- Магия воспоминаний необратима, но голова-то у людей работает. Заставь, к примеру, всех запомнить, что ты немыслимо крут, - они запомнят, но потом приглядятся и сделают выводы.
Выдавливаю улыбку, но в горле комок.
- А как насчет магии трансформации?
Анни пожимает плечами, на подоле тихонько позвякивают колокольчики.
- А что?
- Это тоже необратимо?
- Обратимо. Другой мастер может повернуть процесс вспять, если только жертву превратили в живое существо. Если, например, парня сделать лодкой, а потом обратно парнем, трансформацию он не перенесет. Живое превращается в неживое навсегда.
Навсегда. Спросить ее про девчонку, ставшую кошкой? Нет, нельзя сообщать такие подробности, и так уже рискую дальше некуда.
- Спасибо.
Встаю. Не очень пока понятно, какая мне польза с этого разговора, ясно одно: чтобы добыть нужные ответы, придется хорошенько побегать.
- Передай деду привет от Косой Анни, - подмигивает гадалка.
- Хорошо.
Не буду ничего передавать, а то придется объяснять, зачем я мотался в Карни. Отойдя на несколько шагов, вспоминаю еще кое-что и возвращаюсь:
- А миссис Захарова все еще в здешних краях?
Мама Лилы. Вспоминаю, как повесил тогда трубку, услышав ее голос, и взгляд миссис 3. в номере гостиницы на дне рождения ее дочери. Мне давно кажется, что она уже тогда, раньше меня самого, разглядела притаившееся чудовище.
- Конечно. Куда же она из Карни? Муженек тут же откроет охоту.
- Охоту?
- Считает, будто жена в курсе, куда делась дочка, но ему не говорит. Я ее успокоила: она переживет мужа. Бриллиант Бессмертия не всесилен.
- Тот, что он вместе с Лилой купил в Париже?
Не знал, что камень так называется, вроде что-то там еще было про Распутина.
- Говорят, он заколдован: владелец якобы никогда не умрет. Чушь, в общем-то, ведь тогда получается - камень не просто отводит проклятия. Но пока действует: ведь Захарова еще никому не удалось укокошить, а сколько народу пыталось! Вот бы взглянуть на этот талисман!
Анни наклоняет голову.
- А ты вроде был влюблен в Лилу? Да-да, точно, волочился за ней постоянно. И брат твой тоже.
- Это когда было.
Гадалка поднимается на цыпочки и целует меня в щеку. От неожиданности даже вздрагиваю.
- Два брата и одна девушка, тут добра не жди.
У Баррона была помимо нее куча других девчонок: одноклассницы старше нас, все уже на своих машинах. Лила постоянно ему звонила, а я врал, почему брата нет дома, плел какие-то глупости, все надеялся, что она меня раскусит. Но ничего подобного - всегда верила. Мы обычно долго говорили по телефону, пока он не являлся или пока Лила не засыпала.
Хуже всего получалось, когда Баррон брал трубку и разговаривал с ней таким скучающим, безразличным голосом, уставившись в телик. Он мне однажды сказал:
- Лила всего-навсего ребенок, не настоящая моя девушка, а так. Да еще и ехать до нее целых два часа.
- Так почему ты ее не бросишь?
Я хорошо помнил Лилин голос по телефону, звук дыхания в трубке, когда она засыпала. Как он мог хотеть кого-то другого?
Баррон ухмыльнулся в ответ.
- Чтобы не ранить девические чувства.
Я тогда хлопнул кулаком по обеденному столу, аж тарелки подпрыгнули вместе с мусором.
- Она дочь Захарова - только поэтому ты с ней и встречаешься.
Брат ухмыльнулся еще шире:
- Как знать. Может, я с ней гуляю, чтоб тебе насолить.
Следовало рассказать Лиле всю правду, но тогда бы она перестала звонить.
Якудза зашивают под крайнюю плоть пениса жемчужины - по одной за каждый год отсидки в тюрьме. Бамбуковой щепкой делают надрез и заталкивают жемчуг в рану. Жутко больно, наверное. По сравнению с этим три маленьких камешка зашить в ногу - полная фигня.
Останавливаюсь на парковке. Вываливаю содержимое полиэтиленового мешка прямо на заднее сиденье - затарился в ближайшем супермаркете - и отворачиваю штанину на левой ноге. Сначала надо выбрить на голени небольшой участок, сантиметров пять-шесть, промыть водой из бутылки. Получается страшно медленно: дешевое одноразовое лезвие обдирает кожу.
Черт, забыл купить салфетки, чтобы промокнуть кровь. Снимаю рубашку и прикладываю к ноге. Щиплет, но я не обращаю внимания. Вообще-то в мешке есть бутылка перекиси водорода. Ладно, может, позже, когда соберусь с силами, а пока и так больно.
Достаю еще одну бритву. За окном снуют люди - семейные пары толкают перед собой тележки с покупками, смеются дети, прохаживаются мужчины с бумажными стаканчиками. Виновато отворачиваюсь и шепчу про себя: "Не смотрите", а потом прижимаю острое лезвие к коже.
Даже страшно немного - насколько легко оно входит, почти никакой боли, как от небольшого укуса. По телу разливается странный холод, руки-ноги словно чужие. Сначала почти ничего не видно - только едва заметная тонкая линия, затем выступает кровь, сперва маленькими каплями, а потом на месте раны набухает длинная красная полоса.
Самое жуткое - заталкивать камешки внутрь. Нестерпимо больно, как будто приходится сдирать кожу живьем. Три камня, по одному за каждый год, что я считал себя убийцей. Изо всех сил сдерживая тошноту, заправляю нитку в иголку и накладываю два кошмарных кривых стежка.
Мне надо домой. Заберу Лилу и ударимся вместе в бега. Как можно дальше. В Китай, например: найду там мастера, чтобы превратить ее обратно в девочку. Может, пойдем к Захарову, и я попробую ему все объяснить. Но определенно сегодня вечером.
Разговор с Косой Анни не прояснил главного: кто был тем мастером памяти. Но теперь я знаю точно: надо мной поработали. Наверное, Антон - ведь они что-то явно затевают вместе с Филипом и Барроном. Вроде племянник Захарова специализируется на удаче, но ведь он вполне мог заставить меня так думать. И к Баррону в башку, видимо, залез.
С одобрения Филипа.
Вспенивается перекись водорода. Ничего, пускай кружится голова, пускай руки трясутся. Дело сделано. Никто больше не заставит меня забыть. Ничего и никогда.
Выхожу из машины. Двери сарая распахнуты. Заглядываю внутрь: ни кошек, ни капканов. Никто не таращится на меня из темноты.
Что случилось? Целую минуту стою там как приклеенный, потом бегу в дом. Врываюсь на кухню и кричу деду:
- Где кошки?
Он поднимает глаза от кипы дырявого постельного белья:
- Твой брат позвонил в приют для животных. Они приезжали днем.
- А как же белая кошка? Моя кошка?
- Ты все равно не смог бы ее оставить. Пускай попадет к хорошим людям, которые сумеют о ней позаботиться.
- Как ты мог? Почему ты им позволил?
Дед протягивает руку, но я отшатываюсь. Голос дрожит от ярости:
- Который из них? Кто позвонил в приют?
- Не вини его. Он просто хотел как лучше. Кошки устроили в сарае настоящий свинарник.
- Кто?
Старик расстроенно пожимает плечами.
- Филип.
Он все еще что-то говорит, объясняет про котов и про приют, но я уже не слушаю.
Баррон, Маура, мои украденные воспоминания, моя белая кошка. Филип заплатит. За все. И притом с процентами.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Ненавижу приюты для животных. Меня тошнит от запахов мочи, экскрементов, собачьей еды и мокрой газетной бумаги. Ненавижу бесконечное подвывание и отчаянный скулеж, доносящиеся из клеток, - ничего не можешь для зверей сделать и чувствуешь вину. Уже в первом приюте мне не по себе. Ее я нахожу только в третьем по счету. Белую кошку.
Сидит и смотрит сквозь прутья, не вопит и не трется о решетку, как другие. Похожа на змею - вот-вот ужалит.
И совсем не похожа на человека.
- Кто ты такая? Лила?
Она подходит ближе и испускает жалобное мяуканье. По спине пробегает дрожь от страха и отвращения.
Кошка не может быть девчонкой.
Меня захлестывают образы из прошлого. Тот последний раз, когда я видел Лилу, чувствовал запах крови, смотрел на мертвое тело и улыбался. Может, все это и колдовство, но воспоминание такое настоящее. Я словно прикидываюсь, вру сам себе, что она жива, что ее можно спасти. Словно схожу с ума.
Но кошка смотрит на меня такими же разными глазами - один голубой, другой зеленый. Пускай я спятил, пускай этого не может быть - я точно знаю: она Лила.
Поворачиваюсь и иду прочь. Лила громко кричит, потом еще раз, но я заставляю себя не обращать внимания. За конторкой полная женщина в футболке с изображением ризеншнауцера рассказывает парнишке, где развесить объявления. У него, кажется, сбежал королевский питон.
- Я хочу забрать белую кошку.
Она протягивает мне стандартную форму: адрес моего ветеринара, сколько лет я живу в этом районе, одобряю ли операцию по удалению когтей. Про ветеринара пропускаю, а в остальных графах пишу подходящие, как мне кажется, ответы: им должно понравиться. Руки трясутся, я как будто отделился от других людей, попал в иной временной поток, совсем как после аварии, в которой погиб отец. Секунды то убыстряются, то замедляются. Нужно забрать кошку и выйти отсюда, сесть где-нибудь в сторонке и переждать, пока все не вернется в норму.
- Это дата рождения?
Регистраторша постукивает по заявлению. Киваю.
- Тебе семнадцать.
Она показывает на самый верх страницы, а там значится большими буквами: "Забирать из приюта животных могут только лица старше восемнадцати лет". Обычно я слежу за подобными мелочами очень внимательно, готовлюсь, просчитываю возможности. Но сейчас только и остается, что тупо пялиться и, как выброшенная на берег рыба, судорожно хватать ртом воздух.
- Но вы не понимаете.
Регистраторша хмурит брови.
- Та кошка - моя. Кто-то по ошибке ее сюда принес, на самом деле она моя.
- Ошейника на ней не было, адреса тоже.
Поймала на вранье, я делано смеюсь.
- Она его постоянно снимает.
- Послушай, парень, кошка бродячая, жила в сарае, привезли всего пару часов назад. Если кто-то ее и кормил, то не очень хорошо.
- Правильно, раньше она жила в сарае, но сейчас она живет со мной.
- Не знаю, в чем тут дело, - качает головой женщина, - но рискну предположить: родители тебе не разрешили ее оставить и отправили сюда. Какая безответственность…
- Да нет.
Что, интересно, она сделает, если рассказать, в чем действительно тут дело? Смех, да и только.
Звенит колокольчик над входной дверью, появляется целое семейство. Дама со шнауцером поворачивается к ним с улыбкой.
- Мы хотим щеночка, - кричит с порога маленькая девочка, перчатки у нее в коричневых пятнах, весь рот измазан шоколадом.
- Стойте, подождите, - прошу я в отчаянии.
Регистраторша бросает на меня жалостливый взгляд.
- Уговоришь родителей, хотя бы одного - возвращайся. Вот как эта девочка.
Делаю глубокий вдох.
- А вы завтра дежурите?
Теперь она явно злится, упирает руки в боки. Наверное, жалеет сейчас, что проявила сочувствие. Плевать.
- Нет, но завтра тебе скажут то же самое: приходи с родителями.
Киваю, но ничего больше не слышу - все заглушают крики Лилы. Она льет слезы там, в клетке, плачет и плачет, и никто не приходит на помощь.
Папа учил меня, как правильно и быстро успокоиться. Например, когда заходишь в дом и собираешься что-нибудь украсть или отвечаешь на вопросы полиции. Сказал, надо представить себя на пляже, прислушаться к шуму голубых, прозрачных волн, вообразить, как они лижут твои ноги. Вспомнить ощущение песка между пальцами, набрать в грудь побольше соленого воздуха.
Не помогает.
Сэм берет трубку после второго гудка и торопливо шепчет:
- Я на репетиции. Ставракис гнобит нас по-страшному. Говори быстрее.
Мне почти нечего ему предложить. И доверять-то соседу не стоит, но я почему-то ему верю, а доверие - такая ненадежная штука. Даже не знаю толком, нужно ли это самому Сэму.
- Требуется помощь.
- Ты в порядке? А то голос слишком уж серьезный.
Старательно смеюсь.
- Нужно вызволить кошку из Румельта, приюта для животных. Считай, что побег из тюрьмы готовим.
Сработало, Сэм хихикает.
- А чья кошка?
- Моя. Ты что думаешь: я буду беспокоиться из-за незнакомой животины?
- Дай-ка догадаюсь: кошка невиновна, ее подставили.
- В точку, в тюрьму только так и попадают.
Вспоминаю свою маму. Из горла рвется смешок, резкий, саркастический. Совсем не к месту. Сдерживаю его с трудом.
- Тогда договорились. Завтра?
- Ну да, он самый. - Сэм обращается уже не ко мне, голос приглушенный, как будто он прикрывает трубку рукой. - Хочешь с нами?
Еще что-то говорит, но мне уже не разобрать.
- Сэм!
Я изо всей силы ударяю кулаком по приборной панели.
- Кассель, привет.
Это Даника. Даника, которая вечно расхаживает с холщовой сумкой, на все имеет собственное мнение и в упор не замечает, что я ее избегаю.
- Что там с кошкой? Сэм сказал, тебе требуется помощь.
- Мне нужен только один человек.
Только ее мне и не хватало для счастья.
- Сэм говорит, его нужно подвезти.
- А с его-то машиной что?
У моего соседа настоящий катафалк, бензина ест прорву. Поэтому, заботясь об экологии, Сэм его переоборудовал. Теперь машина ездит на альтернативном растительном топливе, и внутри всегда аппетитно пахнет поджарками.
- Точно не знаю.
Да, выбора, похоже, нет. Прикусываю щеку и с трудом выдавливаю:
- Тогда спасибо тебе большое, Даника. Ты настоящий друг.
Вешаю трубку, пока не наговорил гадостей. Как я с ними рассчитаюсь? Я же буду в неоплатном долгу! Если дружба - союз в поисках выгоды, в этот раз я точно проиграл.
Дед в ярости. Как только появляюсь на пороге, начинает вопить: я, дескать, взял автомобиль без спроса, это и мой дом тоже, именно я должен здесь горбатиться. Когда он принимается расписывать свою старость и немощность, не могу сдержать смех. Это злит его еще больше.
- Не ори! - выкрикиваю я и отправляюсь к себе в комнату.
Дед молча провожает меня взглядом.
Хорошо, допустим всего на минуту, что кошка - Лила. Не беспокойтесь, я пока в своем уме. Просто надо кое-что вычислить.
Кто-то ее превратил.
Этот кто-то работает с моими братцами.
Мастер трансформации, а значит, один (или одна) из самых сильных мастеров в Америке.
Получается, мне крышка - что я могу ему противопоставить?
На потолке приклеена скотчем репродукция Магритта - джентльмен из позапрошлого века смотрит в зеркало над каминной полкой, повернулся к зрителю ухоженным затылком, но в зеркале тоже отражается затылок. Мне нравилось, что лица не видно, потому и купил картину. Только вот сейчас кажется: никакого лица у него и вовсе нет.
В десять вечера звонит телефон. Сэм частит пьяным запинающимся голосом:
- Давай сюда. Вечеринка в самом разгаре.
- Я устал.
Вставать сил нет, уже целую вечность лежу и пялюсь на потрескавшуюся штукатурку.
- Давай. Я сам здесь только из-за тебя.
Перекатываюсь на бок:
- Это почему еще?
- Теперь я букмекер, и они меня обожают, - смеется сосед. - Гэвин Перри только что пива предложил! Это все ты, старик, вовек не забуду. Завтра вызволим твою кошку и…
- Ладно-ладно, где ты?
Забавно, помогает мне вовсю, а сам еще думает, что в долгу. Рывком поднимаюсь с кровати.
Чего тут валяться, в конце-то концов? Лежу и думаю о Лиле, как она там мяукает в клетке, и без всякого толка перебираю воспоминания одно за другим.
Сэм диктует адрес. Я знаю, где это. У Зои Пападополус родители вечно разъезжают по командировкам, поэтому у нее постоянно вечеринки.
Дед заснул перед телевизором. В новостях показывают губернатора Паттона, сторонника второй поправки - той самой, которая обяжет всех принудительно пройти тест на владение магическими силами. Все распинается: мол, сами мастера должны поддержать поправку, продемонстрировать миру добрые намерения и законопослушность, якобы никто не узнает результаты проверки, полная конфиденциальность. Про доступ правительства к медицинским документам пока ни слова. Ну-ну.
Дедушка храпит. Забираю у него ключи.
Зои живет в огромном новом доме в Нешаник Стейшн - там таких несколько, и лес совсем рядом. Подъездная дорожка заставлена машинами. Тяжелые двери распахнуты настежь, на крыльце какая-то девчонка, размахивая бутылкой красного вина, обнимается с коринфской колонной и истерически смеется.
- Что празднуем?
- Празднуем, - непонимающе повторяет она, потом улыбается. - Жизнь!
Не могу заставить себя улыбнуться в ответ. Зачем я здесь? Нужно что-то делать, вломиться, например, в проклятый приют. Когда мошенничаешь, самое сложное - бездействовать и выжидать. Тут-то нервы и сдают.
Хорошо бы у меня не сдали.
Гостиная уставлена оплывшими свечами, вся мебель заляпана воском. Несколько мальчишек и девчонок сидят прямо на полу и пьют пиво. Один десятиклассник что-то говорит, и все оборачиваются ко мне.
Два с половиной года бился, чтобы ничем среди них не выделяться, и вот - каких-то пятнадцать минут, и все труды прахом. Моя общественная жизнь, и без того нелепая и натужная, похоже, катится ко всем чертям.
Киваю собравшимся. Интересно, Сэм принимает на меня ставки? Самое время начать.
В кухне Харви Сильверман в окружении других двенадцатиклассников опрокидывает в себя одну рюмку за другой. Остальные толпятся снаружи, около бассейна. Для водных процедур холодновато, но в нем тем не менее барахтается парочка учеников, прямо в одежде и с посиневшими губами.
Меня под руку берет Одри.
- Смотрите-ка, кто пришел! Кассель Шарп.
Моя бывшая девушка очень красивая, хотя сейчас взгляд у нее мутный и улыбка немного рассеянная. Около книжного шкафа Грег Хармсфорд что-то втирает девчонкам из хоккейной команды. Одри оглядывается на него. Интересно, они вместе сюда пришли?
- Как обычно, притаился в сторонке и наблюдает исподтишка, оценивает нас.
- Совсем нет.
Как же ей объяснить? Я ведь больше всего боюсь, что оценивать будут меня.
- Мне нравилось с тобой встречаться.
Кладет голову мне на плечо, может, по старой памяти, а может, напилась слишком сильно. При некотором усилии можно принять это за ласку.
- Нравилось, как ты наблюдаешь за мной.
Я почти готов пообещать ей, что буду делать все как надо, сказала бы только - что.
- А тебе нравилось со мной встречаться? - едва слышно шепчет Одри.
- Это ты меня бросила.
Я тоже почти шепчу, слова получаются тихими и нежными. Скажу что угодно, пусть только не уходит, пусть говорит со мной. Когда мы вместе, все так ясно и просто, кажется, что я могу измениться, бросить старую жизнь.
- Но я тебя все еще не забыла. Не думаю, что забыла.
- Да?
Наклоняюсь и целую ее. "Не думаю, что забыла". Вот и ты не думай. Прижимаюсь к мягким губам. На вкус - текила. Ужасный получается поцелуй - сплошные горечь и сожаление. Я точно знаю, что опять все порчу, просто-напросто не умею по-другому.