Она почему-то не удивилась, застав Арина у ручья, протекающего рядом с домом, но удивилась своей радости при виде него. Её сердце всё ещё бешено билось в груди.
Арин был без коня, хотя к подошве его обуви прилипла солома. Он сидел на корточках, опустив пальцы к воде, как бы поглаживая поверхность ручья. Только чтобы почувствовать неспешное течение воды, подумала она. Он не оглянулся. И всё-таки знал, что это была она. Он слушал, как замедляется топот копыт Джавелина. Волосы Арина свисали ему на глаза.
Ей хотелось убрать их. Кестрел вспомнила. Точно такие же чувства она испытала и в первый день. Когда купила его. Ей хотелось хорошо разглядеть его.
Она остановила коня.
Арин выпрямился, вода капала с его пальцев. Он подошел поближе, запустил пальцы в гриву Джавелина и встретился взглядом с девушкой. И память подсказала: любопытство, неуверенность, ощущение неправильности, насилие. И всё же необъяснимое желание увидеть и понять. Этого человека. Она вспомнила его упрямые плечи, жесткий рот. Как он отводил взгляд. Всё его тело: безмолвный рык.
Сейчас он не был таким. Он поднял взгляд на неё, на лице читалась беззащитность, обеспокоенность.
- Что случилось?
- Ничего. - Джавелин переступил с ноги на ногу.
Арин нахмурился.
- Я напугал тебя?
- Нет.
- Ты такая бледная. - Он коснулся её руки. Кестрел заметила, как непроизвольно стиснула поводья, но потом ослабила их.
- Это не из-за тебя, - сказала она. Но потом, решив быть честной, добавила: - Да, из-за тебя, отчасти. - Она осеклась, растерявшись, не зная, как объяснить ему или себе разницу между страхом, который заставил её гнать коня во весь опор, и вспышками нервозности, которые она испытывала прямо сейчас, глядя на него сверху вниз. - В лесу Джавелин хотел ехать по тропе. А я не смогла. Это меня расстроило.
Его глаза остекленели.
- Где это было?
- Лес чем-то опасен?
Он схватился за луку седла и вскочил на лошадь позади нее.
- Покажи.
Кестрел держала поводья. Арин обнажил меч. Это был другой меч, не тот, с которым он был в тундре. Она думала об этом, что помогало ей не зацикливаться на том, как страшно ехать верхом, и как вновь ускорилось её дыхание. Чертово вымокшее от пота платье продолжало прилипать к телу, даже когда Кестрел выпрямилась, чтобы быть начеку, чтобы всё, окружавшее их, каждая былинка в лесу, также не могли не заметить Арина.
Но никакого предательского треска ветки. Ни единой вражеской тени между деревьями. Кестрел почти хотела, чтобы она была там. Это бы объяснило страх, охвативший её… и тот, что вновь парализовал, когда они остановились на развилке. Конь забил копытами.
Арин приготовил меч к бою.
- В чём дело? - спросила она.
- Эта дорога ведет к твоему дому. - Она почувствовала, как его голос поднялся вверх по её спине. Потом последовала долгая пауза. - Мы могли бы туда съездить.
- Нет.
- Там ничего нет. Никого не осталось. Я буду с тобой.
- Я не хочу.
Он забрал поводья из её застывших рук и развернул Джавелина. Конь повиновался, но неохотно на этот раз. Арин пустил коня медленным, прогулочным шагом.
Они ехали молча. А потом Кестрел, неожиданно для себя, промолвила тихим голосом:
- Я чувствую себя такой дурой.
- Нет, Кестрел, ты не дура.
- Нет причины бояться.
- Может быть, мы просто не знаем, в чём причина.
Джавелин капризно дернул ушами, потому что ему уже дважды нарушили планы, не дав выбрать тропинку, зафыркал и тряхнул головой.
- Тише, - сказал Арин коню, и промурлыкал что-то успокаивающее. Затем он замер и помолчал некоторое время, прежде чем произнести: - Даже если нет причин, бояться не глупо. Я тоже боюсь.
Кестрел вспомнила, как он выхватил меч.
- Ты подумал, что валорианцы в лесу. Значит, ты их не боишься.
- Не очень…
- Тогда чего ты боишься?
- Пауков, - ответил он серьезно.
Она толкнула его локтем.
- Ой.
- Пауков, - фыркнула она.
- Или всего того, у чего тысячи ног. - Он вздрогнул. - Богов.
Кестрел рассмеялась.
- Я испугался, когда пришёл в конюшню и не увидел Джавелина в стойле, - добавил он тихо.
Вздрогнув, Кестрел повернула голову, мельком увидев линию его челюсти и тень на горле. Она вновь перевела взгляд на дорогу.
- Сильнее, чем пауков? - непринужденным тоном спросила она.
- Да, гораздо сильнее.
- Если бы я решилась сбежать, то недалеко ушла бы.
- Из моего опыта скажу, что это очень плохая идея - недооценивать тебя.
- Значит, ты даже не пытался вернуть меня.
- Нет.
- Но хотел?
- Да.
- Что тебя остановило?
- Страх, - сказал он, - который означал бы, что я не доверяю тебе. Я оседлал коня. Я был готов уже выехать… но подумал, что если сделаю это, то буду не более, чем просто стражем, держащим тебя в тюрьме, только чуть иного рода.
Его слова заставили её почувствовать себя странно.
Он сменил тон.
- К тому же ты немного пугающая, - шутливо произнес он.
- Я не такая.
- О, ты такая. Не думаю, что тебе бы понравилось узнать, что за тобой следят. Я видел, что случалось с людьми, которые оказывались с тобой по разные стороны. И вот теперь ты знаешь о моей слабости, поэтому, перейди я тебе дорогу, мне за воротник немедленно упадут пауки, и я познаю по-настоящему тяжкую жизнь.
- Хм, - сказала она. Но почувствовала себя спокойнее. Кости уже не так сильно сотрясались и грохотали друг о друга в напряженном ожидании неминуемого падения. Стоял погожий день, пиршество зелени, голубизны и золота. Под ними был могучий конь. Он шёл уверенно. Деревья перешептывались. Веточки с прутиками. По обе стороны от неё - две сильные руки. Корни вздымались над землей и убегали вновь в её недра.
Слова застряли в горле. Но какое-то приятное чувство, возникшее в груди, придало ей смелости, и она отважилась заговорить:
- Ты сказал, не знаешь причин, почему я остановила Джавелина по пути ко мне домой. Но, как ты думаешь, в чем всё-таки причина?
Арин замялся, но потом все же произнес:
- Мне нечего сказать.
- Тебе всегда есть что сказать.
Кестрел почувствовала толику удивления в нём. Его удивила фамильярность её тона.
- Выкладывай, - потребовала она.
- Думаю, я не хочу строить никаких предположений. Это… - Он прервал мысль. - Опасно для меня. Когда речь идет о тебе.
Когда они приблизились к его дому, их ритмичные движения в седле уже были легки. Теперь он правил одной рукой. Ей было немного жаль Джавелина, которому пришлось везти их обоих. Ей хотелось его поблагодарить. Она знала, где хранится морковь.
Но в конечном итоге, её мысленный список гостинцев и то, как можно угодить животному, иссякли. И она осталась один на один с мысленными картинками, которые никак не хотели уходить.
Развилка на дороге. Арин у ручья. Отрывочное воспоминание того, как она впервые увидела его. Его нежелание поднимать глаза. Лицо в синяках, броня из ненависти.
- Я была груба с тобой, когда ты работал на меня? - спросила она.
- Нет.
- Я тебя била?
- Кестрел, нет! Почему ты спрашиваешь?
- Я помню твои синяки.
- Это не ты. Ты бы не смогла.
- Вообще-то, насколько мне помнится, совсем недавно я тебе влепила пощечину, - заметила она.
- Это другое.
Ей вспомнилось, какой беспомощной она себя почувствовала, когда ударила его, и подумала, что поняла, что он имел в виду.
- Какой я была, когда владела тобой?
Никакого ответа, только звук шелеста листьев да шлепанье копыт Джавелина по грязи. Деревья поредели. Им открылся вид на дом Арина.
- Ты ненавидел меня, - сказала Кестрел.
Он остановил коня.
- Пожалуйста, взгляни на меня.
Она развернулась в седле и, как он и просил, посмотрела ему в глаза.
- Сначала я ненавидел тебя, - сказал он. - Потому что ты выдавала себя не за ту, кем являлась. Я не знал, кем ты была. А потом узнал, немного. Ты казалась доброй. Доброта - не очень верное чувство для хозяина. Не для меня. Это ещё один способ заставить тебя умолять. Становишься благодарным за вещи, за которые не должен благодарить. Когда я был ребёнком, то был так благодарен за доброту. А потом я вырос и почти предпочел жестокость, потому что она была ближе к истине, и никто не прятался за ложью, будто он хороший. Я нарушил правила. Особенно с тобой. Я давил на тебя, чтобы ты наказала меня. Я пытался воздействовать на твою руку. Я хотел, чтобы ты явила свою истинную сущность.
Выражение его лица было трудно прочитать. В горле саднило. Она опустила взгляд на гриву Джавелина.
- Но это и была твоя истинная сущность, - сказал он. - Ты умная, смелая, умеющая манипулировать людьми. Добрая. Ты даже не прикладывала усилий, чтобы скрыть, кто ты есть. А затем я обнаружил, что сам хочу скрыть это. Ведь в этом была привилегия твоего положения, не так ли? Ты вовсе не должна была скрывать, кто ты? С моим же характером - я был обречен. И это правда. Порой, правда сжимает тебя так крепко, что ты не в силах вздохнуть. Я испытывал очень похожее ощущение. Но дело не только в этом, существовала и другая причина, из-за которой мне было больно смотреть на тебя. Ты была слишком привлекательной. Для меня.
Она не знала, что сказать.
- Я пытаюсь быть честным, - сказал он.
- Я верю тебе. Но трудно поверить, что ты хорошо знал меня. Кое-что из сказанного тобой просто не имеет смысла.
- Что именно?
- Получается, что у меня противоречивый характер.
- С чего ты взяла?
- Не думаю, что можно быть манипулятором и добрым человеком одновременно.
Он рассмеялся.
- О, ты это можешь.
Повисла тишина. Джавелин переминался с ноги на ногу.
Арин коснулся её затылка кончиками пальцев. Он обнаружил под платьем на её плече заживший шрам, тонкий и длинный. Кожа, куда попал хлыст, омертвела, но кожа, граничащая со шрамом, была живой и покрыта мурашками. Она была рада тому, что ей больше не приходилось смотреть ему в лицо.
- Ты изменилась, - пробормотал Арин, - и осталась прежней. Благородная и чистая. Я восхищаюсь тобой.
Та дрожь растворилась в страхе. В страхе на развилке пути - пути, маячившем в лесу у них за спиной. Из-за того, что это означало - Арин знал её прежнюю и знал её нынешнюю, и восхищался ею.
Она не просила, чтобы он ею восхищался. Она с подозрением относилась к восхищению.
Кестрел уперлась коленями в бока Джавелина. Арин больше не касался её. Конь направился в стойло.
В тот день Арин больше ничего ей не сказал, за исключением предложения самому вычистить Джавелина. Она согласилась. Ей хотелось побыть одной. Даже когда Кестрел вернулась в дом, она чувствовала себя живой. Пробужденной, непокорной. И эти чувства вовсе не щадили её. Они словно требовали от неё действий. Всё из-за прикосновения, которое, казалось, должно было бы успокоить.
Но не успокаивало.
Хоть день она и провела в тревоге, Кестрел продолжала мысленно прокручивать последнее сильнодействующее мгновение. Она решила, что Арин был полной противоположностью спокойствия.
Глава 14
Арин снова исчез. Он оставил Кестрел записку, в которой сообщалось о его отъезде, но не было сказано ни о причинах, ни о том, сколько он будет отсутствовать. Она предположила, что это как-то связано с войной, и что он не решился что-то объяснить в записке, чем вызвал вопрос - почему он не поговорил с ней, что в свою очередь напомнило, как она вздрогнула от его прикосновения.
Она поняла записку. Но та ей не понравилась.
Она спросила Рошара, где Арин и зачем уехал.
- Любопытство, любопытство, - сказал принц. Тон его голоса был игривым. Но довольно дружелюбным. Однако он чётко и жёстко дал понять, что Кестрел попусту тратит время, пытаясь выудить из него информацию.
Они играли в "Пограничные Земли" в салоне. Окна были распахнуты, приближалось ненастье, но дождь еще не начался. Тучи заполонили горизонт. Ветер всколыхнул занавески, повеяло сыростью. Рошар поворчал, а потом ещё раз, глядя на игровые фишки.
Арин не взял Джавелина. Все лошади остались стоять в стойлах. Она их пересчитала.
Рошар взглянул на темнеющее небо.
- Он в море? - спросила Кестрел.
- Дорогуша, тебе-то какая разница?
- Ты нервничаешь.
- Я нервничаю из-за тебя. Ты меня выводишь из равновесия.
- Я думала, вы воюете. Лучше тебе заняться делами поважнее, нежели здесь со мной играть в "Пограничные Земли".
Он приподнял бровь, но ответил лишь:
- Ходи.
Кестрел сделала свой ход. Было приятно обнаружить, что она помнит, как играть. Что это не составляло для нее никакого труда. Она знала как: играть в игры, играть на фортепиано, ездить верхом, говорить на другом языке. Если и осталось что-то, чего она не знала как делать, - она не осознавала этого.
Вопрос заключался в значениях предметов. Её память была коробкой с игрой, в которой она могла разглядеть доску и знала правила игры, но пока не могла узнать все фишки.
- Кто командует Дакрано-Геранским альянсом? - спросила она.
- Неужели не ясно? Разве я не излучаю бесспорный авторитет?
- Какова роль Арина?
- А вот это, - сказал он ей, - хороший вопрос.
Ветер надул парусом занавеску. Она передвинула инженера, не отрывая взгляда от доски.
- Удивлена, что твой народ поддержал альянс.
Он пожал плечами, раздражительно пробормотав что-то короткое на своем языке.
- Обычно в войне никто не стремится умереть за чужой народ, - сказала Кестрел. - Что именно хочет получить ваша королева от Герана?
- Смертельное небольшое изобретение Арина для начала.
- Оно у вас уже есть. Он отдал вам чертежи.
- Империю нужно держать в страхе. Если они оккупируют полуостров, то это только вопрос времени, когда они возьмут восток.
- Твоя сестра умна?
Он одарил её раздраженным взглядом. Кестрел увидела ответ.
- Значит, она должна желать чего-то большего, - сказала Кестрел. - Арину известно, чего она хочет?
Зеленовато-жёлтые глаза Рошара сузились.
- Арин понимает толк в хорошей сделке. Мы лучшее, что могло с ним случиться.
- О да, определенно. Ты - величайший благодетель. Если ты так переживаешь за его благополучие, то зачем отправил его в море посреди бури?
- Арин сам себя отправил.
Она погрузилась в молчание. Рошар сделал ход.
- Скажи мне, привиденьеце: тебе нравится моя компания?
- Да, - неожиданно для себя самой ответила Кестрел.
- И мне твоя. Я понимаю, почему так нравлюсь тебе: я умен, обаятелен, не говоря уже о том, что я ещё и чертовски хорош собой.
- И не будем забывать о твоём умении наводить лоск.
- Ложь, всё ложь. - Он встретился с ней взглядом. - Причина, по которой тебе нравится моя компания, состоит в том, что ты чувствуешь себя так, как я выгляжу.
- Это не так, - сказала она. Однако, стоило ей вновь взглянуть на его обезображенное лицо, как она поняла, что он прав. Хотя это было правдой только отчасти, Кестрел не знала, как обличить в слова другие элементы того, как она себя чувствует.
- Арин мой друг, - сказал Рошар. - Я доверю ему свою жизнь, а он мне свою. Такое редко встретишь. Я не хочу, чтобы его допрашивал тот, кто, по моему мнению, совсем не испытывает к нему любви. - Он опрокинул своего генерала: жест капитуляции. Мраморная фигурка покатилась по доске. - Уходи, привиденьеце. Преследуй кого-нибудь другого. - Но больше никого не осталось, кроме него.
Дождь застучал по стеклу. Кестрел встала, чтобы закрыть окна, но остановилась на полпути, увидев, как погнулись деревья от ветра, дувшего с моря. Запахло открытыми устрицами.
Дорогуша, тебе-то какая разница?
В глубине её души голову подняла змейка беспокойства и раздула свой капюшон.
* * *
Дождь хлестал Арину в глаза. Палуба ходила ходуном. Это был не зелёный шторм, но тоже ничего хорошего. Видимость нулевая. Всех предупредили, чтобы они не выходили в море с геранским капитаном, который взял Арина на восток прошлой зимой.
- Мы должны, - сказал Арин Рошару. - Генерал удерживает Итрию. Он будет использовать её, чтобы перебросить припасы на материк и дать отпор нападению, если сможет снабдить всем необходимым свою армию. Он использует Итрию как склад. Мы должны разрушить его планы. Я поплыву к Имперским островам, между нашими западными берегами и Валорией.
- Ты не матрос.
- Геранский корабль, с геранской командой, - проговорил Арин, будто ничего не слышал.
- Я пошлю Хаша.
Арин покачал головой.
- Мои люди выздоровели. Они хотят сражаться. Твои солдаты и без того гадают, когда же мы проявим себя.
Таким образом, корабль Арина вышел в море.
Теперь судно тряслось при каждом ударе чудовищной волны. Море представляло собой то появляющиеся, то исчезающие пурпурные холмы и равнину. Паруса были убраны, дабы избежать трепки ветра. Капитан сбросил на воду плавучий якорь, чтобы замедлить корабль и придать ему устойчивости, но нос прокалывал волну за волной. Палуба давно стала скользкой. Арин изо всех сил пытался сохранить равновесие. Он поскользнулся, ударился о перила и вцепился в них. Его стошнило.
- Бог безумия. - Капитан схватил Арина за предплечье и дернул его, поставив прямо. Капитан был втрое старше Арина. В рокоте его голоса слышались такие переливы, которые у геранских моряков имелись лишь до войны. - Спускайся в трюм, мальчик. На палубе нет ничего хорошего. Ты ничего не знаешь о море. - Затем внимание капитана переключилось на что-то другое, и он исчез.
Капитан был прав. Арин направился в сторону безопасного убежища, его лицо жгло от соли и дождя, глаза горели, и ему подумалось, что его слишком укачало, чтобы испытывать страх. Это заставило его вспомнить свой разговор с Кестрел, когда они ехали на коне, и как он прикасался к ней. Ему следовало знать, где можно её касаться, чтобы не причинить боль, даже если он хотел что-то высказать, не произнося слов, он должен был понимать, насколько это может её ранить.
Его обувь скользила. Мир вокруг превратился в размытое мокрое пятно. Корабль дёргался и кренился на бок. И Арин вновь упал на перила. На этот раз он перевалился через них и погрузился в бурлящие воды под кораблем.
Глава 15
Он вытолкнул себя к поверхности воды. Вынырнул. Сделал вдох. А потом его вновь поглотила волна. Лёгкие Арина горели.
На этот раз, когда он вновь вынырнул из тишины в ревущий воздух, то повел себя умнее. Он разорвал шнурки на своей обуви, резко и яростно, и скинул тяжесть с ног. Арин глотнул воздуха, поплыл прямо через следующую волну навстречу кораблю, оказавшемуся во власти стихий. Вода была тёплой, как кровь. Она замедляла его, цеплялась за него и тащила прочь. Его плечи ныли от боли. Арин проплыл очередную волну. Он молился. Он уже был ближе.
Верёвка? Кто-то опустил с палубы веревку?
Может быть… кто-нибудь видел, как он свалился за борт?
Арин активнее заработал руками. "Не бросай меня, - вновь и вновь молился он своему богу. - Только не так".
Но он не услышал ничего, кроме бушующего моря.
"Я буду служить тебе", - пообещал Арин.