Моргая, он прочищает зрение, поднимается на колени прежде, чем золотокрылый Уриэль или чернокрылый Инг смогут опуститься и поднять его. Выпрямившись с максимальным достоинством, которое позволяют цепи и связанные крылья, Люсьен встает и разворачивается лицом к трону, с которого он когда-то правил. Запах дома - жасмин, дымчатая мирра и глубокая черная земля - заполняет ноздри, он делает глубокий вдох.
Но то, что он видит, сжимает сердце, словно холодный кулак, превращает его в лед. Сложив золотые крылья за спиной, Габриэль стоит перед древним черным троном, усыпанном звездами, и резные мраморные крылья окружают его, как лепестки цветка. На меньшей, не так богато украшенной, версии трона, вытянув ноги перед собой, развалился Утренняя Звезда, его белые коротко подстриженные волосы обрамляют привлекательное утомленное лицо.
А за ним, в платье сумеречно-синего цвета, стоит Лилит. Она встречает взгляд Люсьена, подняв подбородок, внезапно краска заливает ее щеки.
Его Лилит, как и всегда, - шахматный игрок. Удерживая ее взгляд, Люсьен кланяется, звеня цепями. Багрянец на ее щеках усиливается, а подбородок поднимается выше.
Габриэль машет рукой, и хор wybrcathl замолкает.
- Итак, долгожданный суд над убийцей Яхве, - говорит он, его мелодичный голос разносится по воздуху. Он спускается по ступеням с помоста с медленной осторожностью, лицо его задумчиво, карамельного цвета волосы вьются густыми волнами у бедер в фиолетовом килте. Свет ламп поблескивает на серебряных наручах на обоих запястьях. - Я часто думал, что если мы не найдем другого creawdwr, то только потому что этот aingeal - этот убийца Создателя - все еще продолжает дышать.
Габриэль останавливается перед Люсьеном. Презрение отражается в его золотых глазах, на губах появляется улыбка.
- Что ты скажешь, Самаэль? Какие будут оправдания? Пожалуйста, позабавь нас.
- Мне казалось, ты достаточно позабавился, - говорит Люсьен чистым и глубоким голосом, его слова отскакивают от полированных мраморных стен дворца. - Все еще пытаешься выкачивать силу и честь из других, потому что тебе своих не хватает?
Улыбка Габриэля становится напряженной. Крылья дрожат.
- Возможно, ты не понимаешь, Самаэль. Я правлю Геенной.
Люсьен задумчиво дотрагивается рукой до подбородка, звеня цепями.
- Правишь? В смысле, греешь трон, пока не придет кто-то более достойный? - Его взгляд скользит по лицам наблюдающих, отмечая те, что ему знакомы, и те, что нет; затем он кивает. - Разумные, мои братья и сестры. Вскоре Габриэль должен достаточно согреть его даже для самой холодной задницы.
Кто-то в полукруге толпы охает, но несколько других еле сдерживают смех. Позади Габриэля улыбка мелькает на губах Утренней Звезды.
Все веселье стирается с лица Габриэля, и он напрягается, мышцы на плечах бугрятся.
- Я думаю, время в Шеоле идет как должно, - говорит он напряженным голосом. - Минута молчания для раздумья.
- Минута молчания - вещь всегда хорошая, - бормочет Люсьен. - Но, возможно, ты мог бы постоять в углу? Нет надобности кидаться в Преисподнюю.
Открытый смех раздается в воздухе и тут же обрывается.
Гневно нахмурив брови, Габриэль поднимает руку, ладонью вверх, а затем сжимает пальцы, его кипящий взгляд удерживает взгляд Люсьена. Янтарные когти пронзают кожу, появляется кровь, темная и ароматная.
- Тебе потребуется нечто большее, чем кровь и заклинание, чтобы сковать меня, грелка, - говорит Люсьен.
- Да, - соглашается Габриэль. И погружает коготь в собственную кровь, дотрагивается им до лба Люсьена. - Мне нужно твое истинное имя, - темная улыбка искривляет его губы.
Золотой ужас вонзается в живот Люсьена. Он смотрит на Лилит. Та опускает взгляд на свои симпатичные ножки в сандалиях.
- Я привязываю тебя, Сар ха-Олам Элохима, - произносит Габриэль, - к тверди Геенны и сковываю силу внутри тебя, бесполезную и беззвучную до тех пор, пока я не освобожу тебя, - Габриэль рисует кровавый символ на лбу Люсьена, полупрозрачный свет исходит из его ладоней и закручивается вокруг Падшего, связывая его нематериальными веревками. - Пока Геенна угасает, ты будешь угасать вместе с ней. И сотворено это моим именем.
Люсьен удерживает взгляд Габриэля, пока ангельские чары вьются вокруг него, в нем, холодные и зудящие, заключая его энергию, его огонь в паутину льда и превращая его wybrcathl в ледяной поток, заглушая песнь.
- Однажды я освобожусь от чар, - шепчет Люсьен. - И в тот день рассвет для тебя исчезнет на веки вечные. Помни это, Габриэль Грелка. Я тоже знаю твое имя. Думай об этом. Долго думай.
Внезапно беспокойство появляется на лице Габриэля. Он отходит на несколько шагов из-за того, что видит в глазах Люсьена.
- Уведите его на дно! - кричит он.
Сколько времени прошло с того дня? Подвешенный на цепях и пойманный в никогда не кончающийся круг боли, изможденный и скрывающий свое знание о Данте от ищущих разумов, Люсьен потерял ход времени. Он знал, чем рисковал, раздражая Габриэля, но не был готов сопротивляться уязвленной ангельской гордости, полной изъянов.
Если его пленение и наказание, как убийцы Яхве и вскоре как убийцы самой Геенны, держало Габриэля вдали от песни Создателя, песни Данте, то каждая секунда боли имела смысл.
Я охраняю нашего сына, Женевьева, всем, чем могу.
Но как долго это продлится? Рано или поздно Данте снова использует свой дар. Как сможет он защитить сына, будучи подвешенным над тлеющими углями Преисподней?
Союз между Габриэлем и Утренней Звездой выглядел хрупким и скоро будет разбит. Была ли возможность способствовать этому и выбраться на свободу? Или он так и будет висеть здесь, как драгоценный кулон, когда произойдет раскол.
Люсьен тосковал по бледному небу.
Бледному, хотя когда-то небеса были кобальтово-синими, насыщенными и глубокими.
Когти оставляли борозды на его груди, рвали связанные крылья. Раскаленная боль вспыхнула за закрытыми глазами Люсьена, и он закричал, звук эхом отдался в пещере, необузданный и полный ярости.
Песнь зазвенела в воздухе, и чирикающие chalkydri замолкли, пронзительный шум их хлопающих крыльев слился с Wybrcathl. "Значит, спускается один из Падших", - подумал Люсьен. Горячий ветер прошелся в его волосах и по лицу, когда демоны улетели в вечную ночь Преисподней.
Ох, возможно, небольшая передышка. Возможность поспать.
Пальцы дотронулись до его лица, нежные пальцы; знакомое прикосновение.
- Я никогда не желала тебе этого, - прошептала Лилит. Ее теплый смоляной запах смыл сухую мускусную вонь chalkydri. - Ты мог бы закончить эту пытку, сказав Габриэлю о Создателе. Он все еще не знает, что тот ходит по миру смертных.
Люсьен открыл глаза. Лилит парила перед ним, взмахивая черными крыльями в разгоряченном воздухе. Красная юбка скрывала ноги, серебряный торквес украшал тонкую шею, а грудь была обнажена, соски покраснели. Позади нее сверху в Преисподнюю струился луч света, освещая пылинки и зажигая вспышки оранжевого пламени на тлеющей скале.
- Ты не сказала ему? - спросил он хрипло.
Лилит покачала головой. Длинные локоны блестящих черных волос колыхались у лица.
- Конечно нет. Если Габриэль узнает… - ее слова смолкли. Она посмотрела вниз в темноту под ногами, выражение лица было тревожным.
Люсьен подозревал, что знает, о чем она думала.
- Если Габриэль узнает, то посадит Создателя на цепь своей воли. Заставит его танцевать, как медведя в цирке.
Лилит подняла взгляд.
- Да, - сожаление мелькнуло на ее лице. - Габриэль тоскует по тем дням, когда он был голосом Яхве в мире смертных, и по тому, как человечество дрожало при его приближении. Тоскует по дням, когда смертные ему поклонялись.
- Он мечтает о власти, как всегда, - сказал Люсьен. - Ему не хватит того, что creawdwr излечит Геенну, и разлом между мирами закроется.
- Нет, - согласилась Лилит полным скорби голосом. - По крайней мере, пока Габриэль у власти.
- Почему ты мне это говоришь? Чего ты хочешь от меня?
- Создателя.
Люсьен рассмеялся. Смеялся до тех пор, пока слезы не навернулись на глаза. Негодование мелькнуло на хорошеньком личике Лилит.
- Ты так плохо обо мне думаешь? - спросил он, тьма и горькое изумление просочились из него. - Неделя пыток когтями chalkydri, и я прям так сразу отдам тебе Создателя?
- Может, ты так плохо думаешь обо мне? Я хочу оградить Создателя от
Габриэля.
- И припасти его для себя.
- Даже если так? Полагаю, ты думаешь, что защищаешь его, но что будет, если ты никогда не вернешься в мир смертных? - Глаза Лилит впились в него. - Он несвязанный. Необученный. Склонен к безумию, и он заберет с собой и мир смертных. И Геенну. В итоге Габриэль услышит его anhrefncathl и найдет. И что тогда, Самаэль… Люсьен? Что тогда?
Хороший вопрос. И его раздражало, что все, что сказала Лилит, было правдой. Он надеялся спрятать Данте, но ему не удалось. Не рассказав правду ребенку, он не только заработал гнев и презрение Данте, но и потерял доверие.
Несвязанный. Необученный. Склонный к безумию.
Может ли он доверять Лилит? Но еще более темная мысль бесконечно крутилась в его голове: У меня есть выбор? Если выбирать между Габриэлем и Лилит, он бы предпочел Лилит. Габриэль сделал все, что было в его силах, чтобы держать Яхве в заблуждении. Превращал слова Яхве людям во что-то ужасное.
Он не мог защитить Данте, будучи подвешенным на дне Шеола, его крылья связаны. И, как будто подчеркивая эту мысль, внезапно песнь зашептала в сердце Люсьена, дикая, чистая и парящая, которая заморозила его нутро. Песнь хаоса Данте. Песнь тут же исчезла, и боль коротко прошлась по щитам Люсьена.
Лилит наклонила голову с вопросительным выражением лица.
- Что-то не так?
Облегчение нахлынуло на Люсьена.
- Помимо того, что я вишу здесь связанный?
Она не услышала песнь. Возможно, только он услышал из-за связи с Данте.
Легкая улыбка коснулась губ Лилит.
- Да, помимо этого. - Она встретилась с ним взглядом. - Я поняла, почему ты так яростно боролся за Яхве. Ты был его calon-cyfaill. Но почему ты так яростно борешься за этого Создателя?
- Что тебе дало то, что ты открыла мое имя Габриэлю?
Крылья Лилит затрепыхались.
- Я предложила его, чтобы войти в доверие. Я хотела, чтобы он поверил, что единственной причиной, по которой я сражалась на твоей стороне, - было предать тебя. Как ты однажды предал меня.
- Да, я предал, - мягко согласился Люсьен.
Сморгнув, она отвела взгляд.
- Ты когда-нибудь сожалел об этом?
- Да, всегда.
Лилит посмотрела на него. Эмоции плясали на ее лице - возмущение, печаль, задетая гордость, - но ее искрящийся золотом фиалковый взгляд был тверд.
- И сейчас?
- Мы начинаем все заново.
- После тысяч лет?
- Безусловно. Что нам еще делать? Мы оба изменились.
Люсьен долгое время внимательно смотрел на Лилит, вспоминая то доверие, которое у них когда-то было, вспоминая их любовь и ее медовые поцелуи. Но еще он вспомнил ее амбиции. Возможно, амбиции можно использовать. Так же, как и воспоминания любви.
- Его зовут Данте, рожденный вампиром, - сказал Люсьен. - Ему двадцать три года. И он не понимает, кем является.
Глаза Лилит расширились.
- Он еще ребенок! Как ты мог оставить его одного? - она нахмурилась.
- Ты сказал рожденный вампиром? Fola Fior? Но как он может быть Создателем?
- Он мой сын, - сказал Люсьен тихо.
Глава 18
Замолчавшие навсегда
Сиэтл, Вашингтон
22–23 марта
Энни наконец-то заснула, свернувшись на левом боку. Она спала так всегда, с самого детства. Нагнувшись, Хэзер убрала голубой локон с лица сестры. Воспоминание о старом обещании - все такое же яркое, как в ночь, когда она его дала - проигрывалось в голове.
Крошка-Энни в своей пижаме с феей Динь-Динь, держа в руке плюшевого кролика, стоит на пороге комнаты Хэзер. Она трет глаза кулачком. Спутанные рыжевато-блондинистые кудряшки обрамляют пухлое детское личико. Мама и Папа опять орут друг на друга, их яростные оскорбления и крики словно сдирают кожу.
- Иди сюда, - шепчет Хэзер, поднимая одеяло.
Энни забирается в кровать и сворачивается рядом калачиком.
- Мне страшно, - говорит она.
Хэзер укрывает их обеих одеялом.
- Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось, - обещает она, несмотря на то что тоже боится. Но Крошка-Энни ее маленькая сестренка, как и Кевин - маленький братишка, и она будет всегда о них заботиться, что бы ни произошло.
Крошка-Энни прижимается сильнее, ее плюшевый кролик расплющивается между ними. Ее глаза закрываются.
- Спи крепко, - прошептала Хэзер. Вопреки своему обещанию, она не смогла предотвратить все беды, что случились с сестрой в течение последующих лет.
Казалось, что когда мама умерла, то укоренилась внутри Энни, оставила в ней часть себя, темную, горькую и разрушающую часть, которая противилась всем попыткам ее изгнать.
Возможно, если Энни продолжит принимать лекарства.
Хэзер вышла из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Прошла в кухню и поставила вариться кофе. Пока он капал в кофейник, она прислонилась к барной стойке и потерла лицо обеими руками. Накатило бессилие - посещения места убийства матери, встречи с Родригезом и Ратгерс, с отцом, а затем с Данте и Энни - а день еще не закончился.
Данте… что еще сделал с ним этот ублюдок Уэллс?
Назови мне имя еще раз. Я не могу его прочитать.
Уэллс все еще должен ответить за свои преступления в прошлом и настоящем. Жертвы, что умерли от рук убийц, которых он и Джоанна создали и настроили против общества, нуждаются в голосе, в ком-то, кто ответит за них.
Данте пытался отомстить за свою мать, Женевьеву Батист, тем единственным путем, который знал - жестокостью, но кто отомстит за него?
А жертвы Данте? Хлоя и Прейжоны?
Мысли Хэзер вернулись к смертям в таверне в Новом Орлеане. Двое мертвых детективов из полиции Нового Орлеана, три мертвых завсегдатая, тела и сгоревшее здание. Она боялась, что Данте, с разбитым сердцем и нервным возбуждением, потерявшийся во тьме после смерти Джея, отомстил за него кровью и поджогом. Так запустилась его программа.
Она убрала руки с лица. Холодные пальцы сжали ее сердце. Программа, которую можно запускать снова и снова. Но если она убьет Уэллса…
Хэзер глубоко вдохнула и увела мысли с этой темной дорожки.
Убийство есть убийство, не важно, сколько людей заслуживают смерти.
А убийства в таверне "Напрямик"?
Данте никогда не лжет и не прощает ложь. Когда наступит время, она просто его спросит. Потом этим и займется.
Одно дело за раз. Только одно дело.
Хэзер налила кофе в чашку с мордочкой котенка; освежающий аромат зерен французской обжарки как обычно дразнил. Но сейчас она не была уверена, что сможет выпить даже кофе - в желудке словно лежала груда холодных камней.
Еще немного поработать. Потом спать.
Сев за стол, она отодвинула чашку, даже не попробовав кофе. Затем подняла стопку бумаг и отчетов, которую собрал Данте. Одна фотография выскользнула и упала на стол. Отставив стопку в сторону, она подняла фото. Первая известная жертва Хиггинса, молодая женщина с грустной улыбкой, с репутацией пьяницы и проститутки. Хэзер осторожно вложила фото обратно в стопку.
Хиггинс навсегда заставил замолчать двадцать четыре женщины, включая мать Хэзер. Каждая из них была одинока, страдала, искала тепло в бутылке с выпивкой, в объятиях незнакомца или на барном стуле в окружении сигаретного дыма и пьяного смеха. Большинство из них убегали от неудачного замужества, от незаботливых родителей, от себя. Каждая женщина отчаянно желала принадлежать какому-то месту или кому-то.
Прямо как Энни.
Фото Энни никогда не будет крепиться к отчету о месте преступления, она не будет жертвой неизвестного убийцы. Хэзер этого не допустит. Она потерла шею и потянула плечи, чтобы часть напряжения покинула мышцы.
Хэзер принесла ноутбук из спальни и раскрыла его, положив на стол. Пока ноутбук запускался и загружался, она размышляла: с чего же начинать поиски.
Вариант А: Кем был РСА Алекс Лайонс, и почему его назначили, чтобы сопровождать ее в ее волшебной экскурсии по месту убийства?
Вариант В: Чем было вызвано преждевременное назначение РСА Альберто Родригеза? Почему его временно выбрали главой офиса Сиэтла? И почему он так упорно давил на медицинский отчет и Плохое Семя?
Вариант С: Где скрывается доктор Роберт Уэллс, ушедший на пенсию?
Хэзер напечатала: "ДОКТОР РОБЕРТ УЭЛЛС", и начала с варианта С.
Глава 19
Прямо под кожей
Сиэтл, Вашингтон
22–23 марта
Данте шел по тротуару, слушая мысли смертных, чувствуя сильный ритм. Неоновые вывески "СТРИПТИЗ", "ДЕВОЧКИ, ДЕВОЧКИ, ДЕВОЧКИ", "ПРИВАТНЫЕ ТАНЦЫ" со стрип-клубов на обеих сторонах улицы мерцали и гудели слишком ярко, поэтому он надел солнцезащитные очки. Мигающие цветные огоньки стали более приглушенными. Он сделал глубокий вдох и почувствовал запах выхлопов машин, жареной курицы и соленый запах из бухты.
Сильный и настойчивый голод пульсировал внутри, но Данте все еще мог его контролировать, благодаря Вону. Он облажался, потому что затянул с питанием, и знал это, но жажда увидеть Хэзер была сильнее.
Скрываясь под капюшоном и солнцезащитными очками, он проскользнул мимо небольших групп людей, собравшихся перед некоторыми из клубов. Они курили и смеялись, предлагали друг другу наркотики, секс или взлом. Большинство не обращало на него никакого внимания, их мысли витали где-то в другом месте.
Данте прислушался, но все, что услышал - это грубые мысли, резкие, одинокие и отчаянные. Некоторые были обеспокоенными: "Я говорю, что просто был с парнями, смотрел игру, выпил несколько бутылок пива". Другие - вызывающими: "Я взрослый, я, черт возьми, буду делать все, что хочу". Остальные мысли были о делах, плоскими и скучными: "Эй, детка. Хочешь встретиться? Хочешь минет?"
Часть клубов закрывалась, и машины неуклонно утекали с парковки. Данте перешагнул через один из желтых парковочных блоков и прошел к клубу "ГОРЯЧИЕ ХХХ БУЛОЧКИ". Несколько машин остались на стоянке рядом с выходом для персонала сбоку здания.
Данте последовал за двумя громко бьющимися сердцами, их ритмы совпадали и перетекали в один громкий звук. Перед выходом в темноте, любезно представленной перегоревшей лампочкой, парень в куртке боролся с женщиной, его рука сомкнулась на ее плече.
- Отвали! - закричала она, пытаясь освободиться. Ярость переполняла ее голос, но Данте расслышал нотки страха. Она взмахнула сумочкой.
- Черт возьми! - Парень уклонился, затем схватил ее сумочку и, вырвав из рук, бросил на парковку. Та упала на асфальт, и содержимое высыпалось. - Я потратил на тебя чертову кучу денег! Ты хотя бы могла быть милой.