Одно я знала: засиживаться тут не стоит. Я заставила себя встать на следующей остановке и поплелась к выходу. Если мне суждено истечь кровью, по крайней мере, это произойдет на улице. Голова кружилась при каждом шаге. Я не осознавала, как много крови потеряла, пока не начала опять двигаться.
Ступеньки автобуса казались выше, чем когда я садилась. Я тяжело оперлась на перила, наклонившись и замерев в таком положении с колотящимся сердцем и пытаясь восстановить равновесие. Где я? Автобус едет? Кровопотеря и отравление железом делают интересные вещи с мозгами, и вдруг я стала не уверена ни в чем.
- Эй, леди, вы выходите? - сказал водитель автобуса.
- Где я? - спросила я. Слова отдавались эхом, словно в длинном туннеле.
Водитель, кажется, не заметил, как исказился мой голос. Бедняга. Должно быть, он наполовину глух.
- У северного входа в парк "Золотые ворота", леди. Это ваша остановка? - Он помолчал и потом спросил тише: - Вам нужен доктор?
Покачав головой, я спустилась с нижней ступеньки на тротуар, оставив отпечатки пальцев с кровью на перилах. Я смутно подумала, что это не очень хорошо, но не соображала почему. Водитель взглянул на меня, затем на кровь и покачал головой. Я хотела было изречь какое-нибудь краткое запоминающееся замечание и донести мысль, что я в порядке, но побоялась, что ляпну что-нибудь по-китайски себе назло. Я упустила свой шанс, и автобус уехал, оставив меня на тротуаре перед парком "Золотые ворота".
Парк "Золотые ворота". Я знаю там кое-кого. Я была почти уверена в этом. Повернувшись, я заковыляла мимо бегунов и туристов по асфальтовой дорожке, ведшей вглубь парка.
Дорожка изогнулась и снова повернула, и я шла по ней с упрямой решительностью, уже не заботясь, куда она ведет. Думать становилось все труднее. Плечо еще кровоточило, но уже не болело; у меня так кружилась голова, что я едва переставляла ноги, и от этого тоже не было больно. Нехороший знак. Когда пулевое ранение перестает болеть, обычно это означает, что ты слишком слаб, чтобы чувствовать боль. Тело отстраняется от нее, вместо того чтобы бороться. Но я в парке. Я добралась сюда. У меня есть шанс.
Парк "Золотые ворота" не принадлежит к владениям ни одного лорда. Снаружи он может казаться единым огромным владением, но это не так; он скорее напоминает коралловый риф со множеством крошечных феодальных уделов, разбросанных повсюду, словно тайные звезды. Большая часть силы парка заключена в дверях, которые он скрывает. Если я смогу добраться до одной из этих дверей, до того как силы оставят меня, все будет в порядке. Маловероятно, но возможно. Если я не дойду до этих дверей и если мне повезет, я упаду где-нибудь, где мое тело никто не найдет, пока ночные призраки не покончат со мной.
Конечно, наиболее вероятно то, что мой остроухий труп найдут какие-нибудь смертные, а фэйри придется с этим разбираться. Фэйри умудрялись скрываться до сих пор по чистой случайности, а случайность не может длиться вечно.
В горле поднимался запах роз, перебивая едкий привкус крови.
- Прости, Роза, - прошептала я.
Есть вещи, с которыми не могут справиться даже обещания. Смутно я подумала: что случится, когда кровь перестанет течь? Будет больно? Или я просто усну? Так много вопросов, и так мало времени, до того как шок и кровопотеря сделают их риторическими.
Острый аромат благовоний перекрыл запах крови и роз, обратив на себя мое внимание. На полпути вниз по маленькому холмику я осознала, что сошла с дорожки, и ноги подкосились, роняя свою ношу на гладкую траву. Остаток пути я прокатилась кубарем. По крайней мере, боли больше не было: я была в том уютном состоянии, когда боль осталась позади и ничто больше не имело значения. Я знала, что мне надо что-то сделать, но начала утрачивать реальность происходящего. Аромат благовоний усиливался, маня меня вперед. Я посмотрела вверх и замерла.
Я распростерлась перед стилизованными восточными воротами. Их полускрывали густые деревья и вьющийся папоротник, но это не имело значения; я знала, что они там. Я могла бы умереть и все равно узнала бы эти ворота. Они преследовали меня в снах.
Японский чайный сад.
После всего того, что здесь произошло, я предпочла бы довериться гостеприимству Слепого Майкла в ночь полнолуния. Но, даже пытаясь сесть прямо, я знала, что выбирать не мне. Нельзя быть разборчивой, когда истекаешь кровью до смерти, и в этом есть высший смысл - умереть в чайном саду. Однажды мне это не удалось. Может, со второго раза получится.
Я пошатываясь встала и побрела к кассам. Левая рука бесполезно повисла, и я с трудом сохраняла равновесие, копаясь правой рукой в кармане джинсов. Там ничего не было, за исключением раздавленных грибов и окровавленной корпии. Последние деньги я потратила на проезд, не посмотрев даже, сколько плачу. Слишком поздно. Грубо пытаться попасть в чужой холм обманом, но у меня не было выхода и не было времени. Если я не могу заплатить, мне придется проникать внутрь другим способом.
Женщина у ворот моргнула, ее глаза расширились при виде моей одежды. Она была блондинка, с птичьими волосами и с умом, вероятно, таким же птичьим, но я видела следы крови фэйри в форме ее глаз и в том, как она держала голову. Наверное, поэтому ее и наняли, пусть даже ее кровь недостаточно сильна, чтобы сделать ее чем-то большим, чем простая смертная. Фэйри, живущие в парке "Золотые ворота", подыскивают себе подобных.
Наследие этой женщины было для меня маленьким благословением; оно сделает ее более восприимчивой. Даже если я не смогу убедить ее, что я не та, за кого она меня принимает, я смогу зачаровать ее на достаточно долгий срок, чтобы войти в чайный сад. Лили, может, и не поможет мне, но она самый вероятный вариант из имеющегося скромного выбора. По крайней мере, я знаю, что, оказавшись на ее земле, смогу умереть в мире.
Прикусив язык, я прошептала первые три строчки из "Совы и кошки" [7] и споткнулась, когда онемевшая рана от железа в моем плече взорвалась новой острой болью. Я ухватилась за край киоска, делая глубокие прерывистые вдохи, и протянула окровавленный бинт и грибы женщине за прилавком.
Колдовство едва удалось. Остатки моих слабых сил убывали, когда я скользила туда-сюда из сознания в отключку. Она нахмурилась, перед тем как глянуть на содержимое своей ладони, словно могла видеть сквозь мою торопливую иллюзию.
Монеты, подумала я как можно решительнее. Ты видишь только монеты. Ровно нужную сумму. Она нахмурилась еще сильнее, перед тем как широко улыбнуться. И бросила грибы в кассовый аппарат.
- Добро пожаловать в японский чайный сад! Приятного дня, - сказала она, излучая странную разновидность неискренности, которую, похоже, воспитывают во всех привратниках.
Я выдавила улыбку и спотыкаясь побрела внутрь. Сегодня был отличный день для мелкого воровства - у двух человек, постового и кассирши, в конце дня не сойдется касса. Разумеется, за свои штучки я вознаграждена железной пулей. Кто говорит, что нет такой вещи, как карма?
Тропинки в японском чайном саду сделаны из узких обветшавших досок. Деревья и клумбы окружают их, периодически уступая место каменным садам или мелким водоемам. Мосты перемежают ландшафт, некоторые из них выгибаются такой аркой, что не помешали бы ступеньки. Нужно неплохое чувство равновесия, чтобы пройти по чайному саду, не упав, даже если избегать мостов. В настоящий момент равновесие - не то, что у меня имеется в изобилии. Дорожки были скользкими от воды и слизи, и недостаток сцепления заставлял меня падать с полдюжины раз, пока я уходила из зоны видимости главного входа.
У подножия лунного моста я сдалась и села в папоротники. От этого движения у меня еще сильнее закружилась голова, превратив мир в калейдоскоп танцующих воды, крови и теней. Я вздрогнула, падая вперед, и удержалась на здоровой руке, едва не рухнув лицом в воду. Мое отражение колыхалось передо мной, предоставляя мне четкое видение ситуации. Мои иллюзии полностью исчезли - любой турист, который сойдет с тропинки, увидит больше, чем заплатил, - губы и волосы испачканы кровью, намочившей свитер почти до талии.
Я взглянула в собственные глаза и поняла, что сейчас умру.
Рыбка кои [8] поднялась на поверхность и взглянула на меня, из-за чего мое отражение пошло рябью. Я посмотрела на нее, почти улыбаясь, и потянулась погладить ее онемевшей левой рукой. Она не отстранилась от моего жеста.
- Эй, помнишь меня? - прошептала я. - Ты по мне скучала? Я думаю… думаю, на этот раз я здесь насовсем…
Рыбка ушла на дно, оставив мои пальцы болтаться в воде. Слабые красные круги расходились от того места, куда я их погрузила.
Я не почувствовала, как мое лицо ударилось о воду пруда. Все покрылось темнотой, сладостной темнотой и окончательным отсутствием боли. Все кончено, все: беготня, борьба и боль. И все, через что я прошла, наконец кончилось, и на этот раз воды отнесут меня домой.
Глава пятнадцатая
- Тоби, не умирай, не умирай.
Это звучало очень похоже на голос Тибальта, слишком искаженно и далеко, чтобы говорить по-настоящему. Вода просачивалась сквозь мой свитер, приклеивала волосы к щекам; веки набрякли тяжестью. Слишком тяжелые, не открыть глаза. Я откинулась на руки, поднимавшие меня, и обмякла, снова проваливаясь в темноту.
Сколько прошло времени, я не могла определить; я знала только, что всплываю вверх к сознанию, и сопротивлялась этому подъему изо всех сил. Пробуждение таило в себе боль, и долг, и множество вопросов, тогда как сон таил только мир и тени солнечного света на воде. Со мной кончено. Сон - все, чего я сейчас хочу.
Нельзя всегда получать то, что хочешь. Боль ударила без предупреждения. Я задохнулась, удивленно распахнув глаза, и снова зажмурилась, когда голова начала пульсировать. То немногое, что я успела заметить, не помогло мне понять, где я, - я увидела только крышу и неяркий искусственный свет. Я внутри, только не знаю чего. Не то чтобы это имело значение, поскольку я слишком слаба, чтобы двигаться, и мне слишком больно, чтобы волноваться по этому поводу. Надеюсь, мною не собираются поужинать. По крайней мере, если собираются, это поможет справиться с головной болью.
Небольшой эксперимент показал, что я могу двигать правой рукой. Земля подо мной была мягкой, упругой, влажной и чуть теплой. Я нахмурилась; несмотря ни на что, мне стало любопытно: где я?
Сзади послышались шаги. Я не могла бежать, я не могла даже снова открыть глаза. Мне оставалось только лежать неподвижно, когда рука погладила мои виски и нежный голос прошептал:
- Она еще не готова. Спи.
Благословенная темнота снова поднялась, предъявляя права на меня.
Мне снились стеклянные розы и аромат болотной мяты.
Во второй раз я пробудилась быстрее, хотя желания у меня было не больше; возвращение в тело значило возвращение к боли, и, пока я спала, она стала сильнее, распространилась по всему телу, мешая каждому вдоху. Но я была жива. Я осознала это и открыла глаза слишком удивленно, чтобы изображать мертвую. Я жива.
Я смотрела на потолок из переплетенных ивовых веток, поддерживаемый арками, которые, казалось, росли прямо из мшистого пола. Все доступные поверхности были заняты пикси, чей мерцающий блеск освещал комнату. Мох подо мной был насквозь мокрым, и, как следствие, я тоже. Я знаю, где я. В холме Лили.
Единственный вход в холм, который я знала, требовал подъема по самому крутому мосту в саду. Я была вполне уверена, что не сделала этого перед тем, как вырубиться. Честно говоря, я была удивлена, что вообще сумела добраться до чайного сада.
- Ау? - произнесла я. Я могла только шептать. - Здесь есть кто-нибудь?
- Ты проснулась. - Это был голос, который я слышала раньше, нежный, женственный и слегка обеспокоенный. - Лежи спокойно. Не двигайся. Мы позовем ее.
- Хорошо, - сказала я и закрыла глаза.
Не двигаться будет несложно; я сомневалась, что смогу перекатиться со спины на живот, не то чтобы убежать. Я не слышала, как говорившая ушла, но спустя некоторое время - минуты или часы, я не знала - послышались тихие шаги, сопровождаемые шелестом шелка. Они остановились прямо около моей головы.
- Привет, Лили, - произнесла я, не открывая глаз. - Прости, что ввалилась к тебе в таком виде.
- Тебе здесь всегда рады, - ответила она. Ее голос катился, словно вода над камнями, украшенный японским акцентом. - Даже когда ты приходишь не по своей воле, тебе все равно рады.
- Прости, - сказала я все еще шепотом. Я не была уверена, что смогу повысить голос, даже если захочу. - Я тут немного поранилась.
- Я заметила. Все заметили. Что ты сделала с бедной Марсией? - Рука прикоснулась к моему плечу, ощупывая края раны. Ее пальцы были прохладными, и боль уходила там, где она меня касалась. - Она была очень расстроена, а в кассовом аппарате нашли грибы.
Я выдохнула с шипением, расслабившись, когда боль отступила.
- У меня не было денег, а мне надо было попасть внутрь.
- Глупый подменыш, - обругала она меня. - Тебе никогда не приходит в голову, что можно попросить?
- Не в моем стиле, - ответила я, сумев выдавить слабую улыбку.
Лили цокнула, будто бранила непослушного ребенка, но продолжила поглаживать мое плечо, ее пальцы оставляли за собой онемевшие участки. Я открыла глаза, склонив голову набок, чтобы наблюдать за ней.
- Ш-ш, - сказала она. - Спокойно.
- Да, мэм, - ответила я, глядя, как она потянулась через меня, чтобы сорвать росток наперстянки со мха.
Ее руки были тонкими, покрытыми нежной серебристой чешуей, пальцы до первого сустава стягивали перепонки. Только ногти напоминали человеческие, но даже они были серебристо-голубыми. Если повернуть лицо направо, я могла видеть тень, отбрасываемую ее лицом, а память дорисовывала то, что не видел глаз: она невозможно хрупкая, с нефритовыми глазами и длинными черными волосами, стянутыми сзади ивовыми веточками, бледная кожа разукрашена изящными серебряно-зелеными чешуйками. Она прекрасна, но это не человеческая красота. Даже по стандартам фэйри Лили уникальна.
- О Октобер, - сказала она, помахивая цветами над моим лицом, - ты моя любимая разновидность головоломки, дитя, - разновидность, в которой нет никакого смысла. Могу я помочь тебе на этот раз или ты предпочтешь истечь кровью, после того что между нами было?
- Как ты принесла меня сюда? - спросила я, глядя сквозь цветы на ее лицо.
- Я этого не делала, - сказала она и улыбнулась. - Кровь в воде, помнишь? Когда тебя принесли к моим дверям, я смогла впустить тебя и даровать тебе поддержку благодаря разрешению, которое ты мне дала своей кровью. Я не могу сделать больше ничего, если ты не согласишься.
- Принесли к твоим дверям? - переспросила я.
- У тебя больше друзей, чем ты думаешь, Октобер. Ты позволишь мне помочь тебе?
Магия ундин имеет свои правила. Когда моя кровь потекла в воды Лили, я дала ей позволение только сохранить мне жизнь; она больше ничего не может, пока я не разрешу ей.
- Конечно, - сказала я, снова закрывая глаза.
С учетом нависшего надо мной проклятия Розы я не могу позволить себе отмахиваться от помощи.
- Очень хорошо. А теперь отдыхай. Мне больше ничего не надо от тебя.
Я почувствовала, как она подносит цветы наперстянки к моей ране в плече, проводя по самому болезненному месту. Цветы жглись, касаясь кожи, и следом из их лепестков распространялось прохладное обезболивающее онемение. Наперстянка ядовита - красивая, смертоносная и, вероятно, не самая лучшая вещь для открытой раны. Тут я снова вспомнила, как весь день расплачивалась грибами, да и не целитель я. Если Лили считает, что втирание наперстянки в мое плечо поможет, она, вероятно, права, и, даже если нет, она не причинит еще большего вреда.
Лили начала напевать по-японски. Обезболивающая прохлада распространялась дальше, утишая дискомфорт в руке и шее; в воздухе разлился аромат водяных лилий и цветов гибискуса. Когда песня закончилась, она прижала руку к моей щеке и сказала:
- Мир подождет тебя и будет здесь к твоему возвращению.
Это и было то разрешение, в котором я нуждалась. Я вздохнула и прекратила стараться бодрствовать, позволив себе снова уплыть в темноту.
Лили была частью моей жизни, сколько я себя помнила, - даже дольше, чем Сильвестр. Мама, бывало, брала меня с собой в чайный сад, когда мы еще играли в людей, убегая от отца с извинениями насчет "времени для девочек". Лили всегда была здесь, радовалась нам, но наблюдала за моей матерью с осторожностью, которую я поняла намного-намного позже. Лили наблюдала за ней, потому что сложно доверять невесте-фэйри: они строят жизнь на лжи и отказываются от всего, что встает на их пути.
Она была здесь, когда я покинула Летние Земли. Я даже думала о том, чтобы служить ей, а не Дэвину, но предложение Дэвина было более интересным, более волнующим, а я дочь моей матери; я искала волнение. Но мы оставались близки, и ее двери были открыты мне до того дня, когда все пошло не так… для нас обеих.
Я пришла к Лили через несколько дней, после того как выбралась из пруда, все еще в шоке и наполовину в истерике от горя. Я хотела знать, почему она не спасла меня. И узнала больше, чем хотела.
- Он возвел стены вокруг моих владений, - сказала она. - Я была одинока, Октобер, очень одинока, а моя магия служит росту и исцелению, а не превращениям. Я не могла спасти тебя, дитя мое. Я могла лишь стараться, чтобы тебе было настолько уютно в воде, насколько возможно. Прости меня.
Лили была такой же пленницей Саймона, как и я, потому что за четырнадцать лет мир забыл о ее существовании. Обитатели ее владений рассеялись, внезапно оказавшись бездомными, не понимая почему. Она была ближе к смерти, чем я, в тот день, когда чары были разрушены, потому что обо мне хотя бы помнили и скорбели. Я не могла ненавидеть ее за то, что Саймон сотворил с нами обеими. У нас оказалось много общего: однажды мы заставим Саймона Торкиля заплатить за все.
Аромат гибискуса призвал меня из воспоминаний обратно в тело. Я вздохнула и открыла глаза. Боль исчезла вместе с рубашкой и остальной одеждой; на мне были только мох и ивовая кора, которыми Лили обернула мое раненое плечо. Отлично. Я не стеснительна - сложно расти в Летних Землях, где одежда преимущественно необязательна, и оставаться стеснительной, - но это не значит, что мне нравится быть голой. Голые люди, по определению, безоружны.