– Я не причиню тебе зла, Птичка!..
…Машу отвлек монотонный, равномерный стук. Отложив рукопись в сторону, она встала с уютного диванчика, пытаясь найти источник звука. Выходить из очерченного ночником теплого круга света в притаившуюся за ним черноту гостиной совсем не хотелось. Сказка, переселившаяся из набросков романа в явь, подкарауливала на каждом шагу, стоило шагнуть в сумрак.
Стараясь не поддаваться страху, Маша прошла на цыпочках в спальню и несколько мгновений прислушивалась к равномерному дыханию Максимильяна. Ее друг спал сном праведника. Маша встряхнула головой, отгоняя сладкие воспоминания.
Снова этот странный звук. Он исходил от окна в гостиной. Маша медленно отодвинула тяжелую портьеру и выглянула на улицу. Кроме световой гирлянды, спрятанной в цветущей герани, никакого внешнего источника освещения не наблюдалось. Отель окружала стена абсолютной тьмы, за ней притаились призраки.
Маше стало не по себе, она робко поежилась. И в тот же момент в испуге отпрянула от окна. Между рамами судорожно забилась бабочка, не успевшая заснуть. Ее мохнатое тельце с потрепанными крылышками устало трепыхалось в стеклянной ловушке.
"Впусти меня!"
– Как же ты сюда попала?.. – Маша, недолго думая, открыла фрамугу и запустила умирающее насекомое внутрь комнаты, в тепло. – Хотя бы не замерзнешь.
Закутавшись в одеяло, вновь устроилась на уголке дивана.
…Барон Карл Витольд Первый фон Верен простился с миром, испустив дух на руках изнемогающей от горя супруги.
Его родной сын, погрязший в мирских утехах, в пьянстве и разврате, в момент смерти отца был на охоте и не высказал желания прибыть к моменту погребения, чем порадовал мать. Но необдуманный поступок наследника вызвал немало кривотолков среди знати, присутствовавшей на отпевании покойного.
Это ни в коей мере не взволновало баронессу. Магдалена давно закрыла глаза на грехи старшего отпрыска, возложив последнюю надежду на Михаэля.
Однако смерть не собиралась покидать Шварцштайнфалль. Через месяц после похорон барона иссох от чахотки и Витольд – Призрак. Его покрытый кровавыми слюнями, скорченный труп был найден камердинером, и это событие вызвало у слуги вздох благочестивого облегчения, смешанный с наспех произнесенной молитвой об упокоении грешной души.
После приличествующего времени, прошедшего после двойного траура, Михаэлю было дозволено перешагнуть порог замка. Что он и сделал, но лишь ради удовлетворения любопытства и внезапно проснувшегося тщеславия. Лесного бродягу тяготила роскошь покоев, не радовало золото убранства. Ему не дышалось полной грудью, холодные стены замка давили подобно склепу. Молодой человек возвращался в свои покои лишь за сном, стараясь не обижать мать.
При свете солнца Люстиг пропадал среди привычных лесных просторов. Не проходило и дня, чтобы он не виделся с Маленькой Птичкой, ставшей ему настоящим другом. Они всегда встречались у подножия скалы, с вершины которой стремились в небо зубчатые башни Шварцштайнфалля.
Из окон покоев Михаэля можно было разглядеть небольшую полянку, окруженную со всех сторон столетними великанами. Разведенный на ней костер был тайным знаком, что маленькая Кристина ждет его. Если бы у Люстига были крылья, он не преминул бы броситься вниз со скалы, лишь бы скорее окунуться в небесную лазурь глаз и дотронуться в дружеском приветствии до щеки.
То была дозволенная ласка. На большее он не смел надеяться.
Михаэль боготворил Кристину и не мечтал о ней, как об обычной девушке. Они могли говорить обо всем на свете, не уставая придумывать себе все новые развлечения и забавы. Кристина пыталась познакомить Люстига со своими маленькими друзьями, но к бедному парню не возвращался волшебный дар. Старик, Зеленый Петер и Модник оставались невидимыми его взору.
Кристина же покатывалась со смеху, слушая о похождениях Хассо в волчьей шкуре, и время от времени просила угостить ее толикой настоя, но получала решительный отказ. Но как бы ни были они близки и как бы доверительно ни звучали их беседы, у юноши оставалась одна свято хранимая тайна – давний разговор, состоявшийся между ним и кормилицей.
Вечером того дня, когда он впервые увидел Птичку, Михаэль влетел в избушку Регины на крыльях и был пригвожден к земле ее черным взглядом, мрачным, тяжелым, словно надгробный камень.
Кормилица молча рассматривала Люстига, пытаясь прочесть его тайные мысли, а потом отрезала:
– Запомни раз и навсегда, Михаэль, ты и эта девочка пришли на белый свет через одни руки, по воле Великой Матери. Береги ее пуще всех земных сокровищ от зла людского, от глаза лихого, от слова гневного, от чарованья, от искусов и от ошибок.
Она – дитя природы, наивная и доверчивая, она побежит за каждым, кто приласкает, кто добро посулит, даже затаив камень в сердце. Знай, что она лишь сестра тебе, так сохрани ее, как огонек в океане тьмы, которая поглотит нас… Поклянись мне самым дорогим – не искушать ее!
Глаза Регины, черные бездонные дыры, заползли в душу притихшего Михаэля. Не отводя от них застывшего взора, он прошептал странную клятву, связавшую его отныне братскими узами с прекрасной девушкой.
Ведьма, успокоившись, довольно потрепала его по щеке:
– Вот так. Вот так… Держись данного слова!
С того дня Люстиг стал верным слугой и защитником расцветающей на глазах Маленькой Птички. Он не замечал, как за его спиной горят волчьей злобой глаза Хассо, не простившего молочному брату измены и кровной обиды. Сын Регины надеялся перебраться в замок, но так и не получил приглашения.
Пропасть, что пролегла меж братьями, разрасталась с каждым днем, постепенно став непреодолимой.
Кристина, затаив дыхание, открыла дверь заветной мастерской.
Как давно она не была в городе! Как давно не видела Якова. Здесь ли он или покинул Марцелль, отправившись за легким хлебом во Фрайбург или еще дальше – в ганзейский Гессен?
– Яков! – осторожно окликнула полутьму внутри ремесленной лавки. – Ты здесь?
Ответом ей была тишина. Девушка поникла: неужели ее грустные предположения сбылись и она больше никогда не увидит красавца? Они даже не успели толком попрощаться.
Не теряя надежды, Кристина прошла внутрь темной лавки и огляделась. В мастерской никого не было. Только сохнущие на сквозняке под потолком холсты, одинокие завешанные тряпьем мольберты и безумный беспорядок, царящий на столах.
Внезапно у входа раздался шум, и темная высокая фигура преградила девушке путь назад. Она испуганно вскрикнула. А вошедший от неожиданности припал к косяку двери и тихо прошептал:
– Не может быть…
В следующий момент она, как в детстве, кружилась в его сильных руках и с наслаждением вдыхала запахи эмалей, канифоли, лаков, исходящих от темных кудрей.
Мгновения радости сменились любопытством.
– Милый Яков, я соскучилась по тебе! В Фогельбах пришла дурная весть, будто твой отец болен.
Художник нахмурился. Его лицо потемнело, глаза затуманились грустью.
– Верна молва, суставы не дают ему покоя, не помогают ни притирки, ни мази, старик уже не ходит. Мастерская теперь полностью принадлежит мне. Не знаю, радоваться этому или огорчаться. Времени ни на что не хватает.
Кристина расстроилась:
– Бедный герр Доминик, я не знала о его напасти. Хочешь, я попрошу матушку Регину приготовить ему целебную мазь? Уверена, она поможет.
Надежда осветила лицо Якова словно лучик солнца.
– Я буду тебе очень признателен, маленькая фея. А старику мы ничего не скажем, вряд ли он согласится принять снадобье из леса.
Кристина прошла в глубь мастерской. Она разглядывала наброски на скрученных в трубки пергаментах, приподнимала тряпицы на холстах:
– Чей заказ ты сейчас выполняешь? Можно ли мне взглянуть на него?
Яков смутился и густо покраснел. Его голос дрогнул от волнения:
– Я пишу образ Богоматери по заказу фрайбургского епископального совета для их монастырской часовни. И он еще не готов. Точнее, я никак не могу добиться сходства…
– Сходства? С кем? – Кристина подошла к мольберту, стоящему у окна в маленьком эркере, и осторожно откинула кружевной покров.
У девушки перехватило дыхание от увиденного. В наброске, изображавшем Марию с Младенцем, она узнала свои черты. Кудряшки непослушных волос, нежный изгиб губ, разрез глаз, форма носа не оставляли сомнений.
Она повернулась к Якову, но он предупредил ее вопрос:
– Я очень скучал по тебе, Птичка. Теперь ты здесь, и я смогу закончить работу. Не согласишься ли ты подарить мне немного времени?
Забытое чувство всколыхнулось в душе девушки. Теплое, нежное, легкое, словно крылья мотылька, сладкое. Оно коснулось ее затрепетавшего в восторге сердца, разлилось карамелью во рту… Он скучал… и в минуту тоски творил ее образ…
Вернулось воспоминание о случившемся на лесной поляне, когда Михаэль впервые разбудил в ней желание, но так и не посмел преодолеть опасную черту.
Кристина поймала полный тоски взгляд Якова. Поднявшись на цыпочки, провела кончиками пальцев по кудрявым волосам, дотронулась до сомкнутых век, спустилась по щекам к приоткрытому рту. Коснулась дрогнувших губ. Она словно впервые видела его лицо, вновь знакомилась с ним.
– Ты красив, мой Яков…
– Не мучай меня. – Под опущенными ресницами художника блеснула слеза.
Легкомысленный самодовольный чертенок овладел разумом девушки. Окончательно осмелев, она с любопытством коснулась его губ. Ее первый неумелый, осторожный поцелуй был встречен мучительным стоном. Яков изо всех сил прижал девушку к себе и ответил на ее ласку.
Голова Кристины закружилась, сердечко затрепетало.
Несколько мгновений спустя юноша заглянул в ее блуждающие от неги глаза:
– Как ты?
Кристина, зардевшись, чуть дыша пролепетала:
– Странно. Говорят, поцелуи приятны, но я теперь знаю: они… слаще сладкого. Я словно побывала на небесах и подслушала разговор ангелов.
Яков нежно обнял девушку и снова прижал к себе. Он улыбался, не веря собственному счастью. Потом, опомнившись, тяжело вздохнул и отступил на шаг. На лице Якова от волнения проступили пятна.
– Тебя часто видят с сыном баронессы. До меня доходили слухи, что ты помолвлена с Михаэлем. Еще говорят…
Девушка отвернулась от взволнованного юноши, скрывая улыбку:
– Яков, милый! Мы близки с Михаэлем, но пусть тебя это не тревожит. Он друг, почти брат мне, не более… Ты знаешь меня с детства и сразу поймешь, лукавлю я или нет. Сердце мое пока свободно!
Радостная искорка блеснула в глазах вновь обретшего надежду художника.
Кристина хитро улыбнулась:
– Но порой Михаэль так на меня смотрит… Разглядывает всю, думает, я не вижу. Что говорить, он красив, а теперь еще и богат. Чем не завидный жених? – подтрунивала она над вновь ставшим мрачным как туча художником.
Сердце Кристины сжалось. Она почувствовала, что заигралась.
Опустив глаза в пол, прошептала заветные слова:
– Приезжай на святочной неделе в Фогельбах к Вильгельму и проси моей руки, если сердечно желаешь. Не бойся ничего, я буду ждать тебя и отвечу согласием. Ты мил мне уже очень давно. – И, прижавшись к груди художника, закрыла глаза. Замерла, слушая стук его радостно бившегося сердца.
Сказка Шварцвальда
Зло было рядом
Праздник Всех Святых в Черном лесу ознаменовался не только первыми заморозками. Студеный ветер с северных широт укутал молчаливый лес в кружевное платье из инея, припорошил потаенные лужайки, заковал озера и малые ручьи в ледяной панцирь. Он принес мертвую тишину, прогнав беспокойных птиц по следу ускользающего солнца, загнал зверей в норы.
Но в тот, 1681 год он, помимо прочего, привел с собой лютый страх.
Словно чумная напасть, распространялись среди городов и деревушек леденящие кровь слухи о все чаще пропадающих невинных девушках, об изнасилованных малых детях и истерзанных зверьми младенцах.
О том свидетельствовали охотники и егеря, находившие изглоданные обледеневшие трупы на запорошенных снегом лужайках. Одна странность наблюдалась повсеместно – вокруг тел не было найдено ни одной капли крови.
Изредка пропавшие девушки возвращались, только они уже не были прежними. Глаза их блуждали, они не узнавали родных, разговаривали сами с собой, истязали себя собственными руками, оставляя кровавые раны на теле, призывали Сатану забрать их души.
Одна несчастная во избежание преследования инквизицией была тут же отправлена в монастырь, где и канула. Две сестры из соседней с Фогельбахом деревни покончили с собой самым богопротивным образом. Одержимая безумием девица, оголившись донага, нанизалась грудью на вилы. Другая проткнула себя насквозь, оседлав осиновый кол. Истекая кровью, она рисовала вокруг себя чертовы письмена. Их бедняга отец, открывший страшное злодеяние, в тот же миг лишился разума. Ни одной из грешниц не суждено было упокоиться с миром на церковном кладбище. Словно приблудившихся собак, их кинули в болотную топь.
В один из тех страшных дней Кристина развела костер на лужайке. Она звала Люстига. В Фогельбах пришла беда: пропали две сестры-двойняшки, дочери мельника, а также молочная сестра Кристины, Марта, изводившая ее в детстве. Подруги отправились втроем в Марцелль за обновками к Рождеству и не вернулись к положенному сроку. Матушка Хильда посерела от горя, не находя себе места. Она убивалась по старшей дочери, считая ее погибшей.
Ужасную новость принес дровосек, видевший на днях вереницу всадников, пронесшихся среди черных сумрачных елей в сторону господского замка. По его уверениям, через седло одной из лошадей была перекинута тяжелая ноша.
Смеркалось. Кристина с тревогой смотрела на небо, где уже кружились тяжелые снежные хлопья, которые предвещали сильный снегопад. Подбрасывая в пламя костра сухие еловые ветви, она ежилась от пробирающейся сквозь плотный шерстяной плащ стужи.
Михаэль давно должен появиться, если он в замке.
А если нет…
Решив подождать друга еще с полчаса, Кристина прижала к сердцу любимую куклу. Закуталась в плащ посильнее и закрыла глаза. Немного согревшись, замурлыкала под нос любимую песенку о босоногом сапожнике.
Хруст ветки заставил ее вернуться из дремы.
На краю поляны стоял Хассо. Прозрачные глаза его сияли ледяной злобой.
Кристина испуганно вскочила на ноги, оглядываясь в поисках Люстига.
– Зря ждешь его, Птичка. Он нежится в чужих объятиях. К его светлейшей персоне ныне приставлена челядь, готовая услужить во всем. Уютная теплая норка, где они веселятся, с другой стороны замка, твоего костра никто не увидит. Ожидание напрасно.
Кристина, почувствовав опасность, еще раз огляделась, ища пути к отступлению, но Хассо стоял на тропе, преградив ей обратный путь в Фогельбах:
– Думаешь сбежать? Зря. Все пути отрезаны. Пришло время расплаты.
Кристина не верила в происходящее:
– О какой расплате ты говоришь? Что я сделала тебе? Чем навредила?
Хассо расхохотался, и раскаты его смеха зловещим эхом отразились от молчаливых елей.
– Самую малость, Птичка. Ты лишила меня брата. Украла его любовь.
Кристина затрясла головой, отгоняя морок. Она только сейчас поняла, какую ошибку совершила. Не замечала за спиной Михаэля смертельного врага, который дожидался своего часа.
– Хватит понапрасну болтать, Хассо, – раздался голос закутанного с головы до ног в плащ всадника, вынырнувшего из сумеречного леса.
Следом за ним появилось еще двое незнакомцев, один из которых вел под уздцы лошадь, недовольно фыркающую от падающих на морду крупных снежных хлопьев.
Мужчины окружили испуганную насмерть девушку, шаг за шагом отодвигая ее к пылающему костру.
– Надеюсь, обещанный тобою подарок придется по вкусу нашему господину! Ты головой клялся, что она не знает ласк.
– Она невинна, как ангел, – подобострастно уверил негодяй.
– Тогда не будем терять времени даром. Гюнтер, хватай этого ангела, только не забудь завязать ей рот, чтобы не всполошила всю округу, – приказал первый всадник.
Тот, кого он назвал Гюнтером, спешился и направился к Кристине, широко расставив руки.
Она стояла уже вплотную к костру. Отступать было некуда, языки пламени плясали на подоле платья. Кристина закричала от бессилия и отчаяния и что было сил вцепилась ногтями в осклабившееся рябое лицо Гюнтера, целясь в его мутные глаза.
– Ах ты волчица! – по-бабьи заголосил негодяй, схватившись за разодранные в кровь веки.
В тот же момент страшный удар в висок лишил девушку сознания, и она замертво упала на заснеженную траву. Хассо перекинул бесчувственное тело через круп лошади всадника в плаще. Тот крепко прижал к себе добычу, пришпорил лошадь и через мгновение исчез в потемневшем лесу. Другие незамедлительно последовали за ним.
Сводный брат Михаэля, оставшийся на поляне в полном одиночестве, злорадно усмехнулся:
– За все надо платить, Птица! Хассо никого никогда не прощает. Тем более тех, кто смеялся над ним.
Он уже вставлял ногу в стремя, как вдруг заметил странный предмет в снегу. Молодой человек поднял с земли старую потрепанную куклу:
– Детство закончилось! – И, недолго думая, бросил игрушку в огонь.
Через мгновение лесная поляна с догорающим костром опустела.
Виски Михаэля раскалывались от невыносимой боли, но что та боль, когда на месте сердца пылал костер, пожирающий разум? Юноша сокрушенно опустил голову на стол. Регина внимательно рассматривала выпавший рунный расклад.
– Я предал ее, предал нашу дружбу. Был отвлечен лаской соблазнившей меня змеи, тайком прокравшейся в покои…
– Молчи, глупец! Не мешай мне думать, – шикнула Регина, блеснув угольками глаз. – Кости начали говорить…
Михаэль послушно затих.
Регина осторожно поднимала каждую руну, внимательно прислушиваясь к внутреннему голосу. Красивые черты скривила ужасающая маска.
– Время пришло. Темный господин призвал верного слугу на жатву. Много людской крови потребуется ему, чтобы утолить жажду. Много жизней сожрет чудовище, пока не уснет… И то лишь на время…
– Матушка, умоляю! – попытался вмешаться Михаэль.
Регина мрачно взглянула на него:
– Девушка находится ближе, чем ты думаешь. Она в логове Зверя, притаившегося в стенах замка Шварцштайнфалль. Ты знал, что в подземельях твоего родного дома творилось и по сей день творится Зло?
Михаэль смертельно побледнел:
– Зачем ты позволила мне уйти из леса? Перебравшись в каменные застенки, я потерял себя, душу день за днем поедала ржа… И только Кристина спасала меня от притаившегося в каждом темном уголке греха. Она растапливала в маленьких ручках мое сердце, которое затягивала ледяная короста. Ты сама знала, что в замке живет Зло, зачем велела туда идти?
Регина нежно посмотрела на Михаэля и, как в детстве, потрепала его по волосам:
– Пути Господа неисповедимы – так говорят ваши глупые церковники, а я добавлю: каждому даются испытания, которые необходимо преодолеть. Иначе они будут преследовать его вечно.
Михаэль вскочил на ноги:
– Мне нельзя терять ни минуты. Я возвращаюсь.
– Иди, сынок! Опасайся неожиданных врагов, не доверяй никому, кроме самого себя. Береги свое сердце. Не позволь ему затвердеть.