Мы поднимаемся с колен. Нас окружают, меня хлопают по плечам. Твёрдые пальчики, способные легко колоть орехи, щиплют мочки моих ушей - это Аина. Больно же!
"Терпи, жених. Такой обычай. Твоё счастье, что из её подруг я здесь одна"
Да уж. Странный обычай. Хорошо, что у них хоть за нос не кусают…
Маша с Уэфом идут впереди, мы с Ирочкой следом. Странно, она легко проскальзывает в люк, а я опять пребольно ударяюсь макушкой. Видимо, не в одном росте дело… Я вижу Ирочкины смеющиеся глаза.
Счастье. Вот оно какое, счастье!
Но где-то глубоко, глубоко в подсознании я ощущаю, как беспощадный механизм адской машины крадёт наше счастье, секунда за секундой.
Тик… тик…
* * *
Мягкий, пушистый ковёр под ногами. Непонятно-красивые штуковины на стенах.
- Мама Маша, беда. Может, сядем?
Она садится по-турецки. Я напротив, в такой же позе. Как же ей сказать-то…
Мама Маша не собирается облегчать мне задачу. Она вполне могла бы прочитать в моей бестолковке всё, что я собираюсь сказать, но я чувствую - она не хочет. Просто боится. Значит, надо-таки говорить…
- Мама Маша. Я подарил Ирочке кольцо. Кольцо своей погибшей матери. Сплошное кольцо, мама Маша.
Её взгляд страшен.
- Она взяла?
- Взяла.
Удар по голове. Как будто палкой с тупыми гвоздями. Я успеваю заметить тоненькую детскую руку с растопыренными в "тигровую лапу" пальчиками. Пальчиками, которые без труда щёлкают грецкие орехи.
Меня бросает в сторону, но упасть я не успеваю. Мелькает развёрнутое радужное крыло. Вот это уже серьёзно. Удар, как будто доской наотмашь. И доска ребром. И мне по рёбрам.
Сознания я почему-то не потерял. Я лежал, стараясь осторожно дышать, пересиливая боль в сломанных рёбрах. И кровищи из моей тупой башки на ковёр накапало, кстати. Бедная мама Маша. И откуда я свалился на её голову?
Мама Маша сидит с закрытыми глазами, тяжело и часто дыша. Я пытаюсь встать и подползти к ней.
- Лучше бы вы бросили её тогда. Витализатор способен оживлять даже умерших, если нет механического разрушения мозга. Мы бы нашли её, и всё было бы хорошо.
Я всё-таки добираюсь до неё. Глажу по голове. Она вдруг бессильно падает мне на плечо, её тоненькое тело сотрясают рыдания. Смертельно и несправедливо обиженная девчонка-третьеклассница.
- Я чуть не убила тебя, Рома. Я же сломала тебе рёбра, и едва не пробила голову. А если бы я повредила твой мозг?
- Успокойся, мама Маша. Сама сломала, сама починишь. Что касается головы, то это не опасно. Никакого мозга там нет.
- Что тут происходит?
У люка стоит моя Ирочка, ошеломлённо озирая поле битвы.
- Ничего страшного, любимая моя. Маленькая семейная сцена. Я виноват. Я слишком долго испытывал терпение моей тёщи, но даже ангельскому терпению, видимо, есть предел.
Вот. Теперь ревут обе. Я, кряхтя, встаю по стенке.
- Мама Маша, за какое время меня можно починить? Два часа, всего-то? Значит, свадьба-таки состоится, родная.
А голова-то гудит!.. Между прочим, мама Маша, в голову следует бить не "тигровой лапой", а кулаком. Так эффективнее.
Моя ангельская тёща всхлипывает.
- Если бы я хотела нанести тебе вред… Прости меня. Это просто инстинкт, доставшийся от диких предков. Инстинкт неразумной самки нашего вида, защищающей своего детёныша.
* * *
- …Документы? Тебе недостаточно того, что я твоя душой и телом, и ты требуешь подкрепить мою любовь кусочками раскрашенного картона?
Её глаза смеются.
- Ты можешь надо мной смеяться, родная. Но на нашей дикой планете, в этой вот конкретно дикой стране раскрашенные кусочки картона имеют значение. Не для меня, для властей и чиновников. Ну людей, которые всё контролируют…
- На вашей дикой планете, Рома, и в этой вот конкретно дикой стране особенно они ничего не контролируют. Более того, они в принципе не способны ничего контролировать, так как не обладают ни необходимой информацией, ни прогностическими машинами, ни знаниями, а зачастую даже зачатками интеллекта. Всё, на что они способны - присваивать какие-нибудь материальные ценности, до которых в состоянии дотянуться. Да ещё мешать жить другим людям, пытаясь запрещать то одно, то другое, и объявляя преступниками тех, кто не хочет выполнять их правила, которые они имеют наглость называть законами.
Её глаза уже не смеются.
- "Зелёные" здорово поработали над человечеством, Рома. Они появились здесь давно, но пальцем не двинули, чтобы вытащить вас из кровавой грязи первобытного рабовладения и мглы средневековья. Возрождение, Рома, это наша заслуга, и погасшие огни инквизиции тоже. А они наблюдали. У них это принято - являться к накрытому столу, ничего не вложив. Они начали активно действовать, когда стало ясно, что человечество выберется. Форсирование технического прогресса, максимально быстрое, чтобы как можно скорее пошла отдача. Полное игнорирование духовного развития человечества, которое для нас является основной целью. И подготовка соответствующей структуры общества - глобальной иерархической чиновничьей пирамиды, позволяющей влиять на миллионы и миллиарды путём подкупа кучки ублюдков, вознесённых к вершинам власти. Я тут разбиралась с некоторыми историческими документами, и наткнулась на одно любопытное утверждение - "всякая власть от Бога". Это же надо такое придумать, связать воедино Создателя Вселенной и аппарат общественного принуждения! Так вот, Рома, знай - всё как раз наоборот. Любая власть зло, только на ранних этапах развития общества это необходимое зло, как зло наименьшее. И чем более развито общество, тем менее нужна власть. Так должно развиваться общество в норме. Ну вот как с детьми - маленького несмышлёныша приходится ограничивать в его неразумных желаниях, а иногда и наказывать. Но взрослый человек ограничивает себя сам.
Я любуюсь ей. Не агитируй меня, родная. Я давно знаю - всякая власть уродует и развращает, абсолютная власть развращает и уродует абсолютно. Кроме той власти, что даёт нам любовь.
Она глядит на меня сияющими глазами.
"Ты всю меня понимаешь. Какая я счастливая!"
Долгий, тягучий поцелуй. Она вдруг вскакивает.
- Мы отвлеклись от начальной темы. Ты жаждал проверить мои документы?
Она белкой метнулась в другую комнату, возвращается, тормоша свою сумочку.
- Прошу!
Та-ак. Я листаю паспорт - Ирина Ульриховна Ангел. С чувством юмора всё в порядке.
- Ульриховна. Так ты у меня немка?
- Я-то? - Ирочка смеётся, шевелит пальцами ног. Осталась привычка. - Да, пожалуй, немка…
Где-то я уже слышал такую фразу. Или читал?..
Переворачиваю страницы. Та-ак, гражданка России… год рождения… московская прописка… зарегистрирован брак…
- Я хотела сделать тебе приятное. Тебе приятно?
- Мне наплевать на бумажки, родная. Это только для чинуш, чтобы они не мешали нам жить. Я надеюсь, копаться в этой фальшивке никто не будет…
Она смеётся.
- Какой ты всё-таки безобразный. Это самый подлинный документ из всех возможных, даже у вашего… ну да, президента, нет такого.
Ирочка становится до невозможности серьёзной, только в глубине её глазищ притаился смех. Ещё что-то выдумала?
- Я не могу тебя больше обманывать, Рома. Я американская подданная.
Паспорт в моей руке шевельнулся. Я взглянул на него, и меня бросило в дрожь - в руке у меня находился совсем другой документ. Другой цвет, другой размер. Только фотография та же - прекрасный светлый ангельский лик. Как? Ирэн Эйнджел?
- Что-то не так? Опять не нравится? До чего же ты капризен, радость моя. Ну хорошо…
Паспорт в моих руках снова меняет размер и цвет. В глазах рябит от затейливой арабской вязи. Ну, Шехерезада…
- Это универсальный документ. Кио трудился на совесть. Есть и другие, не менее подлинные…
Она протягивает мне пачку документов. Красный диплом МГУ… а это вот Гарвардского университета. Трудовая книжка… свидетельство о браке… водительские права…
Трудовая книжка шевелится на столе, превращаясь в военный билет, водительские права - в какой-то заводской пропуск, свидетельство о браке - в партбилет члена КПСС, ныне почившей. Элитный диплом Гарварда превращается в диплом какого-то кулинарного техникума. Призрачно всё в этом мире бушующем…
- И самое интересное, Рома, все они подлинные, - смеётся Ирочка. - В соответствующих документах соответствующих ведомств в случае нужды произойдут некие изменения, подтверждающие подлинность моих… ну да, ксив. Правильно сказала? Более того, в случае особой необходимости возможно вкрапление ложной памяти в сознание ряда людей, которые лично подтвердят, что я сидела с ними на одной скамье в Гарвардском университете.
Я смотрю на её паспорт, самый подлинный из всех возможных. Иероглифы, сплошные иероглифы. Китаянка? Кореянка? Подданная Страны Восходящего Солнца?
- И как же мне теперь тебя называть?
Она складывает в сумку стопку безликих белых карточек, с виду не то картон, не то пластик. Естественный вид универсальных документов в выключенном состоянии, понимаю-улавливаю я её мысль.
- Неужели забыл? Меня зовут Ирочка. "Ира, Ир…" - передразнивает она меня моим голосом, - напрягись, солнце моё, ты должен меня вспомнить. Мы когда-то встречались с тобой, ну?
- Мой слабый ум поколеблен. И ты моя жена?
В бездонных глазищах искрится смех, но лицо донельзя серьёзно. Она обнимает меня, прижимается.
- Я понимаю твои сомнения. Критерием истины является практика, и только она. Хочешь вывести меня на чистую воду? Диван рядом…
* * *
- … Это очень просто, Рома. Нет, руки разводить необязательно - просто представь, как становишься невесомым, отрываешься от земли. Чего не получается? Нет, не так. Представь, что падаешь вверх. Тебя захватывал транспортный кокон? Ну вот, представь.
Я стою посреди обширного поля, покрытого припорошённой снегом ржавой стернёй. Из одежды на мне только термокостюм - мягкий комбинезон, облегающий, похожий на спортивный, с глухим капюшоном, оставляющим открытым только лицо. Я учусь пользоваться моим личным транспортным поясом - тяжёлым, очень похожим на заряженную пулемётную ленту, отливающую зелёным металлом. Пояс слушается моих мысленных команд, только моих, и Ирочка выступает лишь в качестве консультанта.
Да, слушается. Где там слушается! Я тужусь, как роженица, но стою на земле незыблемо, словно чугунный памятник. Да не получается у меня, ну!
Ирочка мягко, ласково, необидно смеётся.
- Нет, ты опять не так, мой нелетучий. Хорошо, попробуем иначе. Закинь голову.
Я послушно закидываю голову.
- Руки за спину, в замок!
Сделано. Ну и?
Ирочка вдруг легко взмывает над землёй, зависает надо мной. Смеющиеся серые глаза в каком-то полуметре. Ближе. Ещё ближе. Совсем рядом.
- Ну-ка, поцелуй меня! Без рук, без рук!
Я тянусь к ней, и вдруг чувствую, как ноги мои отрываются от земли. Смеющиеся глаза вдруг начинают удаляться, и я в панике тянусь к моей Ирочке руками, пытаясь схватить её, не отпустить.
- Ты летишь, Рома! Ты летишь!
Ух ты! Я же лечу! Я смотрю вниз, подо мной уже добрых десять-двенадцать метров. Я не брякнусь?
Меня швыряет к земле, словно неуместное сомнение выбило невидимую подпорку. И тут же инстинктивный страх перед падением резко подбрасывает меня вверх. Ещё пара секунд, и мой мозг вдруг понимает, что и как надо делать. Господи, да это же не сложнее, чем ходить!
Земля уходит вниз. Я медленно, неуклюже поднимаюсь по широкой спирали. Подо мной сереет унылый ноябрьский лес, далее - широкое поле, с которого я взлетал. Сверху виднеется маленькая коробочка моей машины, приткнувшаяся к обочине глухого просёлка. Для обучения полётам Ирочка выбрала абсолютно безлюдное место - ведь я ещё не умею пользоваться маскировкой.
"Это твой Первый полёт, Рома. Ты не понимаешь, чего достиг - существо, генетически не приспособленное к полётам. Я горжусь тобой, родной мой, правда! Нет, больше, гораздо больше - я люблю тебя"
* * *
Закат отгорел. Сумерки незаметно сгущаются, мягко скрадывая очертания предметов, мрак копит силы в тёмных углах комнаты. Включить уже свет, что ли?
Нет, не хочу. Яркий свет враз расставит всё по местам, вернёт меня в реальность грубо и бесцеремонно, оборвав поток воспоминаний. Да и рисунок уже закончен.
С белеющего альбомного листа на меня смотрит моя Ирочка. Такая, какой она ещё недавно была, пока ей не встретился на пути хищный и не совсем разумный абориген дикой планеты, не имеющий ничего, кроме любви.
Я вздыхаю. Не обманывай себя, хищник, не так уж ты глуп, чтобы не понять. Любовь станет для тебя оправданием в том, и только в том случае, если ты сможешь спасти и сохранить свою любимую. Любовь должна удлинять жизнь, а не укорачивать.
Всё тихо в квартире. И только где-то в самых глубинах моего подсознания выбирает отпущенное нам двоим время невидимая адская машина.
Тик… тик…
Ну когда же она вернётся, наконец! Мне без неё плохо…
* * *
"Ау, любимый! Ты дома?"
"Конечно, родная. Ты где?"
Шелестящий бесплотный смех.
"Меня везут домой, в твои объятия. Этот Виталий - человек слова. Я сейчас позвоню тебе по сотовому, ты выйди к подъезду, встреть меня, пожалуйста"
"Зачем звонить? Я и так выйду, встречу"
В моём мозгу возникает картина - кот, рассматривающий толстый учебник по высшей математике. Намёк ясен.
"Тогда это будет выглядеть так, будто ты всё это время торчал в тёмном подъезде, моё счастье. Или мне сейчас начать лекцию про телепатию? Соображать надо. И вообще, с каких пор ты стал обсуждать команды в ходе операции? Разболтался, никакой дисциплины"
"Виноват, сэр. Больше не повторится, сэр. Жду звонка, сэр"
"Другое дело. Всё, не отвлекай. Я продолжаю работу с клиентом"
В груди у меня тепло, и я знаю, отчего. Ведь она же вполне могла избежать этой беседы, лишнее нервное напряжение, отвлекающее внимание во время сложной работы. Но если есть у неё хоть малейшая возможность - всегда поговорит, хоть о пустяке, хоть парой слов. Потому что ей без меня плохо. Маленькая моя!
* * *
- …Уф, денёк!
Ирочка скидывает ненавистные туфли на шпильках, с наслаждением зашвыривает их в дальний угол прихожей. Проходит в комнату, расстёгивая на ходу застёжки своего платья, змейкой выскальзывает из него. Летят на диван колготки, вместе с трусиками. Обычное дело. Свобода, свобода!
- Удалось?
- Сейчас, сейчас. Вот только смою с себя все эти взгляды… Гадость, хуже сырого мяса!
Она уже в ванной. Можно ловить мысли, но я хочу её видеть. Топаю следом, дурнем торчу в дверном проёме, наблюдая, как она моется в душе.
- Панцирь Антарктиды треснул. Для полного таяния льдов времени было маловато, но начало есть. Ладно. Ему нужна женщина, Рома. Такая, которая смогла бы заменить…
Я в недоумении. Как, и эту проблему решать моей Ирочке?
Она даже перестала плескаться.
- А кому же? Это же моя работа - спасать и сохранять. Взялся - ходи. Правильно сказала?
* * *
- Рома, давай обсудим кое-что. Вот ты сегодня собирался слегка повоевать…
- Нет, родная. Я собирался поправить рыло и мозги одному типу, оскорбившему мою жену.
- А если бы он тебя побил? Крупный, здоровый самец…
- Война без потерь не бывает. Но я бы справился, будь уверена.
- Да верю, верю. Особенно в таком состоянии… Плюс перстень, плюс Коля в резерве. Плюс я.
- Чего ты добиваешься?
- Пойми, Рома. Всех гадов не перебьёшь, как точно выражается Коля-Хруст. Вот ты вполне мог сегодня сорвать операцию, которая долго и тщательно готовилась. И из-за чего? Из-за какого-то скота? Да ведь он не представлял для меня ни малейшей опасности. И если хочешь знать, про меня сегодня думали примерно то же ещё пять или шесть скотов, я уловила. Это не считая просто раздевающих взглядов, которых вообще миллион.
- Чего ты хочешь? Чтобы всякая сволочь тебя оскорбляла, а я смотрел на это с олимпийским спокойствием? Верно, всех гадов не перебьёшь. Но если есть хоть малейшая возможность, их следует бить. Это тоже слова твоего любимого Коли, между прочим.
Она мягко гладит меня по лицу, лаская взглядом.
- Любимый у меня только один, и он сидит передо мной. Ну хорошо, попробую иначе. Вот у вас есть такая профессия - старатели. Люди, которые добывают золото или алмазы. Они целыми днями копаются в грязи, им холодно и неуютно. Но добыча стоит того. Так вот, Рома. Я - старатель человеческих душ, и я не боюсь грязи. И все, кто работает на вашей дикой планете, грязи не боятся. Добыча стоит того. А кто не любит грязи, в миссионеры не идёт. Мало ли других, более чистых профессий.
Она смотрит почти умоляюще.
- Обещай мне, Рома, без команды не стрелять. Ну пожалуйста!
Ну что ей ответить? Я тяжко вздыхаю.
- Не могу обещать тебе этого. Даже с риском тебя обидеть. Всё верно - я глуп, я могу сорвать тщательно продуманную операцию из-за какого-то никчёмного скота. Но я перестану себя уважать, если буду спокойно смотреть и слушать, как оскорбляют мою жену. А это, родная, гораздо опаснее. Правильно сказал?
Она смотрит строго, но в глубине глаз я угадываю притаившийся смех.
- Это бунт? Отказ выполнять команды карается и у нас, Рома.
- Надеюсь, ты не поставишь меня к стенке?
- К стенке? Ах, да… Нет, Рома. У нас даже нет трибуналов.
- Весьма сожалею, что не смог быть вам полезен, мэм. Готов понести наказание.
Она в задумчивости прикусила губку.
- Ладно. Придётся исключить твоё участие в подобных случаях. Пусть папа решает.
Ирочка встаёт, потягивается, и вдруг прыгает мне на колени. Сияющие глаза рядом.
- Ты здорово осложнил мне работу, но знаешь - я почему-то довольна.
Долгий, тягучий поцелуй.
- Нет, какая я всё-таки счастливая. Найти такой алмаз на дикой планете!
- Ну ещё бы. Между прочим, во мне почти четыреста тысяч каратов!
И мы валимся от хохота.