Дом тоже выглядел по-прежнему. Я не могу оторвать взгляда от баскетбольного кольца, закреплённого над гаражом. Я почти слышу, как тренируется Джеффри, ритмичные удары мяча о цемент, слышу, как он бежит, резко вдыхает во время прыжка и кладёт мяч точно в корзину, звук удара о щит, свист сетки, слышу, как Джеффри шипяще выдыхает "мило" сквозь зубы. Сколько же раз я делала своё домашнее задание, сопровождаемая всеми этими звуками на заднем дворе?
- Чёрт, да повернись же, - произносит Кристиан.
Я поворачиваюсь к нему.
- Ему шестнадцать, Кристиан. У него должен быть дом. У него должен быть кто-то, заботящийся о нём.
- Джеффри сильный. Он сам со всем справится. Ты действительно хочешь, чтобы он вернулся домой, заперся там и так далее?
- Нет, - признаю я. - Я просто беспокоюсь.
- Ты хорошая сестра, - замечает он.
Я невесело усмехаюсь.
- От меня ему достаются одни неприятности.
- Ты любишь его. И помогла бы ему, если бы знала, через что ему предстояло бы пройти.
Я не встречаюсь с ним взглядом.
- Откуда тебе знать? Может, я рассорилась бы с ним и одержимо продолжала заниматься своими делами. У меня это хорошо получается.
Кристиан задерживает дыхание, затем твёрдо говорит.
- Ты не виновата, Клара.
Я так хочу ему верить.
Между нами снова молчание, на этот раз тяжёлое.
Я должна рассказать ему о видении. Я не должна больше тянуть. Я даже не понимаю, почему ему не рассказываю.
- Так расскажи, - говорит он, опираясь локтями на край окна.
Так что я отбарабаниваю ему все подробности, которые помню, заканчивая своим открытием, что это он там со мной, он, в тёмной комнате. Как он кричит на меня, чтобы я пригнулась.
После моих слов он какое-то время молчит.
- Хорошо. Это видение не очень реальное, верно?
- Да, в нём довольно много темноты и адреналина, на данный момент. Что ты о нём думаешь?
Он озадаченно качает головой.
- А что думает Анжела?
Я неловко ёрзаю на сиденье.
- По правде говоря, мы об этом не разговаривали.
Он смотрит на моё лицо, его глаза слегка прищурены.
- Ты кому-нибудь ещё рассказывала? - Он видит вину, написанную у меня на лице. - Почему нет?
Я вздыхаю.
- Я не знаю.
- Почему ты не рассказала Билли? Ведь ты понимаешь, что именно по этой причине она и стала твоим опекуном, чтобы помочь в преодолении таких ситуаций.
- Наверное, потому что она не моя мама.
- Билли недавно вышла замуж, - объясняю я. - И не хочу в её медовый месяц изливать ей свою депрессивную душу, а Анжела, ну, у неё своя личная жизнь в Италии.
- Что за личная жизнь? - спрашивает он, хмурясь.
Я прикусываю себе язык. Мне хочется, чтобы можно было рассказать ему про Пена.
- Кто такой Пен? - Чуть заметно улыбаясь, спрашивает Кристиан, довольный, что смог столько раскопать в моей голове. - Постой, разве это не тот ангел, который на протяжении всех этих лет рассказывал Анжеле о Чёрных Крыльях? - Он широко раскрывает глаза, встречаясь со мной взглядом. - Это он - таинственный итальянский бойфренд?
Его вопрос официален. Я - полный отстой в хранении секретов, особенно от него.
- Эй! Не надо лезть в мою голову! Я не могу просто рассказать это! - Бурчу я. - Я обещала.
- Тогда перестань об этом думать, - говорит он, как тот, кто говорит вам не думать о слонах, и, конечно, картинка слона тут же появляется в вашей голове. - Стоп. Анжела и ангел. Что там было о серых крыльях?
- Кристиан!
- Он ведь не Чёрное Крыло, правда? - На лице Кристиана искреннее беспокойство, которое появляется всякий раз, как только заходит речь о Чёрных Крыльях. Ведь они убили его мать.
- Нет, он не такой. - Останавливаю я себя. - Кристиан, мне надо было тебе это об этом рассказать.
- Прости, - тихо говорит он, только вид у него нисколько не виноватый. - Итак, гм, вернёмся к твоему видению. И зачем ты так долго держала это в себе. Потому что, я почти в этом уверен, тебе разрешили это сделать.
Я расслабилась, так как разговор ушёл от опасной темы под названием "Анжела", хотя говорить о видении не намного легче. Я вздыхаю.
- Я не хотела говорить о видении, потому что не хотела опять в него попасть, - признаюсь я. - Не сейчас.
Он понимающе кивает, но я чувствую в нём крохотную искру страдания.
- Извини, что не рассказала раньше, - говорю я. - Я должна была.
- Я тоже не рассказал тебе своё, - признаётся он. - Практически по той же самой причине. Я хотел быть обычным студентом колледжа, пусть и недолго. Вести себя так, будто живу нормальной жизнью..
В лобовое стекло он пристально изучает небо цвета персика. Клин уток разрезает небо, направляясь к горизонту, на юг. Мы наблюдаем за птицами, парящими в воздухе. Я жду, пока он снова заговорит.
- Какая ирония, - начинает он. - У тебя было видение темноты, а у меня было видение света.
- Что ты имеешь в виду?
- Всё, что я вижу - это свет. Я не знаю, где я. Не знаю, что я должен сделать. Только свет. Мне потребовалось несколько раз получить это видение, чтобы понять, что это оно.
Я даже не дышу.
- Что же это?
- Этот свет. - Он смотрит на меня. - Это меч.
Моя челюсть отпадает.
- Меч?
- Пылающий меч.
- Да ладно тебе, - потрясённо вырывается у меня.
Он издаёт нечто вроде смешка-выдоха.
- Первое, что мне пришло на ум было: "Насколько великолепной была эта картина? Я и пылающий меч в моей руке. Меч, созданный из огня. Не правда ли, устрашающее зрелище?" - Его улыбка исчезает. - Но потом я начал думать, что бы это значило, а когда этим летом рассказал о своём видении дяде, он совсем сбрендил. Заставил меня делать отжимания на полу.
- Но зачем?
- Разумеется, потому что мне предстоит сражаться. - Он переплетает пальцы в замок за своей шеей и вздыхает.
- Но зачем? - Спрашиваю и боюсь ответа.
- Понятия не имею. - Он опускает руки вниз, расцепляя пальцы, и страдальчески смотрит на меня. - Но Уолтер хочет быть уверенным, что я буду готов ко всему. - Тут он пожимает плечами
- Оу, - реагирую я. - Сочувствую.
- Да уж, похоже, мы занимаемся самообманом, если полагаем, что нам позволено жить обычной жизнью, верно? - размышляет он.
Молчание. Наконец, я решительно говорю:
- Кристиан, мы всё выясним.
Он кивает, но я вижу, что есть ещё что-то, что его тревожит, грусть, которую чувствую я, и которая заставляет меня поднять голову и встретиться с ним взглядом. Тогда я понимаю, что Уолтер умирает в отведённые ему сто двадцать один год.
–Ах, Кристиан. Когда? - шепчу я.
- Скоро. По его прикидкам, в лучшем случае - несколько месяцев. Он не хочет, чтобы я там был, - тихо отвечает Кристиан, потому что, чёрт возьми, он не хочет произносить этого вслух.
Его слишком ранит просьба Уолтера не присутствовать в момент смерти и мысль, что его больше никогда не будет рядом. Кристиан не хочет, чтобы я видела его таким.
Я понимаю. Перед смертью моя мама была настолько слаба, что без чужой помощи не могла даже дойти до ванной. Это было самой худшей частью, самой унизительной. Её тело лишается сил. Отказывается жить.
Я придвигаюсь поближе и вкладываю свою ладонь в его, и он от неожиданности вздрагивает. Привычное электричество проскальзывает между нами, заставляя меня чувствовать себя сильнее. Смелее. Я опускаю голову на его плечо. Я стараюсь поддержать его так же, как он всегда поддерживал меня.
- Я здесь, - говорю я ему. - И никуда не уйду. Чего бы это не стоило.
- Спасибо.
- Бросай свой пессимизм, - через некоторое время говорю я. - И просто понемногу живи дальше.
- Хорошо. Это похоже на план.
Я отодвигаюсь, гляжу на часы на приборной доске. 7.45. - Времени ещё полно, - думаю я. - Есть одна вещь, которая улучшит нам настроение.
- И куда мы направляемся? - спрашивает Кристиан.
- Тебе понравится, - отвечаю я, заводя машину. - Обещаю.
Часом спустя мы уже стоим на паркинге возле туристического центра помощи Государственного парка "Большой Каньон".
- Иди за мной, - говорю я и иду к высоким деревьям, растущим около трасс "Пайн Маунтин".
Для меня стало неожиданностью то, что я помню эту дорогу, но это действительно так и было. Как будто это было вчера. День обещает быть солнечным, но в тени гигантских секвой стоит прохлада. По дороге нам никто не встречается, и у меня возникает жуткое чувство, будто мы перенеслись в прошлое, ещё до появления первого человека, и в любой момент мохнатый мамонт выйдет из леса нам навстречу.
Мы идём - впереди я, сзади, на расстоянии пары шагов, за мной следует Кристиан, спокойное восприятие красоты этого места обволакивает его. Он не останавливается, когда мы, подойдя к "Базардс Руст", должны немного взобраться на скалы. Через несколько мгновений мы уже у цели нашего путешествия, смотрим поверх высоких деревьев, растущих в долине, вдалеке видны синие прибрежные горы, за ними сияет водная гладь океана.
- Вот это да, - он переводит дух, и его дыхание становится ровнее, пока он стоит, не в силах оторвать взгляда от открывшегося великолепия.
Именно это я и произнесла в свой первый раз. Я сижу на валуне, прислонясь к нему спиной и греясь на солнце. Именно сюда привела меня мама рассказать об ангелах, когда мне исполнилось четырнадцать лет. Она сказала, что это её любимое место для размышлений, и теперь, когда я снова вернулась в этот город, я решила, что оно может стать и моим тоже. Я подыскивала такое место для уроков счастья. Зону безопасности, как её называет профессор.
- Кстати, как продвигаются занятия, а-ля "как стать счастливой"?
- Пока нормально.
- Ты счастлива? - спрашивает он с намеком на ухмылку.
Я пожимаю плечами.
- Профессор говорит, что счастье - это, когда желаешь то, что у тебя уже есть.
Кристиан хмыкает.
- Понятно. Счастье - это, когда желаешь то, что у тебя уже есть. Вот, значит, в чем дело. И в чем же тогда проблема?
- Что ты имеешь в виду?
- Почему занятие просто нормальное?
- Ах. - Я прикусила губу, а потом признаюсь. "Каждый раз, когда я медитирую, то начинаю светиться.
Он разинул рот.
- Каждый раз?
- Ну, теперь не каждый раз, с тех пор как я поняла, как это работает. Каждый раз, когда я должна очистить разум, сосредоточиться на настоящем; просто быть, помнишь? Всякий раз, когда я на самом деле это делаю, то бац - и я свечусь.
Он выдавливает из себя недоверчивым смешком.
- И что же делать?
- Я провожу первые пять минут каждого занятия, стараясь не медитировать, в то время как другие студенты пытаются сделать это. - Я вздыхаю. - Что не способствует снятию напряжения.
Он смеется, во весь голос, с наслаждением, словно считает, что все это очень смешно. Это приятный звук, теплый. Я чувствую покалывание в позвоночнике, и мне тоже хочется смеяться, но я только улыбаюсь и печально качаю головой, типа: "А что еще я могу сделать?"
- Извини, - говорит он. - Но это слишком смешно. Весь прошлый год ты стояла на сцене "Розовой подвязки" и так усердно пыталась вызвать Сияние, но не могла, а теперь тебе приходится сдерживать ее изо всех сил.
- Вот что мы называем иронией. - Я приподнимаюсь, счищая грязь со своих джинс. - Все в порядке. Не то, что мне не нравится разговаривать с тобой, Кристиан, но не я привела тебя сюда, чтобы поговорить.
Он недоверчиво смотрит на меня.
- Что?
Я снимаю куртку и бросаю ее рядом с ним.
Теперь он выглядит на самом деле запутанным. Я повернулась к нему спиной и раскрыла крылья, поняв их над головой, сгибая. Когда я посмотрела на него еще раз, он стоял, глядя с каким-то тоскливым восхищением на мои перья, в которых поблескивают и белые на солнце.
Он хочет дотронуться до них.
- Клара, - говорит он, затаив дыхание, и делает еще один шаг вперед, протягивая руку.
Я спрыгнула со скалы. Ветер несет меня, холодный и жадный, но мои крылья открыть и несут меня все выше и выше. Я выметаюсь из "Буззардс Руст", скользя над деревьями и смеясь. Это было то вечное, после того, что я летала. Нет ничего на земле, что может заставить меня чувствовать себя счастливее, чем это.
Я пролетела по кругу и вернулась назад. Кристиан по-прежнему стоял на скале, наблюдая за мной. Он снял куртку, раскрывая свои великолепные белые с черной рябью крылья, шагая к краю скалы, и смотрит вниз.
- Ты идешь или как? - зову его я.
Он улыбается, затем падает с вершины скалы и в два мощных взмаха своих крыльев взлетает. Дыхание перехватывает. Мы никогда не летали вместе раньше, не так, не при свете дня, беспрепятственно, без страха. Мы никогда не летали ради удовольствия.
Он молниеносно примчался ко мне, так быстро, что я вижу полосу на фоне голубого неба. Он лучше летает, чем я, более способен на это и больше практикуется. Он едва махает крыльями, чтобы оставаться в воздухе. Он просто летит, словно Супермен, рассекая воздух.
- Давай же, глупышка, - говорит он. - Вперед.
Я смеюсь и пускаюсь следом за ним.
Сегодня только мы и ветер.
ГЛАВА 4. ЛАБИРИНТ
Этой ночью мне снится, что мы с Такером едем верхом на Мидасе по лесной тропинке. Я сижу позади него, мои ноги прижаты к его, конь под нами равномерно покачивается. Мои руки некрепко обхватывают грудь Такера. Мой нос наполнен запахами хвои, коня и Такера. Я абсолютно расслаблена, наслаждаясь солнцем на коже, ветром в волосах, ощущением его тела. Он просто воплощение тепла, силы и доброты. Он мой. Я прижимаюсь к нему и целую в плечо через голубую фланелевую рубашку.
Он поворачивается что-то сказать, и край его шляпы бьет меня по лицу. От неожиданности я теряю равновесие и едва не выпадаю из седла, но он ловит меня. Он снимает шляпу, смотрит на меня, его золотисто-коричневые волосы растрепаны, глаза невероятно голубые, он улыбается своей задорной улыбкой, вызывая у меня мурашки по всему телу.
- Так не получится. - Он с улыбкой перемещает шляпу мне на голову. - Вот. Так-то лучше. - Он поворачивает голову и целует меня. Его губы немного обветрены, но нежные и мягкие на моих. Его разум наполнен любовью.
В этот момент я осознаю, что это сон. Я осознаю, что это не по-настоящему. Я уже чувствую, что просыпаюсь. Но я не хочу, думаю я. Не сейчас.
Я открываю глаза. На улице еще темно, уличный фонарь бросает водянистый серебряный свет в наше открытое окно, полоска золотого света под дверью, мебель отбрасывает мягкие тени. Меня наполняет странной чувство, почти дежавю. В здании очень тихо, так, что даже не глядя на часы, я понимаю, что должно быть очень поздно или рано, это как посмотреть. Я смотрю на Ван Чэнь. Она вздыхает во сне и отворачивается.
Сны несправедливы, думаю я. Особенно после того, как мы с Кристианом так хорошо провели утром время. Я чувствовала с ним связь, словно я наконец-то там, где мне положено быть. Я чувствовала себя правильно.
Чертов сон. Мое глупое подсознание отказывается признать: мы с Такером порвали. Все.
Мой чертов мозг. Чертово сердце.
Раздается легкое постукивание, такое тихое, что мне кажется, что мне могло померещиться. Я сажусь и прислушиваюсь. Оно повторяется. И вдруг я понимаю, что именно этот стук и разбудил меня.
Я набрасываю на себя толстовку и шлепаю к двери. Я со скрипом приоткрываю ее и кошусь в освещенный коридор.
За дверью стоит мой брат. - Джеффри! - выдыхаю я.
Возможно, мне стоило бы держать себя в руках, но я не могу. Я обнимаю его. Он застывает от изумления, мускулы на его плечах напрягаются, когда я повисаю на нем, но затем он кладет руки мне на спину и расслабляется. Так приятно иметь возможность обнять его, знать, что он в целости и сохранности, в порядке, что я едва не смеюсь.
- Что ты здесь делаешь? - спрашиваю я через минуту. - Как ты меня нашел?
- Думаешь, я не смог бы тебя выследить, если бы захотел? - говорит он. - Я думал, что увижу тебя днем, но думаю, что прокараулил тебя.
Я отстраняюсь и смотрю на него. Он кажется как-то больше. Выше, но худее. Старше.
Я хватаю его за руку и тащу вниз по лестнице в прачечную, где можно разговаривать, не боясь никого разбудить. - Где ты был? - требовательно спрашиваю я, как только за нами закрывается дверь.
Конечно, он ожидал этого вопроса. - Поблизости. Ай! - говорит он, когда я бью его по плечу. - Эй!
- Ты, маленький идиот! - ору я, ударяя его снова, в этот раз сильнее. - Как ты мог просто так сбежать? Ты хоть представляешь себе, как мы волновались?
Когда я снова замахиваюсь на него, он хватает меня за запястье и держит. Я удивлена, как он силен, как легко он парирует удар.
- Кто "мы"? - спрашивает он, и поясняет, видя, что я не понимаю вопроса. - Кто волновался?
- Я, идиот! И Билли, и отец…
Он трясет головой. - Отец не волновался обо мне, - говорит он, в его глазах я вижу вспышку злости, про которую уже забыла, он в ярости на отца за то, что бросил нас в детстве. За то, что не был с нами. За то, что лгал. За то, что представляет в его жизни все, что кажется несправедливым.
Я кладу руки ему на предплечья. Его кожа холодная, липкая, словно он только что пришел с жары или летал в облаках. - Где ты был, Джеффри? - спрашиваю я, в этот раз спокойнее.
Он вертит ручку одной из стиральных машин. - Я занимался своими делами.
- Ты мог сказать мне, куда направляешься. Ты мог позвонить.
- Зачем? Чтобы ты убедила меня быть хорошим маленьким ангелочком? Даже если бы я кончил в тюрьме? - он отворачивается, сует руки в карманы и носком ботинка ковыряет пятно на ковре. - Здесь хорошо пахнет, - говорит он, меня так поражает эта странная попытка сменить тему, что я начинаю улыбаться.
- У тебя есть что постирать? Здесь свободно. Ты хоть знаешь, как это делается?
- Да, - говорит он, и я представляю его в какой-нибудь прачечной, забрасывающим вещи в стиральную машину, отделяя светлое от темного, чтобы начать первую самостоятельную стирку. Почему-то эта картина расстраивает.
Забавно, что все это время, эти месяцы я так сильно хотела поговорить с ним, что вела воображаемые диалоги, думала, что скажу, когда снова его увижу. Я хотела расспросить его. Поругать. Убедить вернуться домой. Посочувствовать из-за того, сколько ему пришлось вынести. Попробовать поговорить о той части истории, которую я не понимаю. Мне хотелось сказать ему, что я люблю его. И вот он здесь, а я не знаю, что сказать.
- Ты ходишь где-нибудь в школу? - спрашиваю я.
Он фыркает. - Зачем мне это?
- Так ты не планируешь заканчивать школу?
Его серебристые глаза холодны. - Зачем? Чтобы попасть в крутой колледж типа Стэнфорда? Закончить его, устроиться на работу с девяти до пяти, купить дом, завести собаку, состряпать парочку детей, которые будут, на тридцать семь с половиной процентов ангелы? И тогда сбудется моя ангельско-американская мечта, и я буду жить долго и счастливо?
- Если это то, чего ты хочешь.
- Это не то, чего я хочу, - говорит он. - Это то, что делают люди, Клара. А я не человек. - Я заставляю себя говорить нейтральным голосом. - Нет, ты - человек.