- Ну что? - ласково спросила Сарсин, забирая чашу у неё из рук, которая внезапно стала тяжелее камня.
Кестрел потянулась к свободной руке Сарсин и сжала её, да так и осталась лежать под непоколебимым взглядом серых глаз. Неправильно это, настаивала часть её. Неправильно искать его в лице этой женщины. Вообще искать его. Но Кестрел искала и ничего не могла с этим поделать, и когда сон уже раскрыл объятия, чтобы принять её, она больше не боялась в него провалиться.
* * *
Когда она проснулась, за окном стояла ночь. Лампа тускло горела. В кресле притаилась большая тень. Длинные, одетые в штаны вытянутые ноги в зашнурованных сапогах. Тёмная голова неудобно запрокинута на резную спинку кресла.
Чистый, спящий. Суровые черты лица сейчас были мягче. Лицо выбрито. Шрам.
Он был слишком чист. И находился достаточно близко, чтобы она могла слышать его запах. Он странно пах: уксусом и апельсином, и… щелоком?
Он разлепил веки. Один неопределенный, долгий вздох. Настороженность в свете лампы. Он смотрел, как она наблюдает за ним, но не шевелился.
Её кроличье сердечко затрепетало. Кестрел разрывало на части между недоверием и доверием, и еще каким-то чувством, которому было сложно подобрать название.
- Спи, - прошептал он.
Она закрыла глаза. Кроличье сердечко успокоилось, свернувшись калачиком в собственном силке, и, казалось, теперь это существо больше стало напоминать себя прежнего: теплый мех, мягкий животик. В темноте вновь воцарился только звук дыхания.
* * *
Когда она снова проснулась, шторы были раздвинуты. Полдень. Жёлтый свет. Жемчужного цвета кресло оказалось пустым.
Неприятное ощущение стрелой пронзило её. Она не знала, что именно это означает, но это заставляло её чувствовать себя маленькой.
Кестрел резко села. На соседнем столике стояло зеркало. Девушка сползла с кровати. Она все еще была очень худой и неуверенно держалась на ногах. Да и туалетный столик с креслом стояли не рядом с кроватью. Для неё расстояние между ней и ними представляло собой настоящую пропасть. Когда она добралась до кресла, то просто рухнула в него.
Девушка в зеркале выглядела такой потрясенной, что первым инстинктивным желанием Кестрел было коснуться её. Чтобы успокоить. Кончики их пальцев встретились. Зеркало источало холод.
- Собираешься его разбить? - спросил голос.
Рука Кестрел упала. Она перевела взгляд и увидела Сарсин, стоящую в дверях у неё за спиной. Как бы то ни было, она не одинока. У женщины было такое выражение лица, как у человека, который наблюдает за кем-то уже какое-то время. В руках она держала тканевый сверток.
- Это не я, - произнесла Кестрел.
Сарсин повесила ткань, платье, на жемчужно-серую спинку кресла. Она подошла ближе и положила руку на плечо Кестрел - теплую, но всё так же не касающуюся отметин, которые она, возможно, видела на спине через тонкую ткань её сорочки.
Кестрел вновь взглянула на очень худую девушку с запавшими глазами. Растрескавшимися губами. На выпирающие ключицы.
- Вот, - сказала Сарсин и собрала волосы Кестрел. Она быстро заплела их в удобную косу.
- Он так делал, - неожиданно сказала Кестрел. Он когда-то заплел ей волосы. У этого (этого?) не было названия, у утраченного удовольствия, которое она пыталась вспомнить. Он не торопился. Чувственная медлительность. Его большой палец проводит по коже на тыльной стороне шеи. Завораживающе. А потом, на следующее утро, все те маленькие косички превратились в ужасные колтуны.
- Что? - Сарсин перевязала косу лентой.
- Ничего.
Сарсин встретилась с её взглядом в зеркале, но лишь произнесла:
- Что ж, давай оденемся.
- Для чего?
- Для того, чтобы больше походить на себя. - Сарсин потянула её и помогла встать на ноги.
Платье оказалось слишком свободным. Но оно прекрасно сидело на плечах и было идеальной длины. Ткань, цветочный узор…
- Оно моё.
- Да.
- Но этот дом не мой.
Пальцы Сарсин замерли на пуговицах.
- Нет.
- Тогда что я здесь делаю? Где вы это взяли?
Сарсин застегнула последнюю пуговицу.
- Как много ты помнишь?
- Я не знаю. - Кестрел расстроилась. - Откуда мне знать, много или нет? Для этого я должна знать, сколько я забыла. Ты расскажи мне.
- Будет лучше, если ты спросишь кого-нибудь другого.
Кестрел знала, о ком шла речь. И вновь это ощущение его пальцев, скользящих по её волосам. Это правда? Её подозрения, возникшие еще в тундре, были правдой? Возлюбленный? Возможно. В любом случае, что-то нежное. Но нежное, как ушиб.
- Нет, - ответила Кестрел Сарсин. - Я доверяю тебе.
Сарсин присела, чтобы надеть ей на ноги туфли.
- Почему?
- Тебе ничего от меня не нужно.
- Кто это сказал? Горничная может захотеть вещи своей госпожи.
- Ты не горничная.
Сарсин подняла взгляд.
- Почему ты нянчишься со мной? - спросила Кестрел. - Почему так добра ко мне?
Сарсин уронила руки на колени, покрытые юбкой. Она обеспокоенно поводила большим пальцем по противоположной ладони. Затем поднялась и помогла Кестрел подойти к зеркалу, стоявшему на полу, что отражало её в полный рост. Выбившаяся из сил Кестрел, раздираемая внутренними противоречиями, позволила женщине подвести себя к нему.
- Ну вот, - сказала Сарсин, когда Кестрел взглянула на своё отражение. - Теперь ты почти похожа на истинно валорианскую даму. А ты именно она и есть. Когда я впервые тебя увидела, то сразу же возненавидела.
Кестрел внимательно оглядела себя. Она не увидела того, что стоило ненавидеть. Ничего. Только тень девушки в красивом платье.
Больше книг на сайте - Knigolub.net
- Я гадкая? - шёпотом спросила она.
Улыбка Сарсин вышла печальной.
- Нет.
Наступила тишина, которую Кестрел не хотелось нарушать, потому как на миг показалось, что она находится в вакууме безопасности, где нет места незаслуженной ненависти. Может, ей и не нужно ничего другого. Может быть, это было всё, что человеку необходимо.
- Почти одиннадцать лет назад ваш народ завоевал эту страну. Они поработили нас. Ты была богата, Кестрел. У тебя было всё, что пожелаешь. Вы были счастливы.
Кестрел нахмурилась. Слова Сарсин ей показались знакомыми, ей что-то вспомнилось, отдаленно. Но…
Это было желанием, поняла она. И счастьем.
- Всех деталей я не знаю, - сказала Сарсин. - Но мне известно, что прошлым летом ты купила Арина на рынке.
- Значит, это правда.
- Ты выиграла торги и привела его в свой дом. Но организатор торгов, мужчина по имени Плут…
Кестрел почувствовала мерзкий укол.
- …хотел, чтобы ты выиграла. Арин тоже. Твой отец - самый высокопоставленный генерал в армии Валории. Арин шпионил ради геранского восстания. У него была ключевая роль. Ничего бы не вышло, если бы не он. Или ты. Ты, не понимая того, давала ему важную информацию. Да ты бы и не рассказала ему ничего, узнай, кто Арин на самом деле, и как он поступает с тем, что ты ему сообщаешь. По всему городу произошли нападения на валорианцев, они были захвачены врасплох и убиты. И твои друзья в том числе.
Слёзы на мёртвой коже. Девушка в зелёном платье. Яд на фиолетовых губах. Кестрел сглотнула.
- После восстания, - продолжала рассказ Сарсин, - тебя поселили здесь.
- В качестве пленницы, - раздался приглушенный голос Кестрел.
Сарсин поджала губы, но отрицать не стала.
- Ты сбежала. Не знаю как. Следующее, что мы узнали, сюда явилась армия валорианцев и нас взяли в осаду. Но появилась ты и подарила Арину договор.
Тяжелый свиток бумаги под большим пальцем. Снег хлещет щёки. Белая бумага, белый снег, белое сердце.
- Договор провозглашал нашу независимость, мы становились самоуправляемой территорией, но при этом подчиненной императору. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Так оно и оказалось. Спустя несколько месяцев, местные начали заболевать. И я в том числе. Нас планомерно травили зараженной водой из акведуков. Император хотел убить нас, не рискуя жизнями своих солдат. Нам это известно наверняка, и мы это остановили, благодаря тебе. Ты снабжала информацией Тенсена, опытного куратора шпионов, оставшегося в столице. Арин не знал, кто был источником Тенсена. Тот отказался назвать имя, только кодовое: Моль.
Тебя схватили. Спустя какое-то время к нам с гор спустился геранский конюх, он принёс новости о том, что видел женщину в тюремной повозке, которая держала путь в тундру. Женщина отдала ему моль и попросила передать насекомое Арину. Арин отправился за тобой. И вот ты здесь.
Зубы Кестрел сжались, плечи одеревенели. Она не помнила большую часть из того, что Сарсин рассказала, и не была уверена, что делать с образами, пульсирующими в сознании. Она боролась с усталостью.
- Это безумие.
- Невероятно, я понимаю.
- Сказка. - Кестрел нащупала нужное слово. - Такое только в книжках бывает. Зачем бы мне делать подобное?
"Это был ты, - сказала она ему в тундре. - Из-за тебя я оказалась в заключении".
"Да".
- Похоже, я вела себя как полная дура, - резко сказала Кестрел.
- Ты вела себя как человек, спасший мне жизнь. - Сарсин коснулась тремя пальцами тыльной стороны ладони Кестрел.
Кестрел вспомнила значение этого жеста. Знание само открылось ей. Это был геранский жест. Он означал благодарность или извинение, или одновременно и то и другое.
Она собрала в две горсти ткань свободного платья. Мысли завертелись. Веки отяжелели и сами собой начали закрываться. Она пыталась представить себя прежнюю. Врага. Заключённую. Друга? Дочь? Шпионку. Снова заключённую.
- Кто я теперь?
Сарсин взяла обе руки Кестрел в свои ладони.
- Кто захочешь.
Сейчас Кестрел хотела оказаться спящей. Она, пошатываясь, дошла до ближайшего предмета мебели - дивана, но темнота накрыла её слишком быстро, чтобы успеть рассмотреть, что именно это было. Какой-то предмет, разве что не пол. Она сдалась ему на милость и быстро погрузилась в сон. Откуда-то взялась подушка, а потом и одеяло. Платье, которое принадлежало ей.
Кто-то перенес её на кровать. Не Сарсин.
Было темно, но тускло горела лампа. Кресло пустовало.
Она лежала, свернувшись на боку. Спина ныла от тупой боли. Неприятно жалили несколько глубоких отметин. В тундре она не особо обращала внимание на боль, потому что всё ещё находилась под воздействием наркотиков. Теперь их не осталось в организме, и тошнота вместе с тягой к яду были просто ужасными.
Боль вгрызалась в неё до самого сердца. Кестрел бросила взгляд на пустое кресло.
Ей пришло в голову, что после последнего раза, когда она проснулась ночью, он решил, что лучше будет держать дистанцию.
Ей пришло в голову, что холодок, который она ощущала, был ни чем иным, как чувством брошенности.
Она злилась на саму себя, на свое замешательство. Да кто она такая, чтобы позволить себе бойкотировать человека, спасшего ей жизнь, а потом еще и чувствовать себя обделенной из-за его отсутствия?
На самом деле она была не единой личностью, а двумя разными людьми. Кестрел прежняя и нынешняя, две половинки расколотой кости, которую теперь пытаются соединить.
Она повернулась на бок, лицом к стене, и протянула руку, чтобы коснуться, впервые, рубцов на спине. Сморщившейся плоти. Длинных зарубцевавшихся шрамов. Коснувшись, она отдернула руку и прижала её к груди.
"Засыпай", - приказала она себе.
Ей больше не нужна доза ночного наркотика. Не то чтобы… Мысли об этом ещё вызывали в теле тоску. Если бы кто-нибудь сейчас предложил ей порцию, то она залпом выпила бы её.
* * *
На следующий день (по крайней мере, Кестрел думала, что это было на следующий день, хотя казалось вполне возможным, что она могла проспать несколько ночей подряд), Сарсин помогла ей дойти до столовой. На столе лежали плоды илеа, хлеб, чай, молоко, связка железных ключей, и еще какой-то предмет, завернутый в муслин. Большой. Несуразный на вид кулёк. Он лежал рядом с ключами во главе тарелки.
- Это тебе, - сказала Сарсин.
- Сейчас Нинаррит? - Иноземное слово само пришло к ней на ум и сорвалось с губ. Древний геранский язык, вспомнила она, который был таким же древним, как их собственный. Никто давно на нем не говорил, но несколько слов сохранилось. До войны геранцы обычно дарили друг другу подарки на Нинаррит. Это был праздник.
- Нет. - Сарсин внимательно посмотрела на девушку.
- Что?
- Странно, что ты это помнишь.
- Кое-что я помню.
- Прошло одиннадцать лет с тех пор, как мы праздновали Нинаррит.
- Что это слово означает?
- Оно состоит из соединения двух слов: "сотня" и "свечи". Этот праздник знаменует последний день, когда боги жили среди нас. Мы празднуем надежду, уповая на их возвращение.
Кестрел надавила на свою память и медленно вытащила из её тягучих недр воспоминание.
- Моя няня. Она была геранкой. Я праздновала с ней тайно. - Кестрел задумалась, что бы с ней стало, будь они пойманы. Страх закрался к ней в сердце. Но больше некого было ловить врасплох, некому было её наказывать. - Я любила её. - Но вспомнить имя женщины она так и не смогла. Страх Кестрел сменился чувством утраты. Она попыталась улыбнуться, ощутив её неуверенную поступь.
- Чай остынет. - Сарсин засуетилась возле крынки, и Кестрел была благодарна геранке за то мгновение, когда на ее лице не осталось бремени чьего бы то ни было взгляда.
Она сказала Сарсин.
- Я бы хотела отпраздновать Нинаррит с тобой.
- Если мы вообще до него доживём, - мрачно ответила женщина, но покачала головой, когда Кестрел посмотрела на неё. - Давай, бери.
Ключи оказались тяжелыми.
- Они от дома, - сказала Сарсин, - от всех дверей.
Ключи отягощали ладонь. Она должна была это помнить, подумалось ей.
Кестрел отложила ключи в сторону.
- А это? - Она пробежала пальцами по муслину, служившему оберткой.
Сарсин приподняла брови (в слегка язвительной манере, как показалось Кестрел, хотя что-то в выражении лица женщины говорило о том, что это меньше имеет отношение к самой Кестрел, а скорее касается того, что Сарсин знала, а Кестрел нет). Чёрные брови, обуздавшие цинизм, далекие от забав… и вновь Кестрел узнала в ней его. Он так же смотрел на Кестрел прежде. Она гадала: отчего ей так уютно с Сарсин и неуютно в его присутствии, и почему эта непринужденность возникла, несмотря на их похожесть или благодаря ей.
- Посмотри сама, - сказала Сарсин.
Это был кинжал, ярко сияющий в развёрнутой ткани муслина. Убранный в ножны, перевязанный тонким пояском. Кожаный ремень был крепким, но гибким, в нём отсутствовала какая-то особенная элегантность, ведь его целью были долговечность и удобство. В нём имелось всего несколько отверстий под язычок пряжки, что говорило об уверенности создателя в правильности размера. Модель ножен, как и пояса, была проста и строга, никакой вычурности, однако наконечник был больше выгнут, чем Кестрел доводилось раньше видеть (о да, осознала девушка, она очень хорошо разбиралась в кинжалах). Не столь острый, чтобы ранить носителя сего дара, но достаточно, чтобы нанести ущерб, будучи загнанной в угол противником с зажатыми ножнами в руке. И ножны были не столь просты, как показалось на первый взгляд. Чуть ниже у горловины: два кольца, одно внутри другого, различие которых заключалось лишь в гравировке. Символ повторялся и на эфесе, идя по кругу рукояти, тяжелой настолько, чтобы убить, если ударить ею по определенной части черепа. Рукоять (Кестрел обвила пальцы вокруг неё) - идеально легла в руку, изогнутый щиток гарды надежно защищал пальцы.
Она высвободила клинок. Он был очень валорианским. За исключением прямого кончика и неизвестного символа, каждый элемент демонстрировал принадлежность к валорианскому стилю, от изогнутой гарды до двойной кромки на скошенном лезвии. Сталь сияла голубоватым оттенком, демонстрируя своё качество, но Кестрел в любом случае поняла бы это. Кинжал был лёгким и проворным в её руке. Прекрасно скован. Сбалансирован. С замечательными пропорциями. Создан мастером кузнечного дела.
Кестрел коснулась края клинка большим пальцем. На коже выступила кровь.
- Боги, - воскликнула девушка и сунула палец в рот.
Сарсин рассмеялась.
- Да ты теперь новообращенная, не так ли?
Кестрел вздрогнула. Она совсем забыла про Сарсин. Девушка нахмурилась, не понимая, к чему она это сказала. Это был просто инстинкт. Или инстинкт кого-то другого, давно пустившего корни у неё в душе, обитающего где-то в скрытом пространстве, ставшем естественным для неё, чтобы призывать богов, в которых она не верила. Кестрел убрала лезвие обратно и со стуком вернула подарок на стол.
- Почему ты даешь его мне? - С ключами все было ясно. Они означали, что она здесь не пленница, а гостья. Даже больше, чем гостья, если она правильно поняла дар. У гостей нет доступа ко всем комнатам хозяев.
Но кинжал…
- Я могу им убить тебя, - сказала она, - прямо сейчас.
- О, не думаю. - Сарсин все еще выглядела удивленной, но веселой. - Ты пока не боец.
- Это неважно. - Кинжал и ключи почему-то начали её немного расстраивать, хотя оба подарка (каждый по-своему) демонстрировали абсолютное доверие.
- Подумали, - осторожно произнесла Сарсин, - ты не должна чувствовать себя беззащитной.
Кестрел открыла рот, а потом закрыла, не осознавая до сего момента, как она себя чувствовала, и что первая эмоция, которая овладела ею, после попадания под визуальные чары кинжала, была чувством безопасности.
Сарсин произнесла:
- Мы…
Кестрел обожгла женщину взглядом.
- Я не переживаю, что ты кое-кому сделаешь больно, - сказала Сарсин. И по тому, как она построила фразу, можно было понять что её беспокоило… или всё ещё беспокоит.
- Понятно. - Губы Кестрел сжались в тонкую линию. - Мне не нужен кинжал, чтобы совершить самоубийство. Но я не буду этого делать. Я не из трусливых.
- Никто не считает тебя трусихой, - заверила её Сарсин.
Кестрел положила вложенный в ножны кинжал к себе на колени и взяла его в обе руки. Она чувствовала, что он принадлежал только ей. И если ей придется его отдать, то она испытает настоящую боль. И по тому, как Сарсин посмотрела на девушку, Кестрел решила, что женщина поняла её. Кестрел расслабила руки. Кинжал был её, и это было правильно. Ей доверили оружие, и это тоже было правильно.
Сарсин допила своё молоко.
- Этот кинжал, как и платья? - спросила Кестрел.
- Я не очень понимаю, о чём ты говоришь.
- Он был создан специально для меня. А у тебя остались мои прежние вещи, как платья, например? Как кинжал?
Сарсин замялась, словно она хотела рассказать, но слова застряли в горле.
- Твоё фортепиано, - наконец выдавила она.
Перед мысленным взором Кестрел сразу же появился инструмент: чёрный, большой, слишком большой для её сердца, неожиданно зародивший в ней острое желание.
- Где оно? - с трудом произнесла она.
- Внизу, в салоне.
Нахлынули воспоминания о музыке. Изгиб пальцев. Поражающие красотой ноты.
- Я хочу его увидеть, - сказала Кестрел. - Сейчас же.
- Честно говоря, я не уверена, что ты сможешь спуститься по ступенькам.
- Но…
- Тебя можно было бы отнести туда. Но мне не справиться.
- О…