- Да. Не так, как мне. Но все равно больно. Из-за меня. Мое одиночество причиняет боль.
- Твое желание быть связанным с людьми не может этого причинить. Боги могут. Они не понимают. Всем нужно быть любимыми. Это естественно.
Он едко рассмеялся.
- Я был когда-то человеком, Лили. Но теперь я что-то совсем другое. Для общего блага я отдал все человеческое.
Гром прогрохотал над неподвижным силуэтом Амона, тучи двигались, как бушующий океан. Вспыхнула молния, и он резко проснулся. Я уже не чувствовала его присутствия, словно с меня сорвали теплое одеяло. Земля содрогалась, он с усталостью покачивался на ногах, призывая на тело броню, сделанную из песка. Амон подставил лицо ветру, закрыл глаза и сказал:
- Я люблю тебя, Лили, но тебе пора просыпаться.
Он повернулся к тьме, каким бы ни был зверь, ждущий его там. Его слова эхом раздавались в голове.
- Я тоже тебя люблю, - прошептала я, хоть и знала, что он меня уже не слышит.
Меня осторожно потрясли за плечо, и кто-то сказал:
- Просыпайтесь, мисс. Мы приземлились.
2
Озеро духов
Бортпроводник странно на меня посмотрел и отошел. Я протерла ладонями глаза, надеясь, что разговор с Амоном проходил только в моем сознании, и я не говорила во сне.
Направляясь за багажом, я не смогла пропустить седовласую женщину, машущую самодельной табличкой вперед-назад, где значилось "Лили-лапушка", так меня ласково называла бабушка.
- Привет, бабушка, - улыбнулась я, она опустила табличку и обняла меня. Она была крепкой женщиной, женой фермера, руки ее были сильными. Она крепко меня сжала, и я ощутила, что напряжение в плечах тает, как кусочек масла на сковороде.
- Я скучала, Лили-лапушка. Так давно не виделись.
- Я тоже скучала.
Вцепившись в мои плечи, она отошла на шаг и пристально осмотрела меня.
- Хмм. Ты слишком тощая. Но это мы исправим, - улыбнувшись, она обхватила меня рукой, и мы повернулись к кружащейся карусели багажа. – Не могу и описать, какой счастливой ты меня сделала, когда попросила принять тебя на лето.
- Я просто рада, что ты согласилась.
- Конечно, я бы согласилась. Ты же знаешь, как сильно я хотела, чтобы ты приехала надолго.
Я пожала плечами.
- Никак не удавалось выделить время.
Бабушка хмыкнула.
- Не удавалось твоим родителям, ты хотела сказать. Подумать только, мой сын слишком занят, чтобы помнить о самом важном в жизни!
- Ты знаешь, что они тебя любят, бабушка.
- Если любовь похожа я постоянную занятость, из-за которой нельзя позвонить родной матери, то да. Уверена, у них свое понимание.
Я заметила свой чемодан и выхватила его с крутящейся карусели, бабушка помогла поставить его на пол.
- Голодна? – спросила она, пока мы шли к ее машине.
- Безумно, - отметила я с улыбкой. Так и было. Удивительно, но мой аппетит вернулся. Я не знала, было ли это результатом встречи с бабушкой или недавнего разговора с Амоном, или из-за того, что я вдруг почувствовала себя собой, но я была так голодна, что съела бы целую корову, что было не так и невозможно в королевстве возможностей фермы моей бабушки.
* * *
После остановки в небольшом ресторанчике, мы вернулись на дорогу и обнаружили, что нам обеим хочется послушать Элвиса. В ее старой машине не было спутникового радио, а большинство дорог, по которым мы ехали, были слишком малы для нормальных радиостанций, а мы пели. К счастью, у Элвиса было столько песен, что мы ни разу не повторились. Я поглядывала в текст на телефоне, и мы от всей души пели, пока ехали на ферму.
Было что-то свободное в пребывании на дороге. Я чувствовала себя собой сильнее, чем за последние месяцы, и я знала, что это потому, что делала то, что любил Амон - смеялась, пировала и была с людьми, заботящимися обо мне.
Бабушка подъехала к ферме поздно вечером. Она познакомила меня с новой собакой, Уинстоном, названным так в честь Уинстона Черчилля, на которого, как она клялась, пес был похож. Я не видела сходства. Уинстон поднялся с места, где он спал, на веранде, виляя хвостом, и понюхал мою руку. Бабушка пошла проверять других животных, а я потащила чемодан в дом. Я знала, что она вернулась уставшей. Бабушка всегда рано засыпала и рано вставала.
Но вместо того, чтобы сразу уйти в свою комнату, она сделала мне чашку ромашкового чая, подсластив его, как я любила, сливками и медом и добавив к нему маленькие песочные печеньица. А потом она пошла в гостиную, словно чувствовала, что мне нужно поговорить. Я оставила вещи в гостевой спальне, схватила старое стеганое одеяло и устроилась в потрепанном кресле, она же выбрала любимое кресло-качалку.
Она потягивала чай и покачивалась, сверкающие глаза разглядывали меня в полумраке комнаты.
- Что тебя тревожит, Лили-лапушка? – спросила она.
Поток слов приблизился к языку, но растаял, как шоколад на огне.
- Э-это сложно объяснить, - наконец, сказала я.
- Родители? Колледж?
- Нет.
- Ах… значит, из-за юноши, - я скривилась, но кивнула. – Расскажи о нем, - попросила она.
А я могла? Если кто и мог мне поверить, понять меня, то это она. Анубис не говорил, что мне нельзя никому рассказывать. Он подозревал, что никто не поверит мне, так что мой рассказ ничего не изменил бы.
- У него сильный подбородок? – перебила она мои мысли.
- Ч-что? – ответила я.
- Сильный подбородок. По подбородку всегда можно понять, хорош ли человек.
Я не сдержалась. И рассмеялась.
- Бабуля, о чем ты говоришь?
- Нет, правда. От мужчины со слабым подбородком нужно уходить, - она резко взмахнула перед собой рукой, словно ударяла приемом из карате.
- Уверена, что мы не говорим о лошадях или коровах? – подыграла я.
Бабушка склонилась ближе.
- Твой дедушка, пусть покоится с миром, был с суровым подбородком. И он был сильным человеком. Хорошим. Похожих я больше не видела.
Я скрестила руки на груди и одарила ее улыбкой.
- Вот так ты его выбрала? По подбородку?
- Это, и запотевшие окна.
- Запотевшие окна?
- Перед тем, как целоваться, мы паром заставляли окна запотеть.
Я подавилась чаем и отставила чашку.
- Такого про дедушку мне лучше не знать.
- Ты не ответила на мой вопрос.
Чуть смутившись, я пожала плечами и призналась:
- Пару запотевших окон было, и у него вполне суровый подбородок, если так подумать.
- Ага! – глаза бабушки сияли. – Уже хоть что-то.
Я не стала продолжать, а она осторожно подтолкнула:
- Он разбил твое сердце, Лили-лапушка?
Я потерла ладони, и хотя я пыталась взять себя в руки, слезы полились по щекам.
- Мое сердце разбито, но это не по его вине.
- Что ты имеешь в виду?
- Он… умер, бабушка.
- О. О боже, мне так жаль, - бабушка качнулась вперед, встала с кресла и обвила меня руками. Не думая, я поднялась, прижалась к ней и позволила слезам литься по лицу потоком, пока она гладила меня по спине и шептала. – Поплачь, милая, - и. – Тебе нужно все выплеснуть, - а через миг она добавила. – Твои родители не знают?
Я покачала головой.
- Они бы не одобрили.
Она кивнула и обняла меня крепче. И хотя я знала, что Амон в каком-то плане жив, он был вне досягаемости на всю мою смертную жизнь, и это осознание тяжело давило на сердце. Печаль была такой горячей, была так плотно упакована в мою грудь, как в переполненный шкаф чемодан. Сидя с бабушкой, я позволила эмоциям выйти наружу, и это помогло. Печаль медленно вытекала из меня, пока я не ощутила себя опустошенной.
Мы тихо сидели несколько минут, ее рука медленно гладила мое плечо, пока я не подняла залитое слезами лицо.
- Как ты с этим справилась, бабушка? С дедушкой.
Она тяжко вздохнула, ее руки оказались на моих волосах, нежно погладив.
- Это не преодолеть. Нет. Знаю, большинство друзей будет говорить тебе иначе, но я сужу по своему опыту. Другие не хотят слышать об этом, приготовься и к этому. О, они на какое-то время оставят тебя одну. Дадут тебе время, но они ждут, что ты возьмешь себя в руки и пойдешь дальше.
- И ты его не забыла?
- Я никогда не смогла бы. Твой дедушка был неотъемлемой частью моей жизни. Не пойми превратно. Горе со временем меняется. Ты отвлекаешься. Порой даже можешь на короткий срок забыть о боли. Но когда кто-то, кого ты любишь, умирает, боль навсегда остается в тебе, словно заноза, и когда ты думаешь об этом, боль возвращается.
Моя губа дрожала, и я представила, что эта заноза в моем сердце больше напоминала зазубренный ствол дерева.
- О, милая. Надеюсь, я не сделала тебе хуже.
- Вряд ли может быть хуже.
- Знаю, кажется, что ничего не осталось. Что без него жизнь не продолжится, но она идет дальше. Если ты это позволишь. Мне нравится думать, что он не ушел навеки, что он просто в месте, где пока что нет меня. Я много думала о смерти с того дня, как он покинул этот мир, и я решила, что она – как длинная командировка. Никто не хочет такой разлуки, но это – нормальная часть жизни. И когда-нибудь, хоть я и не знаю, когда, эта командировка закончится, и мы все снова будем вместе.
- Ты правда думаешь, что снова увидишь дедушку?
- Я не думаю. Я знаю.
- Я и не знала, что в тебе столько романтики, бабушка.
- Нельзя недооценивать силу сердца, Лили-лапушка.
Я выдохнула.
- И что мне делать? Пока мы не встретимся вновь?
- Отвлечься. Работать. Смеяться. Учиться. Любить семью. Наслаждаться жизнью лучшим способом.
- Он бы согласился с тобой, бабушка.
Она улыбнулась.
- Ты должна рассказать мне о нем завтра. Наверное, он очень особенный, раз так сильно повлиял на тебя.
- Да, - всхлипнув, сказала я. – Думаю, мне пора спать.
- Конечно. Я дам тебе другое одеяло.
Она искала его в чулане, а я отправилась в гостевую спальню, но обернулась и сказала:
- Порой мне снятся кошмары. Не хочу, чтобы ты тревожилась, если что-нибудь услышишь.
Она вложила сделанное ей толстое одеяло в мои руки.
- Не волнуйся. Я сплю крепко. И коровка начнет проситься, чтобы ее выдоили, еще до рассвета, так что мы обе будем спать плохо.
- Ладно, - она повернулась к лестнице, ведущей в ее комнату. – Бабушка? – добавила я.
- Да, милая?
- Я рада, что я здесь.
- Я тоже, Лили-лапушка. Я тоже.
* * *
Звяканье кастрюлек и сковород, доносящееся с кухни, разбудило меня намного раньше, чем я обычно просыпалась. Я укуталась в потертый халат, оставленный бабушкой для меня в шкафу, и направилась на кухню. Бабушка уже была одета, а на ногах были прочные рабочие ботинки.
- Будешь готовить завтрак, или лучше выдоишь Босси?
- Босси, - ответила я с зевком.
- Хорошо. Ведро висит на крючке у двери. И дай ей побольше сена. Это ее отвлекает, пока ее доят.
- Звучит неплохо, - я быстро натянула рабочую одежду, хранившуюся для меня в ее доме. Если бы я привезла вещи домой, родители тут же сожгли их. А бабушка всегда говорила, что моя обычная одежда слишком "вычурная" для работы на ферме, так что она купила несколько пар плотных штанов, толстых рубашек с длинными рукавами в прошлый раз, хотя в прошлый раз я была здесь на втором году старшей школы. Штаны были слишком короткими, но я похудела за последние месяцы, так что одежда сидела на мне сносно.
Подавив еще один зевок, я прошла в амбар и нащупала в темноте цепочку, дернув за которую, я включила свет.
- Эй, Босси, - ответила я, когда корова промычала в мою сторону. – Придержи коней.
Наполнив ее корыто свежим сеном, я привязала ее в загоне и расставила ведро и стул. Я вымыла руки и села рядом с коровой. Прижавшись щекой к ее мягкому боку, я поправила ведро, надеясь, что еще помню правильные действия. После раздраженного рева и нескольких ошибок я все поняла и подобрала удобный ритм действий.
Полчаса спустя пальцы затекли, но у меня были два с половиной галлона молока и радостная корова. Я похлопала ее по спине, накормила коней, собрала яйца и направилась к дому с трофеями. Я поставила ведро и корзинку с яйцами на стойку, и бабушка поблагодарила меня и указала лопаткой на стол.
- Надеюсь, ты голодная, - сказала она. – Я сделала то, что ты любишь.
- Французские тосты крем-брюле? – спросила я, улыбаясь с надеждой.
- Конечно. А еще яичница с сыром и беконом, так что ешь.
После труда однозначно можно было хорошенько поесть. Я проглотила три кусочка французских тостов, огромную порцию яичницы, стакан пенистого свежего молока и четыре кусочка бекона, пока не застонала и отодвинулась от стола.
Мы вымыли тарелки вместе, а когда я спросила, что на повестке дня, бабушка выдала мне один из ее известных списков. Я тоже составляла списки, так что могла подхватить привычку у нее, или это передалось в генах, но нам нравилось отмечать проделанное за день на листке.
В списке бабушки оказалась прополка сада, сбор помидоров и цуккини, купание собаки, упражнения с лошадьми, торт на день рождения ее брата Мелвина и поход на могилу дедушки.
Когда фермерские дела были выполнены, мы испекли торт для Мелвина. Ему нравился клубничный, и бабушка не только создала торт, но и добавила в него свой клубничный джем. Она решила, что так можно убить двух зайцев и на лошадях доставить торт.
Когда я спросила, почему мы испекли торт для Мелвина, а не для Мелвина и Марвина, она сказала, что когда близнецы были младше, они настояли, чтобы родители праздновали их дни рождения раздельно, чтобы им даже не приходила в голову дикая идея подарить общий подарок. Любимый торт Марвина – лимонный и такой кислый, что есть его мог только он, - был доставлен на прошлой неделе.
Бабушка по непонятным причинам настояла, чтобы я, менее опытная наездница, держала в поездке торт. Хотя торт был хорошо защищен, упакованный в ее пластиковый потрепанный контейнер для выпечки из 1950-х, я все равно волновалась, что я или испорчу глазурь, или, что намного хуже, уроню его в кучу коровьих лепешек.
Как-то я умудрилась держать руками и поводья, и торт, и мы проехали путь до дома Мелвина на окраине владений без инцидентов. После часовых посиделок с семьей Мелвина, вежливых вопросов о детях и внуках, после которых бабушка гордо показала свою поступившую в колледж внучку, и обмена разными саженцами и возврата нескольких салатных мисок, мы, наконец, отправились домой.
Когда я спросила бабушку, хочет ли она сразу пойти на могилу дедушки, которая была близко к дому, если ехать на лошади, она покачала головой.
- Ему нравится, когда я наряжаюсь, - сказала она.
Дома мы вернули лошадей в конюшню. День был жарким, потным и с купанием собаки, так что я поспешила в душ, вернувшись домой.
* * *
Поздоровавшись с дедушкой и заменив засохшие цветы свежими, что мы только днем срезали, я оставила ее одну и стояла в тени ближайшего дерева, ожидая. Ветерок порой доносил ее тихий голос, она говорила со своим покойным мужем. Интересно, о чем она говорила? Рассказывала, что случилось в ее жизни после прошлого визита? Рассказывала, как сильно скучает? Или как сильно любит?
Я вспомнила все, что сказала Амону, и пожалела, что он не услышал, как я сказала, что люблю его. Он должен был. Нужно было сразу это сказать. Вместо этого я спросила, было ли то, что я вижу, настоящим. Что за расточительство! Я получила шанс поговорить с ним по-настоящему, а вместо этого засыпала вопросами. Что случилось, почему случилось – было уже не так важно, как сказать ему о своих чувствах. В следующий раз, если он будет, я начну с того, что скажу, что люблю его.
* * *
Забравшись в постель, я поняла, что бабушка была права. Жизнь в свое удовольствие и работа притупили боль из-за потери любимого. Я выудила из сумки скарабея, которого Амон оставил мне, и погладила его кончиками пальцев. Зеленый камень мерцал, отражая свет лампы. Он был теплым и слабо пульсировал изнутри, словно тихо билось сердце. Я коснулась губами камня, желая, чтобы это была золотистая кожа Амона, а потом положила его поверх своего сердца, туда, где оставил его Анубис, когда готовил мумию Амона.
Натянув одеяло до подбородка, укутав им ноги, я скрестила руки на груди, ладонью накрыв ценный камень, и подумала, что так могут чувствовать себя мумии. Несмотря на жуткие мысли, я быстро уснула, вцепившись в скарабея, но вместо встречи с Амоном во сне, на которую я надеялась, я испуганно проснулась из-за яркого света и низкого гудящего голоса:
- Пора тебе явить себя, Лиллиана Янг.
3
Скарабей сердца
Я резко проснулась, все еще сжимая скарабея, и вжалась спиной в изголовье кровати, разглядывая комнату. С задернутыми плотными шторами было темнее, чем внутри саркофага. Я не видела гостя, но чувствовала его присутствие, как и безумно колотящееся о ребра сердце.
- Кто здесь? – прошипела я тревожным шепотом, сбив со столика книгу, что читала перед сном.
- Уже меня забыла? – тихо рассмеялся мужчина.
Я потянулась к включателю, но услышала рычание собаки и застыла. Если я бы не догадалась, кто в комнате, собака выдала бы его. Уинстон звучал иначе. Да и только один пес из тех, каких я видела, мог издать рычание, полное такой силы.
Дрожащие пальцы все же смогли включить свет, и передо мной во всей божественной красе, хоть и изменившийся под стать фермерскому домику в Айове, стоял египетский бог мумификации Анубис. В музее он был в современном деловом костюме. В этот раз он был в джинсах и белой застегнутой рубашке, идеально подчеркивающей его широкие плечи, а еще в темных ковбойских сапогах и джинсовом жилете.
Он выглядел так, словно модель на ферме. У него даже была привлекательная темная тень щетины на лице. Анубис напоминал человека, способного бросаться тюками сена, оседлать брыкающуюся лошадь, зависнуть с друзьями на барбекю и влюбить в себя любую фермершу от восемнадцати до восьмидесяти лет, не прилагая усилий. Я не знала, была ли в этом уникальная способность Анубиса, или это божественная сила делала их незаметными, но привлекательными.
Хотя он был таким же красивым, как и в прошлую нашу встречу, было в его глазах что-то мрачное, что противоречило его обычному беззаботному выражению лица. По какой бы причине он ни пришел, вряд ли он просто хотел пообщаться.
Закрываясь одеялом до шеи и постаравшись спрятать скарабея Амона под подушку как можно незаметнее, я пыталась выглядеть по-королевски и собранной, насколько это было возможно в бабушкином одеяле и с разными носками, выглядывающими из-под края, и пыльным комбинезоном, висящим на крючке у двери.
- Анубис. Почему вы здесь? – спросила я недоверчиво, но с надеждой. – Что-то пошло не так с церемонией? Вы решили все же стереть мне память? Или хотите сделать мумию и из меня?
Мысли заводили меня в страшные места, но осознание, что у него есть сила позволить мне снова увидеть Амона, перекрывало все ужасы. Я не осмелилась задать вопрос, на который хотела знать ответ. Вопрос пылал на кончике языка и был связан с безопасностью Амона. Я боялась, что если спрошу, то выдам слишком много информации.