Он вздыхает. Но выговориться хочется. Хоть кому-то.
- Они не дали им гражданских прав, мама! Не дали, понимаешь? Знаешь, какие документы я на нее получил? Как на домашнюю скотину! Которую по эту сторону держать, конечно, можно, но в клетке, в подвале, чтоб не видел никто.
- Сынок, но… - женщина задумалась. О людях она знала мало. Ни у нее, ни у ее близких знакомых подобной собственности никогда не было. - С ней же, наверное, гулять нужно. Свежий воздух. В подвале она у тебя зачахнет совсем. Может, лучше к нам ее отвезти? Ты можешь быть уверен, ее и пальцем без тебя никто не тронет, я прослежу. А ты будешь прилетать, навещать.
- Ох, мама… - тянет он. - Свежий воздух-то как раз не проблема. Свежий воздух я ей и здесь обеспечу. Еще нужна жизнь в коллективе, возможность личностного роста, принадлежность к определенным социальным институтам… В ее возрасте она в школу должна ходить. И ближайшая школа тут в соседнем дворе. А я не могу Анюту туда отправить. Ее нет, нет такого человека, не существует. У нее нет паспорта, ее нет в списках живущих. Она - моя собственность, о которой люди вообще не должны знать… Она не может самостоятельно перемещаться по стране - даже в пределах улицы. Она не может самостоятельно жить - только в моем доме, под моим присмотром. Она не может выйти замуж, если только я не оформлю себе в собственность ее мужа, не может пойти работать - ничего, понимаешь, из того, что для нее всю жизнь было естественным, к чему ее готовили. А ты говоришь, воздух…
- И? - ждет продолжения мать.
- Что "и", мама?
- Задумал ты что? Я ж вижу, вечно тебе жучков-паучков спасать было надо. Только это не жучок, Арик, десять раз подумай. Мы квоту, чтоб тебя на куратора определить, с таким трудом получили. У тебя приличная зарплата, приличное питание, на твое место очередь стоит, ждет, когда ты оступишься. Хоть что-то там им нарушишь - и все, пиши пропало. Мы долги отцовские тогда из каких средств выплачивать будем?
- Ну, зачем нарушать? - чуть усмехается он. - Я законы изучил хорошо. Тут одно главное правило: не светиться. Меня, знаешь ли, тоже в некоторых местах видеть не должны. Но это вовсе не значит, что я не могу там бывать. Просто видеть вместо меня будут обычного человека. Так и с Анютой: до тех пор, пока в ней будут видеть обычного человека, я ничего не нарушаю. А дальше… - чуть помолчал, раздумывая, стоит ли делиться. Но если уж не маме, то кому? - Нам главное - пару месяцев продержаться, чтоб тише воды, ниже травы. А потом о ней забудут. И о ней, и обо всей этой истории с проникновением. И обо мне, соответственно. Я на хорошем счету, нарушений за мной не числится, так чего следить?.. Ну а я съезжу куда-нибудь в дальнюю деревню, выпишу там Анюте свидетельство о рождении, потом оформлю тихонько паспорт…
- Ар! Ну вот это уже точно нарушение, и серьезное, - не одобряет мама.
- А вот и нет! - он смотрит упрямо и решительно. - Они сами оставили мне лазейку. Заставили нас с девочкой подписать контракт! Понимаешь? Они выдали мне дарственную на домашнее животное и при этом - заставили подписать контракт!
Она не понимала этих тонкостей.
- С животным невозможно подписать контракт, оно ж по определению неразумно! Оно не обладает никакими правами, и потому просто не может отказаться от них в мою пользу. А если она передает мне права - и об этом есть официальная бумага - значит, права у нее были. А права есть только у граждан Страны Людей. Выходит, делая ей документ о гражданстве, я только исправляю досадную оплошность. И моя девочка сможет ходить в школу! А там и уехать от меня, когда истечет ее срок.
- Ар, в управлении не дураки сидят, - пытается предостеречь его мать.
- Да знаю, мама, знаю. Но я ж говорю, тут главное - не светиться. Подправлю ей речь, подучу истории, правилам местным… Понимаешь, пока она не будет привлекать внимания, никому не будет до нее дела. Главное, чтоб круги по воде не пошли. И будет у меня не зверушка, а самая настоящая Избранница.
- Арик, так ты что, все эти махинации только ради того, чтоб иметь Избранницу, задумал? - не понимает его мама. - Так мне казалось, ты и так имеешь право, на законных основаниях. Раз в несколько лет, конечно, но ты ж, вроде, ни разу не заводил?
- Не заводил, - соглашается сын. - Но раз уж завелась… Я, кстати, обещал показать Анюте дом. Поможешь?
Это было почти как путешествие. Изображение настолько точно воспроизводило реальность, что Ане казалось, будто она просто переезжает из комнаты в комнату на самоходной кровати. А дом его был небольшим, как и ее. Деревянный, одноэтажный. Можно было бы сказать - совсем простой, если бы не резьба. Деревянной резьбой здесь было украшено все - арки дверных проемов, переплеты окон, мебель. На комодах и полочках то тут, то там стояла деревянная скульптура: и небольшие фигурки животных, и достаточно сложные абстрактные композиции. Особенно много подобных вещей стояло в комнате, которую Аршез назвал своей.
- А все эти фигурки, - их что, ты резал? - предположила Аня.
- Я. Нравятся?
- Да, очень. А почему здесь ни одной нет?
- Да здесь… - он несколько недоуменно пожал плечами. И в самом деле… - Наверное, так и не осознал эту квартиру своей, все как к казенному временному жилью отношусь. Да и живу я здесь недолго, и дел вечно много: не здесь - так дома, все скачу между двумя странами… Но, если хочешь, могу для тебя что-нибудь вырезать.
- Правда? Конечно, хочу, - она радуется, как ребенок. Ребенок и есть, поправляет себя он. А у него опять все мысли - как бы опрокинуть ее на эту кровать и до утра уже не выпускать.
- Тогда договорились. А пока давай отпустим маму отдыхать и сами будем ложиться.
- Да, конечно. Спасибо, - поблагодарила Аня девушку по ту сторону реальности. И только тут сообразила: - Маму???
- Ну, да, я же, вроде, сказал, что маме звоню, - попрощавшись, Аршез отключил изображение.
- Но… она же молодая совсем… я думала, это твоя сестра, мамы дома нет.
- Молодость, Анют… вернее, очень юная внешность моей расе свойственна. Недаром ты и меня сочла моложе, - попытался он осторожно ей объяснить.
- Вы что, нашли лекарство от старости?! - пораженно всматривается она в его лицо. И в действительно, такие нежные черты… даже мимических морщинок нет.
- Можно сказать и так. Вот только на людей оно не действует.
- Да? Жаль… - особого сожаления не испытала. Старость - она была еще так далеко. Кто его знает, что до тех пор изобрести успеют. - Погоди, так тогда там, на базе… Это поэтому там все до единого молодые были, даже начальство? То есть на самом деле они какого угодно возраста могут оказаться?
- Несовершеннолетних там нет. А так… Предполагай, что чем выше должность, тем старше, практически не ошибешься.
- Но у тебя ведь не высокая? - опасливо уточнила она.
- Нет, - он улыбается. - У меня не высокая.
Аня кивает. И вспоминает начальника несуществующей миграционной службы. Как он сидел на столе, покачивая ножкой, шутил… Врал… Даже интересно, а сколько может быть лет Ринату? А впрочем, что ей до него? Ему она не глянулась… Ну, и… к лучшему. Кто его знает, что этот высокопоставленный лжец с теми ребятами сделал? А у нее есть теперь Аршез… А у Аршеза есть мама, с которой он может хоть по сто раз в день беседовать по видеотелефону. А он большой уже, ему уже не так уж сильно надо, а ей… а у нее…
- Аня, ты чего? - недоумевает Аршез, глядя как стремительно падает настроение у его девочки.
- Мама, - со всхлипом произносит она. - У меня тоже есть мама. И я тоже хочу… вот так, перед сном… А она там хоронит меня сейчас. С ума от горя сходит. И только от скорби еще лет на двадцать постареет, - она не хотела, но слезы сами уже бегут. - А вам что, - горько всхлипывает она снова, - вы вон молодые, красивые, с видеофонами… Зачем вы закрыли границу? Почему вы нас не выпускаете? Что мы вам сделали, что?!
- Аня… Анюта, пожалуйста, я не руковожу страной, я не определяю ее политику. Для меня Граница так же непроходима, как и для тебя. И если я туда полечу, я застряну в ней так же как ваш… летающий транспорт. И получу очень серьезные взыскания. Я не смогу вернуть тебя домой, при всем желании не смогу. Но я могу обустроить твою жизнь здесь. С твоей помощью, конечно, один я не справлюсь. А слезы здесь не помогут, надо брать себя в руки и строить свою новую жизнь. Учить местные правила, перенимать местные обычаи…
- Погоди, но ты говорил, - она его не слушает, захваченная новой мыслью. - Ты говорил, что есть те, кто границу регулярно пересекают - разведчики, шпионы…
- Я не служу в разведке.
- Да, но… возможно, у тебя есть… ну, хоть какой-то знакомый там. Он передал бы письмо… ну, даже не письмо, записку. Что я жива, что у меня все в порядке… Ты же не позволяешь своей маме волноваться. Так почему моя должна поседеть от горя?
- Анют, - он качает головой.
- Пожалуйста, Ар… Ну пожалуйста… И я не скажу ничего, что у вас секрет. Ну, хочешь, ты мне даже сам продиктуешь… А я буду во всем тебя слушаться. Все делать, как ты скажешь. Буду учиться. Мне бы только маме… два слова, чтобы она не убивалась. И мне станет легче жить, легче принять… Ну, пожалуйста, ведь есть же кто-то, кто мог бы…
Но он все качает головой, даже мысли не допуская. Ему надо спасти свою девочку. Спасти, а не подставить. А горюющая мама все же меньшее зло. Лучше уж пусть она горюет, когда с Анютой все хорошо, чем не горюет, а от дочери уже и…
- Давай спать, малыш. Нам завтра надо будет ремонт заканчивать, мастеров я выгнал…
- Выгнал? - удивляется девочка. - Зачем?
- Уже не помню. Умеешь клеить обои?
- Научусь.
- Вот и хорошо.
Хорошо не было. Он отправил ее спать, а ее опять настигли кошмары. И она плакала во сне, захлебываясь от подступающего ужаса, звала маму, и все повторяла отчаянно и безнадежно: "пожалуйста… ну, пожалуйста!.."
На этот раз он хотя бы ее добудился. Она распахнула свои полные боли глаза, увидела его, склонившегося над ней. И бросилась ему на шею:
- Не оставляй меня, Ар! Пожалуйста, не уходи, не оставляй меня одну! Я боюсь! Они приходят, и… Мне страшно!
- Я с тобой, - он осторожно уложил девочку обратно на подушку.
- Не уходи! - она отчаянно вцепилась ему в руку.
- Даже и не собирался, - заверил он, - двигайся.
До последнего ожидал, что она возмутится, когда он откинул ее одеяло и устроился рядом. Но ее кошмары были куда сильнее надуманных мифов о приличиях. Она сама прижалась к нему - заплаканная, дрожащая. Он обнял, поцеловал мокрый от слез висок.
- Спи, маленькая. Все хорошо, я никуда не уйду.
И она спокойно уснула, уверенная, что уж с ним-то она точно в безопасности. А вот он… в этом уверен не был. Его рука все скользила по ее спине, и с каждым скольжением в этом жесте оставалось все меньше дружеского и успокаивающего. Он возбуждался. Зубы ныли, дыхание учащалось. В какой-то миг он осознал, что гладит уже не спину, а ягодицы, причем обнаженные, одну ее ногу он закинул на себя, а ночнушку задрал практически до подмышек.
А она спит. Она просто спит, ребенок, ему поверивший. Защитничек. Защитит он ее, как же! Сейчас в момент вместо одних кошмаров ей другие организует. И даже гадать не надо, какие страшнее окажутся!.. Она же маленькая. Маленькая…
Ругаясь последними словами, чтоб хоть немного прийти в себя и сосредоточиться, он аккуратно уложил ее на спину, поправил рубашку, укрыл одеялом. И сбежал, плотно притворив дверь ее спальни.
Поднялся на крышу, чувствуя, что в квартире он задыхается. Надеясь, что свежий ветер его успокоит. Выдует ее запах из его легких. Запах, которым в его квартире было пропитано уже все. Но главная проблема - даже не в этом. Он вдруг осознал, что в принципе не умеет сдерживаться. Просто не знает, как жить с этим чувством: "хочется, но нельзя". Правило всегда было: "если хочется - то можно и нужно", и те, кого он желал, всегда горели страстью в ответ. А детей - Светоч прежде миловал как-то - на пути его раньше не попадалось. Да и… нет, никогда он не мечтал о подобном, несовершеннолетние девы в эротических снах к нему не приходили. А с совершеннолетними он все свои сны с успехом реализовывал. И что ему делать теперь? Что ему делать с этим жгучим чувством нереализованного желания? Как люди с их миллиардом сексуальных запретов вообще живут? Когда после женитьбы можно вообще всего одну женщину. Как они не сходят при этом с ума?
Он стоял на низеньком парапете, ограждавшем крышу, и смотрел на окна соседних домов. Тянулся к ним не только зрением, но и всеми прочими органами чувств. Пытался услышать, ощутить, осознать эмоции, что спрятаны за оконными стеклами. Искал ту, чьи муки нереализованных желаний сродни его. Ту, кому он отдаст все то, что его ребенку пока не требуется. А найдя - сорвался в полет. Без контракта, да. Но он будет аккуратен и ничем не навредит ее здоровью. А к утру она и вовсе будет считать все случившееся ночью всего лишь красивым сном, он позаботится.
До утра не остался, конечно. Но домой вернулся чуть более спокойным и чуть более удовлетворенным. Чуть более, всего лишь. Не тот запах. Не то тело. Не то. Все не то. Не насыщает. Не удовлетворяет. Не успокаивает.
А в доме горел свет. Везде, даже в его спальне, даже в туалете. Аню он нашел в кресле. Забившуюся туда с ногами, сжавшуюся в дрожащий комочек, в слезах.
- Что случилось, ребенок? - перепугался он.
- Страшно. Я тебя искала, а тебя нет. Обещал, что не уйдешь, а сам? Я думала, ты к себе спать ушел, а тебя вообще нет, я одна…
- Анечка… - он поднял ее на руки, сам сел в хранящее ее флюиды кресло, устраивая девочку на коленях. - Ты так хорошо и крепко спала. Я думал, ты уже до утра не проснешься.
Она лишь судорожно вздыхает, вцепляясь в него сильнее и пряча лицо у него на груди.
- Так страшно?
Кивает.
- И что страшно, Ань? Что именно снится?
- Не знаю… Так всё… так… - слов она не находит. Лишь прижимается еще сильнее.
А он… ничего не может с собой поделать. Вдыхает ее запах - глубоко, стремясь снова наполнить им свои легкие без остатка. Затмить им тот, чужой. Он раньше и не думал, что бывает настолько чужой запах. Обнимает ее - чуть крепче, чем требуется для того, чтобы просто согреть и утешить. Пьянеет от нее вместо того, чтоб сочувствовать и успокаивать. Но зачем она так обнимает? Зачем так тянется к нему, не только телом, всей душой, распахнутой сейчас настежь?
- Анечка, - отчаянно шепчет он, думая не столько о ее страхах, сколько об эмоциях, что его сейчас обуревают. - Что же нам с тобой делать?
- Это все из-за мамы, - жалобно шепчет в ответ она, и Аршез не сразу понимает, чью маму она сейчас вспомнила - его, свою. - Ты не представляешь, какие слухи ходят у нас о землях за Темными горами. Один другого ужаснее. И что сейчас думает моя мама? Перебирает ужасы, которые я здесь переживаю. Перебирает смерти, которыми я здесь погибла… А я здесь… в тепле, в уюте. Ты меня холишь, лелеешь, на руках носишь, словно я - принцесса какая…
- Фантазерка… Я просто стараюсь быть гостеприимным. Разве хорошего отношения заслуживают только принцессы?
- Не в этом дело. Мама…
- Мама… - он пытается сосредоточиться на ее словах. - То есть, ты полагаешь, что твои кошмары - наведенные? Что это мама транслирует тебе свои страхи? Но… разве между вами такая сильная связь?.. У представителей моего народа это бывает, я говорил, мы эмпаты, и если связь сильна, то даже на расстоянии можем почувствовать всплески эмоций своего близкого. Но для людей… Я всегда считал, что для вас подобное невозможно, люди более поверхностны в своих ощущениях, слабее развиты органы чувств…
- По-моему, это вы поверхностны в своих суждениях о людях, - недовольно кривится девочка. - А как же интуиция, предчувствия, вещие сны? Истории о том, как люди за тысячи километров чувствовали, что с их близкими случилась беда… А сейчас с мамой беда, понимаешь? Не со мной, с ней. У нее дочь пропала.
- Мы не можем помочь твоей маме, Анечка. Если все действительно так, как ты говоришь, надо думать, как отгородиться от чужих эмоций, чтобы…
- Давай напишем письмо, Аршез, пожалуйста! - ей не нравится, куда он пытается свернуть беседу.
- Да пиши, Анют, хоть десять. Хоть в день по сотне, я же не запрещаю. Может, даже полезно будет, выговоришься, пропишешь все свои страхи… Но отправить их я все равно не смогу. Никак.
- Ар… Но ведь должен быть способ. Я же прошу так мало. Два слова всего, что я жива… Я же не прошусь домой, не требую невозможного…
- Ну, а что ты сейчас, по-твоему, требуешь? - вздыхает он.
- Ты же видишь, я спать не могу, сама мучаюсь, тебя мучаю…
- А может, дело не в маме? Вернее, не в ее страхах? А в твоем чувстве вины? Ты чувствуешь себя виноватой за то, что тебе хорошо, в то время как мама считает, что тебе плохо. Вот и пытаешься подсознательно сделать себе плохо, воскрешая в памяти все кошмары, которые ты пережила и передумала во время пересечения Границы.
- Нет… Я не знаю… Даже если так, если я буду знать, что мама за меня не переживает…
- Мне надо подумать, Анют. Почитать, посоветоваться… А пока идем спать. Я больше не уйду, я обещаю.
Не ушел. Сторожил ее сон и отгонял ее страхи. Свои навязчивые фантазии о ее теле даже не отгонял. Просто из последних сил не давал им реализовываться. В эту ночь удалось.
День третий
Утром все же позвонил Ксандаридору, одному из друзей своего детства. Тому самому, что рассказывал ему когда-то о людях. Куда больше, чем принято рассказывать об этих существах в его среде. Ксандар и не был из их среды. Столичный мальчик, чьи родители вращались в самых высоких сферах, он был занесен в их забытый светочем городишко капризным ветром каких-то придворных интриг и провел там пару десятков лет. Отец Ксандара служил во внешней разведке еще в те дни, когда мир не разделяла Граница, и потому о странах и народах, нравах и обычаях настоящих людей даже его сын знал куда больше, чем пишут в любом учебнике. Именно Ксандар, поселившийся тогда волею судьбы в их доме, навсегда отвратил Арика от дикой охоты, бешено популярной среди подростков их городка, и поведал о том, что для того, чтобы познать людей, существует совсем другой способ. Он вернулся в столицу, мелькнув яркой звездой на небосклоне провинциальной жизни и оставив Ару мечту, к воплощению которой тот шел много лет. И вот пришел. И теперь у него есть даже своя собственная "настоящая" девочка. Но по-прежнему не хватает знаний.
Ксандар его помнил, хотя прошло уже, наверно, лет двести с тех пор, как они общались. И если и удивился, что безродный мальчишка сумел стать куратором в Стране Людей, то удивился приятно. Сам он пошел по стопам отца, избрав делом жизни службу во внешней разведке и, собственно, только чудом оказался сейчас дома.
- Удивительно, что ты меня застал. Я и прилетел-то всего на пару дней и этой ночью опять улетаю.
- Юг, восток, запад?
- Запад.
- Тогда… возможно, ты смог бы вылететь на час раньше и пролететь через Чернометск? Мне безумно нужен совет, и кроме тебя просто не к кому обратиться.
- Да? Жаль. Я-то решил, что ты вспомнил обо мне ради меня…
- Порой бывает так сложно найти повод и кажется так глупо звонить без повода. Пока соберешься - столетия как не бывало. И мне вот совсем не жаль, что повод все же нашелся. Так ты залетишь?
- Диктуй адрес.