- Ах да. Совсем забыла про его клиентов из Флориды, - сказала Кэрин, и я только глазами захлопал, пораженный хитростью Бека. - Сэм, я намерена открыть во Флориде зимний филиал нашего магазина. Джеффри совершенно прав. Миннесота в марте - не лучшее место на земле.
Я понятия не имел, какую байку Бек рассказал Кэрин, чтобы убедить ее, что уезжает на зиму во Флориду, но его ход произвел на меня впечатление, тем более Кэрин, на мой взгляд, не отличалась легковерностью. Впрочем, он, разумеется, должен был придумать для нее какое-то объяснение, поскольку довольно часто заглядывал в магазин - сначала как покупатель, а потом, когда я устроился сюда продавцом, но еще не успел получить водительские права, подвозил меня на работу. Кэрин не могла не заметить его отсутствия в зимние месяцы. Но еще большее впечатление на меня произвела та легкость, с которой она произнесла его имя. Она была знакома с ним достаточно хорошо, чтобы имя "Джеффри" прозвучало из ее уст совершенно непринужденно, но не настолько хорошо, чтобы знать, что все, кто его любил, называли его по фамилии.
Я спохватился: пауза затянулась слишком надолго, а Кэрин все еще смотрела на меня.
- Он часто сюда приходил? - спросил я. - Без меня?
Она кивнула, стоя за прилавком.
- Довольно-таки часто. Он покупал множество биографий.
Она помолчала, что-то обдумывая. Как-то она сказала мне, что по тому, какие книги человек читает, можно узнать о нем все. Интересно, что любовь Бека к биографиям - а у нас дома ими было заставлено множество полок - говорила ей о нем? Кэрин меж тем продолжала:
- Я запомнила последнюю книгу, которую он здесь купил, потому что это была не биография и я удивилась. Это был ежедневник.
Я нахмурился. Не помню, чтобы я его видел.
- Такой, знаешь, где можно каждый день писать заметки и вести подобие дневника. - Кэрин помолчала. - Он сказал, что будет записывать туда свои мысли, чтобы сохранить их до той поры, когда уже не будет ничего помнить.
На глазах у меня вдруг выступили слезы, так что пришлось даже отвернуться к полкам. Чтобы взять себя в руки, я попытался сосредоточиться на заголовках на корешках. Я касался корешка пальцем, а слова расплывались и вновь обретали четкость, теряли ее и вновь обретали.
- С ним что-то случилось, Сэм? - спросила Кэрин.
Я уткнулся взглядом в пол, в старые деревянные половицы, чуть вздыбившиеся там, где они примыкали к основанию стеллажей. Я чувствовал, что теряю контроль над своими словами и ненужные признания вот-вот прорвут плотину. Поэтому не стал вообще ничего говорить. И старался не думать о пустых гулких комнатах в доме Бека. Не думать о том, что теперь мне приходилось покупать молоко и консервы, чтобы пополнить запасы в лесной сторожке. Не думать о навсегда запертом в волчьем теле Беке, который наблюдал за мной из леса, не помня себя и своих человеческих мыслей. Не думать о том, что этим летом мне нечего - некого - ждать.
Я уставился на крохотный черный глазок в половице под ногами. Он был такой темный и одинокий посреди золотистого дерева.
Мне нужна была Грейс.
- Прости, - сказала Кэрин. - Я не хотела… не хочу быть назойливой.
Мне стало стыдно, что я поставил ее в неловкое положение.
- Я знаю. И знаю, что вы не из назойливости. Просто… - Я прижал ладонь ко лбу, там, где пульсировала боль. - Он болен. Неизлечимо.
Слова давались мне с трудом, мучительное смешение правды и лжи.
- Ох, Сэм, извини. Он дома?
Я, не оборачиваясь, покачал головой.
- Так вот почему ты так встревожился из-за Грейс, - высказала догадку Кэрин.
Я закрыл глаза; в темноте меня охватило странное чувство потери ориентации, я не понимал, где верх, где низ. Я разрывался между желанием излить душу и желанием сохранить свои страхи в тайне, как будто, выраженные словами, они могли стать мне неподвластны. Слова полились из меня сами, я не успел даже их обдумать.
- Я не могу потерять их обоих… Я знаю… знаю, что способен вынести… и этого я не вынесу.
Кэрин вздохнула.
- Повернись ко мне, Сэм.
Я неохотно обернулся и увидел, что в руках у нее блокнот с описью. Она ткнула в буквы "СР", выведенные ее почерком под моими приписками.
- Видишь свои инициалы? Все, можешь ехать домой. Или еще куда-нибудь. Поезжай развейся.
- Спасибо, - севшим голосом поблагодарил я.
Я подошел забрать гитару и книгу, и она взъерошила мне волосы.
- Сэм, - сказала она, когда я проходил мимо нее, - я считаю, что ты куда сильнее, чем сам о себе думаешь.
Я изобразил на лице улыбку, которая не додержалась даже до выхода из подсобки.
Распахнув дверь, я едва не сбил ног Рейчел. Лишь чудом я не облил зеленым чаем ее полосатый шарф. Она отдернула его в сторону лишь после того, как опасность быть окаченной горячей жидкостью миновала, и предостерегающе на меня посмотрела.
- Нашему мальчику не мешало бы смотреть, куда он идет, - заявила она.
- А Рейчел не мешало бы не возникать ниоткуда на пороге, - в тон ей ответил я.
- Грейс посоветовала мне пользоваться этим входом! - возразила Рейчел. - Мои врожденные способности не распространяются на параллельную парковку, и Грейс сказала, что, если я запаркуюсь за магазином, то машину можно поставить как попало, и никто не будет против, если я войду через заднюю дверь, - пояснила она, увидев мой недоуменный взгляд. - Видимо, она ошибалась, потому что ты пытался отогнать меня при помощи чанов с кипящим маслом и…
- Рейчел, - перебил ее я. - Когда ты говорила с Грейс?
- Ты хочешь сказать, в последний раз? Две секунды тому назад.
Рейчел отступила в сторону, чтобы я мог выйти на улицу и закрыть за собой дверь.
Я испытал такое огромное облегчение, что едва не расхохотался. Внезапно я вновь обрел возможность дышать морозным воздухом, чуть отдающим запахом выхлопных газов, видеть облупившуюся зеленую краску мусорных бачков и чувствовать, как ветер запускает ледяные пальцы за шиворот рубахи.
Я думал, что больше ее не увижу.
Теперь, когда я знал, что Грейс чувствует себя вполне сносно, если разговаривала с Рейчел, мои переживания по этому поводу казались мелодраматическими, однако же я искренне испугался за нее.
- На улице ужасная холодина, - сказал я и кивнул на свой "фольксваген". - Ты не против?
- Я только "за", - отозвалась Рейчел, дожидаясь, пока я открою дверцы.
Я завел двигатель, включил печку, подставил ладони под струи теплого воздуха и сидел так, пока не отпустило беспокойство из-за холода, который не мог больше повредить мне. Рейчел умудрилась заполнить весь салон каким-то приторным, отчетливо химическим запахом, который, очевидно, считался клубничным. Ноги в полосатых колготках ей пришлось поднять на сиденье, чтобы освободить место для набитой сумки.
- Ладно. А теперь поговорим, - сказал я. - Как там Грейс? Ей лучше?
- Угу. Ночью ее возили в больницу, но она там не осталась и сейчас уже дома. У нее была температура, так что ее накачали тайленолом и температура спала. Она сказала, что уже нормально себя чувствует. - Рейчел пожала плечами. - Я обещала продиктовать ей домашнее задание. Так что, - она пнула свой набитый рюкзак, - держи.
Она протянула мне розовый телефончик, облепленный наклейками-смайликами.
- Это твой телефон? - спросил я.
- Угу. Она сказала, что твой сразу же переключается на голосовую почту.
На этот раз я все-таки рассмеялся, беззвучно, с огромным облегчением.
- А что случилось с ее телефоном?
- Ее отец забрал. У меня в голове не укладывается, что вас застукали! О чем вы только думали? Я бы умерла от унижения!
В ответ я молча посмотрел на нее взглядом, полным вселенской скорби. Теперь, когда я узнал, что Грейс жива и здорова, можно было позволить подшутить над собой.
- Бедный мальчик, - похлопала меня по плечу Рейчел. - Не волнуйся. Не вечно же они будут злиться. Через несколько дней они снова и думать забудут о том, что у них есть дочь. Вот. Держи телефон. Ей уже опять разрешили брать трубку.
Я с благодарностью взял телефон, набрал номер - пункт два в меню быстрого набора, сказала Рейчел, - и в следующий миг в трубке послышалось:
- Привет, Рейч!
- Это я, - сказал я.
ГРЕЙС
Не знаю, как назвать чувство, которое переполнило меня, когда я услышала в трубке голос Сэма вместо Рейчел. Оно было таким сильным, что у меня вырвался протяжный судорожный вздох. Я подавила непонятные эмоции.
- Сэм.
Он вздохнул, и меня охватило отчаянное желание увидеть его лицо.
- Рейчел тебе уже рассказала? - спросила я. - У меня все в порядке. Это была просто лихорадка. Я уже дома.
- Можно мне прийти? - странным голосом спросил Сэм.
Я потянула на себя край одеяла, оно не сразу расправилось так, как я хотела, и я рванула его, пытаясь не разозлиться снова, как после разговора с папой.
- Я под домашним арестом. Мне не разрешили идти в студию в воскресенье. - На том конце провода повисло гробовое молчание; я представила себе лицо Сэма, и сердце у меня заныло застарелой тупой болью. - Ты еще там?
- Я могу договориться на другой день.
Сэм произнес это так бодро, что от этого было еще больнее, чем от его молчания.
- Ну уж нет, - сказала я решительно, и внезапно злость прорвалась наружу. - Я буду в воскресенье в студии, и все равно, каким образом. Даже если мне придется умолять их. Даже если придется удрать тайком. - Гнев душил меня, но я продолжала говорить. - Сэм, я в бешенстве, я просто не знаю, что делать. Мне хочется сбежать отсюда прямо сейчас. Не желаю находиться с ними в одном доме. Нет, серьезно, отговори меня. Скажи, что мне нельзя прийти и жить у тебя. Скажи, что я тебе там не нужна.
- Ты же знаешь, что я тебе этого не скажу, - произнес Сэм негромко. - Я не стану тебя останавливать.
Я метнула сердитый взгляд на дверь комнаты. Где-то там, за ней, была мама, моя тюремщица. Жгучая боль в животе до сих пор напоминала о себе; я не желала здесь находиться.
- Ну и что тогда мне мешает?
Мои слова прозвучали воинственно.
Сэм долго молчал.
- Ты ведь сама понимаешь, что не хочешь, чтобы все закончилось таким образом, - тихо произнес он наконец. - Ты знаешь, я был бы счастлив, если бы ты была со мной. И в один прекрасный день так оно и будет. Но не таким образом.
Глаза у меня почему-то защипало от слез. Удивленная, я потерла их кулаком. Я не знала, что сказать. Обычно из нас двоих я мыслила трезво, а Сэм действовал под влиянием эмоций. Я почувствовала себя одинокой в своей ярости.
- Я волновался за тебя, - сказал Сэм.
"Я тоже за себя волновалась", - подумала я, но вслух произнесла:
- Со мной все в порядке. Мне правда очень хочется уехать с тобой куда-нибудь. Скорей бы уже воскресенье.
СЭМ
Странно было слышать от Грейс такие речи. Странно было сидеть в моей машине с ее лучшей подружкой, когда Грейс находилась дома и я в конто веки оказался ей нужен. Странно было испытывать желание сказать ей, что не обязательно идти в студию, пока все не улеглось. Но я не мог отказать ей. Я физически этого не мог. Слышать от нее такие вещи… Они совершенно не вязались с моими представлениями о ней, и у меня возникло ощущение, что будущее, опасное и прекрасное, нашептывает мне на ухо свои секреты.
- Я тоже хочу, чтобы оно скорее настало, - произнес я.
- Не хочу оставаться одна сегодня ночью, - сказала Грейс.
У меня защемило сердце. Я закрыл глаза, потом открыл их снова. Может, пробраться тайком к ней в дом? Или сказать ей, чтобы сбежала? Мы лежали бы в моей комнате, под бумажными журавликами, и она, сонная и теплая, калачиком свернулась бы у меня под боком, и утром можно было бы ни от кого не прятаться, а делать, что захотим. Я так страстно пожелал этого, что боль в сердце стала еще острее.
- Я тоже по тебе скучаю, - эхом отозвался я.
- У меня тут твоя зарядка от телефона, - прошептала Грейс. - Позвони мне сегодня вечером из дома, ладно?
- Ладно, - пообещал я.
Она повесила трубку, и я отдал розовый телефончик обратно Рейчел. Я не понимал, что со мной такое. От встречи с ней меня отделяли всего двое суток. Это не так уж и долго. Капля в океане времени нашего совместного будущего.
У нас впереди еще целая вечность. Нужно только начать в это верить.
- Сэм? - позвала Рейчел. - Ты в курсе, что вполне мог бы победить в конкурсе на самое грустное лицо в мире?
19
СЭМ
Расставшись с Рейчел, я поехал обратно к дому Бека. На небе показалось солнце, а с ним пришло не то чтобы тепло, но обещание тепла - перспектива лета. На моей памяти такой погоды еще не бывало. Столько лет прошло с тех пор, когда по такой недовесне я еще не был надежно упрятан в волчью шкуру. Нелегко было убедить себя, что теперь можно не скрываться от нее в спасительном тепле машины.
Я не буду бояться. "Верить в свое исцеление".
Я закрыл машину, но в дом не пошел; я не знал, там Коул или нет, а встречаться с ним был не готов. Вместо этого я обошел дом сзади, миновал лужайку, покрытую прелой прошлогодней травой, и направился в лес. Мне пришла в голову мысль, что неплохо бы проверить сторожку, посмотреть, нет ли внутри кого-нибудь из волков. Постройка, расположенная в лесу в нескольких сотнях ярдов от дома, служила укрытием для новых волков, которые постоянно переходили из одного состояния в другое. Внутри хранилась одежда, запас консервов и фонари. Там был даже маленький телевизор со встроенным видеомагнитофоном и обогреватель, питавшийся от лодочного аккумулятора, - словом, все, что могло понадобиться нестабильному новому волку, чтобы с комфортом переждать период между двумя превращениями, если он окажется недолгим.
Однако иногда новоиспеченный член стаи превращался в волка прямо в хижине, слишком быстро, чтобы распахнуть дверь, и тогда дикий зверь, раб своих инстинктов, оказывался в ловушке в ее стенах, пропахших человеческим духом, превращениями и неуверенностью.
Помню, однажды весной, когда мне было девять лет и волчья шкура еще не слишком пристала ко мне, неожиданная оттепель привела к тому, что я, голый и смущенный, очнулся в чаще леса, точно молодой бледный росток. Убедившись, что никто за мной не наблюдает, я пробрался к сарайчику, как учил меня Бек. Живот у меня все еще болел; тогда между превращениями всегда было так. Боль была невероятная, я согнулся пополам, так что острые ребра вдавились в колени, и закусил палец; в конце концов спазм миновал, и я, распрямившись, открыл дверь сарайчика.
Чей-то голос заставил меня подскочить от неожиданности. Через минуту, когда сердцебиение немного улеглось, до меня дошло, что это пение. Тот, кто побывал здесь до меня, забыл выключить магнитофон. Пока я рылся в корзине с наклейкой "Сэм", Элвис вопрошал, не одиноко ли мне этим вечером. Я натянул джинсы, а рубашку не стал даже искать, сразу направился к ящику с продовольствием. Я надорвал пакет с чипсами; желудок заурчал только тогда, когда еда была уже на подходе. Я сидел на ящике, подтянув тощие колени к подбородку, слушал сладкий голос Элвиса и думал о том, что тексты песен - тоже поэзия. Прошлым летом Ульрик заставил меня выучить несколько известных стихотворений наизусть - я до сих пор помнил первую половину "Остановившись на опушке в снежных сумерках". Поглощая из пакета кукурузные чипсы в надежде избавиться от спазмов в животе, я пытался восстановить в памяти вторую половину.
Когда я заметил, что рука, держащая пачку с чипсами, дрожит, боль в животе уже переросла в выворачивающую наизнанку судорогу, предвестницу превращения. Я не успел добежать до двери - пальцы превратились в бесполезные обрубки, ногти беспомощно заскребли по деревянным половицам. Последней моей человеческой мыслью было воспоминание: родители захлопывают дверь моей спальни и со скрежетом запирают ее на защелку, а из меня пытается вырваться наружу волк.
Восстановить мои волчьи воспоминания было труднее, но я все-таки их восстановил, хотя на это ушел не один час.
Нашел меня Ульрик.
- А, Junge, - произнес он печально и, потерев бритую голову, оглянулся по сторонам. Я непонимающим взглядом уставился на него, почему-то удивленный, что это не кто-то из моих родителей. - И долго ты тут пробыл?
Я забился в угол сарая. Пальцы у меня были в крови, мозг медленно переключался с волчьих мыслей на обрывки человеческих. По всему сараю были разбросаны корзины и крышки от них, а посреди беспорядка валялся магнитофон с выдернутой из розетки вилкой. На покрытом засохшей кровью полу виднелись отпечатки волчьих лап и человеческих ступней вперемешку. Щепки и чешуйки краски, содранные с двери, усеивали все вокруг убийственным конфетти. Довершали картину разорения разодранные пакеты с чипсами и солеными крендельками, содержимое которых было разметано по полу.
Ульрик двинулся ко мне, с хрустом топча обломки картофельных чипсов, но остановился на полпути, заметив, как я шарахнулся от него. Перед глазами у меня все плясало, я видел то разгромленную сторожку, то мою старую комнату с разбросанным по ней бельем и разорванными книгами.
Он протянул ко мне руку.
- Давай, поднимайся. Пойдем в дом.
Я не шелохнулся. Я разглядывал свои обломанные ногти с застрявшими под ними окровавленными щепками. Сейчас для меня не существовало ничего, кроме подушечек собственных пальцев с прихотливыми завитками чуть выступающих папиллярных линий. Мой взгляд скользнул к бугристым свежим рубцам на запястьях. Они были запятнаны чем-то алым.
- Сэм, - позвал Ульрик.
Я упорно не смотрел на него. Все слова и все силы я израсходовал на то, чтобы выбраться наружу, и теперь не мог пробудить в себе желание подняться.