– Она?! – Макар удивленно крякнул, – Наталья, ты мне скажи, эти обалдуи шутить удумали?
Она виновато улыбнулась в ответ, пожала плечами.
– Да не шутим мы! – возмутился Померанец. – Когда ты палить начал, вот эта сволочь, – он зло пнул ногой мертвого медведя, – поперла прямо на Егора.
– Ну? – спросил Макар нетерпеливо.
– Ну и Наталья стрельнула!
– Значит, Наталья стрельнула? – Егерь поморщился от боли, побаюкал раненую руку. – А чегой-то тут у нас Наталья стреляет, а не ты? Кто у нас тут охотник, едрит твою за ногу?!
– Я в спальнике запутался, – Померанец пошел багровыми пятнами.
– Запутался он, – проворчал Макар и в упор уставился на девчонку. – Правда, ты стреляла, красавица?
– Я нечаянно.
– И карабин нечаянно за пару секунд зарядила? – он хитро сощурился.
Под его взглядом девчонка съежилась, втянула голову в плечи. Егору стало ее жаль.
– Слышь, Макар, – вмешался он в допрос, – Наталья меня, между прочим, от смерти спасла, а ты с ней разговариваешь так, точно она преступление какое совершила. И вообще, кажется, ты в медведя тоже палил. Или я ошибаюсь?
Удивительно, но его отповедь подействовала, Макар смутился.
– Оплошал, – сказал он сердито. – За тридцать лет первый раз попался как дите неразумное. Кто ж мог подумать, что медведь так близко к стоянке подойдет? Видать, совсем одурел от боли. Твоя правда, фотограф, виноват я. Когда зверь меня когтями полоснул, замешкался, упустил момент, – продолжая оправдываться, Макар подошел к туше, присел на корточки. Остальные сгрудились за его спиной.
– Глянь, какая дырища в боку, – с грустью сказал Померанец. – Трындец трофею, – он бросил раздраженный взгляд на девчонку, точно упрекая ее в том, что медвежья шкура безнадежно испорчена.
– Ну конечно, – хмыкнул Егор, – в моем боку эта дыра смотрелась бы намного предпочтительнее.
Девчонка благодарно улыбнулась. А что, сначала она его от медведя спасла, а теперь он ее от Померанца – нормальная взаимовыручка.
– А кто сказал, что это Наталья мишку так продырявила? – Макар обернулся, посмотрел на них снизу вверх. – Гляньте, рана старая. Вон края запеклись и загноились. Это ты, голубь сизокрылый, – он ткнул пальцем в Померанца, – шкурку-то попортил, еще пару дней назад, когда без портков из кустов драпал.
Померанец на такую разоблачительную речь ничего не ответил, лишь обиженно засопел.
– Чего-то я не понимаю, – Егор присел на корточки рядом с Макаром. – А отчего ж в таком случае медведь сдох?
– Рожу твою небритую вблизи увидел, вот и сдох от страха, – заржал егерь.
– Нет, ну я серьезно, – не сдавался Егор. – Вот же она, одна-единственная рана, а мишка ласты склеил.
– О-хо-хо, – Макар с кряхтением встал, как-то странно посмотрел на девчонку, обошел тушу с другой стороны, запустил пятерню в медвежий загривок, пошарил там и удовлетворенно крякнул: – Вот вторая рана! – он поднял вверх окровавленную ладонь, девчонка испуганно шарахнулась в сторону.
– Не бойся, красавица. Что уж теперь бояться-то? – Егерь вытер руку о медвежью шерсть. – Ловко ты его завалила, попала прямо в основание черепа, наверное, и хребет перебила. Стопроцентно убойный выстрел.
– А где рана-то? – Егор пока еще ровным счетом ничего не понимал.
– Да там, на загривке.
– Тогда почему ее не видно?
– Потому, дурья твоя башка, – Макар ткнул носком ботинка в развороченный медвежий бок, – что вот это – выходное отверстие. Оно всегда намного больше входного.
– А где выходное отверстие от Наташкиной пули? – подал голос оправившийся от позора Померанец.
– А нетути! – Макар пожал плечами и тут же ойкнул от боли в раненой руке.
– Как это – нетути?! – не сдавался Померанец. – От моей пули есть, а от ее – нетути?!
– Пуля в черепе застряла, – пояснил Макар. – Вот и нету выходного отверстия. Да ты радуйся, что нету! – Он похлопал Померанца по плечу. – Дырку в боку зашить можно, а вот если бы мишке морду разворотило, тогда уж точно трындец трофею.
Он отошел от туши, поманил к себе Настю.
– Эй, красавица, поможешь рану перевязать?
Девчонка побледнела так красноречиво, что даже без ответа стало ясно, что помощница из нее еще та. Хорошо, если в обморок не грохнется.
– Давай я помогу, – Егор пожалел несчастную. – Где аптечка?
– В моем рюкзаке, – егерь не сводил задумчивого взгляда с Насти, и Егору почему-то взгляд этот очень не понравился. Девчонке, кажется, тоже. Она втянула голову в плечи, отошла на самый дальний край полянки.
Аптечка была укомплектована по полной программе. Были в ней и бинты, и йод, и обезболивающие, и даже антибиотики. По всему видать – Макар стреляный воробей. Егор обработал рану – три глубоких, едва ли не до кости, царапины. Макар даже не пикнул, лишь зубами скрежетал, когда он лил на царапины йод. Кремень мужик. Сам бы Егор так не смог. После того как первый шок прошел, вернулась боль в спине, напоминание о столкновении с несчастной березкой. И на таблетки анальгина он теперь посматривал с вожделением наркомана в ломке.
– Я возьму одну? – спросил, накладывая Макару повязку.
– А тебе зачем? – поинтересовался тот.
– Спина болит. – Вообще-то, болела не только спина, но и ребра, принявшие на себя всю тяжесть медвежьей туши. Да и руки побаливали и отчего-то дрожали.
Макар понимающе кивнул, сказал:
– Есть у меня лекарство получше. – Из рюкзака вслед за аптечкой на свет божий появилась пол-литровая фляжка. Во фляжке что-то многообещающе булькало. – На крайний случай берег, – пояснил егерь, свинчивая крышку. – Вот он и наступил, крайний случай. Эй, Наталья, Антон! Идите-ка сюда!
Померанец и девчонка подошли не сразу и оба с явной неохотой. Померанец все еще злился на то, что Макар упомянул при даме про спущенные портки, а девчонка просто боялась. Странная она какая-то, дикая. Лисичка-сестричка.
– На вот, хлебни! – Макар протянул ей фляжку.
– Что там? – спросила она недоверчиво.
– Лекарство от стресса. Пей, не бойся, сразу полегчает.
– Пей, не томи! – в отличие от девчонки, Померанец сразу просек, что к чему, и теперь пританцовывал от нетерпения.
Настя вопросительно посмотрела на Егора, тот ободряюще кивнул. Она сделала большой глоток, закашлялась, едва не выронила заветную фляжку, хорошо, что Померанец успел ее подхватить.
– Что там – водка? – спросил Егор у Макара.
– Обижаешь, – здоровой рукой егерь огладил бороду, – чистейший первач.
– Первач! – Померанец от души приложился к фляжке.
– Эй, парень, не свирепствуй! – предупредил Макар. – Нам с фотографом оставь. Мы с ним как-никак самые пострадавшие.
Антон с явной неохотой оторвался от фляжки, сказал со смесью удивления и уважения:
– Убийственная штука!
– А то! – Макар сделал пару глотков, удовлетворенно крякнул, протянул фляжку Егору: – На, фотограф, полечись.
Да, ничего не скажешь, лекарство у егеря было просто замечательное, было оно всем лекарствам лекарство. Всего нескольких глотков хватило, чтобы и боль, и напряжение отпустили. Несколько глотков – и мир утратил свою давешнюю враждебность, а охота, которая лишь по чистой случайности не закончилась трагедией, показалась милой и безобидной забавой.
– Странная у тебя самогонка, Макар, – Егор с наслаждением растянулся на траве, уставился на облака-барашки, – вроде и выпил совсем ничего, а эффект, как от бутылки водки.
– Я ж говорю – первач! – сказал Макар таким тоном, словно это все объясняло. – А ты, фотограф, не разлеживайся тут, нам еще медведя свежевать.
Егор закрыл глаза, промычал что-то нечленораздельное. Не хочет он свежевать медведя! Тем более после того, как эта тварь чуть его самого не освежевала. И вообще, это не его трофей, а Померанца. Вот пусть Антоха со своим медведем и разбирается. А у него есть свой собственный маленький трофей – снимок нападающего медведя. Может, что-нибудь и получилось, надо бы посмотреть, да сил нет…
* * *
Самогон у егеря и в самом деле был чудесный. Это только сначала Насте показалось, что он выжег ей дыру в желудке, а потом стало хорошо, настолько хорошо, что даже недавние ужасы почти забылись.
…Медведь выскочил из кустов, как чертик из табакерки. Настя видела медведей в зоопарке и еще пару раз в цирке, но этот не шел ни в какое сравнение со своими цивилизованными собратьями. Огромный, страшный до дрожи в коленях и смертельно опасный. То, что зверь смертельно опасный, она поняла сразу, хватило одного-единственного взгляда на оскаленную пасть с хлопьями кровавой пены.
И на пути этой разъяренной махины стоял Егор. Стоял и прижимал к пузу свой драгоценный фотоаппарат за тысячу баксов. Этого ненормального спасло чудо: он зацепился ногой за торчащую из земли корягу, упал, и медвежья лапа просвистела всего в нескольких сантиметрах от его бестолковой головы.
Все, что происходило дальше, Настя помнила смутно. Помнила, как Егор впечатался в березу, ей тогда еще показалось, что он сломал себе позвоночник. Помнила, как вниз по склону оврага огромным ревущим клубком скатился медведь. Помнила, как Антон путался в спальнике и бестолково хватался то за свой телефон, то за палку, которой до этого шевелил в костре угли, в то время, когда всего в нескольких шагах от него на земле лежал карабин. А потом на Настю нашло какое-то затмение, и следующее, что она запомнила, это приятную тяжесть карабина и гладкий, до блеска отполированный приклад. Ей не пришлось прилагать никаких усилий, чтобы вспомнить, руки помнили все сами. Механическая память – вот как это называется.
Механическая память не подвела, приклад привычно уперся в плечо, указательный палец лег на курок. Ей осталась самая малость – найти цель. Она нашла. Огромная туша нависла над распластанным на земле Егором. Счет уже шел на доли секунды, думать было некогда, но Настя заставила себя думать. Бить надо наверняка, в основание черепа. Но до чего же сложный это выстрел, практически ювелирный! Все, время на раздумья истекло. Господи, помоги…
Палец плавно нажал на курок…
Мгновение ничего не происходило, и Настя решила, что механическая память подвела. А потом плечо взорвалось болью – она совсем забыла про отдачу – и черная глыба стала медленно заваливаться на бок. Еще мгновение – и она погребла под собой Егора. Это было последним, что Настя помнила более или менее ясно. Потом, уже после выстрела, поляну точно заволокло бурым туманом. Сквозь этот туман даже звуки не прорывались, только мерное уханье – биение ее собственного сердца.
В себя Настя пришла в чьих-то объятиях. Кто-то обнимал ее так крепко, что было трудно дышать, а ушибленное плечо на каждое движение отзывалось вспышкой боли. Бурый туман рассеялся, точно его и не было, и Настя увидела Егора, живого и, судя по всему, невредимого. Серые глаза лучились шальной полусумасшедшей радостью, а на белесых ресницах, кажется, подрагивали слезинки. Егор что-то такое говорил и пытался ее поцеловать. Он бы и поцеловал – с него сталось бы, – но Настя вывернулась, и горячие, обветренные губы лишь обожгли ее щеку. Руки зачесались стереть этот нечаянный поцелуй, а еще перекреститься, прогоняя прочь соблазн и наваждение, но ей нельзя, она не паломница Анастасия, она коммунарка Наташка, девка лихая и бедовая. Вот пусть они так и думают, ни к чему им правда. Вон Егор и так смотрит подозрительно и удивленно, точно она и в самом деле чудище лесное, а не человек. Надо было срочно что-нибудь ему сказать, как-то объяснить свое поведение.
Настя не успела, на поляну вернулся Макар, слава богу, живой, только раненый. Ему бы раной своей озаботиться, промыть да перевязать, а он учинил им допрос, всем троим. И если бы за Настю неожиданно не заступился Егор, ей бы несдобровать. Кстати, Макара ее объяснения "само получилось" и "я нечаянно" не удовлетворили – по глазам было видно. Настя и сама бы не поверила, если бы дилетант, в глаза не видевший огнестрельного оружия, вот так, с бухты-барахты, завалил одним выстрелом медведя, да еще не из обычной охотничьей винтовки, а из карабина "Тигр" последней модификации.
Может, сказать правду? Нет, не стоит. Они ведь считают ее коммунаркой, женщиной с темным прошлым. А у женщины с темным прошлым вполне могут быть и весьма специфические навыки. Тем более, что так оно и есть: и про темное прошлое, и про специфические навыки. Даже врать не нужно…
Плечо, вопреки ожиданиям, болело все сильнее, и Настя поглядывала на аптечку с все возрастающим интересом, когда Макар вдруг предложил альтернативное лечение – первач, такой крепкий, что от него глаза вылезали на лоб, и такой же эффективный. Первач – это не грех, это лечение. Вон и плечу стало легче, только спать вдруг захотелось. Побочное действие, почти у каждого лекарства есть побочное действие…
– Эй, Наталья. – Кто-то осторожно погладил ее по голове.
– А? Что? – она потерла слипающиеся глаза.
– Спать хочешь? – спросил Макар.
Хочет, с этим трудно спорить. Что он там намешал в этот свой первач?..
– Ну, так что ты тут сидишь, носом клюешь? Иди к костру, поспи часок-другой.
А ведь и верно, она же теперь с людьми, в безопасности. И можно поспать по-человечески, а не в полглаза, как она спала все эти дни. Настя нашарила в траве свою торбу, побрела к костру.
– Бери мой спальник, – милостиво разрешил Антон.
Вообще-то, она могла и без спальника, тепло ведь, но, подумав про вездесущий гнус, согласилась.
Спальник пах мужиком: сигаретами, одеколоном и потом. При других обстоятельствах она ни за что бы в него не легла, но времена изменились, и вместе с ними изменилась и Настина жизнь. А горький личный опыт учил – лучше прогнуться, чем сломаться. Да и что тут такого ужасного? Подумаешь, запах пота! Еще неизвестно, как от нее самой пахло после нескольких дней блужданий по тайге.
Настя забралась в спальник, торбу с картами положила себе под голову. Получалось не очень удобно, но оставлять книгу без присмотра не хотелось.
Сон навалился сразу, стоило только закрыть глаза. Все-таки Макар чего-то намешал в свой первач…
* * *
Вот уж чего Егору хотелось меньше всего, так это присутствовать при разделке медвежьей туши. Да что там присутствовать – еще и участвовать! Макару действовать одной рукой было тяжело, а Померанец оказался еще тем помощником: бегал блевать в кусты каждые пятнадцать минут. Ему, видишь ли, запах не нравится! А кому он нравится?!
Егора, честно говоря, тоже мутило, но в отличие от неженки Померанца он держался молодцом. Вот кому сейчас хорошо, так это Наталье. Спит себе в обнимку со своей торбой. Нет, все-таки интересно, что там такого ценного, с чем она не может расстаться даже во сне?
Худо-бедно, но они справились. Кстати, практически без участия Померанца. Вот и спрашивается – кому была нужна эта охота? Медведя завалила Наташка, освежевали – они с Макаром, а трофей и слава достанутся Померанцу. Где справедливость?
– Ну, вот и все! – Макар посыпал медвежью шкуру крупной солью, наверное, для консервации, растянул сушиться на кольях на краю полянки.
– А с тушей что делать? – смотреть на кровавое месиво мышц и костей не хотелось, и Егор не стал смотреть.
– Придется бросить, – Макар поскреб бороду.
– Как бросить?! – подал голос Померанец. Все время, пока Макар и Егор возились со шкурой, он сидел в сторонке, курил сигарету за сигаретой. Может, чтобы нервишки успокоить, а может, чтобы перебить запах.
– А вот так и бросить! – прикрикнул егерь. – Но если тебе так уж хочется, можешь переть тушу в Бирюково. Мы с фотографом возражать не станем.
– Не станем, – Егор охотно кивнул.
– Жалко же, столько мяса, – по голосу Померанца чувствовалось, что он уже сдался.
– Так еще неизвестно, можно ли это мясо жрать, – проворчал Макар.
– А что так?
– Трихинеллез – вот что! Им почти все медведи заражены, а для человека болячка, я вам скажу, пренеприятная. Вот медвежий жир – это вещь нужная, – егерь задумчиво покачал головой.
– Не надо нам жира! – взмолился Егор. – Хватит и шкуры, – он посмотрел на свои липкие от медвежьей крови руки и поморщился. – Все, вы как хотите, а я пошел мыться.
Возня с медведем заняла немало времени, когда Егор спустился к реке, уже заметно похолодало. Над водой стелился сизый туман. Купаться как-то сразу расхотелось, он решил ограничиться только умыванием – долго и с остервенением тер руки, сначала мылом, потом речным песком, потом снова мылом. Тер бы и еще дольше, если бы не холод и комары. Все-таки мерзкая эта штука – охота, зря он напросился с Померанцем. Сам виноват, знал же, что в убийстве ни в чем не повинных зверей нет никакой романтики. Вот сейчас убедился на собственной шкуре.
Туман поднимался все выше, руки Егор худо-бедно вымыл, оставаться у реки дольше не было смысла. К моменту его возвращения на полянке уже весело потрескивал костер. У костра кашеварил Померанец. Девчонка все еще спала. Макара и медвежьей туши не было видно.
– А где наш следопыт? – спросил Егор в полголоса.
– За дровами пошел.
– А медведь где?
– Вон он, – Померанец махнул ложкой куда-то вверх.
Егор задрал голову и тихо присвистнул: куски медвежьей туши были привязаны к верхушке немаленького, в общем-то, дерева, росшего на самом краю поляны.
– Это еще что за хрень?
– Это способ хранения, – Померанец сердито сплюнул себе под ноги.
– А как оно туда попало?
– У Макара спроси, – буркнул друг.
Не отрывая взгляда от дерева, Егор присел рядом с костром.
– Нет, ну правда как? Интересно же! На хрена мясо к дереву привязывать?
– Чтобы звери не добрались, – объяснил Померанец.
– А как сам процесс выглядел?
– А ты не догадываешься?