Открытие выставки проходило с помпой, с визитом губернатора и его свиты, с фуршетом, телевизионщиками, раздачей интервью и автографов. Если бы не данное Померанцу слово, Егор, наверное, плюнул бы на все и сбежал, а так приходилось терпеть: париться в костюме, раздраженно теребить слишком тугой узел галстука, позировать перед камерой, раздавать автографы и улыбаться. К счастью, официальная часть быстро подошла к концу. Губернатор выступил с прочувствованной речью, обозвал Егора сибирским самородком, в сопровождении свиты обошел выставочный зал, еще раз похвалил "самородка" за "тонко чувствующую душу и самобытность" и укатил восвояси "по неотложным государственным делам". Свита и представители прессы ретировались следом, оставив Егора наконец наедине с истинными ценителями фотоискусства. К слову, когда схлынула волна "официальных лиц", настоящих ценителей осталось не так уж и много. Ничего удивительного, это тебе не Нью-Йорк, где фотовыставки нынче в фаворе. Здесь, наверное, и "Джоконду" выстави, так фурора не произведешь. Не тот менталитет.
Он так и сказал Померанцу, на что тот лишь развел руками и философски заметил:
– Не парься, Ялаев. Главное, чтобы бабки платили.
Вот она – душа коммерсанта, все мысли только о финансах…
Померанцу позвонили ближе к закрытию выставки. Минут десять он с кем-то ругался по телефону, костерил невидимого собеседника на все лады, а потом сказал с виноватой улыбкой:
– Извини, Ялаев, мне нужно срочно ехать.
– Что-то случилось?
– Случилось! Представляешь, станок стал! Вот же непруха – всего полгода как из Неметчины выписали, а он взял и сдох.
– Так он у тебя, наверное, на гарантии? – предположил Егор.
– На гарантии, а что толку?! Пока еще его отремонтируют и наладят?! А у меня заказов вал. Сейчас все сроки полетят! – Друг в отчаянии махнул рукой.
– Ладно, ты поезжай. Может, там все не так страшно.
– Эх, твои б слова да Богу в уши. А ты не слишком обидишься? Мы ж с тобой собирались сегодня в клуб заскочить.
– Завтра заскочим. Честно говоря, мне общения уже хватило: пять интервью и фотосессия, точно я какая-нибудь супермодель.
– Ты не супермодель, ты заезжая знаменитость, так что терпи. Ну, я полетел! – Померанец пожал ему руку и под истеричные вопли обоих своих мобильников направился к выходу.
Егор украдкой посмотрел на наручные часы. Ну вот, еще полчаса, и считай – отмучился. Посетителей в зале почти не осталось, скоро можно будет завалиться в свою берлогу и расслабиться перед теликом с бутылочкой чего-нибудь не слишком крепкого…
Он стоял спиной к окну, когда по загривку пробежал холодок – так шестое чувство отреагировало на чужой пристальный взгляд. Надо сказать, активировалось оно крайне редко, но проявлялось именно так – холодком. Егор резко обернулся.
…Девушка стояла по ту сторону огромного, совсем неподходящего для сибирских морозов окна. Он бы ее не увидел, если бы не подъехавшая к галерее машина, высветившая фарами тонкий девичий силуэт.
Она изменилась: вместо длинных волос короткая стрижка, волосы не огненно-рыжие, а цвета воронова крыла. Вместо мешковатых джинсов стильный костюмчик, лаковая сумочка через плечо. Прежним остался только взгляд, настороженно-внимательный, пронзительный.
Лисичка!..
* * *
…Ему шел строгий костюм, и усталая улыбка, и небрежные жесты. Он был хорош в этой ипостаси заезжей знаменитости. Егор Ялаев, фотохудожник, лауреат бесчисленных премий…
Когда Настя в первый раз увидела тот плакат, то чуть не расплакалась от страха и еще от обиды. Она думала, что хорошо спряталась, что в большом городе ее ни за что не найдут. И вот пожалуйста – ее портрет. И пусть лица не видно, зато видно многое другое, то, что порядочным девушкам демонстрировать не пристало.
А он ведь обещал! Заверял, что очистил карту памяти. Обманул. Как подло. Как бесчестно…
Это были первые Настины мысли: сумбурные и по-бабьи глупые, но очень скоро их сменили другие, куда более серьезные и здравые. Весь этот год Настя жила в страхе, что ее найдут и посадят. Слабым утешением служило лишь то, что у милиции нет ни ее паспортных данных, ни фотографии. А теперь вот выясняется, что обманщик Егор не очистил карту памяти и впору снова пускаться в бега. А в бега не хочется…
Тогда, год назад, Настя не стала мудрить, решила вернуться в город, в котором провела лучшие годы своей жизни. Если бы были живы родители, она поехала бы к ним, но мама умерла от инсульта почти сразу после того, как Настю посадили, а отцу хватило двух лет, чтобы спиться и последовать за мамой. У Насти остались только два человека, у которых она могла попросить помощи. И не попросить даже, а потребовать…
…Они дружили с детства: Настя, Юлька и Сашка. Сначала детский сад, потом школа. Они и поступать решили в одном городе, только в разные институты. Юлька – в педагогический, а Настя с Сашей – в университет на истфак.
Наверное, то, что они с Сашкой оказались в одном вузе, и дало толчок к развитию их отношений. На первом курсе они вдруг выяснили, что просто дружбы им уже мало, на втором начали встречаться, а в конце пятого поженились. Юлька была на их свадьбе свидетельницей, громче всех кричала "горько" и поймала букет невесты.
Они были наивны, молоды и непростительно счастливы. И перспективы у них были самые радужные: позади университет, впереди громадье планов. Сашка решил, что история не для него, и подался в бизнес. Настя и Юлька устроились работать в школу. Наверное, если бы не Сашкин отец, директор единственного в их городке неубыточного завода, у них бы ничего не получилось с собственным бизнесом. Но отец сыну помогал всем, чем мог, а на день рождения даже подарил машину. Лучше бы не дарил. Настя до сих пор считала, что не появись у них эта проклятая "Хонда", все в их жизни было бы по-другому. Это сейчас, а тогда они с Сашкой радовались подарку, как малые дети, синхронно выучились на курсах вождения, получили права.
В тот день у Юльки были именины, ей исполнилось двадцать два года. Дата не круглая, но красивая, грех не отметить. И они отметили. Выпили немного, бутылку шампанского на двоих. Настя не пила, за неделю до Юлькиного дня рождения она узнала, что беременна. Так что получалось, что отмечали они сразу два знаменательных события.
От Юльки уезжали поздно: Сашка специально подождал, пока легкий хмель от шампанского выветрится, чтобы можно было сесть за руль с чистой совестью и ясной головой.
…Тот парнишка появился точно из ниоткуда: только что дорога была совершенно чистой и вот – удар и неподвижное тело в свете фар…
Мальчишка был жив и даже в сознании. Настя так этому обрадовалась, что совершенно упустила из виду тот факт, что Сашка сел за руль нетрезвым. Она вспомнила об этом, только когда приехала патрульная машина и их обоих заставили "дохнуть в трубочку". Авария, совершенная нетрезвым водителем, – это само по себе очень серьезно, а тут еще и человек пострадал. В общем, когда гаишник, составлявший протокол, спросил, кто был за рулем, Настя сказала, что она.
На тот момент ей казалось, что все еще можно урегулировать, ведь парнишка переходил дорогу в неположенном месте и сам был не просто пьян, а в стельку пьян. Да, он пострадал – перелом ноги и легкое сотрясение, – но ведь жив. Они с Сашкой заплатят штраф, оплатят его лечение – можно же как-нибудь договориться.
Действительность оказалась намного мрачнее, чем они могли себе представить: отец потерпевшего был начальником областной ГИБДД, он не желал договариваться, он желал "засадить ту тварь, которая искалечила его ребенка". За Настю взялись всерьез. Вдруг стали всплывать удивительные факты. Выяснилось, что потерпевший переходил дорогу по пешеходному переходу, свидетелями чего были два сотрудника ГИБДД, и был трезв как стеклышко, а вот в крови у Насти оказалась запредельная доза алкоголя…
Суд состоялся быстро, всего через полтора месяца после случившегося. Настю приговорили к четырем годам колонии. Об условном сроке речь даже не шла, потому что судья, слушавший ее дело, был крестным отцом потерпевшего и судил ее по всей строгости закона, чтобы другим было неповадно…
Наверное, беременность могла бы служить смягчающим обстоятельством, если бы Настя не потеряла ребенка на следующий месяц после аварии, когда колесо правосудия завертелось и всем вдруг стало понятно, что штрафом дело не обойдется.
А Сашка спасовал. Нет, он, конечно, поддерживал Настю как мог и даже нанял ей адвоката, но вины своей не признал. Она его простила и даже попыталась оправдать его поступок. Получалось с трудом, но она очень старалась. У них же семья…
Первый год за колючей проволокой Настя не помнила: жила, точно в бреду, от одного Сашкиного посещения до другого. Сначала муж приезжал каждый месяц, потом раз в два месяца. Объяснял редкие визиты тотальной занятостью на работе.
В начале второго года Сашка приехал не один, а с Юлькой. Настя, дура, тогда очень обрадовалась. Оказалось, зря…
Пряча глаза, муж попросил развода, сказал, что Юлька – женщина его мечты, что она единственная, кто его поддержал, когда с ним случилось это горе. С ним! Она-то по наивности думала, что это у нее горе, а оказалось, что у Сашки.
Юлька была смелее и честнее, глаз не прятала, зато клялась, что они Настю не бросят, будут помогать, чем смогут: и сейчас, и потом, когда она освободится. До освобождения оставалось еще два года, десять месяцев и тринадцать дней. Настя была уверена, что не доживет до этого момента, что умрет, как только эти двое уйдут. Они ушли, а она не умерла: сходила с ума, выла по ночам в подушку, угодила в карцер за "невразумляемость", но продолжала жить.
Душевная боль прошла не сразу, тлела, как пожар на торфянике: снаружи тишь да гладь, а внутри – ад. Неизвестно, куда бы Настю все это завело, если бы не отец Василий. Его, единственного на всю округу священника, никто не заставлял каждую неделю проводить службы в колонии, он делал это по собственной инициативе, ради спасения заблудших душ. Настя и была такой заблудшей душой, заблудшей и потерянной. Сначала она не хотела не то что исповедоваться, но даже ходить на службы. И не пошла бы, если бы батюшка не окликнул ее однажды.
Они просидели на лавочке под ласковым майским солнцем больше часа. Отец Василий не вел душеспасительных бесед, но после разговора с ним Настю отпустило, внутренний, невидимый постороннему взгляду пожар стал медленно затухать. Отец Василий сделал для нее очень много, помог не стать такой, как остальные, не спаскудиться, не убить в себе человека, поверить, что там, на воле, найдется место и для нее.
Решение уйти от мирской суеты Настя приняла сама, когда до освобождения оставалась всего пара месяцев. Наверное, отец Василий понимал, что решение это обусловлено не истовым желанием служить Господу, а скорее неготовностью к новой жизни, но адрес Свято-Никольского монастыря и рекомендательное письмо к матушке-настоятельнице все-таки дал вместе с отеческими напутствиями и пожеланиями всех благ. А Настя возложенных на нее надежд не оправдала, попала в криминальную историю, подвела матушку-настоятельницу, запятнала свое доброе имя, превратилась в беглянку, подозреваемую в ужасном злодеянии.
Воспоминания годичной давности всплыли из самых потаенных закутков памяти…
* * *
…На улице шел дождь, такой нудный и холодный, что не хотелось выходить из автобуса. Настя бы и не выходила, если бы не требование водителя освободить салон. Дождь принес с собой осенний холод. Даже не верилось, что всего день назад бал правило лето. Настя укрылась в здании автовокзала, зябко поежилась. В джинсах, рубашке и резиновых шлепанцах было не просто холодно, на фоне одетых по погоде пассажиров она выглядела по меньшей мере странно, поэтому не стала дожидаться, когда дремлющий у ларька с газетами пожилой милиционер проявит к ней интерес, поспешно вышла на улицу, обратно под осенний дождь.
План дальнейших действий она разработала еще в дороге, но одно дело – разработать, и совсем другое – найти в себе силы для его осуществления…
До дома бывшего мужа Настя добралась к вечеру и еще долго стояла на площадке, не решаясь позвонить. Так бы и стояла, наверное, до ночи, если бы дверь не открылась сама, выпуская на лестницу Сашку с мусорным ведром в руке.
Он ее не узнал, окинул равнодушным взглядом, потрусил вниз по лестнице, а у нее не хватило духу его окликнуть. Когда через несколько минут внизу хлопнула подъездная дверь, Настя мобилизовала всю свою силу воли.
Сашка поднимался по лестнице медленно, со стариковским кряхтением, а всего-то пятый этаж.
– Выносить мусор на ночь – плохая примета, – она очень старалась, чтобы голос не дрожал.
– Простите? – Сашка остановился, поднял голову.
"Потолстел, и залысины появились", – подумала Настя отстраненно.
– Ты?! – он поставил на ступеньку пустое ведро, прислонился спиной к стене.
– Я.
– А зачем?
Замечательный вопрос, очень своевременный.
– Я за помощью, – она вымученно улыбнулась. – Ты же обещал…
– За помощью? – Сашка растерянно потер лоб.
Настя ждала.
– А! Так ты это… постой пока тут, я сейчас, – бочком, чтобы, не дай бог, не коснуться ее, он протиснулся в квартиру, бросил на Настю недоверчивый взгляд, точно пытаясь еще раз убедиться в том, что она не плод его воображения, и скрылся за дверью.
Настя снова осталась одна на лестничной площадке. Сырая одежда противно липла к телу, а на душе было так паршиво, что дальше некуда. Вот, оказывается, как: ее даже в дом не пригласили, оставили на лестнице, как побирушку какую-нибудь. Растерянность сменилась злостью. Нет, она не побирушка, и пришла сюда не за милостью, а за тем, чтобы взять свое. И она не позволит…
В этот момент дверь бесшумно открылась, и на площадку с удивительным проворством выскочил Сашка.
– Вот, – он сунул ей в руки конверт. – Здесь деньги. Ты же за этим пришла? Там почти пятьсот долларов, на первое время должно хватить. Ну, Настя, иди давай, а то у меня Юлька в положении, ей волноваться нельзя.
Вот так. Значит, Юльке волноваться нельзя, потому что она в положении, а ей, значит, в положении можно было и волноваться, и по судам мотаться! Обида придала Насте решимости.
– Дорогой, ты все неправильно понял, – сказала она с холодной улыбкой. – Я пришла не за деньгами, я пришла к себе домой.
И это было истинной правдой: двухкомнатную кооперативную квартиру они строили вместе, вложились в нее и Сашкины, и Настины родители. И прописка у нее, если уж на то пошло, не изменилась.
– К себе домой? – Сашка попятился, прижался спиной к двери, наверное, в твердом намерении не впускать ее внутрь.
– Милый, кто там? – послышался из-за двери Юлькин голос.
– Все нормально, зайка, это так просто, – Сашка промокнул выступивший на лбу пот, – адресом ошиблись.
– Да что ты говоришь?! – Настя иронично усмехнулась. – Это я адресом ошиблась?
– Тише! – зашипел он и сложил руки в умоляющем жесте. – Я же говорю, Юлька в положении, а тут ты…
Договорить бывший не успел, дверь распахнулась, тюкнув его по затылку.
– Саша, я не понимаю, что здесь…
Юлька тоже изменилась, но если причиной несимпатичных перемен, произошедших с Сашкой, было излишнее пристрастие к пиву и малоподвижный образ жизни, то с ней все обстояло иначе. Ее не портил ни уже заметный живот, ни свойственная многим беременным отечность. Беременность Юльке однозначно шла.
– Здравствуй, Настя, – в отличие от своего супруга она не стала делать вид, что ничего особенного не происходит, и улыбка ее получилась пусть виноватой, но достаточно дружелюбной и искренней.
– Привет. Хорошо выглядишь.
– Да? – Юлька погладила себя по животу. – А Сашка говорит, что я похожа на беременную корову.
А классные у них отношения – человечные! Беременная корова – это ж какой изящный комплимент любимой жене!
– Не верь ему, – Настя улыбнулась, – беременность тебе к лицу.
– Отекаю сильно, – пожаловалась Юлька и тут же спохватилась: – Саша, а что ж ты Настю на пороге держишь?! Приглашай в дом!
– Но зайчик…
– Саша, что ты мне обещал?!
Насте очень хотелось бы знать, что они там друг другу наобещали. Кажется, с первоначальными выводами она ошиблась, и заправляет в этой дружной семье Юлька, а "беременная корова" – это и в самом деле комплимент.
…Они сидели за накрытым к ужину столом. Юлька заявила, что серьезные разговоры вести на пустой желудок нельзя, и Настя, у которой с утра во рту не было маковой росинки, с ней согласилась. Вот удивительное дело: раньше она этих двоих ненавидела, а сейчас… Хватило одного взгляда на обрюзгшую Сашкину физиономию, чтобы понять – все ее терзания и ревность были напрасными. Бывший муж того не стоил. Может быть, ей вообще повезло, что он бывший? Даже к разлучнице Юльке она теперь не испытывала особой злости. Юлька хотя бы ведет себя по-человечески и не смотрит на нее с той брезгливостью, которая то и дело проскальзывает в Сашкином взгляде. Возможно, им удастся решить проблему миром. Во всяком случае, Настя на это очень надеялась.
– А мы ждали тебя в конце весны, – сказала Юлька, ставя перед ней тарелку супа.
– У меня были дела, – Настя благодарно кивнула, потянулась за ложкой.
– Ну конечно, – хмыкнул Сашка, но под предупреждающим взглядом супруги тут же уткнулся в свою тарелку.
Настя его понимала, наверное, бывший решил, что она их больше не потревожит, а тут такой неприятный сюрприз.
– Хорошо, что ты пришла. – Юлька уселась напротив, подперла кулаком подбородок.
– Надолго в наши края? – тут же подал голос Сашка.
Настя пожала плечами:
– Думаю, что надолго.
– Настя, а мы тут с Сашей переезжаем на днях, – сообщила Юлька. – Построили новый дом.
– Поздравляю.
– А эта квартира останется тебе.
– Юля! – Бывший покраснел так сильно, что Настя испугалась, что его хватит удар. Что ж он себя так не бережет? Всего каких-то двадцать семь лет, а уже такой непорядок со здоровьем.
– Саша, мы уже все обсудили, – сказала Юлька с нажимом. – Это Настина квартира.
– По какому праву?
– А ты забыл? – Юлька нахмурилась. – По всем правам: и по юридическим, и по моральным. – Она обернулась к Насте: – Мы в ближайшее же время съездим к нотариусу и все оформим. Хорошо?
– Спасибо, – сказала Настя растерянно. Вообще-то, она готовилась к долгой войне за собственную жилплощадь, возможно, даже к судебным разбирательствам, а тут такой неожиданный поворот.
– Нет, это тебе спасибо, – Юлька требовательно сжала руку мужа. – Я никогда не забуду, чем Саша тебе обязан.
Ничем особенным, всего лишь вычеркнутыми из жизни четырьмя годами. Наверное, мысли эти были написаны на ее лице, потому что Юлька смущенно опустила глаза.
– Не переживай, подруга, – Настя невесело улыбнулась. – Было и быльем поросло. А за помощь все равно спасибо.
– Как у тебя с работой? – просветлела лицом Юлька.
– Пока никак. Думаю, найдется немного желающих взять на работу бывшую зэчку.
– Саша! – Юлька требовательно дернула мужа за рукав.
– Что? – отозвался тот и бросил на Настю раздраженный взгляд.
– Возьми ее на мое место.
– Что?! Да ты с ума сошла! Ну, ладно квартира, но это… Нет, мы так не договаривались!