Аурелия посмотрела на Вереса, он, казалось, совершенно не интересовался разговором, и все его внимание было направлено на миску с горячим мясом, стоящую прямо перед ним. Вокруг стола суетилась грузная неопрятная хозяйка постоялого двора, пытающаяся заглянуть ему в глаза с подобострастной улыбкой. Но ни один из присутствующих так и не смог встретиться с ним взглядом, он прятал от них свои почти черные глаза, низко опустив голову.
* * *
Через день дожди, наконец, утихли. Еще через пару дней просохли дороги. И не скрывая своей радости и оживления, путники покинули постоялый двор. Аурелия только сейчас в полной мере ощутила, как сильно она соскучилась по движению, по пыльной бесконечной дороге, по просторам, которые можно было не только видеть, но и ощущать каждой клеточкой свей души, глубоко вдыхая чистый воздух, и постепенно превращаясь лишь в одну из бесчисленных песчинок, из которых состоит и эта дорога и весь этот мир.
* * *
…Проводники – люди, которые живут на стыке миров. Они находят тех, кто не соответствует миру, в котором рожден, либо таких, способности которых не могут в полной мере в нем реализоваться. Их задача найти такого ребенка в раннем детстве, и с помощью моргателя поместить в другой, более подходящий для него мир на короткое время. Новый мир знакомится с ребенком и стимулирует развитие у него скрытых способностей, которые этому миру необходимы. После этого ребенок возвращается назад, и до определенного времени продолжает формироваться, как личность, в привычных условиях. Затем, когда он сформирован, и способности либо пробуждены, либо готовы к пробуждению, его забирают уже насовсем в более подходящее для реализации его дара место…
* * *
Аурелия удивилась тому, что эти строки, которые она уже читала ранее, не привлекли ее внимания. Сейчас же она увидела в них себя, и ей, почему то, стало грустно. Какой бы могла быть ее жизнь, если бы ее не нашли? О ком и о чем она мечтала в детстве и подростковом возрасте? Как выглядели мужчины, которых она, как ей казалось, любила? Она не могла вспомнить даже то, какими были ее родители… Постепенно она начала забывать, какой была "нормальная жизнь" в ее старом мире. То ли было слишком мало памятных моментов, то ли невелика была их ценность, но сейчас она могла вспомнить лишь оттенки чувств и оттенки цветов, как будто пыталась рассмотреть сквозь пыльное окно полинялое полотно с выцветшими красками. И от этой неспособности вспомнить и почувствовать, ей становилось еще грустнее.
* * *
Переход был долгим. И уставшая компания после сытного ужина расположилась у костра, обсуждая какие-то увиденные в пути картины. Настроение заметно повысилось у всех, даже у Вереса. Аурелия не хотела привлекать внимание окружающих своими грустными мыслями и отправилась на прогулку. С некоторых пор она обнаружила, что достаточно хорошо видит в темноте, и звуки, свидетельствующие о ночной жизни обитателей леса, ее больше не пугают.
Ей не нравилось это тягостное ощущение потери, как будто она должна была что-то понять, но упускала ниточку, ведущую к разгадке, и может быть даже не могла сформулировать правильно вопрос. Вспомнился Борг, его мрачный профиль казался ей, почему-то, сейчас нужнее остальных. Как будто она оказалась лишней на празднике, в котором принимали участие все остальные, и только он знал, как это исправить.
К тому моменту, когда прохладный ночной воздух немного освежил ее мысли, она ушла уже достаточно далеко от костра. Бесшумно летали в вышине летучие мыши в поисках мелкой добычи. Совы ухали, переговариваясь друг с другом. Внизу под ногами тихо попискивали какие-то ночные мелкие животные. Хищники, затаившись в кустах, сверкали своими внимательными глазами, оценивая шансы подкрепиться на успех. Но Аурелия откуда-то знала, что находится в полной безопасности, и даже вышедшая луна, создающая причудливые ночные тени, не принесла нового беспокойства. Ее свет завораживал, манил и заставлял забыть все, что было увидено ранее, все, что было ценного в жизни, все, о чем она могла еще мечтать. Не отрываясь, Аурелия смотрела на полную луну, и от пристального внимания ей вдруг показалось, что луна увеличивается в размере, затем уменьшается, как будто она дышит, из-за чего ее контуры меняют свою форму. Как будто она живая и смотрит прямо на девушку со своей недосягаемой высоты.
– Здравствуй, – зачем-то сказала Аурелия, и сама удивилась звучанию своего голоса, достаточно странно, наверное, она смотрелась со стороны, и зачем-то повторила еще раз, – здравствуй!
Луна промолчала в ответ, но Аурелии показалось, что она улыбается.
* * *
Аурелия опустилась на землю, внезапно она почувствовала, что очень устала и ей нужно срочно спрятаться. Перебирая свои белые перья, она прикрылась своим же крылом и прислушалась. Странное ощущение. Она – ангел? Она – ангел, маленький ангел, который очень сильно боится, что его найдут. Ему страшно. С трудом поднявшись и неспешно сделав несколько шагов, она облокотилась о ближайшее дерево, пытаясь спрятаться под его темной и густой листвой. Крылья безжизненно висели за спиной, большие и сильные, сейчас они были слишком для нее тяжелы. Аурелия почувствовала себя маленьким потерянным ребенком, которого некому защитить, которому некуда идти. Такого одиночества она не испытывала даже тогда, когда провела в молчании месяцы в мрачном замке, даже тогда, когда чувствовала страдающее от потери сердце Айи, даже тогда, когда поняла, что забывает лица родных и близких, оставленных в другом мире. Сейчас, чувствуя себя беззащитным ангелом с перебитым крылом, она поняла, насколько она одинока. Или, может быть, одиноко ему – маленькому ангелочку, который дрожал от холода и страха.
Отсоединив свое сознание от его, она попыталась вспомнить чувство любви… И почувствовала лишь жалость к себе. Лекарь не умеющий любить – это забавно, а Борг говорил, что без этого чувства она не сможет исцелять. А она исцеляла… его, Вереса, других людей… Но сейчас ей нужно было исцелить ребенка, а она продолжала чувствовать лишь страх в душе и боль в крыле. Девушка ощущала это все, как свои собственные чувства, и от этого ее силы таяли еще быстрее.
Сделав еще одно усилие, собрав последние силы, она встала и сделала шаг в сторону. Она почувствовала, как ее тело, как будто перекраивается, принимая привычную форму взрослой сильной молодой женщины. Перед ней сидел ребенок, подняв на нее заплаканные глазки, он молчал и держался ручками за белое, испачканное в грязи и крови крылышко.
Внезапно Аурелия услышала злобное рычание – это хищник выходил из своего укрытия, найдя, наконец, себе добычу по размеру. Аурелия не успела ничего понять, все, что она смогла сделать, это присесть, обнять ребенка и закрыть его собой, подставив зверю свою бескрылую спину.
* * *
– Аурелия! Аурелия! – сквозь пелену до нее доносились голоса, – Очнись!
– Аурелия!
Она почувствовала теплые сильные руки, которые пытались перевернуть ее лицом вверх. Яркий свет пробивался сквозь листву, все ее тело невыносимо ныло, ноги, спина, руки – все затекло от многочасового напряжения. Открыв глаза, она поняла, что лежит под деревом, свернувшись калачиком, а вокруг стоят обеспокоенные друзья.
– Что ты здесь делала? Ты провела тут всю ночь? Аурелия, ты нас напугала! Аурелия, с тобой все в порядке? – многочисленные вопросы сыпались один за другим, не давая возможности Аурелии разделить их на смысловые отрезки. Она растерянно огляделась по сторонам, события ночи всплыли в памяти и отразились разноцветными переливами во впалых уставших глазах на заплаканном лице.
И только Лист не сказал ничего, он молча подошел, поднял с земли белое большое крыло и отдал ей. Взяв его в руки, Аурелия провалилась в небытие, только на этот раз без сковывающего болью напряжения и страха.
– Ты могла бы стать хорошим проводником, – тихонько прошептал жнец, но девушка его уже не слышала…
Глава 7
Странное ощущение напряжения в теле, вздыбленной шерсти, впивающихся во влажную землю сырого леса когтей могло бы пробудить Аурелию, если бы не накопившаяся за день усталость. Она чувствовала себя волчицей, которая должна защищать свою территорию. Ото всех. От всего. Не смотря ни на что. Ценность собственной жизни не существенна. Впрочем, это было для Аурелии уже вполне привычным пониманием. Непривычными были инстинкты. Глухое рычание из собственной груди. Не злость. Не голод. Не агрессия. Внутри – лишь готовность броситься, разорвать и уничтожить. Если это будет необходимо. Если не будет другого выхода. Если на границы ее собственного поля посягнут. Как будто нет мыслей, есть животная необходимость отстоять свою территорию. Свою стаю. Свое потомство. И это – важнее всего. Сильнее ее. Это – единственная реальность окружающего мира.
Мокрые ветви деревьев низко склонялись к земле, признавая ее право убивать. Она чувствовала вкус чужой сладковатой крови на клыках, которая где-то у самых истоков ее существа пробуждала еще более мощные инстинкты, заложенные в нее при сотворении этого мира.
Маленький светлый ангел белым пятном нарушал ее мир. Слепил глаза посреди темной привычной ночи, не укладывался в сознание. Его существование было неправильным. А значит – угрожающим. И он должен был быть уничтожен.
* * *
Аурелия внезапно проснулась и, взяв тетрадь, еще раз перечитала повторяющийся уже несколько ночей подряд сон про волчицу. Все совпадало до мельчайших подробностей. Ей не давали покоя ощущения, которые до этого она не испытывала. Описывая их в тетради, она впервые долго подбирала слова. Что-то ее тревожило. Что-то проснувшееся внутри нее самой.
Внутри рычание изменяет голос.
Я ощущаю необходимость смерти…
Чужое нечто нарушает целостность
Моего леса…Необходимость восстановить границы.
Внутри меня – лишь мокрые страницы.
Я убиваю, защищая право
Свое на жизнь…
Аурелия понимала, что в этом, повторяющемся уже в который раз, сне было что-то чрезвычайно важное для нее. Необходимое. Обязательное. Но она никак не могла понять, на что обратить внимание, учитывая совершенно новый открывающийся мир ощущений. Сейчас она не могла подобрать слов, не могла осознать то, что прочувствовала. Не могла принять необходимость чужой смерти. Решив подумать об этом позже, девушка вернулась в кровать, чтобы еще немного поспать. До рассвета оставалось не так много времени.
* * *
Крики боли нарушали привычный мир, не укладывались в сознание. Происходящее было неправильным. Появление чужой жизни на этот свет было лишним, ненужным, неудобным. Стены, как будто сдвигались, оставляя для вдоха недостаточно воздуха, недостаточно света, недостаточно места. Женщина за занавеской на печи плакала не то от радости, не то от боли. Ему было неинтересно. Не важно. Он не понимал, как вообще она оказалась в его избе, занимая слишком много места и времени в его жизни. Все, что ему хотелось сделать – освободиться, убрать и ее и орущий комок со своей территории, на которую посягало уже два живых существа.
Маленькая девочка бегала по дому, радостно размахивая пойманной бабочкой, которая уже давно перестала сопротивляться и повесила беспомощно свои маленькие крылышки между цепких детских пальцев. Он постарался улыбнуться, скрывая растущее глухое раздражение, быстро накинул на плечи плащ и ушел на улицу. Был бы животным, наверное, смог бы отстоять свою территорию, а так… Бегство из собственного дома.
Она плачет. Она опять плачет. Девочке уже пятнадцать лет. Сколько времени потрачено, сколько сил. Наконец, теперь можно будет от нее освободиться. Замуж она не хочет! Обнаглела. Как будто ей решать. Раздражение возрастало, сквозь слова из его груди практически вырывалось глухое рычание отчаянного зверя. Она нарушала его мир, мешала ему, занимала его пространство.
Свадьба дочери. Странное какое-то слово. Как будто оно имеет какой-то смысл. Наконец-то.
Дома пусто. Женщина ушла к своей дочери, помогать. Как будто жизнь требует помощи. Она нуждается только в свободе, тишине, покое. Наконец в доме тихо. Пусто. Печь можно не топить, позволяя сырой ночной прохладе заполнить помещение. Глубоко вздохнув и набрав полную грудь воздуха, он вернулся в избу, которая показалась ему светлой и просторной, какой и была до появления человеческих правил. Он пожил по людским законам – женился, обзавелся потомством. Теперь – покой. Стук в дверь вызвал злобное раздраженное рычание внутри него. Опять кто-то посягает на его территорию… Жаль, что в человеческом обществе нельзя убивать… Сделав вид, что не услышал стук, он кинул на пол меховую подстилку и улегся спать…
* * *
Аурелия вскочила. Странный сон напугал ее несоответствием картинки и ощущений. Внутри – она чувствовала себя зверем, снаружи она была мужчиной. Мысли постепенно уложились в ее голове и просигналили о главном – о животном инстинкте защиты территории. О невозможности привязать хищное животное. Остальное ускользало, отпечатываясь разными незнакомыми до этого ощущениями. Девушку знобило. Она поняла всех. Ангела, который плакал от страха и боли в раненом крыле посреди ночного леса. Волчицу, которая собиралась его убить. Мужчину, который жил, как человек, являясь, по сути, зверем-одиночкой. Он разрушил жизнь жене и дочери, и, может быть, самому себе, потратив на человеческие законы много лет. Нужны ли человеку такие инстинкты, девушка не знала, но смогла понять их всех.
Сидя ночью перед догорающей свечой, она подумала о том, что внутри нее живет, наверное, тот же инстинкт. Не зная, как его описать, она чувствовала, что он был родным и естественным для той ее части, которая начала просыпаться. Что пробудило эту часть ее натуры? Жалость, когти ночного охотящегося зверя или глухое хищное рычание в тени густых ветвей? Как будто она заглянула за изнанку картинки, узнала, что можно не только жертвовать, но и брать, спасать жизнь и отнимать ее.
Почему-то Аурелия вспомнила о Борге, об удивившей ее когда-то холодной жестокости, об отсутствии сомнений, каком-то непонятном спокойствии и понимании чего-то ускользающего от нее самой. Каким бы он был зверем? А какой была черная птица, растерзавшая его однажды? А какой была она сама, осуществив ее казнь?
Впрочем, девушка решила не делиться со спутниками своими мыслями до того, как разберется с причиной их появления. Но она вдруг поняла, что мир стал больше, краски ярче, а мысли яснее. А сама она, как будто приняла весь этот мир на уровне инстинкта, на уровне базового понимания, дооформляясь в соответствии с его потребностями и становясь сильнее. И ей нравилось это ощущение соответствия. Она поняла, что можно жить без сомнений, подчиняясь заложенной внутри базовой потребности. В конце концов, в этом мире живут и подчиняются инстинктам не только обычные люди, творящие существа, но и звери. И не признавать их право на существование, на следование своим инстинктами было бы странно, и в данном случае уже невозможно.
Глава 8
…Все, что не посчитано – не существует! Это – главное правило счетоводов. Они считают все, что видят, и это позволяет выстраивать в их мозгу связи, цепи событий и явлений. Каким-то образом эти связи воплощаются в мир, удерживая его целостным. Каждый счетовод живет на вверенной ему территории, и, считая все по много раз, скрепляет окружающую действительность сильнее с каждым пересчетом, из-за чего она становится все более и более материальной и стабильной. Делать это они должны постоянно, иначе ткань вселенной может прохудиться и расползтись, как старая тряпка…
* * *
"Забавно, всю жизнь считать все, что видишь, – подумала Аурелия, откладывая книгу, – интересно, есть ли у них в голове еще какие-то мысли, кроме цифр?". Впрочем, подошло время ужина, и настойчивые напоминания об этом голодного организма, мешали ей сосредоточиться на чем либо еще.
Аурелия постучала в комнату Айи, и вскоре обе девушки спустились к ужину. Этот постоялый двор мало чем отличался от всех предыдущих. На этот раз они расположились за большим столом в нижнем зале, и девушки, придя раньше остальных, увлеченно продолжили начатый разговор. Аурелия была рада тому, что Айя, наконец, перестала их сторониться, и постепенно раскрывалась. Сейчас, рассказывая какую-то забавную историю, она и впрямь походила на маленького смешливого ребенка, озорные огоньки в глазах которого, казалось, плясали без устали.
Девушки громко смеялись и не замечали ничего вокруг. Верес, спустившийся вслед за ними, с удивлением отметил про себя, насколько же они похожи. По идее в этом не было ничего удивительного, учитывая родство, но ранее их лица были изменены разными тяготящими их чувствами и мыслями, а теперь, лишенные казалось этого бремени, они обрели гладкость и легкость, еще больше подчеркивающие сходство. Как будто с холста убрали все лишние краски и пятна, и он предстал перед взорами чистым и настоящим. Верес невольно залюбовался такими похожими девушками, молча сел и, улыбаясь, попытался вслушаться в разговор, однако разобрать что-то кроме обрывков фраз и веселого смеха он не мог, поэтому просто наблюдал за переливами цветов в их глазах, которые говорили ему куда больше, чем все слова вместе взятые.
Вскоре спустился Лист, на него девушки произвели похожее впечатление, поэтому еще некоторое время за столом слышался только женский смех. Еда в этот вечер казалась всей компании на удивление вкусной, пиво – пьянящим, а вечер – приятным.
* * *
Вернувшись в свою комнату, Аурелия все еще продолжала улыбаться. Впереди была долгая ночь, обещавшая подарить бодрость поутру. Девушка неспешно расстилала постель, поглядывая в темное окно, и напевала тихонько какой-то давно забытый мотив, когда услышала тихий стук в дверь. В полной уверенности, что это Айя, девушка открыла ее. На пороге стоял незнакомый мужчина в темном плаще, пыль в его голосе выдавала принадлежность к путникам, но ранее девушка с ним не встречалась.
– Твое время здесь заканчивается, меняй путь, – он сказал это быстро и четко, резко развернулся и стремительно зашагал прочь от двери. Не ожидавшая такого девушка растерялась и не успела ничего переспросить. Хмель быстро выветрился из головы, и ей стало страшно. До сих пор путники не ошибались.
Через несколько минут тщетных попыток успокоиться, Аурелия не придумала ничего другого, как постучать в дверь Вереса, но ей никто не ответил. Расстроенная и растерянная девушка подошла к другой двери, но подумав, что не стоит беспокоить остальных, вернулась в свою комнату. Нехорошие предчувствия давили, сдвигая стены и лишая возможности свободно дышать.