- Я… в больнице? - Она смотрела на него уже совсем иначе - взгляд стал осмысленным. - Это больница? - Сердце еще отчаянно стучало в груди, осознание безопасности приходило медленно, новая реальность казалась зыбкой, непрочной и не внушала никакого доверия. И, не столько увидев, сколько почувствовав его руку, Джойс инстинктивно ухватилась за нее, как за спасательный круг. Эта рука была ей просто физически необходима. Сильная, жилистая, загорелая. Его рука. Джойс чувствовала, что отпусти она ее сейчас, как снова провалится в мир кошмаров, где осыпаются потолки и грохочет неумолимый ледяной поток. - Не уходи, - прошептала она.
Это был последний миг, отделявший забытье от жизни, тот миг, когда говорит сама душа, еще не скованная условностями разума. Секунда - и Джойс вернулась в прежний мир, где все пережитое минуту назад теперь уже не было страшным. Сон. Всего лишь сон, глупо его бояться. И Джойс, чего и следовало ожидать, тут же устыдилась своей слабости.
- Ой, извините. - Краснея, она разжала пальцы и спрятала руки под одеяло, а потом, поняв, что "вы" уже несколько неуместно, добавила: - Извини.
- Ничего, - улыбнулся он. - Как ты себя чувствуешь?
А Джойс из всех своих ощущений пока успела вычленить только одно: когда рука Андреа перестала гладить ее ладонь, ей стало не по себе. Точнее, захотелось, чтобы он опять… Нет, нет, нет и еще раз нет. Что за фокусы?! Взрослый почти чужой мужчина… Если он пожалел ее, кстати в кои-то веки пожалел, это еще ничего не значит. Андреа по глазам понял, о чем она думает, и поспешил пересесть с кровати на стул.
- Я, кажется, позволил себе лишнее. Но мне… Я подумал, что так тебе будет легче проснуться. Ты разговаривала во сне.
Повисла пауза. Джойс только теперь осознала, кто сидит с ней в палате. Он. Противоречивые чувства зашевелились внутри. Прежняя Джойс, у которой в Австралии остался жених, хотела выпроводить Андреа и отправить куда подальше, желательно вне пределов досягаемости. Другая, новая, уже ощутившая прелесть его внимания, торжествовала, ликовала, готова была прыгать по кровати от счастья. Не этого ли она желала все две недели, которые провела в Египте? С первого дня своей стажировки, когда увидела у пирамиды его подтянутую, стройную фигуру. Не к этому ли она стремилась? Одним словом, Джойс разрывалась между чувством долга перед Маркусом и тягой к Андреа. Итальянец смотрел на нее своими пронзительно-карими глазами, и пауза затягивалась.
- Что со мной? - спросила Джойс, чтобы уйти от щекотливой темы. - У меня все болит.
У нее действительно ныли ноги, как-то неприятно покалывало в спине и плече, рука откровенно протестовала против каждого движения.
- Ну… - Андреа обрадовался конкретному вопросу - его тоже тяготила тишина. - Не могу сказать, что все отлично, но и неплохо, если учесть, что тебе угрожало. Синяки, ушибы, кое-где пришлось зашивать… - Ему не хотелось пугать ее термином "рваные раны", уж слишком зловеще звучит. - Ноги застудила, насморк, кашель. А так вроде ничего.
Джойс слушала его, а беспокойная память, полностью восстановив первую минуту после пробуждения, прокручивала ее в голове. Вот Андреа заботливо накрывает ее одеялом, вот успокаивает, гладит руку. И Джойс хотелось разговаривать сейчас именно с этим Андреа, а не с тем, который сидел теперь на стуле, конфузясь при каждом неловком взгляде или движении.
- Может, позвать врача? - спросил он, чувствуя, что разговор сейчас опять зайдет в тупик.
- Нет, не нужно. - Джойс улыбнулась, чтобы хоть как-то снять напряжение. - Я чувствую себя хорошо. А когда меня выпишут?
- Еще не говорили точно, но, по-моему, недели через две. - Он произнес это совершенно спокойно, ожидая очередной паузы, и поэтому невольно дернулся, когда Джойс резко села на кровати.
- Что? - Ее глаза гневно засверкали. - Через сколько?
- Через две недели. - Андреа уже начал понимать, куда ветер дует. Ага, будет Джойс лежать две недели в больнице, когда рядом раскопки Гизы. Ждите! Он слишком хорошо помнил свое собственное поведение в подобных ситуациях. А они еще сомневались, останется ли она. Ну уж на этот раз он будет тверд как камень. Пусть хоть истерику закатывает, он не повторит прежней ошибки. Пускай просит Амалия, Уоллс, хоть лично президент Австралии, если там такой вообще есть, но мисс Александер не переступит порог больницы до тех пор, пока не пройдет весь курс лечения от начала до конца, как положено. А там видно будет, можно ли ей работать.
Джойс не замедлила подтвердить предположение Андреа:
- Две недели! Да я за три дня здесь с ума сойду. Мне нужно работать! Я не могу лежать, когда дел полно!
Вот так уже лучше. Андреа почувствовал, что все вернулось на старую, наезженную колею. Теперь он снова старший по сектору, а Джойс его стажерка. Как легко, как удобно было в этих ролях. Все понятно, не нужно пробираться на ощупь от слова к слову, как по тонкому льду, боясь в любой момент оступиться. Андреа встал со своего стула, чтобы быть выше, мысленно уже настраиваясь на скандал:
- Ты будешь лежать здесь столько, сколько скажут врачи.
- Мне кажется, - прежняя Джойс смешно наморщила лоб и сжала кулачки от возмущения, - что я уже в том возрасте, когда человек в состоянии решать такие вещи сам.
- А мне не кажется. - Андреа скрестил руки на груди, словно говоря этим, что спорить бесполезно. - Я отвечаю за твою стажировку, и я же буду решать, сколько тебе лечиться. Разговор окончен.
- Что значит окончен? - Джойс забыла и о боли в ногах, и о спине, и даже о руке, которая была перевязана до кисти. - Ты же сам… - она осеклась, тоже ощутив, что в силу вошли прежние стереотипы, - вы же сами сказали, что нет ничего серьезного, почему тогда я не могу сегодня выписаться и дня через три приступить к работе? - Джойс чуть не плакала. Потратить столько времени впустую, лежать здесь, когда другие снова станут заниматься делом. А ведь до конца стажировки осталось не так много времени. Нет, она должна приложить все усилия, чтобы уломать Андреа. Джойс отлично понимала, что в этом вопросе полностью находится в его власти. Он может хоть сейчас отправить ее домой, отстранить от непосредственной работы на раскопках и засадить за компьютер обрабатывать данные, мог бы оставить в больнице хоть на месяц, если бы это потребовалось. И даже Уоллс здесь бессилен, потому что не он ответственный. Черт! Вот влипла! Пока ясно только одно - ее не отсылают в Австралию. Уже что-то. Но как улизнуть из больницы?
- Но я очень прошу. - Джойс решила поменять тактику - давить бесполезно, значит, надо упрашивать. - Я не могу терять столько времени. Это… ужасно.
Андреа подошел к окну и отвернулся, боясь не выдержать характера.
- Джойс, или ты остаешься в больнице, сколько потребуется, а потом возвращаешься к работе еще на месяц, либо я отправляю тебя домой. Выбирай.
- Но…
- Никаких "но" быть не может. Либо первое, либо второе.
По металлическим ноткам в голосе, по категоричности тона Джойс поняла, что настаивать не имеет смысла. Тогда, может быть, попросить о небольшой уступке?
- Но хотя бы выслушайте меня! - Она почувствовала, как от досады слезы наворачиваются на глаза. - Я же не прошу, чтобы меня опять брали на раскопки. Буду работать у Феликса за компьютером, буду помогать чем смогу. Ведь на все медицинские процедуры можно ездить, а остальное время…
- Джойс, - прервал ее Андреа. - Я предложил два варианта. Не надо выдумывать третий.
- Но ведь он вполне приемлем! Я ненавижу больницы. Всегда лечусь дома. Я тут скончаюсь от безделья.
От этих слов Андреа аж передернуло. Скончаюсь. Не далее как вчера подобное выражение приводило в ужас. А сегодня она произносит "скончаюсь" так легко и непринужденно, будто ничего не случилось.
- Мне необходимо чем-то заниматься. Я могу просто…
- Что ты можешь, а чего нет, решаю я! - гаркнул неожиданно резко даже для самого себя Андреа. Всякому легкомыслию должен быть предел. Если она сама не понимает, что жива сейчас только благодаря счастливому стечению обстоятельств, то его долг объяснить это как можно доходчивее, чтоб запомнила до конца дней. - Ты хоть соображаешь, что говоришь! - Андреа почувствовал, что выходит из себя, но сдерживать гнев, который давно просился наружу, ему не хотелось. - Ты в своем уме, девочка?! Вчера - слышишь, еще вчера! - ты чуть не погибла. Еще вчера тебе на голову камни сыпались, а сегодня ты не хочешь лежать в больнице! Работать хочешь? Я тебе устрою работу, соберешь вещи и поедешь домой! Завтра же! Поняла? Хватит с меня твоих вывертов, я не железный! И Амалия, и Феликс, и Мауро тоже. Если ты о себе не думаешь, так хоть подумай о людях, которые за тебя переживают. Только что тебя во сне колотило, как эпилептика! Во сне! А ты уже опять собираешься на раскопки! Уж не в пирамиды ли? - Андреа перешел на откровенный крик, но сам этого не замечал. - Посмотри на себя, места живого нет, вся перевязанная! К черту все, поедешь домой! Мне здесь похороны не нужны. Почему я должен расплачиваться собственными нервами и нервами своих людей за то, что у стажеров нет мозгов? Почему я должен…
Андреа никто не перебивал, он сам осекся, повернувшись и увидев, какое впечатление производит на Джойс его яростная тирада. Она натянула одеяло, и теперь из-под него выглядывали только кончики пальцев и большие серые глаза в обрамлении пушистых ресниц. Ни дать ни взять мышонок в норке. На этот раз он отвернулся, чтобы не расхохотаться. Ну разве можно на нее сердиться? Весь гнев испарился в одну секунду, будто его и не было. Эти глаза, хитрые-хитрые, в которых уже виднелся зародыш очередной авантюры. Он любит их. Именно такими, какие они есть - пронырливые и шкодливые. И кричал он сейчас не столько на Джойс, сколько на неправильный мир, окружающий ее, мир, который еще вчера чуть не потерял свое главное сокровище - эти глаза. Андреа не мог себе представить, что уже никогда не заглянул бы в них, не прочел бы грандиозных планов, выстраивающихся с молниеносной быстротой, не увидел бы сияющего восторга, удивления. Он кричал на самого себя за то, что не смог оградить Джойс от опасности. Нет, ей можно все, что пожелает, это его вина, что она сейчас лежит здесь. Андреа стало стыдно: она едва пришла в себя, а он уже орет на нее. Молодец, нечего сказать.
- Сегодня - слышишь, сегодня! - тебя могло не быть! - Андреа опять повернулся к ней, уже чувствуя, что его бастионы и крепости, по всей видимости, будут сданы без боя. - Просто не быть - ни здесь, ни в Австралии! А ведь в целом мире больше нет другой такой…
Но Джойс, все еще под впечатлением неожиданного всплеска эмоций, глядела из-под одеяла испуганно. Андреа подошел к ней и сел на край кровати.
- Извини, я сорвался, мы так переволновались за тебя вчера… Но это не повод орать. Извини.
- Андреа, - одеяло поползло вниз, открывая нос и губы, - я же могу остаться? Ты ведь не серьезно насчет Австралии? - Она смотрела на него и не могла разобраться в новых ощущениях. Ей вспомнился Маркус. Когда он пытался руководить ее действиями, то у нее это вызывало негодование. С Андреа дело обстояло иначе. Он требовал. Требовал, но не так, как Хатт, подбирая слова и стараясь по возможности не обидеть, требовал резко, по-мужски. И Джойс с ужасом осознала, что испытывает острую потребность подчиниться его воле. Что это доставит ей не меньшее удовольствие, чем прежде доставляло уламывание Маркуса. Раньше Джойс не понимала женщин, которые с первого слова подчиняются мужу, даже презирала их, считая бесхарактерными. Но сейчас ей казалось, что только в этом угождении мужчине, как более сильному, как способному позаботиться, защитить, и состоит весь смысл жизни настоящей женщины. Джойс! Независимая, вечно бунтующая против всех и вся, вдруг почувствовала, что ей больше не нужна ее пресловутая свобода, только бы он был рядом, как сейчас, когда через одеяло она чувствовала тепло его тела. А воображение уже рисовало одну картину за другой. Вот Андреа возвращается с работы, весь в песке, неся через плечо камуфляжную куртку, а она ждет, сидя на крыльце их загородного домика и замешивая тесто на пирог, чтобы порадовать его. Вот он, собираясь с утра на раскопки, натягивает вчерашние пыльные брюки, а Джойс бранит его за неаккуратность и, в сердцах отняв испачканную одежду, приносит чистую. А вот она сидит дома, дожидаясь его к обеду. Час проходит за часом в заботах по хозяйству, но Андреа нет. Забыл, конечно! Он опять забыл. Джойс заворачивает обед и идет на раскопки, где заодно угощает и остальных мужчин. Амалия тоже здесь, она принесла обед Мауро, который, само собой, как и Андреа, с головой ушел в дела. А вот Андреа, уставший до смерти, возвращается поздно ночью и засыпает, едва дойдя до кровати, прямо в одежде, а она стаскивает с полусонного мужа потрепанный камуфляж.
Разве еще две недели назад Джойс могла себе представить, что будет мечтать о домашнем хозяйстве? О тихом семейном счастье? Только теперь она поняла свою мать, с детства твердившую о замужестве. Просто мама любит отца. И все хозяйственные заботы, которые Джойс считала каторгой и сущей эксплуатацией, ей в радость. В этом смысл ее жизни. Ждать его, помогать ему во всем, просто быть рядом. Ведь на самом деле мужчины беспомощны во многих обыденных, привычных для женщин делах. Джойс окинула его взглядом. Ну конечно, типичный запущенный холостяк. Куртка и штаны в пыли, черные волосы, вероятно, стригутся дома самостоятельно под машинку раз в полгода. Ногти обломаны, руки неплохо было бы подержать в мыльной воде, приличный порез на правом запястье даже не замазан зеленкой. И это не оттого, что Андреа нечистоплотен. Просто для него подобные вещи не представляют особенного интереса, входят в разряд мелочей, на которые редко обращается внимание. А при такой работе… Короче, нет никого, кто напоминал бы ему о некоторых необходимых вещах. При этой мысли Джойс почувствовала, как ее переполняет нежность. Захотелось обвить его шею руками, поцеловать… И чем больше она думала об Андреа, тем все более возрастала неприязнь к Маркусу. Совесть трубила тревогу, чувство долга болезненно шевелилось где-то внутри, но Джойс не хотела думать о будущем. Нет, не сейчас. Пусть все идет своим чередом, может, это только минутная слабость. Но сердце в груди билось неровно от одного его присутствия, ради него она готова была даже отказаться от своей свободы, от карьеры, которой так долго грезила. Джойс невольно сравнивала свои чувства к Андреа и к Маркусу. Ничего общего. Лишь сейчас она поняла это. Маркус годится на роль брата, друга, хорошего знакомого, которому можно в случае чего излить душу, но Джойс уже не представляла его своим мужем. Нет, никогда. Но как же быть с обещанием?
С другой стороны, кто сказал, что Андреа полюбит ее? Насколько Джойс успела понять, он считает свою стажерку взбалмошным, избалованным ребенком. Девочкой, которую время от времени не мешало бы хорошенько шлепать. Как заставить его увидеть в ней женщину? Вести себя менее эмоционально, корчить зрелую степенность? Джойс не могла себе представить этой картины, тут не помогло даже богатое воображение. Она такая, какая есть, и уже вряд ли изменится.
За эти две недели Джойс поняла в самой себе больше, чем за всю предыдущую жизнь. Вот он идеальный мужчина, мечта жизни, не Маркус, с которым отношения уже дошли до стадии брака, а этот загорелый черноволосый человек с карими глазами. У него нет шикарных машин, и его отец не зарабатывает миллионы в год, но с ним не хочется расставаться ни на минуту, а Маркус; всегда ухоженный, чистенький, начинает раздражать, если задерживается хотя бы на минуту. Нет, Джойс не выйдет за него замуж. Теперь уже точно не выйдет. Как бы ни сложились ее отношения с Андреа, пускай даже не будет никаких отношений, она не станет миссис Хатт. Закончится стажировка, Джойс вернется, но свадьбе не бывать. Правильно говорят, все познается в сравнении. А Джойс просто не с кем было сравнивать, поэтому она и приняла простую привязанность за любовь. Она не любит Маркуса, никогда не любила. Подумать только, Джойс испортила бы себе жизнь этим браком. Вечная неудовлетворенность, натянутость, претензии друг к другу. Он тоже не был бы счастлив с ней. Надо покончить с этим, и чем быстрее, тем лучше…
- Ты останешься в Каире, но будешь лежать в больнице столько, сколько потребуется. - Воспользовавшись ее минутным замешательством, Андреа напустил на себя строгий вид.
Джойс тяжело вздохнула в ответ. Ей уже не хотелось спорить, но и вообразить, что придется лежать здесь совсем одной днями напролет, в лучшем случае пролистывая учебники и справочники, было невыносимо тяжело.
- Мне будет очень скучно. Я не против лечения, со здоровьем шутки плохи, но терпеть не могу сидеть без дела. Просто не привыкла.
У Андреа не было оснований не верить ей. В этих словах слышался уже не бунт, а простая человеческая тоска. Так говорят, когда знают, что ничего не изменишь.
- Мы что-нибудь придумаем. ~ Он и сам не заметил, как это сорвалось с языка. Но она выглядела такой уставшей, так искренне расстроилась, что хотелось хоть чем-то ее утешить. - Ты бы поспала, еще рано.
Джойс послушно закрыла глаза. Беседа действительно утомила ее. Андреа заботливо поправил одеяло… Она повернула голову набок, и ее бледность стала особенно заметна.
- Джойс, - прошептал Андреа, не в силах подняться с кровати.
Ему все казалось, что стоит отойти - и ей опять начнут сниться кошмары. Рука сама собой потянулась к русым кудрям, чтобы убрать их с лица. Но когда шелк волос коснулся его кожи, Андреа уже не мог сопротивляться искушению и принялся гладить Джойс по голове, перебирая пальцами золотистые пряди.
Что я делаю? - спрашивал он сам себя, но не мог отвести руку. Она выйдет за другого. Она его любит, она будет жить с ним в одном доме. Эти мысли, одна болезненнее другой, впивались в сердце острыми иглами ревности, но Андреа знал, что не имеет права ревновать. Она принадлежит другому. Да. В следующий раз, когда Джойс проснется, надо снова стать только старшим по сектору. И больше никем. Нельзя, нельзя сломать жизнь этой девочки в угоду собственной прихоти. Еще полтора месяца он будет видеть ее, а потом постарается забыть.