Не мешкая ни минуты, Кристина подскочила к гудящей словно рой пчел толпе и, последовав примеру малышей, ужом проскользнула в центр. Там пристроился пестрый шатер, возвышающийся над повозкой. Балаган странствующих кукольников давал представление, которое приносило столько радости зевакам, большим и малым, радостно смеющимся и улюлюкающим с горящими от восторга глазами. Артисты разыгрывали сценку про скупого священника, собирающего подати у паствы и не брезгующего похлопать по круглому заду то аппетитную вдовушку-торговку, то наивную пастушку.
Зрители приветствовали смелые шутки бродячих артистов, не боясь сравнивать кукольного сборщика податей с его алчным прототипом – отцом Казимиром, протоиереем местной церкви, прославившимся на всю округу не только невероятной жадностью, но также похотливостью и чревоугодием.
Люди веселились от души над нелепыми причудами марионеток.
Кристина забыла, сколько времени она, сгибаясь до земли от хохота, простояла перед лоскутной сценой.
Но вот представление закончилось. Появившийся из-за ширмы кукольник, держа болванчиков в обеих руках и одновременно склоняя деревянные головки глупца-священника и толстой грудастой торговки, вежливо раскланялся перед нежелающими расходиться зеваками. Часы на ратушной башни отбили три раза. И тут только девушка вспомнила, что так и не выполнила наказ Вильгельма и не купила закончившиеся у отца эмали. Вежливо раздвигая зрителей, она выбралась из толпы и протянула руку к поясу.
И похолодела. Ее кошелька не было, остался лишь небольшой лоскуток срезанной ткани, которым он был закреплен. Кристина обернулась несколько раз вокруг, но нет, никого рядом уже не было. Удачливый воришка давно скрылся с глаз, довольный немалой добычей, уведенной из-под носа простушки, которая хохотала до слез.
От ужаса у Кристины все поплыло перед глазами. Что скажет отец? Он впервые доверил ей одной отправиться в Марцелль. А что теперь? Как она признается ему в краже?
Горькие слезы обиды и раскаяния застили Кристине глаза. Она, не обращая внимания на расходящуюся толпу, опустилась на мостовую. Что же будет? У нее не осталось денег даже на обратную дорогу в Фогельбах, не говоря уже о ночлеге у Дитриха.
Бедняга зарыдала от обиды и злости на саму себя.
Так и сидела она у подножия ярмарочного дерева, обхватив колени и сжавшись в комочек, прямо на грязных булыжниках мостовой. Как вдруг…
– Что-то я не вижу приказа бургомистра об открытии нового фонтана посреди рыночной площади. А ты, Хассо? Эй, девушка, ты затопишь нас. Всех смоет в окружной ров, – послышался насмешливый голос.
Кристина испуганно подняла голову и увидела нависшие две над ней темные фигуры. Черты лица она не смогла разглядеть из-за слез.
– Ну-ка, красавица, вставай!
Один из незнакомцев протянул руку. Внимание привлек странный браслет – две серебряных полоски, скрепленные друг с другом переплетенными змейками. Они напомнили ей кулон, украшавший шею ее подружки-куклы. Протерев заплаканные глаза, Кристина разглядела, что змеиные тела заканчивались оскаленными волчьими головами, служившими украшением замка.
Кристина поднялась, смущенно растирая слезы по щекам и не имея сил отвести взгляда от улыбающегося молодого человека.
Он был немногим старше ее. На голову выше, стройный, широкоплечий, держался величаво, был одет хоть и небрежно, но богато и со вкусом.
Крашеный жакет из мягкой дубленой кожи красовался поверх широкой, распахнутой на груди рубахи из тончайшего тосканского сукна. Широкий пояс на бедрах, отделанный дорогими серебряными вставками, изображавшими волков, – такие обычно продают на ярмарке в Фрайбурге приезжие купцы из Аппенцелля, – с обеих сторон утяжеляли ножны и выдавали в хозяине любителя охоты. Красиво очерченный подбородок украшала выстриженная на испанский манер бородка.
Прямой точеный нос, нежные губы со слегка заметным пушком завершали портрет молодого богатого повесы.
Господин изящным жестом откинул с лица темные волосы, растрепанные от ветра. Его золотисто-карие глаза смеялись.
"Я хорош собой, не правда ли?"
Кристина смутилась, потупила покрасневшие от слез глаза, позабыв о страшной потере. Лишь одна мысль терзала ее душу: "Я ужасно выгляжу, опухла от плача, как неловко перед красивым господином".
– Позвольте мне назвать свое имя и осмелиться спросить ваше. И лишь потом узнать причину горьких слез. Михаэль по прозвищу Люстиг, к вашим услугам! – произнес молодой человек и нарочито низко, шутовски поклонился, нарисовав фазаньими перьями шляпы замысловатый узор на булыжниках мостовой.
Бедняга смутилась от увиденного. Чувствуя, что краска заливает ее лицо, поспешила представиться сама:
– Кристина Кляйнфогель по прозвищу Маленькая Птичка из Фогельбаха, к вашим…
– Ух ты! – громкий смех прервал ее приветствие. – Ну что же, будем знакомы, Маленькая Птичка по имени Кристина. Не ожидал встретить тебя так скоро. Много наслышан о твоей красоте. И слухи эти оказались правдивы.
Люстиг отступил на шаг, с интересом разглядывая девушку.
Странное чувство нахлынуло на обоих. Души их взмыли в небеса легкими перышками и закружились на волнах ласкового ветра. Вспыхнуло солнце, и все вокруг заискрилось радужными переливами. Кристина приоткрыла сердце новому знакомому, и Михаэль бережно прикоснулся к нему губами. В тот же миг их души-перышки оказались привязаны друг к другу крепчайшей нитью – ни уйти, ни разорвать!
Волшебство длилось недолго.
– А это мой сводный брат Хассо. – Михаэль обнял за плечи стоящего рядом с ним молчаливого паренька с коротко остриженными, торчащими, словно ежовые иголки, волосами и шутя подтолкнул вперед.
Споткнувшись о булыжник мостовой, Хассо чуть не налетел на отскочившую в сторону и засмеявшуюся Кристину, смущенно закашлялся и поспешно отступил. Прозрачные глаза его мрачно сверкнули. Грубоватое лицо, сохранившее следы пережитой оспы, побагровело от стыда. Хассо очень не любил быть смешным, тем более в присутствии привлекательных незнакомок. Спрятав недовольный взгляд под кустистыми бровями, он глухо произнес:
– Госпожа, посмотрите, это не ваша потеря? – И протянул Кристине завернутый в рваные тряпицы предмет.
Девушка радостно вскрикнула, признав свой срезанный с пояса кошелек. Она протянула к нему руку и в тот же момент с ужасом отдернула ее. Пальцы Хассо, державшие утрату, были покрыты следами запекшейся крови.
– У щипуна сегодня плохой день, – спокойно пояснил Люстиг. – От воришки отвернулась удача, стоило ему попасться мне на глаза.
– И мне в руки, – закончил Хассо.
Далеко от Марцелля в лесной избушке, стоящей на берегу стремительно бегущего горного ручья, скрытой от любопытных людских глаз столетними елями и хранимой северными ветрами, склонилась над чаном Регина, вдохнула ароматы настаивающегося целебного снадобья, скользнула пальцами по поверхности, стирая увиденное. И тяжело вздохнула:
– Свершилось, девочка моя. Судьба настигла и связала вас.
Сказка Шварцвальда
Яков versus Михаэль
Михаэль Люстиг, незаконнорожденный сын баронессы Магдалены фон Верен, пришел в мир людей на пятнадцатый день июльской луны в небольшом крестьянском доме на краю Фогельбаха.
В великой тайне от всех.
Мальчик был выкормлен и поднят на ноги вместе с родным сыном старшей сестры Магдалены, живущей среди глухого леса в добровольном затворничестве и носящей имя Регины фон Верен, известной в народе как Черная Регина.
Судьба распорядилась так, что он смог вернуться в родовой замок Шварцштайнфалль лишь спустя семнадцать лет. Баронесса осмелилась открыть двери своему младшему сыну после смерти мужа и старшего брата. А до этого редкие весточки и гостинцы приходили от нее в затерянный уголок Черного леса, где на берегу горного ручья, среди чащобы, притаилась маленькая избушка.
Под ее крышей, покатой, спустившейся почти до земли, покрытой хвойным лапником, росли, не зная горя и человеческого зла, два мальчугана, два брата: родной сын Регины, Хассо, и приемный – племянник Михаэль.
Детей баюкали домовые служки. В солнечные погожие дни под аккомпанемент золотых свирелей их развлекали феи, в дождь напевы маленького народа сменяли порывы ветра, гнущего до земли столетние ели, а ночью под огромной луной зачарованную арию дружно выла волчья стая.
Мальчики росли в мире альвов, не придавая этому никакого значения. То был их мир, другого они еще не знали. Непоседы гоняли наперегонки с быстрокрылыми эльфами, на освещенных солнцем лужайках ловили несчастных сачком, словно больших мотыльков. Отпускали их на волю, когда крылатые создания соглашались исполнять загаданные желания.
В детстве эти желания были просты и наивны, и осуществить их не составляло большого труда. А когда дети подросли, они перестали видеть волшебных обитателей леса.
Так всегда было. И всегда будет.
Для повзрослевших мальчиков нашлись куда более важные дела. Хассо однажды украл травяной настой, что готовила для себя Регина. Сваренный из сбора белладонны, шалфея, мелиссы, вербены и корня мандрагоры, который ведунья тайком выкапывала из-под качающихся на ветру висельников, он обладал удивительной силой. Хассо не преминул угостить волшебным варевом любопытного братца.
Странный сон сковал их. Юноши без сил опустились на шелковую траву лужайки и, оставив человеческие тела, перекинулись в волков. Они метались по лесу, наслаждаясь невероятной скоростью, легкостью, неведомой силой, что кипела в них, вызывая щенячий восторг.
Но больше всего они радовались приходу потаенного мира, который успел закрыть двери, а сейчас вновь сверкал, рассыпая вокруг радужные блики. Повизгивая от удовольствия, волчата катались по изумрудной траве, купались в росе, прыгали за порхающими бабочками, ловили собственный хвост. Они снова вернулись в детство.
И лишь власть Регины смогла освободить неучей от волчьего морока, который звал их оставить прошлое, навеки слиться с шепотом леса, спуститься по лунной дорожке на дно озера. Она нашла опьяневших от настоя подростков на лесной опушке, уже погрузившейся во влажный сумрак. На небе созревало полнолуние. Растолкав бедолаг, Регина влила им в рот несколько капель эликсира, пузырек с которым всегда носила с собой.
Наградив нерадивых глупцов тумаками, ведунья строго-настрого запретила подбираться к ее травам, пригрозив, что в следующий раз, стоит им превратиться в мерзких жаб, она и глазом не моргнет, чтобы их спасти.
Но озорная волчья кровь уже играла в жилах испуганных проказников. Единожды познавшие свободу под светом луны никогда не возвращались назад. Регина знала это и сделала все что могла, чтобы обезопасить сыновей. С того дня на их руках красовались серебряные браслеты, дающие им власть над зовом луны, – две переплетенные змеи с волчьими головами охраняли их человеческую суть, возвращали назад из затянувшегося сна.
Лишь два условия поставила им Регина, перед тем как разрешить пользоваться настоем: ни в коем случае не снимать браслеты перед сном и никогда не пить дурман в полнолуние.
– Мои серебряные обереги не справятся с властью полной луны, ее холод зачарует вас и уведет по мертвой тропе за опасную грань, откуда вернуться могут лишь те, кто познал вкус человеческой плоти и нашел в себе силы отказаться от нее.
Мальчики дали клятву и исправно следовали ей до того самого дня, когда Хассо пропал в первый раз. Это произошло в ночь накануне полнолуния. Он не вернулся из зачарованного сна, его тело лежало на кровати и не подавало признаков жизни. Михаэль, проснувшись, некоторое время не беспокоился за брата, полагая, что он досматривает пришедший на смену волчьему человеческий сон.
Полуденное солнце уже слепило глаза, когда в его голову закрались сомнения. Михаэль вернулся в комнату к неподвижному телу Хассо и первым делом проверил его запястье. Браслета на нем не было. Проклиная глупца, парень бросился на поиски Регины.
Мать, узнав о случившемся, помрачнела. Сквозь сжатые от бессильной злобы зубы прошептала:
– Черная Кровь проявила себя.
"Чья кровь?" – хотел спросить Михаэль, но неосторожные слова замерли у него на устах. Кормилица, не теряя ни минуты, прошла в свою комнату и плотно закрыла дверь.
– Ни в коем случае не заходи сюда, сынок. Не заходи, пока я сама не выйду! – услышал Михаэль ее голос.
Они вернулись в свои тела лишь через два дня. Регина, мрачная, уставшая, заметно постаревшая. И Хассо, возбужденный, бесноватый, с блуждающим взором, с резкими неуверенными движениями, словно он впервые примерил человеческое тело, ранее не принадлежащее ему.
Должно было пройти некоторое время, чтобы молочный брат стал походить на того, кем был раньше. Именно походить, потому что прежним он уже никогда больше не был. В глубине его прозрачных глаз с той поры горели две красные точки – следы человеческой крови, которую он вкусил по собственной воле.
Михаэль не расспрашивал Регину, как ей удалось вырвать сына из-под власти полной луны, а сама она никогда об этом не вспоминала. Но кроме браслета, который ведьма принудительно надела на руку Хассо и сорвала замок, она прочертила острым ногтем на его груди рунический оберег, вспыхнувший синим огнем и оставивший на коже след. По грустному лицу кормилицы Михаэль понял, что зов человеческой крови уже не оставит брата, а совершенные заклятия будут сдерживать его до тех пор, пока жив человек, наведший их.
Время шло. После того случая братья перестали использовать зачарованное зелье, позволяющее просыпаться в волчьем теле. Луна потеряла над ними власть.
На смену одному увлечению пришло другое. Они открыли для себя мир соблазна, телесных страстей, они почувствовали другой Зов. Зов плоти. Потаенный Мир вновь захлопнул перед ними двери, но в этот миг распахнулись другие, приглашающие их вкусить радость любовных утех.
Между братьями началось негласное соревнование, сколько женских сердец им удастся покорить. На шутовском щите Михаэля красовалось уже не менее двадцати. Хассо дышал ему в спину, не отставая.
Наивные пастушки и молодые пастухи, приводившие стада на залитые солнцем лужайки, стали их первыми жертвами. Порочная слава лесных братьев вскоре распространилась за пределы Черного леса, перелетела по всем окрестным деревушкам осторожным и смущенным перешептыванием. Богопротивные слухи метались по ветру подобно верховому пожару и сводили с ума любопытных крестьянок, чье наливное тело ждало запретных утех. Рассказы эти волновали голодных вдовушек, изнывающих без мужской ласки, и добрались наконец до вонзившихся в небеса каменных башен замка Шварцштайнфалль.
Магдалена, услышав от камеристки очередную скабрезную историю о похождениях лесных сластолюбцев, лишь улыбнулась. Приближался срок, назначенный Богом ее мужу. Барон фон Верен доживал последние дни, мучаясь от иссушающей горячки.
По иронии судьбы, смерть супруга должна была открыть врата бедному изгою, незаконнорожденному выродку. Бастарду.
Ждать осталось недолго. Как она соскучилась по любимому мальчику! По его мягким темным кудрям, по золотистым глазам, игравшими словно сосновая смола на солнце, по нежным губам и трогательному румянцу на щеках.
Как омерзительны ей прикосновения и ласки старшего сына, копии угасающего отца! Анемичный Витольд фон Верен отвечал данному челядью негласному прозвищу Призрак: при встрече с ним служанки истово крестились и прятались. Витольд был одержим любовной горячкой не меньше своего неизвестного младшего брата.
Но болезнь его носила оттенок крови… Мать догадывалась о пагубной страсти старшего сына, слухи о ней черными воронами кружили по окрестным деревням. Но она закрывала глаза на похищения и истязания девственниц сворой богатых извращенцев, возглавляемых Витольдом.
Магдалена, возраст которой приближался к сорока годам, доживала свой век в постоянных молитвах, всенощных бдениях и самоистязаниях розгами. Она посвятила душу церкви, преобразив плотскую страсть в страсть благодатную.
Необходимо добавить также, что Михаэль, получивший за свой благодушный, легкий нрав прозвище Люстиг – веселый, не догадывался, что с Хассо его связывает не только молочное, но и кровное родство. Черная Регина исполнила данное младшей сестре обещание – сохранить в тайне их сестринскую связь. Для Михаэля она оставалась любимой кормилицей.
Мальчик унаследовал от тетки густые темные волосы, правильные черты лица, разрез крупных золотисто-карамельных глаз. Хассо, напротив, ни в коей мере не напоминал родную мать. Он был невысокого роста и кряжист, словно дубовый ствол. Движения его, в отличие от плавных, размеренных жестов Михаэля, виделись резкими и порывистыми. Лицо с крупным носом и тонкими губами, отмеченное следами заговоренной оспы, походило на вытесанное неумелым плотником полено.
Но стоило задержать взор на небесно-голубых глазах, прозрачных, словно воды горного ручья, как грубые черты лица менялись, сглаживались. Случалось настоящее чудо. Уродливая внешность преображалась в привлекательный образ. Великую магию хранили глаза Хассо. Возможно, он унаследовал их от своего таинственного отца, имя которого знала и свято хранила в душе лишь Регина.
Второй раз Хассо пропал на исходе полной луны, спустя день, как Михаэль впервые повстречал Маленькую Птичку.
Регина более не отправлялась на поиски нерадивого ослушника. В полночь она вышла на берег озера, где в водах переливалась мертвенными бликами Хозяйка Ночи, и, прочертив на ее отражении защитный знак, произнесла заклинание, призывающее Хассо вернуться.
Ближе к рассвету она заглянула в комнату, где дремал Михаэль, и тихо сказала:
– Если к убыванию брат не объявится, люди в деревнях откроют охоту на оборотня. Я бессильна ему помочь. Защита моя содрогается под натиском его жажды.
Михаэль испуганно молчал.
– Сынок, что бы ни случилось, не оставляй глупого Хассо, он сам не ведает, что творит. Рожденный от отступника никогда не вознесется в страну вечного лета… Обещай мне!
Люстиг кивнул, соглашаясь с неведомым.
В сладкий сон вкралось ощущение ползающей по телу гусеницы. Кристина видела себя лежащей на облаке, плывущем высоко над землей. Над замками, вонзившими острые шпили в лазурное небо, над зеркалами озер, над пушистыми лесами, пронизанными паутиной ручейков.
И назойливая гусеница, переползая с руки на шею, с шеи на щеку, мешала девушке наслаждаться медленно сменяющими друг друга картинками. Она несколько раз стряхивала надоедливое насекомое, но оно упрямо возвращалось и продолжало странствие по ее лицу. Когда мохнатое тельце коснулось нижней губы, Кристина вскрикнула от омерзения и вырвалась из дремы.
Перед лицом маячил стебелек большеголова, он и был той самой гусеницей, и светились золотистыми огоньками глаза ее нового знакомого, нашедшего спящую девушку на лесной, разогретой палящим солнцем опушке.
Кристина вдохнула чужой запах, заставивший маленькое сердечко в волнении забиться. Еще ни один мужчина не смел окутать ее своим дыханием, не будил таких странных, противоречивых чувств. Она не знала, что делать: бежать сломя голову или остаться и вдыхать аромат его кожи и волос.
Первое желание возобладало, девушка уже была готова сорваться с места. Но Михаэль взял ее руку и поднес к губам дрожащие от испуга пальчики: