- Дрю, дело не в уме. Вопрос в том, где для тебя безопаснее, особенно сейчас, когда Кристоф заподозрил, что в Братстве действует "крот". Ты единственная светоча, которую мы смогли спасти за последние тридцать лет - ты на вес золота! Другие гибли еще до того, как нам удавалось забрать их к себе. Мы хотим обеспечить твою безопасность. А для этого тебе нужно учиться и тренироваться с нуля. Хотя зачем тебя отправили сюда и дали такие противоречивые указания…
Он опять осекся. Бесит уже. С ним всегда так: остановится на середине фразы и больше ничего не говорит, только скорбно смотрит в пол. Даже как-то жалко его.
Я бросила пакет со льдом на колени. Джинсы сразу промокли, холодная струйка добралась до кожи.
- Почему же ни у кого нет времени со мной заниматься, если я такая, черт возьми, бесценная? Зачем ждать Кристофа, если у этого вашего Совета столько к нему вопросов? И почему…
- У Совета нет к нему вопросов. Они есть у значительного меньшинства, что не одно и то же, и тебе не стоит забивать этим голову. У тебя и так много забот. - Он внимательно посмотрел на меня. - Чтобы не распухло больше, тебе нужно выпить ибупрофен и принять ванну.
Иными словами, трам-тарарам, "вы свободны".
- Вы так и не ответили на мои вопросы. - Я поднялась со стула и вновь прижала кулек со льдом к лицу. - Благодарю!
- Пожалуйста. По крайней мере, за то, что я не применю к твоему другу взыскания за самовольное вмешательство и усугубление ситуации. - Видимо, он тут же пожалел о сказанном, потому что со стуком захлопнул рот. Но тут, наконец, очнулся Грейвс - сгреб меня за плечи и вытянул из кабинета мимо двух стоящих у двери рыцарей в ржавых поблескивающих доспехах, в затихший коридор.
- Забудь, Дрю, - выпалил он, когда мы оказались уже на другом конце коридора, где маячила закрученная улиточной спиралью лестница. - Пустые угрозы.
Дар речи вернулся?
- Огромное спасибо. Без тебя знаю.
- Пожалуйста. Ладно, пошли в ванную.
Он отпустил меня и, пошарив в карманах длинного черного плаща, вытащил помятую пачку "Уинстона".
Ему дозволялось выходить за пределы школьной территории хоть каждый день. Он мог тусоваться с другими оборотнями и не слышать за спиной противный шепоток. Он участвовал в спарринге наравне со всеми, посещал занятия, уже начал понимать местные шутки и даже завел новых друзей.
А я? Я единственная девочка в школе для мальчиков, и меня, словно какого-то хомячка, держат взаперти, а сами гуляют и развлекаются. Не сказать, что мне хотелось бы куда-то идти, особенно после того, как меня вытащили из снега и спасли от безумия. Кормили здесь неплохо, специально для меня заказывали одежду. Бумаги для рисования и всего остального тоже хватало. Достаточно было сказать Дилану или кому-то еще из "кураторов", и - рраз! - желаемое появлялось у моей двери на следующее утро. Или вечером. От этого было не по себе. А каждый раз, когда я вылезала прогуляться по мощеным дорожкам спящего замерзшего сада, из-за куста появлялся какой-нибудь "куратор". Чаще всего Дилан, который даже не пытался притворяться, что осматривает посадки или просто вышел пройтись. Нет, он разглядывал меня с беспокойством и озабоченностью. Это должно было наводить на размышления. Только я не знала, на какие именно.
- Сколько мы уже здесь? - Я взглянула на Грейвса из-за пакета со льдом. - Неделю, верно?
С чопорным выражением лица - как и всегда, когда он поправлял меня - Грейвс обронил:
- Девять дней. Не больше и не меньше.
И ссутулил узкие плечи. Из-за них и заостренного носа он всегда напоминал мне птицу. Но сегодня что-то новое появилось в его лице - он стал обеспокоенным и каким-то более взрослым.
- Тебе срочно надо в ванну. Вон как разнесло.
Пакет со льдом потек. Холодная вода пробиралась
по запястью в рукав моего жакета - вернее, папиной куртки - это была его запасная армейская. А его бумажник лежал у меня под кроватью. Не самое надежное место, но…
Эта мысль пронзила мне грудь. Где-то там, под ребрами, стал разрастаться комок ярости и чего-то еще. С трудом сдержавшись, я затолкала комок глубоко-глубоко внутрь. Резко выдохнула.
- Ладно. Пойду в ванную. Кстати, а зачем ты все-таки на него накинулся?
Как будто сама не знаю. Но может быть, на этот раз скажет.
Но он не сказал. Отведя взгляд в сторону, он ссутулился еще больше, теребя длинными пальцами пачку сигарет.
- У тебя кровь шла.
Я открыла было рот, чтобы сказать, что на тот момент еще нет. Но, снова шмыгнув носом, почувствовала медный запах засохшей крови и подумала: если уж оборотень смог учуять носовое кровотечение до его начала, то лупгару и подавно.
- Ээ… Спасибо.
Я старалась, чтобы прозвучало вежливо. Лед снопа хрустнул. В рукав вылилось еще немного холодной воды.
Замечательно.
- Да не за что, Дрю. Мы сегодня вечером за гамбургерами. Хочешь, принесу и тебе? - В его голосе звучала надежда.
Мне сдавило грудь.
- Нет. - Конечно, не хотелось омрачать ему день, но что поделаешь. - Пока донесешь, остынут. Я перехвачу что-нибудь в столовке.
Спускаясь по лестнице и слыша за собой его молчание, я корила себя за то, что не сказала "да".
* * *
Рядом с часовней, где проходили учебные бои, располагался огромный длинный зал - для мальчиков, - где в пол были вмурованы ванны с каменными Портами. Ванны здесь имелись и маленькие - индивидуальные, - и большие. И, насколько я поняла, они никогда не пустуют.
Для девочек предназначался зал не меньше: четыре вместительные ванны, в каждой из которых можно спокойно утопиться вдвоем-втроем, шесть душеных кабинок, гранитный пол - все сияло и блестело. Но в углах воняло плесенью - видимо, не помогала даже хлорка. Зато было тепло, в ваннах булькало и журчало, над ними поднимался пар. И я тут одна.
Я опустилась в самую дальнюю от двери ванну. Одежда комом лежала у бортика. Пакет со льдом я, не глядя, кинула в ослепительной чистоты мусорное ведро, и теперь он свешивался с края, капая водой на пол. Ну и пусть.
Мутная жидкость - не-совсем-вода - бурлила и пахла минералами, их привкус назойливо приставал к нёбу. Консистенцией жидкость сильно отличалась от воды - вязкая, как желе. Первые несколько секунд она обжигает, а потом обволакивает кожу, и пузырьки становятся совсем прозрачными. Такие ванны в разы увеличивают скорость заживления ран, что очень важно - бои здесь серьезные.
Для мальчиков.
Так странно расхаживать по раздевалке в полном одиночестве. Не менее странно было занимать двухкомнатные апартаменты, тогда как все мальчики спали в общих спальнях. Никто из них не мог похвастаться множеством книжных полок - правда, пустых, - CD-плеером и персональным "куратором", следящим за каждым их шагом. Или компьютером, предоставленным в полное личное распоряжение, с выходом в сеть и с закладками на сайтах интернет-магазинов. И лежащей в аккуратном пакетике тут же на столе из розового дерева кредитной картой, зарегистрированной на ООО "Рассвет". И памяткой, как оформлять доставку товара - с адресом почтового отделения и номером ящика.
Бpp. Папа никогда не пользовался кредитками. По крайней мере, своими. Охотнику куда удобнее иметь наличные. Но здесь, чтобы содержать подразделение Братства, нужны большие деньги.
Изнутри Школа не казалась такой огромной, как описал ее Кристоф. Что тоже странно. Я специально не выходила ни на один сайт, который мог бы раскрыть мое местонахождение, например, с GPS-пеленгатором, чтобы узнать точные координаты Школы, или с базой данных собственников, чтобы выяснить, кто владелец земли. И конечно, даже не пыталась проверять, есть ли запросы по поводу исчезновения меня или Грейвса. Знать не помешало бы, но нельзя оставлять следы на общедоступном компьютере. Это перечеркивало весь шопинг, да и сам по себе компьютер. С таким же успехом он мог быть просто куском пластика.
Расписание занятий - мастерство перевоплощения, история, алгебра, граждановедение - я нашла у себя на двери через два дня после приезда. В первый же день выяснилось, что это какая-то коррективная фигня, и я, зашвырнув скомканный листок в дальний угол, стала доставать Дилана, чтобы мне дали серьезные предметы. Даже урок по мастерству перевоплощений ничего особенного собой не представлял: целый час пятеро парней-дампиров травили пошлые анекдоты и краем глаза наблюдали за мной. Историю вел препод-блондин. Этот в паузах между предложениями просто испепелял меня взглядом.
В общем, ни на одном уроке я подолгу не задержалась. Гораздо интереснее было вертеться поближе к арсеналу. Грейвс меня за это отчитывал, мол, пропускать нельзя, это так важно.
Ага. Нужно мне ваше граждановедение, как же. Разве всем не наплевать, чем я занимаюсь? Им важнее, чтобы я никуда не выходила! Разве мне самой не наплевать - теперь, когда мой мир перевернулся с ног на голову? Теперь, когда папы нет…
Не думай об этом!
Стенки и дно ванны были скользкими и шершавыми одновременно. Нащупав скамейку, я села и раскашлялась. Потом зачерпнула в ладони не-совсем-воды и ополоснула лицо. Успокаивающее тепло проникло в ноющие синяки под глазами, и у меня вырвался вздох, больше похожий на всхлип. Эхо запрыгало по гладким каменным стенам и запотевшим зеркалам.
Сегодня, как и до этого, я думала: интересно, а моя мама когда-нибудь сидела именно в этой ванне? И прислушивалась ли она к эху своего голоса, мечущемуся по стеклу и металлу… И было ли ей когда-нибудь одиноко…
Она была членом Братства. По крайней мере, так мне сказали Кристоф и Дилан. Но никто не хотел о ней разговаривать, словно ее стеснялись или стыдились. И я даже не знала, училась ли она здесь. Школа хоть и большая, но по сравнению с целым миром совсем маленькая.
Да и студентов немного - около четырехсот. Здесь нет вертолетов, которые в случае тревоги поднимутся в воздух. Хотя кто их знает, от Кристофа мало чего добьешься. Просто я пыталась как можно дольше не думать об этом. Не получалось.
Я распахнула глаза. He-вода с легким потрескиванием стекала и разлеталась на белые брызги. Мокрые курчавые пряди волос стремились подпрыгнуть вверх. Я дотронулась до гладкого кусочка металла на шее и вздрогнула, как будто ткнула в синяк. Медальон кисел чуть ниже ямки между ключицами - тяжелый, серебряный, размером с мой большой палец. На крышке гравировка - сердце и крест, на оборотной стороне, которая прижималась к коже, - непонятные символы. Я привыкла видеть медальон на папе. И теперь, когда я замечала серебристый блеск и зеркале или случайно касалась медальона рукой, по телу пробегала дрожь, как будто я попала пальцами и электрическую розетку. Я не должна его носить, это неправильно!
Тут меня накрыло еще одно видение, которое я не могла больше отбрасывать от себя.
Отец…
Охотник по-прежнему крадется по коридору. С каждым его шагом гул в голове усиливается, и в конце концов я не выдерживаю, чувствуя, как меня покидает сознание. Сон растекается цветными чернилами на мокром холсте, и пока он не рассеялся полностью, я в последний раз пытаюсь докричаться до Охотника и предупредить о нависшей опасности…
А он даже не оглядывается и продолжает бесшумно приближаться к двери. Сон медленно тает, словно сбивается резкость в объективе камеры, и по краям наползает темнота.
Я не оставляю попыток выдавить из горла предупреждающий крик, но вот отец медленно, словно лунатик, протягивает руку и поворачивает дверную ручку. Притаившаяся за дверью тьма с дьявольским, пробирающим до дрожи хохотом обрушивается на него…
Я снова закрыла глаза, расслабилась и опустилась под не-воду. Она обволакивала меня, как сон, как бальзам. Тепло просачивалось внутрь до самых костей. Но там, глубоко - очень глубоко - был лед. Не от холода.
Он мертв, Дрю. Ты знаешь, кто это сделал. И ты знаешь, почему.
А знаю ли? Я знала, что папа хотел вернуться. Он должен был вернуться. Он ни за что не оставил бы меня в доме одну насовсем. Он всегда возвращался, рано или поздно.
И он вернулся. Только не живой. Тогда в своей комнате я застрелила зомби, и это был мой отец.
Боже.
Я знаю, кто убил его и превратил в зомби. Тот же, кто, по словам Кристофа и Дилана, убил мою маму.
Сергей. Носферату, который выглядел не старше подростка, с его блестящими черными кудрями и всепоглощающим взглядом. Вампир, который хотел убить и меня. Вот почему я теперь навечно застряла в этой школе, не имея возможности выйти даже в опустевший зимний сад. Положим, выйти-то я выйду, но только под присмотром. Под стражей, то есть. Потому как Сергей или еще какой носферату могли заявиться в любой момент. Среди вампиров он был вроде короля, и он знал, что я жива.
Я содрогнулась. Легкие пылали. He-вода пенилась вокруг меня, тепло проникало в мышцы, исцеляя и успокаивая. На лице последним аккордом дернулась и умолкла боль. Меня колотило, и в какой-то миг я подумала: может, открыть рот, пусть эта смесь зальет мне горло и…
С громким всплеском я вынырнула наружу. Жидкость стекала по волосам, потрескивая на воздухе, обволакивая лицо и тело причудливой белой восковой пленкой. Потом придется долго вымывать ее из волос.
Я поморгала, смахивая капли с ресниц, и, открыв рот, глотнула влажного воздуха.
Свет ударил в глаза и рассеял туман в голове. Дыхание выровнялось, стало глубоким, но в конце каждого выдоха все еще слышался стон.
По белой парафиновой пленке вещества, наполнявшего ванну, катились слезы - горячие и маслянистые. Они залили мне щеки, но я была одна, никто их не видел. И не слышал.
Я снова устроилась на каменной скамейке, подтянув колени к груди, и зарыдала.
Потом вернулась к себе в комнату и плакала там, пока сквозь облака не начала пробиваться утренняя заря, и тогда я заснула неглубоким, тревожным сном.
Глава 3
Столовая представляла собой длинный узкий зал с мебелью и отделкой из темного дерева. Каменные стены были частично облицованы тяжелыми, отполированными временем дубовыми панелями, на полу лежал ярко-голубой линолеум - все потрепанное и истертое от долгого использования. Зал был заставлен столами и скрипучими пластиковыми стульями, какие можно встретить в любой школе Америки.
Я сидела одна у выхода в коридор, ведущий в западное крыло с учебными аудиториями. С другого конца столовой располагались больничный отсек и библиотека.
Старые помятые подносы - ярко-красного цвета, фаянсовые тарелки - белые, приборы - из нержавеющей стали.
Как я скучала по своей кухне! По тарелкам, пусть и разнокалиберным, по маминой банке для печенья, в форме коровы. Мне так не хватало моих матрасов, моей собственной одежды, дисков с музыкой и папиного оружия. По утрам - да и вечерами тоже, улучив свободную минутку, я то и дело бегала к стойке с оружием, чтобы вдохнуть запах металла и смазочного масла. Я скучала по своим ящикам, по грузовику, по всем своим вещам…
Мне даже вдруг захотелось что-то приготовить - никогда не думала, черт возьми, что такое может со мной случиться! Еда здесь неплохая, но какая-то безвкусная. К тому же я ни разу не видела, кто ее готовит. Кухню отделяла стена густого тумана - как в ночном лесу. Сколько же всего произошло в моей жизни за последнее время, что ширма из тумана уже не кажется мне странной! Еду выставляли на мармиты прямо перед белой колышущейся стеной. Пасту, салаты, десерты, гамбургеры, пиццу и картофель фри - для младших и тех, кто питался человеческой едой. Сырое мясо, печень и другие субпродукты, которые я старалась не разглядывать, - для вервольфов. Еще были ящики и маленькие бутылки с вином, но я держалась от них подальше.
Сегодня я взяла пасту под сливочным соусом с копченой ветчиной и горошком, салат из свежих помидоров с заправкой по выбору, чесночный хлеб - вроде ничего, но он одиноко лежал на тарелке и уже начинал черстветь, - плитку молочного шоколада и энергетический напиток в голубой банке. Голубая банка на фоне красного подноса, зеленый горошек на белой тарелке - будь у меня цветные карандаши, я бы все по нарисовала и назвала "Натюрморт с глутаматом натрия".
Как же у меня чесались руки, чтобы порисовать. Но только я усаживалась с листом бумаги, и желание пропадало. Первый раз в жизни я ничего не рисовала и не зарисовывала, как сумасшедшая. Мне снились яркие, сочные сны, но ни разу не хотелось их запечатлеть. Просто что-то не давало покоя, будто я чего-то ждала.
В зале было шумно. От стен отражались сотни голосов и взрывы смеха. Толпа подростков в столовой - это небезопасно. Вервольфы сидели за одними столами, дампиры - за другими, обычно на лучших местах, например, в конце ряда или ближе к проходу в больничный отсек. Даже здесь группировки.
За мой столик не садился никто. Пару раз пытались, но я не поддерживала разговор, и от меня тихо сбегали. Каждый день я снова и снова ощущала себя новенькой. Ирвинг разок тоже со мной заговорил, но я еще ниже опустила голову и ушла. Мне до сих пор было стыдно, что при всех вывела его из равновесия. Какой позор… Да и что я могла ему ответить? Я не привыкла чувствовать себя абсолютным профаном во всем. Ну и конечно, я не собиралась обзаводиться друзьями. Зачем? Мало ли. Всегда что-то может случиться. Ни в одной школе я не задерживалась дольше трех месяцев. С тех пор, как умерла бабушка.
Дилан все повторял, насколько я для них важна. Но ни один из преподов так и не взялся учить меня хоть чему-то полезному, например, боевым искусствам. Последний раз, когда я тренировала свои ката в зале, все шушукались, и это было невыносимо. Я привыкла, что папа наблюдает молча до конца и только потом делает замечания. А теперь меня всюду сопровождал приглушенный шепот.
Пару раз я попробовала заниматься одна, в своей комнате. Обычно при многократных повторениях спокойствие и грация движений появлялись сами собой. Но теперь ничего не получалось. Как будто не срабатывали привычные рычаги.
Я сидела и чувствовала на себе взгляды. Ненавижу это ощущение.
Через два стола от моего сидел Ирвинг и без конца вскидывал на меня глаза. Потом положил ладони па стол, словно собираясь встать. Но вдруг передумал и снова уставился на свой поднос.
- Привет, малышка. - Это Грейвс отодвинул стул рядом со мной.
- Привет. - Выпустив из пальцев мамин медальон, словно обжегшись, я подняла голову и натянуто улыбнулась. Улыбка как-то странно ощущалась на лице, но почти сразу же мне стало радостно, и я улыбнулась шире и намного естественнее. Внутри меня словно разорвался снаряд, давая облегчение душе. - Как прошло утро? В смысле, вечер? Ну, ты понял.
Поставив поднос, он уселся на стул.
- Куча новостей. Ты знаешь, что кровососы с поврежденным мозгом не могут перейти ручей или пересечь автостраду? А наиболее распространенный вид полтергейста питается исключительно биотоками девочек-подростков.
Он грозно нахмурил на меня свою супербровь - еще никто не додумался взять и проредить мохнатую гусеницу, пересекавшую его лоб. Я в сотый раз хотела предложить провести эту косметическую процедуру и опять одернула себя. Его зеленые глаза светились. Теперь у него другое лицо, более заостренное и менее ребяческое. Он стал больше похож на вервольфа.