу к двери, и нравилось, как его окутывает тишина, когда он закрывал за собой алюминиевую дверь.
За три с половиной года эти репетиционные залы стали оригинальным убежищем: оснащенные звукоизоляцией и отделенные от школы газоном, где проводились уроки физкультуры, они стали местом, куда Гэвин уходил, когда Дом выводил его из себя по той или иной причине, когда он расставался с девушкой, когда его бросали, или же когда он не мог выносить людей и их надоедливость и хотел просто побыть в одиночестве. И даже сейчас, когда он начал подозревать, что один все равно никогда не остается, здесь было достаточно тихо, чтобы поверить в одиночество.
Не то чтобы он избегал Дэлайлу, – скорее просто не знал, что сказать. Он не мог понять, что вчера случилось. Ему самому все еще было не по себе, и он помнил испуганное выражение ее лица; она была настолько перепугана, что даже не могла повернуть ручку двери. Гэвин хотел извиниться и все объяснить.
Вот только он не знал, что именно сказать.
Было лишь вопросом времени, когда Дэлайла поймет, что он не пришел на урок, и когда решит сбежать и отыскать его. Это было бы неплохо: Гэвин был бы только рад побыть с ней подольше наедине, но он все еще не приблизился к ответу, как не знал ответ и вчера вечером.
Разве Дом хоть раз реагировал так раньше? Гэвин попытался вспомнить, но ничего подобного в памяти не всплыло. Соседи всегда держались подальше от Дома, попрошайки проходили мимо. Продавцы, что ходили по домам, могли остановиться на тротуаре, вглядываясь, прищурившись, в решетки из кованого железа и спутанные лозы, но никогда не подходили ближе. К дверям приносили лишь доставку, иногда домой звонил врач, из магазина доставлял продукты Дейв, а теперь заходила Дэлайла. С друзьями Гэвин предпочитал общаться в классе или во время уроков физкультуры. У него не было тех, кто решил бы прийти к нему в гости на выходных, не было даже родственников. Большую часть его жизни был лишь Дом. И до сих пор это не казалось странным.
Он и не представлял, что когда-нибудь куда-то уйдет. В свои почти восемнадцать он едва задумывался о том, что будет на следующей неделе. Но он и не верил, что Дом думает, будто он будет жить там вечно и один.
Но после вчерашнего… он уже не был так уверен.
Гэвин мало знал о религии, – ему казалось, что люди вспоминают о ней, когда им нужно, и отрекаются, как только перестают в ней нуждаться, но он помнил, как нашел старую Библию под расшатавшейся половицей в ванной. На пол упал шарик из мрамора, укатился под деревянный шкаф, и он не успел поймать игрушку. А камешек был его любимым – с вихрями полосок темно-красного цвета – потому он опустился на пол, чтобы достать, прижал щеку к холодному дереву и сунул руку в темноту и пыль. Его пальцы скользнули в щель, где приподнялись две планки, и он нащупал потертую кожаную обложку с тиснением. Гэвин вытащил находку, догадываясь, что не должен был брать это. Бумага была тонкой, как лепестки цветка, и он удивился, как что-то может быть таким хрупким и тяжелым.
Годами он читал по несколько отрывков за раз, в одиночку, сидя на краю ванной.
"Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне", Песнь Песней 6:31. Несколько отрывков запали ему в душу, но этот – особенно. Ему нравилось, что слова описывали отношение Дома к нему и его ответные чувства. Они принадлежали друг другу. И изменение – легкое напряжение в атмосфере – Гэвин почувствовал еще задолго до Дэлайлы; он знал: случится что-то плохое. От этого ощущения у него сосало под ложечкой, покалывало шею, а волоски на ней вставали дыбом. Страх покалывал спину, но не за себя, а за Дэлайлу. Он боялся за нее. И при этом он должен был встретиться с ней – хотел ее увидеть – но как объяснить ей то, что он и сам толком не понимал?
А сейчас, склонившись над пианино в музыкальной комнате, он пробежался по клавишам, а потом стер ластиком ряды нот на листке перед ним. Набросав карандашом другие, сыграл новую комбинацию. В голове играла совсем другая мелодия, но он порадовался, что был на верном пути. Гэвину всегда удавались искусства, а его хобби – музыка и рисование – занимали почти все свободное время. Хотя дома у него было прекрасное пианино, ему больше нравилось уединение в этой комнате, нежели сочинение с Пианино, которое угадывало его настроение и знало, что нужно играть, до того как он начинал.
Руки Гэвина замерли, когда за его спиной открылась и закрылась дверь. Послышались приглушенные ковром шаги, и кто-то остановился недалеко от него. Он оглянулся через плечо и встретился взглядом с Дэлайлой.
Он знал, что она беспокоится за него, но не был готов к уколу вины, когда посмотрел на нее. Она выглядела уставшей. У нее слипались глаза, а под ними залегли темные круги. Ее светло-каштановые волосы были не заплетены в косу, а обрамляли ее лицо густыми волнами. Пальцы покалывало от желания отодвинуть ее волосы, почувствовать, как они будут намотаны на его кулак. Он задумался, знала ли она, насколько старше сейчас выглядит – не как подросток, а как женщина, со страстью и огнем, вызывавшем желание ее защитить, которое его потрясло – знала ли, как сильно он хотел поцеловать ее. И не только.
Почувствовав себя неловко от его взгляда, Дэлайла перекинула волосы на одно плечо и принялась их заплетать.
– Спешила утром, – объяснила она.
– Мне и распущенные нравятся. Ты хорошо выглядишь.
Дэлайла покачала головой.
– Я себя так не чувствую, – ответила она. – Мне все еще плохо.
Гэвин подвинулся немного на скамейке и поманил ее на свободное место рядом с ним.
– Это моя вина.
– Отчасти. Ты избегал меня этим утром?
Он обдумывал ответ, не спеша его произносить. Он достаточно знал о том, что девушки думают не так, как парни, и что Дэлайла в его словах прочтет больше. Он не избегал ее, а пытался собраться с мыслями.
– Да, – сказал он и быстро добавил: – И нет. Я не знал, что сказать. Как объяснить случившееся.
– Это было страшно.
– Знаю.
– Он наконец успокоился?
– Ага, – Гэвин не стал говорить, что Дом успокоился почти сразу, как только она выбежала на улицу, хотя окончательно все вернулось к норме через несколько часов. Остаток ночи полы тихо вибрировали, двери открывались и захлопывались. Это напоминало ворчание родителя из-за плохо себя ведущего ребенка. – Он не хотел тебя напугать, – объяснил он, хотя слова давались с трудом. – Просто так Дом… расстраивается.
Дэлайла обдумывала услышанное, скользя взглядом по исписанному листку с нотами. Он чувствовал, что она собирается задать очевидный вопрос.
– Такое уже случалось? – спросила она.
– Нет… – он попытался уклониться от прямого ответа: – Но я и девушку домой еще ни разу не приводил, помнишь?
Было странно пытаться защитить и Дом, и их отношения с Дэлайлой одновременно. От этих противоречивых чувств его подташнивало.
– Тогда откуда тебе знать, почему все так случилось?
Гэвин дернул одним плечом. Привычный жест ощущался сейчас неправильным и нечестным.
– Просто знаю. Дом так похож на родителя. Он расстроился, когда ты заговорила о моем уходе. Но он бы тебя не ранил. Он не плохой, Дэлайла. Просто…
– Просто испугался, что ты уйдешь, – закончила за него она. Это прозвучало как утверждение, словно она и сама долго думала и пришла к такому заключению.
– Видимо, так. Все это в новинку… с людьми. Ему никогда не доводилось делиться мной с остальными. Да и я никогда не хотел уйти. Похоже, Дом еще и сам не знает, как решить эту проблему.
Дэлайла провела пальцем по гладким клавишам, мягко нажимая, чтобы прочувствовать их поверхность, но не издать звук.
– Ты никогда не думал, что случилось с твоими родителями? Странно это, но после вчерашнего нельзя не задуматься, почему есть только ты и Дом.
Гэвин рассеянно нажал на несколько клавиш, медленно сменяющие друг друга фа и соль, потом ми и соль. От этой темы он уже немного… устал. Дэлайла не знала, сколько часов, дней, недель или даже месяцев он думал о родителях, об объятиях матери, когда болел, о помощи отца, когда строил самолетики, играл музыку, хотел… поговорить.
– Я думал о них все время. Когда мне было семь, я был одержим желанием найти хоть что-то, но есть лишь одна фотография. У нее были каштановые волосы. Это все, что я знаю.
Дэлайла скользнула рукой от его колена до середины бедра.
– Может, ты на нее похож.
Только прикосновение руки Дэлайлы к его ноге помогал сфокусироваться на этой комнате и не давал Гэвину уйти в то место, где бывал редко и где думал – по-настоящему – о матери. У Гэвина были ее волосы, ее бледная кожа и большие темные глаза. Он видел на фотографии, что у них одинаковой формы носы. Он прекрасно помнил, что у нее было лицо в форме сердечка и сдержанная и осторожная улыбка. Гэвин подозревал, что и в этом они схожи.