Тонкий шнурок Иван Владимирович нашел с помощью все той же Сашеньки, уселся на берегу ручья, Валюшку усадил к себе на колени. Видать, и в самом деле старым он становится, зрение уже не то, все никак не удавалось шнурок в медальонное "ушко" вдеть. Пока возился, в медальоне вдруг что-то щелкнуло, и та часть, что с лисичкой, откинулась, точно маленькая крышка. Вот такой непростой оказался медальончик, с секретом. А ведь сразу и не определишь, что он открывается, кажется, просто серебро дутое, оттого легкое и внутри полое, а оно вот как. Внутри медальона спиралью свернутый лежал срезанный локон. Цвет у волос был такой необычный, огненно-рыжий, что Иван Владимирович поневоле залюбовался.
– Па-а-а-па, ну скоро? – Валюшка нетерпеливо заерзала, заглянула внутрь раскрытого медальона.
– Скоро, солнышко. – Выбросить локон не поднялась рука – может, это память чья! – просто захлопнул крышечку, еще раз для верности поискал потайную пружинку, открыл – закрыл, нанизал медальон на шнурок, повесил дочке на шею. – Все, моя красавица, получай украшение.
– Лисичка! – Валюшка накрыла медальон ладошкой, радостно улыбнулась. – У меня теперь лисичка есть…
…Валюшка пропала на следующий день. Их маленький отряд как раз выступил в поход. Дочку Иван Владимирович решил с собой взять. Экспедицию они с Евгением запланировали недальнюю, всего двадцать километров от села. Да и большую часть из того пути решено было проехать на подводах, пешком по тайге до стоянки оставалось каких-то шесть километров. Для Валюшки это, конечно, расстояние немалое, но ведь ножками особо и идти не пришлось: то сам Иван Владимирович ее на плечах нес, то Евгений, но больше всего проводник Евсей. Евсей все шутил, что Валюшкин вес ну точно мышиный, что с такой пигалицей можно хоть весь день по тайге ходить – не устанешь. А Валюшка радовалась так, всю дорогу смеялась, сорванной веточкой от Евсея комаров отгоняла.
Лагерь разбили на полянке, недалеко от все того же Лисьего ручья. Здесь ручей уже и в самом деле был на ручей похож, мелкий и неширокий, воды по колено. Не то что у села, где, не знавши, можно было решить, что это не ручей вовсе, а самая настоящая река.
– Тут недалеко, меньше версты, Лисья топь начинается, – Евсей ловко рубил сухое дерево на дрова для костра. – Лисий ручей как раз из нее начало берет. Вот там места гиблые. По-настоящему Лисью топь только два человека в селе знают: я да батька мой.
– А почему она лисья? – Валюшка вертелась тут же, собирала мелкие веточки, складывала в кучку.
– А потому, что лис в этих местах много, – Евсей утер со лба пот. – А еще потому, что здесь, говорят, золотая лиса живет.
– Ой, как интересно! Расскажите, Евсей Петрович, про золотую лису поподробнее! – Сашенька улыбнулась Евсею так, что у Ивана Владимировича сердце зашлось от ревности. Евсей – молодой, здоровый. Красуется перед Сашенькой античным своим голым торсом. Куда уж ему, книжному червю, до такой первозданной красоты…
Проводник бросил на Сашеньку хитрый взгляд, принялся рассказывать. Сказка была занимательная, в другое б время Иван Владимирович ее с превеликим удовольствием послушал, да вот только времени у него мало, работать нужно. А Валюшка с Сашенькой слушали очень внимательно, ну да бог с ними…
…Валюшку под вечер хватились. Вот, кажется, только под ногами крутилась, своими бесчисленными "почему" их с Евгением от работы отвлекала, а как пришло время ужина, оказалось, что нигде нет Валюшки…
Дотемна они лес вокруг обшарили, голоса сорвали, кричавши. Все без толку. Иван Владимирович места себе не находил. Сашенька плакала, себя винила за недосмотр. Евгений старался их подбодрить, говорил, что, наверное, Валюшка просто устала, уснула где-нибудь, вот и не слышит их. А Евсей мрачнел с каждой минутой все сильнее да косился в сторону Лисьей топи. Про топь Иван Владимирович думать себе запретил, лучше верить Евгению, что Валюшка где-нибудь уснула, а как проснется, так непременно голос подаст, и они ее сразу отыщут.
Сон его сморил уже под самое утро. Вот, кажется, сидел, на костер догорающий смотрел, а тут глядь – нет костра, а есть бескрайнее болото, а посреди болота, прямо из воды каменный остров торчит, и на острове том его Валюшка с рыжей лисой играется. Видно, что не боится совсем, смеется так задорно, все норовит лису за пушистый хвост поймать.
Проснулся он от собственного крика, умылся в ручье, подсел к Евсею. Проводник, кажется, за ночь и вовсе глаз не сомкнул, осунулся, постарел словно. Иван Владимирович хотел сказать, что нужно в село за подмогой кого-нибудь отправить, а заговорил о другом, о Лисьей топи заговорил, да об каменном острове. Оказалось, что есть такой остров, только путь до него неблизкий и очень опасный.
– Но ты же дорогу знаешь, сам вчера говорил. – Иван Владимирович уже все для себя решил. – Или хвастался?
– Не хвастался, – Евсей решительно встал. – Лучше нам с вами, товарищ ученый, вдвоем на Лисий остров идти, потому как опасно. Даже со мной, – добавил весомо и посмотрел сверху вниз. Не забоитесь?
– Поздно уже бояться, – Иван Владимирович тоже встал. – Сейчас только распоряжения оставлю, и в путь.
Топь оказалась гораздо страшнее, чем он себе думал. С виду обычный подлесок, вместо травы мох, а ступишь не туда – и поминай, как звали. Но Евсей шел уверенно, ориентировался по каким-то одному ему известным признакам, все больше отмалчивался, о чем-то своем думал. А Иван Владимирович, наоборот, не думал. Потому что стоило только подумать, как смогла бы здесь пройти маленькая девочка, и надежда, которой он только и жил все это время, таяла…
Они шли уже четыре часа, когда впереди показался тот самый остров, что Иван Владимирович накануне видел во сне.
– Пришли почти, – Евсей обернулся, посмотрел через плечо внимательно и вопросительно. – Дальше что, товарищ ученый?
– Дальше к острову! – Сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.
Евсей ничего не ответил, лишь молча покачал головой: то ли соглашаясь, то ли осуждая затею.
…Детский смех они услышали одновременно. Валюшкин смех! Иван Владимирович бросился было вперед, но Евсей грубо схватил его за ворот куртки, потянул к себе.
– Куда, дурья твоя башка?! Потопнуть решил? Осторожненько давай, за мной, след в след…
Последние десять метров показались Ивану Владимировичу бесконечными. А Валюшка все продолжала смеяться. Пусть бы смеялась, только бы не замолкала.
– Валюшка! – он закричал во весь голос. – Валюша, доченька!
– Папа! – на каменистом берегу замаячила маленькая фигурка. – Папочка!
…Вопреки всем его самым страшным ожиданиям, дочка его была цела и невредима. Мало того, выглядела она какой-то радостно взбудораженной. Из отцовских объятий высвободилась решительно, все порывалась что-то рассказать Евсею. Отчего именно Евсею, а не ему, родному отцу?..
– Валюшка, солнышко мое, да как же ты здесь очутилась? – Иван Владимирович погладил дочку по растрепанной головке.
– А меня тетя сюда привела, – дочка улыбалась широко и безмятежно.
– Какая тетя? – он переглянулся с вмиг насторожившимся Евсеем.
– Красивая очень тетя, с волосами такими, как у меня в медальоне, – дочка вытащила из-за пазухи медальон. – Я сначала лисичку увидела, близко-близко, побежала за ней в лес. Папочка, я не хотела далеко от лагеря уходить, – она обняла его за шею, заговорила громким шепотом: – А потом из леса тетя вышла и меня с собой позвала. Она хорошая, честное слово! Она меня совсем не обижала, наоборот, секретик показала.
– Какой секретик, солнышко? – Поверх дочкиной головы Иван Владимирович посмотрел на Евсея. Лицо у проводника сделалось бледное, что мел, а во взгляде читался страх.
– А пойдем покажу! – Дочка потянула его за руку. – Здесь недалеко секретик. – Не дожидаясь разрешения, она подбежала к горе, уперлась ладошками в покрытый мхом камень, и неподъемный с виду валун с тихим скрежетом повернулся вокруг своей оси. Не успели они с Евсеем опомниться, как Валюшка юркнула в открывшийся лаз.
– Ох, лишенько! – Евсей торопливо перекрестился. – Это ж она – Хозяйка. Уходить отсюда надо, товарищ ученый.
– Какое – уходить?! Валюшка там! – Иван Владимирович нырнул в лаз, не раздумывая, зажмурился, привыкая к темноте, а когда открыл глаза, оказалось, что темнота вовсе не кромешная, что откуда-то сверху льется приглушенный солнечный свет и от света этого вода в идеально круглом подземном озере отливает черным.
– Вон там секретик! – Валюшка стояла у самой кромки воды, показывала пальчиком куда-то в центр озера.
Иван Владимирович вгляделся в толщу воды. На мгновение ему померещилось, что озерная чернота неоднородная, что там, куда показывает дочка, виднеется прямоугольная тень.
– Что там, солнышко?
– Сундук! – Валюшка в нетерпении притопнула ножкой. – Тетечка что-то непонятное сказала, вода ушла, а сундук остался.
– А в сундуке что было, ты видела?
– Ай, неинтересное! – дочка махнула рукой. – Сундук красивый, большой, а внутри какие-то камни желтые.
– То лисье золото, – послышался за их спинами усиленный эхом голос Евсея. – Клад, который Демьян Субботин перед своей смертью схоронил. Все знали, что было золотишко-то, а как Демьян руки на себя наложил, оказалось, что нет ничего.
– Посмотреть бы. – В Иване Владимировиче проснулся вдруг естествоиспытатель. – Как думаешь, здесь глубоко?
– Эй, ты, малахольный! – Евсей вдруг схватил его за грудки. – Ты что это удумал?! Нельзя это золото трогать! Нельзя Хозяйку злить!
– А если тронем, то что? – Он уже и сам начал заводиться, ощутил вдруг в себе непонятную, доселе невиданную злость.
– А вот что! – Евсей кивнул куда-то в сторону, и сердце у Ивана Владимировича испуганно екнуло. Из темноты на них скалился человеческий череп…
– Это кто? – Иван Владимирович попятился.
– Не знаю. Может, старший брат Митяя Леонова, того, что у Демьяна проводником был, – Евсей говорил, а сам тащил их с Валюшкой прочь от воды. – Когда Митяя с перерезанным горлом в Лисьем ручье нашли, брат его в тот же день в тайгу ушел да так и не вернулся, видать, догадался про пещеру.
– А тут с ним что случилось? – Отвести взгляд от человеческих останков не было никаких сил.
– А поди да у него самого спроси! – Евсей с силой дернул его за рукав, так, что затрещала ткань, вытащил вместе с Валюшкой из пещеры, спиной навалился на валун, закрывая вход и, не переведя дыхания, скомандовал: – Все, товарищ ученый, дочку свою ты нашел, больше нам тут делать нечего. Уходим!
Обратно шли быстро, Иван Владимирович едва поспевал за Евсеем, который хоть и нес на плечах Валюшку, а темп не сбавлял. А еще ведь нужно было замеры делать да кое-какие заметки на планшете рисовать. Хоть память у него в некотором смысле и феноменальная, но с компасом оно как-то надежнее.
Заговорили, только оказавшись на твердой земле.
– Ты бумажки-то свои сожги от греха подальше. – Евсей сердито посмотрел на его походный планшет. – И про пещеру забудь.
– А если там и в самом деле золото? – Иван Владимирович перешел на шепот. – Неужто тебе не хочется…
– Хочется, – Евсей не дал ему договорить. – Да вот только жить мне еще более хочется. Ты, товарищ ученый, не ведаешь, с кем столкнулся. Если она, – он сделала многозначительную паузу, – разгневается, я за наши с тобой шкуры и гроша ломаного не дам. О себе не думаешь, вон о ней, – Евсей кивнул в сторону Валюшки, – подумай. Хочешь дите сиротой оставить?
Иван Владимирович не хотел. От одной только мысли, что из-за него с дочкой может приключиться беда, ему делалось плохо, но уничтожить план рука не поднималась. Поэтому к совету Евсея он не прислушался, как вернулись в село, карту составил по всем правилам, а расторопная Сашенька, заприметив неучтенную карту на столе у руководителя, быстренько ее скопировала и занесла в реестр. Вот и получилось, что тайное и тщательно скрываемое едва не стало народным достоянием. Можно было попробовать выкрасть карты из обоих атласов, но рисковать Иван Владимирович не захотел, здраво рассудил, что так даже лучше. Лисья топь никакой геологической ценности не представляет, изучать ее с пристрастием никто не станет, а лучшего места хранения для тайной карты не сыскать. Один из атласов Иван Владимирович сдал заинтересованным органам сразу же по возвращении из тайги, а дубликат на правах руководителя экспедиции оставил у себя. И только после того, как суматоха, связанная с экспедицией, окончательно улеглась, выгравировал внутри Валюшиного медальона контур того камня, который закрывал вход в пещеру, и номер страницы, на которой была карта Лисьей топи. Может, и не сгодится никогда, но пусть будет…
* * *
На то, чтобы привыкнуть к новой жизни, у Насти ушло чуть больше месяца. Ровно столько времени ей понадобилось, чтобы разобраться в специфике своей новой работы, познакомиться с персоналом, изучить нравы и повадки постоянных клиентов.
Сашка оказался прав – ничего ужасного в ее работе не было. Администрирование, оно и есть администрирование: где-то присмотреть за порядком, кого-то отчитать, что-то разрулить, угодить клиентам – в общем, сделать так, чтобы и овцы были целы, и волки сыты. Оплачивался этот бесконечный бег по кругу весьма щедро, бывший не скупился. Но немаленькую зарплату Настя отрабатывала с лихвой, не халтурила и не спекулировала своими некогда почти родственными отношениями с владельцем клуба. Им обоим было невыгодно афишировать этот факт совместной биографии: Сашке не хотелось, чтобы подчиненные знали о том, что Настя его бывшая жена, а Насте не хотелось, чтобы всплыла история с ее судимостью. Никто из них это негласное соглашение не нарушал, хотя к концу первого месяца Настя стала замечать, что Сашка не прочь перешагнуть запретную черту и "вспомнить былое". Знала она и эти задумчивые взгляды, и загадочные полуулыбки – успела изучить за годы совместной жизни. Ситуация получалась курьезной и некрасивой. Получалось, что в качестве законной супруги она Сашку не устаивала, а вот в качестве любовницы – пожалуйста. А как же быть с горячо любимой и глубоко беременной Юленькой?..
Первое время Настя старалась на провокации бывшего не реагировать, но однажды, когда его павианьи игры зашли слишком далеко и он попытался завалить ее прямо в своем рабочем кабинете, чаша терпения переполнилась. Во-первых, Настя больно врезала бывшему в пах, а во-вторых, пригрозила рассказать все Юльке. Конечно, определенный риск в этом был: Сашка мог запросто вышвырнуть ее на улицу, и тогда ей пришлось бы все начинать сначала, но он проявил удивительное благоразумие, то ли испугался угрозы, то ли не захотел терять в Настином лице ценную сотрудницу. Как бы то ни было, а посягательства на ее девичью честь прекратились.
С квартирой тоже все устроилось самым наилучшим образом. Юлька не подвела, заставила супруга переоформить документы на Настю. Правда, перебраться в свое новое жилище они смогли только спустя три месяца после урегулирования всех юридических формальностей, и дело тут было вовсе не в кознях бывшего. Просто новый дом, который Сашка построил для любимой супруги и будущего наследника, оказался не слишком приспособленным для жизни. Что-то в нем было не так с системой теплообеспечения, и на устранение неполадок понадобилось несколько месяцев. За это время Настя успела снять и обжить однокомнатную квартиру на окраине, а Юлька благополучно родить сына. К зиме дело разрешилось ко всеобщему удовольствию: Сашка с семьей перебрался в загородный коттедж, а Настя смогла наконец въехать в квартиру.
В тот день, когда Настя распаковала свои нехитрые пожитки и уселась по-турецки посреди освобожденной от мебели и от этого непривычно гулкой гостиной, она почувствовала себя почти счастливой. У нее было свое собственное жилье, хорошо оплачиваемая работа, уважение окружающих. Дело оставалось за малым – оставалось обрести потерянный в таежном лесу покой и свое доброе имя.
Решение разобраться с тем, что случилось прошлым летом, родилось не внезапно. Оно пустило корни в Настиной душе в тот день, когда, желая перевесить подаренный матушкой Василисой медальон со шнурка на цепочку, она внезапно обнаружила, что медальон открывается.
Внутри оказался локон волос, почти такого же огненно-рыжего цвета, как был у нее самой в детстве. А помимо локона… сначала Насте показалось, что больше ничего интересного в медальоне нет, но потом, приглядевшись, она выяснила, что на внутренней поверхности крышки выгравированы какие-то цифры. Чтобы разглядеть все в подробностях, пришлось сбегать в магазин канцтоваров за лупой, но оно того стоило.
Число шестьдесят семь, заключенное в фигуру, отдаленно похожую на лисью морду, ни о чем Насте не говорило, но заставляло задуматься: нет ли связи между сборником карт, который она передала старосте Морозову, и медальоном матушки Василисы. Интуиция и здравый смысл подсказывали, что во всех ее недавних несчастьях виноват сборник. Те, кто напал на скит, искали именно его, теперь у Насти не было в этом никакого сомнения. А матушка Василиса настолько им дорожила, что предпочла умереть в муках, чем отдать в руки преступников. С этим все более или менее понятно, осталось выяснить, что именно связывает карты и медальон. Для этого было бы неплохо поискать еще один сборник. На титульном листе того, что Настя передала бирюковскому старосте, было написано "копия". А если есть копия, значит, где-то должен быть и оригинал.
Запрос в Томский политехнический институт ничего не дал. Все довоенные архивы сгорели в пожаре в сорок втором году. У Насти сохранялась лишь призрачная надежда, что из людей, сопровождавших профессора Мыкалова в экспедиции, в живых остался еще хоть кто-нибудь.
Ей повезло, ассистентка профессора, Александра Степановна Пивоварова, член-корреспондент Российской академии наук, до сих пор проживала в Томске. Дело оставалось за малым, созвониться и напроситься в гости…
Сказать по правде, Настя опасалась, что визит этот ей ничего не даст. Возраст-то у Александры Степановны более чем преклонный, скоро, глядишь, за сотню лет перевалит. Однако ее опасения оказались напрасными. Александра Степановна хоть и выглядела дряхлой и немощной, но ясности ума, слава богу, не растеряла. Ходить вокруг да около Настя не стала, почувствовала в этой сидящей в инвалидном кресле старушке немалую силу духа и прозорливость и первое, что сделала, после того как закончилось чаепитие с купленным по случаю знакомства тортиком, выложила на стол перед женщиной медальон. Медальон Александра Степановна узнала сразу же, взяла в руки, с нежностью погладила лису на крышке.
– Откуда он у вас? – спросила она глухим голосом.
– Мне его подарили. Матушка Василиса. Вы знаете такую?
– Валечка? – Глаза Александры Степановны наполнились слезами. – Как она?
– Она погибла… ее убили.
– Давно? – Старушка отложила медальон, поморщилась, точно он причинил ей физическую боль.
– Несколько месяцев назад.