- Я голоден! - запротестовал Мэтт.
- Давай руку!
- Сдавайся, сынок, - со смехом сказал Кендал. - Ты уже должен был давно понять, что с Элси спорить бесполезно.
- Человек может умереть от голода, - заворчал Мэтт, расстегивая запонки на манжете.
"Мой Бог", - прошептала Трейси, когда Элси задрала рукав рубашки Мэтта.
Повязка была шириной в шесть дюймов, и свежая кровь проступала через несколько слоев марли. Элси крепко нажала на это место пальцами, и Мэтт буквально взвился в кресле.
- Черт возьми, ты делаешь мне больно! - закричал он.
- Рана плохая, - задумчиво сказала Элси.
- Она не болела, пока ты не стала нажимать на нее, - все еще ворчал Мэтт, убирая руку и застегивая запонку.
- После обеда, на кухне, я получше осмотрю твою рану, Мэтт, - сказала Элси, выходя из комнаты.
- Папа, женись на этой женщине, чтобы держать ее под контролем, - взмолился Мэтт.
- Не могу, - сказал Кендал, - Я сам знаю, когда встречу свою половину. Дай ей осмотреть свою рану, и она успокоится.
- Маленькая рана! - закричала Трейси. - Да она же огромная! Неужели вы не видите эту кровь? Это ужасно. Мэтт, ты должен показаться доктору или…
- Мэтт, женись на этой женщине, чтобы держать ее под контролем, - с ехидцей сказал Кендал.
Оба раскатисто захохотали, а Трейси стала пунцовой и, чтобы ничего не говорить, засунула целую ложку картошки в рот.
Мэтт, как обычно, ввел отца в курс дела о событиях на ранчо, потом они вернулись в гостиную, чтобы выпить кофе. Когда Мэтт сел в кресло, он посмотрел на руку и увидел, что кровь проступает даже через рубашку.
- Черт, - сказал он. - Я только что купил эту рубашку. Теперь она запачкана кровью, и ее трудно будет отстирать.
- Подложи свой носовой платок, - невозмутимо сказал Кендал.
- Но… - опять начала Трейси, но не закончила мысль и только отчаянно махнула рукой.
Мэтт сделал так, как велел отец, и продолжал наслаждаться бренди. Трейси вся эта сцена показалась странной. Человек истекал кровью, его беспокоила боль, а он сидел и переживал по поводу испачканной рубашки. Что бы здесь случилось, если бы кто-нибудь поранил или сломал ногу? Может быть, они отметили бы это событие карандашом на календаре, чтобы вернуться к нему, когда им позволит свободное время?
Конечно же, это не было просто представлением, которое Мэтт устроил в ее честь. Кендалу надоело говорить о ране сыну, да и самому пострадавшему тоже. Кендал просто констатировал факт, который имел место, и в его голосе не звучало ни заботы, ни волнения.
Это было невероятно! Физические затраты, которые требовались на ранчо, были выше ее понимания. Читатели журнала никогда не поверят, что существует такая жизнь. Она и сама с трудом могла представить это, а теперь была свидетельницей и участницей этой жизни.
Как может жена фермера привыкнуть к тому, что муж изнуряет себя непосильной работой? Неужели она сидит рядом и просто ждет, когда он сунется лицом в землю? Почему никто не топнет ногой и не потребует прекратить это безумие? А что бы делала при таких обстоятельствах она, Трейси Тейт, рожденная и выросшая в городе? Она не думала об этом, но одно она знала точно: если бы из раны Мэтта начала капать кровь и образовала на полу лужу, она сама потащила бы его в больницу.
Глава 5
В дверном проеме возникла Элси.
- Мэтью Кендал Рамсей, я жду тебя на кухне.
- Спасибо тебе, Господи, - сказала Трейси, вскакивая на ноги, - вот и дождались. Вставай Мэтт, тебя зовет хозяйка.
- Боже, спаси меня от доморощенной Флоренс Найтингейл, - пробормотал Мэтт.
- Желаю всем спокойной ночи, - сказал Кендал. - Через несколько минут за мной приедет Лестер.
- Спокойной ночи, отец, - сказал Мэтт, медленно вставая на ноги. - Ну почему, скажи, не я отвожу тебя спать, тогда бы…
- Мэтью, - позвала его Элси.
- Спокойной ночи, мистер Рамсей, - сказала Трейси. - Мэтт?
- Я иду.
Элси была готова. Один конец кухонного стола был накрыт полотенцем, на котором в образцовом порядке были разложены бинты, лекарства и разные медицинские инструменты. Мэтт плюхнулся на стул с мрачным выражением лица, поставил локти на стол и от негодования громко вздохнул. Элси принесла таз с теплой водой, расстегнула запонки на рубашке и закатала рукав.
Когда Элси разрезала бинт, Трейси всплеснула руками при виде длинной рваной раны, открывшейся взору. Она быстро взглянула на Мэтта, но он взирал на рану со скучающим выражением лица, как будто и не его рану собирались обрабатывать.
Элси заохала:
- Кто-то хорошо отделал тебя. На руке будет шрам, это точно.
- Вот черт, - сказал Мэтт. - Испортить такое совершенное тело.
- А ты не можешь быть посерьезнее? - закричала Трейси, вызвав крайнее изумление у Мэтта. - Неужели тебе не хватает ума, чтобы определить, когда рана достаточно серьезная, черт бы тебя побрал.
- Трейси, Трейси, - покачал Мэтт головой. - Разве я тебя не предупреждал, чтобы ты не обзывалась? Кодекс ковбоя гласит…
- Меня ни грамма не волнует твой чертов кодекс ковбоя. Я хочу, чтобы рану обработали и забинтовали прямо сейчас! Самое большее, что ты можешь сделать, это немножко постонать или… черт… - из глаз Трейси потекли внезапные слезы.
- Эй, эй, - нежно сказал Мэтт, подхватывая Трейси и сажая ее на колени. - Ты расстроена чем-то. Тебе не следует на все это смотреть.
- Я напишу об этом в статье, - Трейси шмыгнула носом.
- Моя рана попадет на первую полосу детройтского журнала, - Мэтт смеялся.
- Заткнись, - сказала она, вызвав у Мэтта новый приступ веселья.
Тепло его тела, проникающее через ткань брюк на бедрах, распространялось по всему телу подобно стихийному пожару в джунглях. Ей нужно убираться подобру-поздорову, она знала это. Она так и сделает, но позже.
Элси отжала кусочек мягкой ткани в теплой воде и начала очищать рану, а Трейси наблюдала за ней с широко открытыми от ужаса глазами.
- Ай-ай, - закричал Мэтью. От этого жуткого крика Трейси чуть не упала с его колен.
- Мой Бог, что с тобой случилось? - спросила Элси.
- Просто пытаюсь проникнуть в суть вещей, - сказал он. - Трейси тоже ждет подтверждения всего этого, реальности происходящего. Дайте мне пулю, я хочу ощутить ее вкус.
- Отдаю тебя на милость Божию, - сказала Трейси, едва сдерживая смех.
- Жаль, мадам. А я было решил разделить с вами тяжкое бремя заботы обо мне.
Элси работала так проворно, что Трейси сразу догадалась, что Мэтт был не первым и не последним, кому Элси штопала раны. Вскоре рана была обмотана свежим бинтом, поверх которого был надет эластичный, чтобы зафиксировать повязку.
- Спасибо, что спасла мне жизнь, - сказал Мэтт, ставя Трейси на ноги и целуя Элси в щеку.
- Это у тебя не первый и не последний раз, - сказала она. - Давай мне твою рубашку, я постараюсь застирать пятно.
- Это так похоже на женщин, - опять развеселился Мэтт. - Они могут снять с тебя рубашку вместе со шкурой.
Трейси не могла спокойно выдержать вида широкой мускулистой груди Мэтта. Она бессознательно отступила на шаг назад, уставившись в одну точку на стене, как будто это была самая интересная вещь в мире.
- Что ты собираешься делать? - спросил Мэтт.
- Я? - переспросила Трейси.
- Да, ты.
- Я как раз собиралась привести в порядок мои записи. Это нужно сделать раньше, чем я начну расшифровывать их.
- Мне тоже нужно закончить кое-какую писанину в кабинете. Почему бы тебе не присоединиться ко мне? - спросил он.
- Хорошо.
- Я оставлю вам шоколадный торт, если вы захотите перекусить попозже, - сказала Элси.
- Великолепно, - обрадовался Мэтт. - А где мой крем, Элси?
В своей комнате Трейси вынула из чемодана блокнот, собрала разные обрывки бумаги, на которых делала записи, чтобы собрать воедино всю информацию, которой она располагала. Она на минутку остановилась, глубоко и тяжко вздыхая.
В ее голове родилось так много разнообразных мыслей. У нее вдруг появилось желание разобраться в той решимости и напористости, которые делали Мэтта первоклассным фермером. Она всегда думала, что предана своей работе, но ее образ жизни не шел ни в какое сравнение с образом жизни Мэтта. Даже боль и физические страдания принимались им, как должное. Что делало его, его отца и других людей здесь такими отличными от других, готовыми пожертвовать слишком многим?
Трейси хотела, чтобы Мэтт разозлился из-за того, что получил эту травму на работе. Она же оказалась единственной, кто раскрыл свои чувства этими глупыми слезами. Элси, конечно, было жалко его, но она ни намеком не показала, что она в панике. Некоторые мужчины, которых она знала в Детройте, потребовали бы компенсацию за то, что стул отдавил им ногу.
А какое место в жизни фермеров занимала любовь, то место, где любимая женщина, с которой собираешься коротать остаток своих дней? И разве отказ от всех женщин не означал, что у этих мужчин есть только одна любовница - земля? Кендал Рамсей сказал, что их любимые женщины стали понимать привязанность своих мужей и принимать ее, они научились видеть эту страну глазами мужей.
Трейси тоже увидела эту красоту, почувствовала умиротворенность бесконечных полей ранчо Мэтта. Она могла закрыть глаза и представить воочию восход солнца, пастбища, лошадей, пасущихся в тени деревьев. Она наслаждалась тем, что погружала руки в щедрую землю огорода и совершенно не обращала внимания на то, что ей было жарко, она была потная и грязная, когда заканчивала свою работу. Кендал был прав? Неужели это было действительно возможно, что женщина, любая женщина из Детройта или Мичигана, могла это понять и принять?
- Какая разница? - спросила она сама себя со злостью в голосе, направляясь к двери. - Если я даже совершу самую большую ошибку в моей жизни и влюблюсь в Мэтта Рамсея, я все равно вернусь в Детройт, в мой дом.
- Я уже думал, что ты потерялась, - сказал Мэтт, когда она спустя несколько минут входила в его кабинет.
- Я… это… должна была привести в порядок свои записи.
- Представляю, - сказал он, закрывая за ней дверь, - что раз редактор посылает в командировку в другой город тебя, ты должна хорошо знать свою работу.
- Да, это так, - сказала Трейси, моментально охватывая взглядом плечи Мэтта, обтянутые мягким белым свитером. Вырез открывал черные вьющиеся волосы на его груди, и ей с трудом удалось оторвать взгляд от него.
- Я тебя раньше не видела ни в чем, кроме ковбоек.
Он засмеялся:
- У меня есть несколько городских нарядов. Но так как мой отец предпочитает в доме прохладу, мне приходится держать под рукой свитер. Ты много путешествуешь?
- Нет. Боб посылает меня за пределы штата только раза два в год. Мое последнее путешествие было на Гавайи, и оно было прекрасно.
- Гавайи, - Мэтт мечтательно покачал головой. - Я был там однажды.
- Да? - спросила Трейси, усаживаясь на плюшевый диван. - Когда?
- Много лет назад, когда проходил службу во флоте. Хотя я все еще помню то, что произвело на меня огромное впечатление, например, музей Бишопа во Дворце Иолани.
- О да. Я тоже видела это. Замечательное зрелище.
- Гавайи были поворотным пунктом для меня, - тихо добавил он.
- Что ты имеешь в виду?
Он поудобнее устроился в кресле и стал рассеянно катать карандаш пальцами по крышке стола. Глубокая морщина появилась между его бровями, и Трейси внимательно посмотрела на него, чувствуя, какую мучительную борьбу он ведет сам с собой.
"О, пожалуйста, Мэтт, расскажи мне", - думала она. Он готов был поделиться чем-то очень личным, но сейчас, казалось, передумал, вновь закрывая тайники своего сердца.
- Ты что-нибудь знаешь про чаек? - наконец хриплым голосом спросил он.
- На Гавайях? - напряженным голосом переспросила она.
- Да, на Гавайях.
- Думаю, что ничего, точно - ничего.
- Их там совсем нет, - он посмотрел на нее. - Там нет чаек.
- Я тебя не понимаю.
- Трейси, когда я служил на флоте, я первый раз выехал за пределы Техаса. Учился я в колледже в Хьюстоне, но большую часть жизни провел здесь, на ранчо. Я записался в армию, потому что хотел поменять обстановку хоть ненадолго.
- Ты хотел уехать с ранчо? - удивленно спросила Трейси.
- Я был очень молод, мне хотелось перемен. Я не знаю, что со мной случилось, но я вдруг подумал, что есть еще другая жизнь, кроме той, что я вел на ранчо.
- А что сказал твой отец?
- Ничего. Когда я сказал ему это, он ответил, что просто будет ждать моего возвращения домой, но чтобы я не возвращался, пока не созрею для этого.
- О Боже, - прошептала Трейси. - Он так любит тебя.
- Да, ты права. За несколько месяцев до окончания службы нас разместили на Гавайях. Но я еще не разобрался во многих вещах, не знал, чего я хотел, пока в один прекрасный день не узнал о чайках.
- Но ты же сказал, что там не было чаек.
- Правильно. Они не могут жить на Гавайях. Для них нет там пищи. Расстояние во времени между приливом и отливом там слишком короткое, поэтому им приходится искать пищу в другом месте, улетать оттуда. Они всегда держатся вместе в поисках пищи. И я понял, что похож на них, что принадлежу к их стае.
- Ох, Мэтт, - прошептала Трейси, смахивая с глаз слезы.
- Я никогда никому не рассказывал эту историю, кроме тебя. Я вернулся домой, но мой отец никогда ни о чем не расспрашивал меня. Догадываюсь, что это звучит, по крайней мере, глупо, когда я говорю, что нашел душевный покой среди птиц, но…
- Спасибо за то, что ты доверился мне. Я чувствую себя… не могу выразить это словами.
- Не за что, - тихо проговорил Мэтт.
Она любила его.
Как будто яркий свет послал в ее сердце луч, разбудивший сердце, высветивший чувства. Каждой клеточкой своего существа Трейси знала, что любит Мэтта Рамсея. Слезы покатились по ее щекам, и она все еще сидела, очарованная бездонными голубыми глазами Мэтта. Она не могла понять, была ли она безумно счастлива или бесконечно печальна. Она точно знала только одно: она его любит.
- Боже, Трейси, ты плачешь? - спросил Мэтт, направляясь к ней. Он сел рядом и обнял ее. - Что случилось? Малышка, что я наделал!
- Ничего! Ох, Мэтт… Я… То, что ты рассказал, было так трогательно, и я так благодарна тебе, что ты выбрал именно меня, чтобы поделиться своими мыслями.
- Мне вдруг стало очень важно, чтобы ты узнала об этом периоде моей жизни. Множество людей проходят через наше ранчо: старатели, странники, которые не знают своей родины, своего дома. Мне хочется взять их за шиворот и рассказать о тех чайках. Нам всем нужно найти место на этой земле, истинно свое место, а потом, если будет нужно, драться за него до конца. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
- О да, Мэтт, понимаю.
- Тогда я правильно выбрал тебя, чтобы рассказать эту историю. Спасибо, Трейси. - Голос Мэтта прерывался от волнения.
И как будто туман окутал их, пряча все, кроме них двоих. Мэтт опустил голову и нежно поцеловал щеки Трейси, убирая поцелуями слезы, катящиеся по ее щекам, потом задержался чуть дольше на ее губах. Солоноватый привкус ее губ остался на его губах. Его язык начал томительное и соблазнительное одновременно путешествие в самые глубины ее рта, что привело Трейси в состояние экстаза, и волна желания неудержимо прокатилась по ее телу.
Она погрузила руки в его густые волосы, заставляя его придвинуться ближе. Их поцелуй становился все требовательнее и настойчивей. Мэтт поднял голову и взглянул в самые глубины темных зрачков Трейси, и она сразу же прочла желание, отраженное в глубине его покрытых дымчато-серой поволокой глаз. Он опустился ниже и стал нежно целовать стройную шею, приближаясь к пульсирующей вене. Быстрыми нетерпеливыми движениями он расстегнул пуговицы на шелковой блузке Трейси, снял ее и бросил куда-то на пол. За ней последовал кружевной бюстгальтер, и Мэтт даже вздохнул, когда обнял сильными руками ее полные груди.
- Прекрасно, - бормотал он. - Как прекрасно.
Трейси потянула за низ его свитера, и Мэтт тут же стащил его через голову, и мгновенно его свитер оказался на полу вместе с ее разбросанной одеждой. Накрахмаленный белый бинт оттенял бронзовый загар, и Трейси волнующими движениями пробежала по его груди, продираясь через густую черную поросль волос. Ее ладони нашли его соски, и это открытие причинило Мэтту невыносимое наслаждение, и он сделал глубокий вдох, как перед погружением в глубину. Ее руки нащупали мускулы его руки, он наклонился и взял один розовый бутон ее соска в рот. Он ласкал ее грудь языком, и Трейси чувствовала, как под его неуемными ласками он напрягается и становится тверже. Она почувствовала озноб, когда его губы отпустили из плена ее сосок и начали ласкать живот и плечи.
- Ох, Мэтт, - еде слышно проговорила Трейси чужим от возбуждения голосом.
Через долю секунды Мэтт уже поднял Трейси и уложил ее на плюшевые подушки. Его рука на ощупь нашла и расстегнула молнию на ее брюках. В течение нескольких мгновений он смотрел на нее и, когда она улыбнулась, уверенно освободил ее от остальной одежды. Она дрожала, когда он целовал каждый сантиметр ее тела, попадавшийся ему на глаза. Он снял с нее босоножки, и ее тело лежало перед ним во всем великолепии своей наготы. Оно жаждало и ждало того, что должно было неизбежно случиться.
Ботинки Мэтта полетели на ковер, Трейси потянулась к застежке на его ремне, но внезапно отяжелевшие пальцы никак не могли справиться с ней. Резко поднявшись на ноги, Мэтт расстегнул брюки и стащил их вниз вместе с плавками. Когда он повернулся к ней лицом, возвышаясь над ней во всей красоте своей мужественности, Трейси могла увидеть каждую линию его прекрасного тела. Он стоял, не шевелясь, как будто чувствуя ее желание видеть его тело, ставшее не просто великолепным телом мужчины, но оболочкой родного, любимого существа. Она подняла руки, как бы приглашая его к себе, любящая и нежная.
Он вытянулся на диване рядом с ней, его глаза блуждали по бархатистой и мягкой коже ее стройного тела. Руки следовали за глазами, а губы начали томное путешествие, приводившее Трейси в экстаз, и она в горячке желания стала выкрикивать его имя. Она выгибала спину навстречу ласкам Мэтта, доводя себя и его до изнеможения.
Мэтт терзал ее рот в неистовом поцелуе, а рука искала заветную точку наивысшего желания. Трейси почувствовала, как напряглась ее спина, как и он пытается взять себя в руки, а потом уже не чувствовала ничего, кроме огромного удовольствия, которое ей доставляло каждое его прикосновение.
- Трейси, я хочу тебя, - сказал он напряженным и глухим голосом.
- О да. Да! Пожалуйста, Мэтт… сейчас. Пожалуйста!