* * *
Возок был закрытый, душный, на высоких колёсах со странными упругими накладками. Не трясся, не выматывал душу, а мягко покачивался; после получаса такой езды Марту замутило. Но хуже всего была не тошнота, ранее неведомая крепкой деревенской девушке, и не то, что с неё не сводил глаз незнакомый рослый мужчина в кирасе и при тяжёлой трёхгранной шпаге, настолько длинной, что на неё, как на вертел, можно было насадить перепуганную и окончательно упавшую духом саму Марту. Самой скверной была деревянная груша во рту, которая, казалось, с каждой минутой всё больше распухала от слюны, и приходилось её то и дело сглатывать. И ещё - тошнотворный привкус дёгтя и чужих ртов, и впивающиеся в скулы тонкие кожаные ремешки, туго стянутые на больном затылке и не дающие кляпу отпасть, если жертва попытается вытолкнуть его языком.
Из-за этого-то кляпа она не то, что оправдаться - назвать себя не успела. Ей и пикнуть не дали. Там, в лесной избушке, сказав, что она арестована, незнакомец чуть посторонился, и в дверцу протиснулись ещё два дюжих молодца. Потеряв дар речи от страха, Марта попыталась отползти, теряя туфли, но её живо подхватили под руки и выволокли из халупы на белый свет, на зелёную траву, выставив на обозрение двух десятков вооружённых мужчин, что к тому времени окружили поляну. Куда бы Марта не повернулась - в голову ей глядели арбалеты.
Статный и мужественный капитан рейтаров бесстрастно оглядел бледную, как мел, девчонку, хватающую ртом воздух, и пожал плечами. Дело есть дело. Он всего лишь выполняет свой долг. По его знаку один из державших Марту, стянув зубами перчатку, резко и больно ткнул острым грязным ногтем под нижнюю челюсть, а когда та, невольно вскрикнула - умело загнал в приоткрывшийся рот деревянный шар, на шершавых боках которого имелось уже немало отметин. От чужих зубов. Затем, не давая опомниться, споро перехватил девичьи руки верёвкой.
- Сожалею, сударыня, - в учтивом тоне капитана не было ни грана издёвки, - но, согласно указаниям вашего супруга, вам запрещено говорить, а нам - слушать всё, что вы можете высказать. Причины вы и сами знаете. Будьте благоразумны. Следуйте за нами и не пытайтесь бежать, вам не уйти. Антуан и вы двое, обыщите дом, остальные разбейтесь на тройки и прочешите ещё раз округу. Первый, кто найдёт бумаги, получит особую благодарность от господина герцога.
Свет так и померк в глазах Марты. От герцога? Какие бумаги? Какой супруг? За кого её приняли? Мыча и дёргаясь, она пыталась протестовать, но солдаты встряхнули её, а один - несильно ткнул кулаком в бок.
- Отставить, - негромко приказал капитан. - Руки не распускать. Её светлость - дворянка, и пока не осуждена - пользуется привилегиями своего сословия. Держать, но не бить. Сударыня, рекомендую успокоиться и вести себя достойно, не провоцируйте моих людей.
- Ваша милость! - окликнули его из лесниковой избушки. - Пройти не изволите? Тут есть кое-что!
У Марты голова шла кругом. Как её только что назвали? "Её светлость… сударыня…" Какая ещё светлость? Единственный человек, кого в деревне и даже в баронском замке называли "его светлостью" - с почтением, ненавистью восхищением или завистью - был герцог Жильбер Анри Рене де… в общем, столько имён, что не упомнишь. Но кто он - и кто она? И что этому всесильному герцогу до ничтожной селянки, про которую он и слыхом не слыхивал? Чей супруг ему нажаловался на свою, должно быть, нерадивую супругу?
Да ведь это она! - мысленно ахнула Марта. Она, чья-то провинившаяся жена, которую ищут; подкараулила похожую девушку… не сама, конечно, наняла кого-то за деньги, потому что госпожи все слабенькие, такие по голове как следует и не огреют. И уж конечно не перетащат с лесной дорожки в домик, Марта, хоть и маленькая, но увесистая. Эта беглая жена переодела её в своё платье, чтобы уж точно за неё приняли, и навела погоню… Девушка отчаянным мычанием попыталась привлечь к себе внимание, но добилась лишь того, что один из приставленных часовых снова врезал Марте под дых, на сей раз, от души.
- С-сучка благородная, - только и прошипел он. Но вдруг вытянулся в струнку и равнодушно уставился в небо, не обращая внимания на задыхающуюся от боли девушку. Причиной его внезапной сдержанности был возвращение капитана.
- Предупреждаю… - сухо сказал он в пространство, но рейтар почему-то сразу понял, что обращаются к нему.
- Виноват. Забылся. Больше не повторится, кэп… капитан.
Бросив на подчинённого внушительный взгляд, офицер поставил на ближайший пенёк небольшой ларец, вынесенный из развалюхи. Откинул незапертую крышку, бегло просмотрел содержимое. Судя по нахмуренным бровям - остался недоволен.
- Здесь десять свитков, сударыня, - обратился он к пленнице. - Я не спрашиваю о судьбе оставшихся трёх, вряд ли мы найдём их поблизости, но рекомендую в скором будущем не запираться и сообщить своему супругу, кому вы их передали. Прислушайтесь к доброму совету, будьте откровенны. Мне даны полномочия уведомить вас, что чем благоразумнее вы себя поведёте, тем легче будет ваша участь.
…Вот такое чудовище сидело сейчас напротив Марты и зорко отслеживало каждое её движение.
Почему чудовище? Потому что только такой человек мог, не моргнув глазом, распорядиться убить единственного Мартиного защитника. Когда возок с ещё не зашторенными окнами проезжал по единственной сносной дороге через деревню, чуть ли не под колёса выскочил пастор Глюк, взъерошенный, потерявший где-то широкополую шляпу, перепуганный насмерть.
- Во имя Господа! - расслышала Марта через закрытую дверцу. - За что её взяли? Это же невинная девица, у нас все её знают! Она ничего дурного не…
Капитан приоткрыл дверцу.
- С дороги, святой отец. - По его знаку двое молодцов подхватили пастора под руки. - Вы обознались. Нами задержана беглая преступница.
- Какая же это…это же Марта, племянница здешнего кузнеца! Офицер, тут какая-то ошибка!
- Это вы ошибаетесь, господин пастор. Её личность установлена и обсуждению не подлежит. Ищите свою прихожанку в другом месте, святой отец.
- Но… но… как же так… вы не можете без разрешения господина барона… - Пастор попытался даже схватиться за оглобли, словно надеясь хилыми руками остановить возок. - Господин барон де Бирс, её хозяин, он будет очень недоволен…
- Убрать, - коротко бросил капитан. Захлопнул дверцу, быстро задёрнул кожаную плотную штору в окне, затем то же самое проделал с противоположным. Снаружи раздался странный хекающий звук, тонкий вскрик… Военный поморщился, но ничего не сказал. У Марты же дыбом встали волоски на руках - она вдруг поняла, что пастора Глюка больше нет. Его убили. За то, что пытался за неё заступиться, она и не ожидала, видит Бог, но ведь поди ж ты… И хотя причин любить пастора не было - разве он заслужил, чтобы его рубанули шпагой?
А она, Марта? В чём она провинилась? Какая-то богатая бездельница накуролесила, а потом взяла и подсунула вместо себя её, ни в чём не виноватую! Девушка невольно всхлипнула. Всю жизнь она отбивалась от людских нападок - незаконнорожденных не слишком-то любят, но она привыкла огрызаться, отвечать умным словцом, иногда молчать и терпеть, в зависимости от обстоятельств. Но никогда ещё она не чувствовала себя столь беззащитной. На мальчишек можно было пожаловаться дядьке - но Марта предпочитала лупить обидчиков сама, и никто ещё не проболтался, что девка ему синяков понаставила, стыдно было. От домогательств пастора Глюка спасало терпение и способность хранить полное равнодушие. Может, не зря его всё-таки… подумала Марта с неожиданным для себя ожесточением. Она кое-что вспомнила. Но так, чтобы полная безнадёжность впереди - такого ещё не было…
Никто больше не заступится. Никто. Дядя Жан ничего не знает, да и скажут ему - поди догони этот возок… Нет, не надо догонять, Марта не хочет, чтобы дядюшку постигла та же участь, что и пастора. Ей придётся защищаться самой, как умеет. Только бы дали заговорить!
Она же простая крестьянка, неужели по ней не видно? Ах, да, платье… Но ведь не слепые они, те, кто её ищут! Должны же быть глаза у этого остолопа-мужа, к которому её везут! Хорошо, платье на ней господское, личиком она… не уродина, да, могли и за дворянку принять, ой, да ещё и бумаги какие-то при ней нашли! Но капитан, должно быть, и в глаза не видал той, кого ищет, знает только по рассказам, а вот доставят её, Марту, к тому, кто велел сыскать, он только глянет - и скажет: кого вы мне тут подсовываете? А ну-ка, везите обратно!
Марта сникла.
Было ей от роду семнадцать лет. Взрослая уже девица, перестарок, можно сказать, а всё в сказки верит. Разве господа отпустят девушку просто так?
Она с трудом сглотнула слюну - даже за ухом что-то щёлкнуло - и попыталась украдкой размять занемевшие кисти. Пальцы затекли, и кольцо больно впивалось в безымянный.
- Прошу прощения, сударыня, - словно очнувшись, неожиданно заговорил капитан. Наклонившись - девушка от неожиданности сжалась в комок - ловко и быстро, несмотря на полумрак, царящий в возке, нашарил и развязал ремешки, аккуратно вытащил кляп и даже соизволил платком вытереть Марте подбородок от подтёков слюны. Тщательно протёр деревянную грушу, сунул в сумку на поясе.
- Это была временная мера, скажем так - показательная. Не хотелось бы делать её постоянной на всём пути нашего следования. Вы меня хорошо поняли? Ни слова с вашей стороны без необходимости, ни в моём присутствии, ни в присутствии солдат. Если я услышу хоть что-то, кажущее подозрительным - эта вещица вновь будет пущена в ход, на сей раз - до самого вашего свидания с его светлостью. Вы обещаете молчать?
Молчать? Да всё её спасение было в том, чтобы доказывать, кричать на весь мир, что она невиновна! Однако Марта, перемогая себя, кивнула. Снова сидеть с унизительно раскрытым ртом, снова терпеть вонючую затычку не хотелось. Она потерпит, не век же им ехать! И потом, её ведь собирались о чём-то там расспрашивать? Вот она и скажет…
И она стала проговаривать в уме оправдательную речь. Господа ведь гладко говорят, значит и ей нужно также, не запинаться, упаси боже, чтобы выложить сразу и понятно. Например: "Я Марта. Я живу в деревне Сар. Мой дядя кузнец. И я не та, кто вам нужна".
Наверное, слишком просто.
"Я Марта, простая девушка из деревни Сар".
"Я Марта. Никакая не беглая жена, господин хороший, вы посмотрите только на меня хорошенько…"
Ой, плохо… А ну, как она действительно похожа на беглую? Но деваться-то некогда, надо учить правильные слова, чтобы не растеряться, когда настанет её, Мартино, время.
…А руки ей так и не развязали. Лишь, остановившись спустя пару часов на каком-то постоялом дворе, освободили, провожая в уборную. Хорошо, юбки не задрали, не помогли, нарушая пресловутую дворянскую честь, иначе Марта сгорела бы со стыда. Её проводили в небольшой хлипкий сарайчик с дощатым помостом, зияющим двумя зловонными дырами, и заперли снаружи. Правда, не торопили, заметив, как она поводит плечами и растирает кисти, пытаясь возвратить чувствительность. Сопровождающие недвусмысленно журчали тут же за стенкой сортира, Марта шипела сквозь зубы все известные ругательства, что наслышалась в своё время в кузне у дядьки, пыталась подобрать юбки, чтобы не запачкаться в дерьме, кое-где щедро удобрившем пол. Да у самого последнего лодыря на деревне отхожее место не в пример чище! Содрогаясь от отвращения, кое-как пристроилась на помосте. И вот странности женской души! несмотря на плачевность собственного положения, ей до смерти было жалко нарядного платья, хоть и чужого…
"Хороша бабенция", - буркнул голос за стенкой. "Я б завалил, ей-бо… что скажешь, Тони? Пока кэп-то не видит, он, поди, за этим же самым к хозяйке попёрся, успеем…" "Сдурел?" - крякнул второй, судя по голосу - постарше. "А чё?" "А то. Не положено. Кэп у нас законник, а по закону, знаешь как? Пока баба не осуждена - да ещё дворянка - она, считай, невиноватая ни в чём и под законом ходит. Боже сохрани хочь глянуть не так - по судам потом затаскает! Вот погоди, приговорят - на всю ночь нам отдадут, наиграешься". "Точно?" "Что б мне пропасть, ежели вру". "Так ить… не одни мы в гарнизоне, и кроме нас желающие найдутся". "И чё? Её не убудет, а куда добро беречь, если утром - в расход?" Марта застыла, не успев натянуть тоненькие, отороченные кружевом штанишки. Трясущимися руками машинально завершила начатое да так и оцепенела, завернув юбки выше колен. "Да вот ещё что…" - голос второго, более опытного стража, многозначительно понизился. "Ты, брат, этого… того… хотелку-то свою пока припрячь. Ишь, глаза-то замаслились! Не вздумай её щипать там или лапать, а то допрыгаешься…" "А чё?" "А то. Херцог наш, конечно, крутенёк, да однако же, мущщина, на баб податлив; и хоть на сучку свою сердит… всё может статься. Глядишь - ублажит его, расстарается - и снова в силу войдёт, он, хоть суров, херцог-то, но, сказывают, отходчив. Ну, посечёт, ну, помучает - да простит. Вот и подумай своей башкой, кого эта мамзелька припомнит, чуть в себя придёт?" "Кого?" "Болван! Того, кто её хоть пальцем тронул, пока она в немилости была; уж это как пить дать, всех соберёт, я эту породу знаю. С виду ангелица, а в душе… Сучка, одно слово. Не связывайся".
Зависла пауза. Марта, чуть дыша, оправляла платье.
"Ото ж", - неуверенно пробормотал тот, что моложе. "Всё-то ты знаешь…А ну, как не нажалуется?"
Старший сплюнул.
"Я предупредил. Смотри, сам вместо неё на кол сядешь! Ему всё едино, кто на нём, честный солдат или бл_дь благородная. Не маленький, сам думай".
На пути в возок Марту пошатывало от ужаса. Ноги не несли. Капитан, глянув ей в лицо, подставил локоть.
- Обопритесь на мою руку, сударыня, - сказал учтиво и помог: и на подножку ступить, и в возок залезть. И связывать больше не приказывал, хоть по-прежнему глаз не спускал. Остаток пути Марта молчала от застрявшего в горле комка. Стало быть, герцог и есть - разгневанный супруг? Страшно было неимоверно. И будь она в самом деле из благородных - уже давно лежала бы без чувств, ибо, по словам женщин и девушек, прислуживающих иногда в баронском замке, у барышень, да и у знатных дам есть такая манера - то и дело в обморок брякаться, это признак души чувствительной и нежной… а ещё корсеты виноваты, которые так сжимают, что у девочек груди не растут, как положено, а остаются крошечными. Потому-то бароны да прочие господа любят за деревенскими девками охотиться - те корсетов не носят…
К концу пути Марта устала бояться. Она тупо глядела в одну точку - на поблёскивающую в полумраке медную шишку в стене, и всё гадала - для чего она? Но вот карета замедлила ход, в окошко со стороны возницы стукнули. Капитан повернул шишечку, створка окна подалась.
- Что там?
- Посыльный от его светлости! - сообщили снаружи. - Велено передать: ждут. Вести прямо к коменданту в кабинет.
- Хорошо, - лаконично ответил капитан. Захлопнул оконце и повернулся к Марте.
Противно засосало под ложечкой. Всё, прибыли? Вот сейчас-то и начнётся самое страшное? В сумраке недолго и ошибиться, но почему-то Марте показалось, что в синих глазах военного мелькнуло сочувствие. На секунду её охватило желание - рухнуть на колени, целовать руки этому человеку и умолять, умолять не вести её никуда, оставить здесь, в возке, заступиться перед страшным герцогом. Она не хочет на кол! За что? Она ни в чём не виновата! Словно угадав её намерение, военный подчёркнуто энергично положил ладонь на эфес шпаги.
- Итак, сударыня, - голос его был сдержанно-суров и непреклонен, и Марта как-то сразу поняла всю бесполезность задуманного. - Мы на месте. Напоминаю: вам запрещено говорить до самой встречи с его светлостью, нам запрещено слушать, если вдруг вы не стерпите. Предупреждаю: меры в случае ослушания будут применены куда более жёсткие, чем раньше. Держите себя в руках.
Девушка молчала, чувствуя только, как в груди зарождается дрожь. Пустой живот свело. Голода Марта не чувствовала, напротив - её даже подташнивало, от дорожной тряски, от вновь зарождающейся паники, да и разбитая голова давала о себе знать.
- У вас ещё есть шанс, - внезапно быстрым шёпотом проговорил капитан. - Вы слышали, мне велено доставить вас к коменданту? В кабинет, а не в пыточную. Значит, поначалу с вами попытаются договориться. Хотите жить - не упрямьтесь. Вы поняли? - Взглянув на него дикими глазами, Марта истово кивнула. - А сейчас - молчите, бога ради. - И первым вышел из возка.
Руку Марте никто не предложил, да она и не ожидала. Не было у неё такой привычки. Подхватили с двух сторон, как тогда, на поляне, и молча повлекли через необъятный мощёный двор, в тяжёлые двери, хлопнувшие за ней, как крышка гроба, по длинному коридору, освещённому масляными лампами, мимо зарешеченной двери в подвал, и наверх, по лестнице, на второй этаж… Собравшись с духом, Марта приготовилась храбро взглянуть в лицо человеку, от единого слова которого зависело, жить ей или умереть… но старания пропали втуне: они оказались всего лишь в приёмной, большой, почти лишённой мебели комнате с двумя широкими скамьями вдоль одной из стен. В одном из углов проступал угол печи, очевидно, призванной отапливать и соседнее помещение, но сейчас от голубых, безумно дорогих изразцов веяло не теплом, а холодом. То ли августовский вечер напоминал, что не за горами осень, то ли Марту знобило. Перед дверью, обитой медными полосами, капитан остановился. Взялся за внушительное кольцо, негромко стукнул. Дождавшись отклика изнутри, распахнул, обернулся к пленнице - и сделал приглашающий жест рукой. Сопровождающие при этом вытянулись, как на параде, словно тот, кто находился по соседству, уже прожигал их взглядом.
Помедлив и не дождавшись, капитан выразительно приподнял бровь, посторонился, энергично кивнув в сторону дверного проёма. Марта скорее почувствовала, чем увидела, как рейтар справа отвёл для замаха руку - наверное, чтобы схватить её за шиворот и втолкнуть в комнату. Не дожидаясь, пока к ней прикоснётся тот, кто обсуждал её за стеной сортира, она поспешно шагнула вперёд. Скорей бы уж… Пусть всё решится, она больше не выдержит сколько же можно бояться.