– Разумеется, нет, – ответил он. – То есть, наверное, да.
– Как это?
Он сверкнул на меня глазами.
– Почему девчонки тянутся к типам, которые дерьмово с ними обращаются? Симпатичные юноши, очевидно, и вполовину так не интересны. Иногда тяжело сохранить уважение к девушкам. – Он по-прежнему ходил туда-сюда по комнате длинными, чуть не яростными шагами. – А лопоухим парням с прыщами вообще ждать нечего.
– Какой ты всё же циничный и поверхностный. – Я растерялась от того, в какую сторону вдруг повернул разговор.
Гидеон пожал плечами.
– Вопрос в том, кто именно здесь поверхностный. Или ты позволишь целовать себя мистеру Марли?
На какой-то момент я была выведена из равновесия. Маленькая, крохотная крупица правды в его словах, наверное, была… Но затем я покачала головой.
– В своей впечатляющей аргументации ты кое о чём забыл. При всей твоей свободной от прыщей внешности – кстати, поздравляю тебя с такой здоровой самоуверенностью – я бы не позволила тебе себя целовать, если бы ты не стал мне лгать и изображать, что у тебя есть ко мне чувства. – У меня вдруг выступили слёзы на глазах. Тем не менее я продолжала дрожащим голосом: – Я бы не стала в тебя влюбляться. – А если бы и стала, то не дала бы это заметить.
Гидеон отвернулся от меня. Какой-то момент он стоял совершенно неподвижно, но потом вдруг со всей силы ударил рукой в стену.
– Чёрт побери, Гвендолин, – сжав зубы, проговорил он. – А разве ты была со мной откровенна? Разве ты не лгала мне всякий раз, когда для этого подворачивался повод?
Пока я искала ответ – а он действительно был мастером ставить всё с ног на голову – во мне возникло знакомое головокружение, но на сей раз мне было так плохо, как никогда. Я шокированно прижала "Анну Каренину" к груди. Запаковывать корзинку было уже поздно.
– Ты хотя позволяла мне себя целовать, но никогда мне не доверяла, – ещё донёсся до меня голос Гидеона. Окончания фразы я уже не услышала, потому что в следующий момент я приземлилась в настоящем и была вынуждена напрячь все силы, чтобы меня не вывернуло под ноги мистеру Марли.
Когда я наконец совладала со своим желудком, Гидеон уже тоже вернулся. Он прислонился спиной к стене. С его лица исчез всякий гнев, и он грустно улыбался.
– Мне бы ужасно хотелось как-нибудь поучаствовать в вашей игре в покер, – сказал он. – Потому что я очень хорошо блефую. – И он покинул комнату, больше ни разу не оглянувшись.
Из протоколов инквизиции патера-доминиканца Жиана-Петро Бариби, архив университетской библиотеки Падуи (расшифрованы, переведены и обработаны доктором М. Джордано).
25 июня 1542 года.По-прежнему расследую в монастыре С. дело юной Элизабетты, которая, согласно показаниям собственного отца, вынашивает дитя демона. В своём докладе Главе Конгрегации я больше не утаивал своих предположений, что М. – благосклонно выражаясь – склонен к религиозным озарениям и поэтому чувствует себя призванным Господом истреблять зло в этом мире. Очевидно, что он скорее обвинит свою дочь в колдовстве, чем примет то, что она не соответствует его представлениям о благонравии. Его хорошие отношения с Р.М. я уже упоминал, его влияние в этом регионе значительно, поэтому мы не можем рассматривать данный случай как завершённый. Допрос свидетелей был чистейшей насмешкой. Две юный соученицы Элизабетты подтвердили заявление графа о появлении демона в саду монастыря. Маленькая София – которая не смогла действительно достоверно объяснить, почему она в полночь пряталась в саду в кустарнике – описывала великана с рогами, горящими глазами и копытами, который играл Элизабетте на скрипке серенаду, прежде чем предаться с ней разврату. Другая свидетельница, близкая подруга Элизабетты, произвела довольно разумное впечатление. Она рассказала про высокого, хорошо одетого молодого человека, который обхаживал Элизабетту сладкими речами. Он появлялся из ниоткуда и мог снова растворяться в воздухе, чего она, правда, сама не видела. Элизабетта со своей стороны доверила мне, что молодой человек, который так ловко преодолевал монастырские стены, не имел ни рогов, ни копыт, а происходил из знатного рода, и что она даже знала его имя. Я уже радовался тому, что смогу привести дело к ясному завершению, как она добавила, что не имеет возможности установить с ним контакт, поскольку он прибыл по воздуху из будущего, точнее говоря, из года 1723 от Рождества Христова. Можно представить себе моё отчаяние по поводу духовного состояния окружающих меня людей – я очень надеюсь, что Глава Конгрегации снова призовёт меня назад, во Флоренцию, где меня ждут настоящие дела.
8
Парчовый корсаж обвивали сине-серебристые, мерцающие райские птицы, листья и цветы; юбка и рукава из тяжёлого тёмно-синего шёлка шуршали и переливались при малейшем движении подобно бурному морю. Мне было ясно, что в этом платье любая будет выглядеть принцессой, но тем не менее я была потрясена своим видом в зеркале.
– Оно… невыразимо прекрасно! – благоговейно прошептала я.
Хемериус хмыкнул. Он сидел на куске парчи рядом со швейной машинкой и ковырялся в носу.
– Эти девчонки! – сказал он. – Сначала они упираются руками и ногами, чтобы не идти на этот бал, но стоит им только нацепить какие-то тряпки, как они от волнения чуть не делают себе в штанишки!
Я проигнорировала его и повернулась к создательнице этого шедевра.
– Но второе платье тоже великолепно, мадам Россини.
– Да, я знаю. – Она улыбнулась. – Мы можем просто использовать его в другой раз.
– Мадам Россини, вы художница! – сказала я с воодушевлением.
– N'est-ce pas? – Она подмигнула мне. – И художник может принять другое решение. Для белого парика второе платье показалось мне слишком бледным – такая кожа, как у тебя, требует сильного – comment on dit? Контраста!
– Ах да! Парик, – я вздохнула. – Он опять всё испортит. Вы можете быстренько меня сфотографировать?
– Bien sur. – Мадам Россини поставила меня на табуретку у туалетного столика и взяла в руки мобильник, который я ей протянула.
Хемериус расправил крылья, полетел ко мне и неуклюже приземлился рядом с фарфоровой головой, на которую был надет парик.
– Ты ведь знаешь, что может водиться в такой здоровой копне волос, правда? – Задрав голову, он оглядел башнеподобное, напудренное белое сооружение. – Вши, совершенно точно. Вероятно, моль. Возможно, кое-что похуже. – Он театрально поднял лапы. – Скажу только одно: ТАРАНТУЛ.
Я воздержалась от комментария, что "городские легенды" – это уже несколько устарело, и демонстративно зевнула.
Хемериус упёр лапы в бока.
– Но это же правда! – сказал он. – И тебе надо остерегаться не пауков, а некоего графа, если ты в своём костюмном угаре об этом забыла.
Тут он, к сожалению, был прав. Но сегодня, только что поправившаяся и признанная Стражами годной для бала, я хотела лишь одного: мыслить позитивно. И где это может лучше получиться, как не в ателье мадам Россини?
Я бросила на Хемериуса строгий взгляд и посмотрела на висевшие вокруг шеренги платьев – одно прекраснее другого.
– У вас случайно нет чего-нибудь в зелёном цвете? – с интересом спросила я. Я подумала о вечеринке Синтии и о костюмах, которые Лесли представляла себе для нашего превращения в марсиан. "Нам нужны только зелёные мешки для мусора, парочка ёршиков для чистки трубок, пустые консервные банки и пенопластовые шарики", – сказала она. – "С помощью степлера и клеящего пистолета мы моментально превратим себя в классных винтажных марсиан. В, так сказать, ходячие произведения современного искусства, и это не будет нам стоить ни пенни".
– В зелёном? Mais oui! – сказала мадам Россини. – Когда все ещё думали, что во времени будет путешествовать ‘ыжая ‘одячая вешалка, я использовала много зелёных тонов – это великолепно гармонировало бы с ‘ыжими волосами и, конечно, с зелёными глазами маленького бунтаря.
– Ох, ох, – сказал Хемериус, грозя ей пальцем. – Опасная зона, дражайшая!
Да, тут он был прав. Потому что маленький мерзавец-бунтарь определённо не входил в список позитивных вещей, о которых я собиралась думать. (Но если Гидеон появится на этой вечеринке вместе с Шарлоттой, то я совершенно не собиралась торчать там в мусорном мешке, пускай Лесли говорит о крутизне и современном искусстве всё, что хочет).
Мадам Россини расчесала мои длинные волосы и забрала их резинкой.
– Сегодня, кстати, он тоже будет в зелёном, цвета морской волны, я часами размышляла о выборе материала, чтобы ваши цвета гармонировали друг с другом. В конце концов я проверила всё при свечах. Absolument onirique. Вы будете смотреться вместе, как морской король и морская королева.
– Абсолюмон, – каркнул Хемериус. – И если вы не помрёте, то заведёте вместе много маленьких морских принцев и принцесс.
Я вздохнула. Разве он не должен сейчас быть дома и следить за Шарлоттой? Но он не мог отпустить меня одну в Темпл, и это было очень мило с его стороны. Хемериус знал совершенно точно, как я боюсь бала.
Пока мадам Россини делила мои волосы на три пряди, заплетала их в косу и закрепляла шпильками в узел, она сосредоточенно морщила лоб.
– В зелёных тонах, говоришь ты? Надо подумать. У нас есть, к примеру, верховой костюм конца XVIII века из зелёного бархата, кроме того – ох! Он мне очень удался – вечерний ансамбль 1922 года, болотно-зелёный шёлк с подходящей шлиапкой и сюмочкой, tres chic. А ещё я воспроизвела несколько платьев от Баленсиаги, которые носила Грейс Келли в шестидесятые годы. Самой шикарной вещью там было бальное платье цвета розовых лепестков, тебе бы оно тоже изумительно пошло.
Она осторожно взяла в руки парик. Белый, как снег, украшенный синими лентами и парчовыми цветами, он почему-то напомнил мне многоэтажный свадебный торт. От него даже исходил запах ванили и апельсинов. Мадам Россини ловко водрузила парик мне на голову, и при следующем взгляде в зеркало я себя не узнала.
– Я сейчас выгляжу как нечто среднее между Марией Антуанеттой и моей бабушкой, – сказала я. А из-за чёрных бровей – немного как разбойник Хотценплотц, вырядившийся женщиной.
– Чушь, – возразила мне мадам Россини, закреплявшая парик с помощью булавок для волос. Крупные, как кинжалы в миниатюре, с блестящими стеклянными камушками на концах, они выглядели как синие звёзды в белой массе кудрей. – Речь идёт о контрасте, Лебединая шшейка, контраст тут самое главное. – Она показала на открытый несессер с косметикой, стоявший на туалетном столике. – Теперь макияж – дымчатые глаза будут при свете свечей в XVIII веке вполне en vogue. Немного пудры, parfaitement! Ты опять будешь самой красивой!
Чего она, конечно, знать не могла, ведь её там не было. Я улыбнулась ей.
– Вы так добры ко мне! Вы вообще самая лучшая! А за ваши платья вы должны, собственно, получить "Оскар"!
– Я знаю, – скромно ответила мадам Россини.
– Важно, чтобы ты садилась в машину головой вперёд и выходила из машины тоже головой вперёд, мой ягнёночек! – Мадам Россини проводила меня до лимузина и помогла сесть в машину. Я казалась себе несколько похожей на Мардж Симпсон, разве что гора моих волос была белой, а не голубой, и крыша автомобиля была достаточно высокой.
– Непостижимо, что такая тоненькая персона может требовать для себя столько места, – смеясь, заметил мистер Джордж, когда я аккуратно расправила вокруг себя складки своей юбки.
– Да, не правда ли? Для такого платья нужен, собственно, отдельный почтовый индекс.
Мадам Россини послала мне на прощанье воздушный поцелуй. Ах, она была такая милая! Рядом с ней я всегда забывала, как ужасна моя жизнь в настоящий момент.
Машина тронулась с места, и в это время дверь дома Стражей распахнулась, и на крыльцо выбежал Джордано. Его бритые брови стояли торчком, а под макияжем он был наверняка бледен, как труп. Его рот с надутыми губами открывался и закрывался, что придавало ему сходство с глубоководной рыбой на грани вымирания. По счастью, я не могла понять, что он говорил мадам Россини, но я могла себе это представить. "Глупое существо. Никакого понятия об истории и танцах. Нам будет за неё стыдно из-за её невежества. Позор для человечества".
Мадам Россини сладко улыбнулась и что-то сказала ему, из-за чего его рыбий рот моментально захлопнулся. К сожалению, я потеряла обоих из виду, так как шофёр свернул в переулок, ведущий к Стрэнду.
Улыбаясь, я откинулась на сиденье, но во время поездки моё хорошее настроение улетучилось, уступив место волнению и страху. Я боялась всего: неизвестности, большого количества людей, взглядов, вопросов, танцев – и прежде всего, конечно, новой встречи с графом. Мои страхи преследовали меня сегодня ночью даже во сне, причём я была рада, что мне вообще удалось выспаться. Перед самым пробуждением мне снилась особенная чушь – как будто я споткнулась о собственные юбки и скатилась по огромной лестнице прямо под ноги графу Сен Жермену, который – не дотронувшись до меня и пальцем – поднял меня за горло. При этом он ругался Шарлоттиным голосом: "Ты позор для всей семьи". А рядом с ним стоял мистер Марли, держал в воздухе рюкзак Лесли и с упрёком говорил: "На проездном всего фунт двадцать".
– До чего несправедливо. Я как раз только что его пополнила! – Сегодня утром на уроке географии Лесли смеялась до упаду, услышав о моём сне. Правда, сон был в каком-то смысле в руку: её рюкзак вчера после школы украли, когда она собиралась сесть в автобус. Он был грубо сорван с её плеча молодым человеком, который, по словам Лесли, бегал быстрее, чем Дуэйн Чамберс.
К этому времени мы потихоньку успокоились по поводу Стражей. А от Шарлотты, которая, без сомнения, за этим стояла, мы ничего иного и не ожидали. Но тем не менее мы нашли этот метод несколько… ну, неуклюжим. И если бы нам не хватало доказательств, то пожалуйста: у женщины рядом с Лесли была сумочка от Гермеса. То есть, положа руку на сердце: какой хоть немного уважающий себя вор стащит вместо неё старый рюкзак?
Согласно Хемериусу, Шарлотта вчера после моего ухода прочесала всю мою комнату в поисках хронографа и ничего при этом не пропустила. Она посмотрела даже под подушками – ну что за оригинальный тайник. После тщательного обследования стенного шкафа она наконец обнаружила подвижную гипсокартонную панель и с торжествующей улыбкой на лице (сказал Хемериус) залезла в боковые приделы, причём её не мог испугать даже братец моего паучьего дружка (сказал Хемериус). Она также не выказала никакой ложной робости, забираясь во внутренности крокодила.
Н-да, сделай она это на день раньше, тогда да, но кто опаздывает, того наказывает жизнь, так всегда говорит леди Ариста. После того как Шарлотта разочарованно выбралась из шкафа, она устремила свой взор на Лесли, которой, в свою очередь, это стоило рюкзака. Теперь у Стражей был свежепополненный проездной, папка, помада вишнёвого цвета и пара библиотечных книг о протяжённости восточной дельты Ганга – но больше ничего.
Это поражение даже Шарлотта не могла спрятать за своей обычной высокомерной миной, с которой она появилась сегодня за завтраком. Леди Ариста, в отличие от неё, хотя бы имела великодушие признать свою ошибку.
– Ларец снова на пути к нам, – холодно объяснила она. – Нервы Шарлотты, очевидно, слегка перенапряжены, и я должна признать, что я ошибочно поверила её аргументам. А теперь мы должны рассматривать это дело как завершённое и обратиться к другим темам.
Это было (во всяком случае, для леди Аристы) настоящее извинение. Шарлотта при этих словах напряжённо уставилась в тарелку, а мы, остальные, обменялись удивлёнными взглядами и послушно обратились к единственной теме, которая в тот момент пришла нам в голову: к погоде.
Только тётя Гленда, на чьей шее появились лихорадочные красные пятна, не хотела менять тему.
– А ведь нам, вместо того чтобы упрекать её, стоило бы быть ей благодарными за то, что она по-прежнему чувствует себя ответственной и бдительной, – не удержалась она от возражения. – Как это говорится? За добро не жди добра. Я убеждена, что… – но мы так и не узнали, в чём убеждена тётя Гленда, потому что леди Ариста ледяным тоном сказала:
– Если ты не хочешь сменить тему, то у тебя, разумеется, есть право выйти из-за стола, Гленда. – Что тётя Гленда и сделала – вместе с Шарлоттой, утверждавшей, что у неё нет аппетита.
– Всё в порядке? – Мистер Джордж, сидевший напротив меня (то есть наискосок, поскольку мои юбки занимали пол-салона), улыбнулся мне. – Доктор Уайт дал тебе что-нибудь от страха перед публикой?
Я покачала головой.
– Нет, – ответила я. – Мне слишком страшно, что в XVIII веке у меня перед глазами всё будет двоиться. – Или ещё чего похуже, но я не стала рассказывать об этом мистеру Джорджу. На суарее в прошлое воскресенье я смогла сохранить спокойствие только благодаря специальному пуншу леди Бромптон – и именно этот пунш подвигнул меня на то, чтобы спеть удивлённым гостям "Memory" из мюзикла "Кошки" – за две сотни лет до того, как Эндрю Ллойд Уэббер вообще сочинил это произведение. Кроме того, я перед всеми гостями громко разговаривала с призраком, что в трезвом состоянии со мной определённо не случилось бы.
Я надеялась, что мне хотя бы на пару минут удастся остаться наедине с доктором Уайтом, чтобы спросить его, почему он мне помог, но он обследовал меня в присутствии Фалька де Вильерса и ко всеобщей радости объявил меня здоровой. Когда я ему заговорщицки подмигнула на прощанье, доктор Уайт лишь наморщил лоб и спросил меня, не попало ли мне что-нибудь в глаз. При воспоминании об этом я вздохнула.
– Не беспокойся, – сочувственно сказал мистер Джордж. – Это долго не продлится, ты скоро вернёшься – ещё до ужина всё уже будет позади.
– Но до того я могу многое испортить и даже вызвать мировой кризис. Спросите Джордано. Неправильная улыбка, неправильный реверанс, неправильный разговор – и всё! XVIII век в опасности!
Мистер Джордж засмеялся.
– Ах, Джордано всего лишь завидует. За одно путешествие во времени он смог бы убить!
Я погладила мягкий шёлк своего платья и провела пальцем по вышивке.
– Серьёзно, я так и не понимаю, почему этот бал так важен. И зачем мне на нём присутствовать.
– Ты имеешь ввиду – кроме танцев, развлечений и привилегии увидеть собственными глазами знаменитую герцогиню Девонширскую? – Я не улыбнулась в ответ, и мистер Джордж вдруг стал серьёзным. Он извлёк из нагрудного кармана платок и промакнул себе лоб. – Ах, моя девочка! Этот день потому так важен, поскольку именно на этом балу выяснится, кто в рядах Стражей является предателем, передававшим информацию Флорентийскому альянсу. Из-за вашего присутствия граф надеется заманить лорда Аластера и предателя в ловушку.
Ага. Это уже было конкретнее, чем в "Анне Карениной".
– То есть мы будем играть роль подсадной утки. – Я нахмурила лоб. – Но… э-э-э… разве вы не должны были давно знать, сработал ли этот план? И кто является предателем? Ведь всё это произошло двести тридцать лет тому назад.
– И да, и нет, – ответил мистер Джордж. – По какой-то причине отчёты Анналов за эти дни и недели исключительно неясны и расплывчаты. Кроме того, в них не хватает целого куска. Хотя там многократно упоминается предатель, который был лишён своего высокого поста, но его имя не называется. Четыре недели спустя было вскользь отмечено, что никто не отдал предателю последней чести, потому что он этой чести не заслужил.