– Он писал божий лик с тебя, дитя мое?
– Да, святой отец. Он любил меня. Не грешил ни разу, он – самый чистый и праведный слуга вашего Господа. А я предала его.
– Хочешь сказать, узнав, что вы не сможете быть вместе, он… Безумец!
– Да, так оно и было. Я пришла сообщить, что выхожу замуж за другого. Потом открылась страшная правда, я не могу жить без Якова, но она не могла уже ничего изменить. Зачем ему нечестная спутница? Я не нашла сил вернуться и признаться, что мечтала об нем еженощно… Если бы я узнала раньше…
– Это ничего не изменило бы. Маховик правосудия закрутился. Из лап инквизиции вырваться удается единицам. Несчастный отказывается говорить в свою защиту. Он скрывает правду, выгораживая тебя, потому что искренне любит. Боже милостивый, помоги, просветли разум, подскажи, как помочь несчастному заблудшему глупцу! – Священник вознес руки к небу в молитве.
Ответ пришел быстрее, чем он рассчитывал. Кристина опустилась перед ним на колени и схватилась за полу черной сутаны.
– Святой отец, умоляю, помогите добраться до Фрайбурга. Мне необходимо ехать, не теряя ни минуты, прямо сейчас. Прошу, помогите мне. Я буду свидетельствовать на суде, я сама открою им правду. Судьи поверят и отпустят моего Якова.
По щекам молодой женщины вновь потекли слезы, она не сводила с растерянного священника молящего взгляда. Но тот сокрушенно опустил голову:
– Дитя мое, души судейские черствы и скаредны, они ищут выгоду и врагов на каждом шагу. Боюсь, что, поехав во Фрайбург, ты сама попадешь в беду, а этого я допустить не вправе. Ведь зло имеет сотню обличий, и самое коварное – спрятанное под ликом добродетели. Никому нельзя доверять, надеяться надо только на себя. А в силу положения ты слаба…
– Отец Иоахим, если вы сейчас не согласитесь мне помочь, я пешком отправлюсь в далекий город. Мне безразлично, что случится со мной по пути, замерзну ли я или паду жертвой волков: без Якова мне все равно не жить.
Кристина решительно поднялась и, не говоря более ни слова, направилась к двери.
Священник остановил ее:
– Я помогу. Видно, сам Господь направил тебя ко мне, и я исполню свой долг. Эту ночь ты проведешь у моей сестры, сейчас отправлю ей весточку. Утром снаряжу повозку во Фрайбург. Только как быть с твоим спутником? Ты приехала не одна, и мне придется ответствовать. Господин фон Верен вернется с минуты на минуту и начнет искать тебя.
– Вы передадите ему письмо от меня. Михаэль поймет и отступится. Только могу ли я просить об одолжении?
– Да, дитя мое. Что я могу еще для тебя сделать?
Кристина густо покраснела:
– Как вы уже поняли, я не обучена грамоте. Напишите несколько слов за меня.
Иоахим улыбнулся и, не откладывая, сел за свой рабочий стол. Расчистив место от стружек, достал кусок бумаги, небольшую чернильницу и приготовился.
Кристина вздохнула, подбирая правильные слова. Слезы покатились по ее щекам.
– Милый Михаэль, прости меня, если найдешь силы. Я знаю, как много страданий принесла тебе, но еще больше мук терпит человек, чье сердце я разбила. Теперь я сделаю все возможное, чтобы спасти его. Не ищи меня. Если веруешь, помолись. Твоя Маленькая Птичка.
Окунув в чернильницу указательный пальчик, Кристина коснулась им листа, оставив легкий отпечаток:
– А теперь, святой отец, покажите мне путь к дому вашей сестры.
– Да, дитя. Я провожу тебя.
Оставив письмо сохнуть, Иоахим поднялся из-за стола.
Когда они покидали ремесленную лавочку, на Марцелль уже упали сумерки, погрузив город в тайну. Крупные хлопья, кружась, опускались на землю. Ветер почти стих. Под ногами тихо поскрипывал свежевыпавший пушистый снег.
Стоило им свернуть в ближайший переулок, как у ворот церкви остановилась повозка. Михаэль, спрыгнув с козел, быстрым шагом направился ко входу в храм.
Сказка Шварцвальда
Конрад Справедливый
Епископ Конрад Макленбургский, названный народом Справедливым, после утренней литургии удалился в свои покои при монастыре Святого Франциска.
Следовавший за ним по пятам внимательный служка помог снять митру и тяжелую, расшитую серебром казулу, оставив на Светлейшем фиолетовую, соответствующую высокому сану сутану. Конрад взял в руки приготовленный список заключенных, при слушании дел которых он был обязан присутствовать на муниципальном совете после полудня, и устало махнул рукой, отсылая клирика прочь. Ему хотелось оставшееся свободное время провести в одиночестве, поразмышлять над судьбами людей, имена которых друг под другом были прописаны на пергаменте.
В самом конце списка с намеренным отступлением читались три имени, выделенные двойным нажатием пера. В дознании оных участвовала Святая инквизиция. Епископ брезгливо поморщился, на его высоких скулах пролегли глубокие продольные складки. Он предчувствовал занудный и надоедливый процесс переливания из пустого в порожнее, время от времени отягощаемый пытками, которому предстояло окончиться уже привычным забиванием несчастных камнями или сожжением на городской площади. Смрад горящего человеческого тела, предвосхитив итог размышлении, проник в сознание епископа, заставив его болезненно скривиться.
Он устал искать происки Дьявола там, где их не могло и не должно было быть.
Человеческая подлость, жадность, зависть, алчность и корыстолюбие были причинами обвинения. Вот где притаился искуситель. Надобно судить и карать самих истцов.
Но нет, этот мир безумен и примитивен. А еще предсказуем и очень скучен.
"Свободный город Фрайбург против Стефана Кугелькопфа, обвиняемого в сношении с суккубом, участии в шабаше и разврате". Донос написан ревнивой супругой бедного плотника, мечтающей отомстить мужу любым способом. Наверняка хитрая бестия таким образом пытается скрыть собственный грех прелюбодеяния.
"Свободный город Фрайбург против Иоганна Штамма, сапожника, обвиняемого в изготовлении золота колдовским путем" – оговор, подписанный завистником-соседом в надежде на часть имущества, положенного ему после осуждения доморощенного "колдуна".
Епископ поднял глаза к фрескам на потолке. Рай существует лишь на кончике кистей богомазов, в их несбыточных иллюзиях. На земле давно воцарился Сатана, проникший в сердце каждого смерда. Ничего нового гнусная каста доносчиков не придумала. Где полет фантазии, где изобретательность, где доказательства присутствия вечного зла?
"Свободный город Фрайбург против Якова Циммерманна, живописца, обвиненного в поругании святого образа Божьей Матери…"
– О, помянул блаженных, и один явился. – Епископ удивленно вздернул левую бровь, достал из кармана сутаны круглое стеклышко и, вставив его в глаз, внимательно погрузился в чтение предварительного обвинения городского совета.
"…обвиненного в богоотступничестве и еретических высказываниях в момент задержания, происходящего в присутствии многочисленных свидетелей".
Донос был не подписан. Отцы города в виде исключения приняли его от неизвестного лица, надеясь разделить доход от продажи мастерской и готовых полотен между собой.
"Странно, – прошептал Конрад, размышляя, – никакого дьявольского умысла у богомаза нет, но зачем клеветать против себя? Скорее всего, несчастный художник повредился умом или желает смерти по какой-то личной причине. Наверняка он несчастен в любви. Все романтические творцы лелеют в душе возвеличенный до апогея образ. Надо искать даму, неосторожно разбившую сердце. Все ясно наперед. Скучно…"
Он вновь был разочарован.
– Скучно мне, – произнес епископ вслух, вынимая увеличительное стекло из сияющего, словно расплавленный сапфир, глаза.
Подойдя к окнам опочивальни, облокотился обеими руками на каменный подоконник и выглянул в монастырский двор. Там кипела будничная жизнь. Приставленные к кухне служки усердно ощипывали еще живых и бьющих крыльями кур.
– Вот недоумки, – вздохнул Конрад.
Двое монахов, дав глупцам совет свернуть наперед птицам шеи, повели за ворота на убой испуганно блеющего барана. Пережившая сорокадневный пост братия наслаждалась разговением. Несколько темных силуэтов метнулись от канцелярии, исполняя поручения.
– Скучно, – уныло повторил Конрад и, подойдя к письменному столу, дернул за висящий в углу колокольчик.
В ту же секунду в открытой двери возник молодой прислужник.
Епископ одарил юношу нежным взглядом и произнес:
– Вели позвать мне ожидающего человека из гостевых покоев, сын мой!
Монах, по-девичьи покраснев, подобострастно откланялся и исчез.
Конрад вновь отошел к окну, наблюдая, как миловидный слуга стремглав пересек двор, направляясь в пристройку для гостей. Вскоре он появился оттуда в сопровождении невысокого кряжистого человека, одетого в щегольской коричневый камзол, бархатный с золотой вышивкой. Мужчина, придерживая одной рукой длинный кинжал в ножнах, который от быстрого шага бил его по бедру, другой – шляпу с петушиным пером, уверенным шагом проследовал за секретарем.
Епископ снисходительно улыбнулся. Ему нравилось, когда приказы выполнялись быстро и беспрекословно.
Повернувшись к зеркалу, пригладил седые волосы, придирчиво осмотрел моложавое холеное лицо, слегка погримасничал, примеряя различные образы. Сомневаясь между праведным негодованием и миросозерцательным равнодушием, остановился на благочестивой надменности.
Через мгновение быстрые шаги раздались в коридоре. После тихого стука и разрешения войти скрипнула дверь.
– Ваше Святейшество, – раздался голос за спиной.
Епископ медленно обернулся к вошедшему и направился навстречу, протянув руку для поцелуя:
– Мир тебе, сын мой!
Молодой человек отвесил низкий поклон и слегка коснулся тонкими холодными губами дарованной руки.
Конрад невольно поморщился.
– Хассо, пришло время выполнить одно важное поручение. Следуй за мной.
Епископ повернул ключ в замке кабинета, закрывая его от любопытных и ревностных слуг, подошел к письменному столу, стоящему возле камина, и, нажав рукой потайной рычаг, спрятанный в одной из его массивных ножек, немного подождал, пока створка стены, на которой красовался выложенный голубым тосканским мрамором очаг, отъедет в сторону и откроет потайную лестницу, ведущую вниз.
Один за другим мужчины спустились по темной винтовой лестнице в подвал. Хассо, впервые попав в святая святых, замер у входа, боясь войти в небольшое по размерам помещение лаборатории, забитое колбами с порошками, изогнутыми ретортами, замысловатыми змеевиками и закрепленными в штативах резервуарами с выпаривающимися жидкостями.
Епископ с несвойственным для столь преклонного возраста изяществом проскользнул между столами, прошел в дальний угол подвала, надел длинные кожаные перчатки и маску на лицо. Бросив такую же маску в сторону удивленного вассала, открыл медный чан и длинными металлическими щипцами вытащил из него мертвого облезлого грызуна.
Хассо вскрикнул от страха и, не теряя времени, приложил подобранную с пола маску к лицу.
– Сын мой, пришло время поразвлечься. Овцам в пригородах Марцелля не терпится узреть деяния врага рода человеческого, так исполним их невинное желание. Начнем ежегодную жатву в его честь. Кинь уморенную чумой крысу в один из колодцев в Фогельбахе. Мне давно не терпится прогреть старые кости у инквизиторских костров.
– В Фогельбахе? Почему именно там? – спросил ошеломленный Хассо.
Конрад удивленно вскинул брови. Надменность его проросла шипами льда. Слуга впервые посмел обдумать приказание и задать вопрос. Все прежние поручения выполнялись беспрекословно. Через какое-то время черты лица священнослужителя смягчились, и он произнес мягким голосом:
– Пора повидать старых знакомых. Думаю, тебе также не терпится свести кое с кем счеты?
Смертельно побледневший Хассо не посмел перечить. Схватив валяющийся в углу холщовый мешок, поднес его на вытянутых руках и испуганно зажмурился. Крыса упала внутрь.
Синие глаза епископа самодовольно блеснули.
– На несколько недель с моей скукой будет покончено, – прошептали его красиво очерченные губы, а уголки рта вздернулись в легкой ухмылке вверх.
Смертельно бледный Михаэль молча положил пергамент на стол.
Регина вздрогнула и, скрестив руки на груди, в задумчивости откинулась на спинку стула. Увидев, что сын вернулся из города один, она догадалась: рука Богини направила девочку. Разве кто-то уходит от предначертанного? Знала она и то, что сердце ее приемного сына окончательно разбито. Ему сейчас необходим искренний совет.
– Что там, Михаэль? Прочти! Глаза отказывают мне, – прозвучал ее голос.
– Матушка, я вернулся за ней в храм, а беглянки и след простыл. Она оставила меня, не открыв имени того, кто дорог ей больше собственной жизни и жизни нашего будущего ребенка.
– Не вини ее сгоряча, мой мальчик. Тем более не упрекай жизнью нерожденного. Не вольна она была в выборе и также не ведала, что ответит ему взаимностью. Я открою тебе имя соперника: его зовут Яков Циммерманн, он марцелльский живописец и ее давнишний друг.
– Друг, о котором я не знал ничего. Кем же был тогда для нее я? – Михаэль сжал от злости кулаки.
– Разве не позволено иметь друзей много, а любовь только одну? Она полюбила его раньше, чем увидела тебя. Да и любить тебя ей не позволено… Лучше скажи, что написано в ее письме?
Михаэль вновь раскрыл скрученный пергамент и прочел его содержимое до конца.
Регина побледнела:
– Значит, те нелепые слухи об аресте Якова, что я утаила от Птички, правда. Чем же он прогневил ваших святош?
– Не знаю, матушка. Священник, который передал послание, лишь намекнул на содеянное. По Марцеллю ходят слухи, что богомазом была осквернена икона с божьим ликом.
Регина усмехнулась:
– О, глупость людская… Сотворили себе новых идолов и ради них готовы идти на смерть. Не осознавая, что прежние никуда не делись. – Она встала из-за стола, взяла приемного сына за руки. – Позволь дать тебе совет. Как бы ни задерживала тебя мать, не теряй ни минуты, поезжай следом за Кристиной – безумице грозит беда. Сама того не ведая, она отправилась в логово зверя, притаившегося среди монастырских стен.
Я никогда не открывала тайну, от кого рожден Хассо. Но теперь ты должен знать, Михаэль, каких врагов тебе стоит бояться. Твой молочный брат – сын славного в прошлом человека, но позволившего себе властвовать над человеческими судьбами и посмевшего встать наравне с богами.
Но лишь на время его положение было устойчивым, и он об этом знает. Поэтому спешит насладиться властью. Он менял имена, менял обличья, менял одеяния, присягнул ныне новому богу, но, продав лишь раз душу, он никогда не выменяет ее назад. Ледяному каменному сердцу тепло вернется лишь по доброй воле того, кто согласится на неравнозначный обмен. Но, вернув его, предатель станет уязвим и слаб, как новорожденное дитя. Сотворенное им зло вмиг сотрет его с лица земли…
Поэтому вряд ли он решится еще раз почувствовать в своей груди стук и тепло человеческого сердца. – Последние слова Регина произнесла очень тихо и прерывисто вздохнула, думая о чем-то своем. – Поезжай за ней. Если Кристина дорога тебе, прости и помоги… им, если это еще возможно. Обо мне не беспокойся. Я отжила свой срок.
– Матушка!
– Молчи! Я знаю, что говорю. А ты слушай внимательно. Избегай Хассо. Человек в нем умер, осталась волчья суть. И остерегайся мужчины с ярко-синими глазами. Не знаю, чью именно личину он ныне избрал, но от него исходит смертельная опасность. Узнать его можно по широкому золотому кольцу, что он носит на правой руке, на котором выгравированы три рунических знака. Но еще хуже, если синеглазого человека ты встретишь без кольца. Слушайся своего сердца, сынок, и береги его пуще зеницы ока.
Михаэль не понял:
– Что беречь? Свое сердце?
– Да, и это мой тебе последний завет! Не допусти туда холод. Пока оно горячее, ты живешь. Ты любишь. Ты существуешь. Стоит ему окаменеть, словно бешеная белка побежишь по замкнутому кругу. Как и он.
Михаэль испуганно взглянул на Регину, решив, что та бредит. На длинных черных ресницах ведьмы дрожали слезы. Она впервые не прятала их от своего молочного сына.
Сказка Шварцвальда
Тюрьма
Почтовая повозка, в которой ехала Кристина, обогнула по широкой дуге величественную гору Фельдберг и спустилась в долину Рейна. Перед уставшей женщиной открылся захватывающий вид на огромный город из красного песчаника, укрывшийся под черепичными крышами и рассеченный пополам извилистой рекой, водная поверхность которой сверкала на солнце, словно чешуя приготовившейся к нападению змеи.
Кристина никогда не выезжала из леса дальше Марцелля, и приближающийся город казался ей чудовищным зверем, огромным, пугающим. Уже на подъезде к нему обостренное обоняние уловило бесконечное количество чуждых запахов, вызывающих отвращение и тошноту.
Миновав южные ворота, повозка, подпрыгивая на брусчатке, медленно въехала в Свободный город Фрайбург. Взгляд Кристины упал на небольшую вывеску с изображением красного ревущего медведя, приглашающего уставших путников в трактир. Пустой желудок бедняги сжала голодная судорога: со вчерашнего дня в нем не было ни крошки. Утром ей удалось перекусить в гостевом доме, где она провела ночь. Сейчас солнце приближалось к полудню.
Отвернувшись от многолюдной харчевни, источающей аппетитные запахи, она обратилась к кучеру, прося остановиться недалеко от паломнического приюта, у монастыря Святого Франциска. Старик, опекавший ее все дорогу по просьбе сестры Иоахима, согласно кивнул.
Повозка еле протискивалась сквозь мрачные городские улицы, распугивая снующих прохожих. Теперь Кристина задыхалась от запаха гниющих отходов, валяющихся повсеместно под ногами, и помоев, которые текли по небольшим узким каналам, выдолбленным в мостовой, собираясь в огромный канализационный желоб, ведущий за пределы городских стен. Прикрыв нос и рот рукой, она едва сдерживала подступающую рвоту. Кучер сочувственно улыбнулся и спросил:
– Хочешь, я остановлюсь, дитя мое?
Она отрицательно замотала головой:
– Надо спешить! Потерплю!
Повозка приблизилась к величественному собору. Его остроконечная башня, взметнувшаяся ввысь, казалось, протыкала насквозь низко опустившееся ненастное небо. Вокруг креста, проглядывающего сквозь рваные облака тумана, кружило воронье.
Кристину привлек искусно выполненный фасадный барельеф, с одной стороны изображающий Бога в виде патриархального старца в момент Сотворения мира, с другой – соблазняющего женщин Сатану, рогатое чудовище с телом сатира и головой козла. Страшные воспоминания о пережитом в подвале замка кошмаре вновь сковали ее сердце, а по телу прокатилась жаркая волна греховного желания. Кристина сжалась от страха, понимая, что не может влиять на пагубную страсть, поселившуюся в душе.