- Годитесь, вы даже сегодня вечером сделали меня лучше.
- Хорошо, если я в силах чем-нибудь помочь вам, то расскажите мне все, - просила Руфь.
- Но только не теперь, не теперь, - ответила Джемайма, - здесь я не хочу говорить. Это длинная история, да я и вообще не знаю, в состоянии ли я рассказать вам ее. Мама может каждую минуту прийти, а папа, наверное, спросит, о чем мы так долго говорили.
- Выберите сами время, милая Джемайма, - сказала Руфь, - и помните, что я всегда буду рада помочь вам чем смогу.
- Вы замечательная! - сказала Джемайма с нежностью.
- Ну что вы! - искренне ответила Руфь. Она как будто даже испугалась этих слов. - Видит Бог, вовсе нет.
- Ну что ж, никто из нас не совершенен, - сказала Джемайма. - Я это знаю. Но все-таки вы замечательная. Хорошо-хорошо, я не буду об этом говорить, если вы так огорчаетесь. Однако пойдемте вниз.
Под впечатлением, произведенным на нее Руфью, Джемайма чувствовала себя необыкновенно хорошо в последующие полчаса. Мистер Брэдшоу тоже становился все довольнее, и к концу вечера цена платья, предназначенного Руфи, поднялась на шесть пенсов за ярд.
Мистер Фарквар отправился домой через сад в таком счастливом настроении, в каком давно не находился. Он даже поймал сам себя на том, что напевает старую французскую песенку:
On revient, on revient toujours,
A ses premiers amours.
Но тут же одернул себя и заглушил песенку кашлем - весьма звучным, хотя и не вполне правдоподобным.
ГЛАВА XXI
Мистер Фарквар меняет предмет внимания
На следующее утро Джемайма сидела вместе с матерью за шитьем, вдруг она вспомнила, как подчеркнуто ее отец благодарил вчера вечером Руфь.
- Как любезен был папа с миссис Денбай, - сказала она. - И это совсем неудивительно. Но заметили ли вы, мама, как он благодарил ее за то, что она была у нас вчера вечером?
- Да, моя милая, но, я думаю, не только за это…
Тут миссис Брэдшоу остановилась: она никогда не могла решить, правильно или неправильно то, что она говорит.
- Разве не только за это? - спросила Джемайма, угадав, что мать не собирается договаривать своей фразы.
- Конечно не только за то, что миссис Денбай зашла к нам на чай, - ответила миссис Брэдшоу.
- Так за что же другое мог он ее благодарить? Что она сделала?
Любопытство Джемаймы подстегивалось нерешительностью матери.
- Не знаю, следует ли мне говорить тебе, - сказала миссис Брэдшоу.
- Ах вот как! - обиженно воскликнула Джемайма.
- Впрочем, моя милая, твой папа не запрещал мне говорить с тобой об этом. Значит, я, наверное, могу рассказать.
- Не беспокойтесь, я и слушать не стану, - отозвалась Джемайма, явно задетая за живое.
Они немного помолчали. Джемайма старалась думать о чем-нибудь другом, но ее мысли все время возвращались к чуду, которое миссис Денбай сотворила по отношению к ее отцу.
- Наверное, тебе можно сказать? - произнесла миссис Брэдшоу полувопросительно.
К чести Джемаймы, она никогда не напрашивалась на откровения, но в то же время была слишком любопытна, чтобы противиться им.
- Думаю, можно, - продолжала миссис Брэдшоу. - Это отчасти твоя вина, что папа так доволен миссис Денбай. Он сегодня купит ей шелковое платье, и я думаю, ты должна знать за что.
- За что же? - спросила Джемайма.
- Папа очень доволен, что ты ее слушаешься.
- Разумеется, я ее слушаюсь! И всегда слушалась. Но папа за это дарит ей платье? Так лучше бы он подарил его мне, - сказала Джемайма с улыбкой.
- Папа наверняка подарит тебе платье, дорогая, если оно тебе понадобится. Он был очень доволен, что ты вчера обращалась с мистером Фаркваром, как прежде. Никто из нас не понимал, что с тобой случилось в последнее время. Но теперь, кажется, все наладилось.
Лицо Джемаймы потемнело. Ей не нравился этот постоянный надзор и обсуждение ее поступков. И какое дело было до этого Руфи?
- Я очень рада, что вы довольны, - сказала она очень холодно и, помолчав, прибавила: - Но вы не объяснили, что за дело миссис Денбай до моего поведения?
- Разве она не говорила тебе об этом сама? - спросила миссис Брэдшоу, удивленно поднимая брови.
- Нет, зачем ей было это делать? Она не имеет права обсуждать мои действия. Она не так безрассудна, - с тревогой ответила Джемайма.
Девушку терзали смутные подозрения.
- Нет, милочка, она имела право, потому что так захотел папа.
- Папа? О чем вы говорите?
- Ах, мой друг! Я вижу, мне не следовало тебе это рассказывать, - сказала миссис Брэдшоу, замечая по тону дочери, что вышло неладно. - Ты говоришь так, словно миссис Денбай совершила какой-то безрассудный поступок, но я уверена, что она никогда не сделает ничего безрассудного. И поступить так, как просил ее папа, было совершенно правильно. Он долго беседовал с ней накануне о том, почему ты ведешь себя так резко и как тебя исправить. И вот ты исправилась, моя милая! - сказала миссис Брэдшоу утешающе.
Она думала, что Джемайме стало досадно при воспоминании о том, как она упрямилась.
- Значит, папа подарит миссис Денбай платье, потому что я была любезна с мистером Фаркваром вчера вечером?
- Именно так, дорогая! - ответила миссис Брэдшоу, все больше пугаясь тона, которым говорила Джемайма, - очень тихого и в то же время возмущенного.
Сдерживая негодование, Джемайма припомнила, как хитроумно Руфь пыталась вчера развеять ее мрачное настроение. Всюду происки! Но в данном случае они особенно возмущали ее: даже не верилось, что ими могла заниматься казавшаяся столь чистосердечной Руфь.
- Мама, вы точно знаете, что папа просил миссис Денбай заставить меня иначе обращаться с мистером Фаркваром? Ведь это очень странно.
- Совершенно точно. Отец говорил с ней в прошлую пятницу утром у себя в кабинете. Я запомнила, что это было в пятницу, потому что к нам приходила миссис Дин.
Теперь Джемайма вспомнила, как в пятницу она вошла в учебную комнату и увидела, что ее сестры бездельничают и строят догадки, зачем папа потребовал к себе миссис Денбай.
С этого момента Джемайма отвергала все робкие попытки Руфи разъяснить причину ее тревоги и помочь ей. Джемайма с каждым днем чувствовала себя все более несчастной, а Руфь старалась говорить с ней ласковее, чем прежде, и это вызывало у Джемаймы отвращение. Джемайма не могла сказать, что миссис Денбай вела себя нехорошо. Может быть, миссис Денбай, напротив, была совершенно права. Но Джемайме не давала покоя мысль, что ее отец советуется с посторонней женщиной (хотя неделю тому назад она считала Руфь почти сестрой) о том, как руководить дочерью, чтобы достичь желаемой цели. И не важно, что цель могла быть благой для нее.
Джемайма осталась очень довольна, увидев лежащей в зале на столе обернутую в коричневую бумагу посылку с запиской Руфи к ее отцу. Она догадалась, что это серое шелковое платье, и была уверена, что Руфь никогда не примет его.
Отныне никто не мог втянуть Джемайму в разговор с мистером Фаркваром. Она подозревала тайные происки в самых простых действиях, и это постоянное подозрение делало ее несчастной. Джемайма ни за что не позволила бы себе теперь выразить приязнь к мистеру Фарквару, даже когда он высказывал мысли, созвучные с ее собственными.
Однажды вечером она слышала, как мистер Фарквар беседовал с ее отцом о принципах торговли. Отец стоял за самое неумолимое и крайне стеснительное начало, едва ли совместимое с принципами гуманности и честности. И если бы мистер Брэдшоу не был ее отцом, Джемайма наверняка нашла бы некоторые из его высказываний далекими от христианской морали. Он стоял за то, что невыгодные сделки, когда цена не соответствует качеству товара, имеют право на существование, равно как и высокие проценты, и полагал, что надо допускать отсрочку платежа по векселям не больше чем на один день. По словам мистера Брэдшоу, это был единственный способ ведения торговли. Если хоть раз сделать послабление в сроке выплаты или поддаться чувствам в ущерб правилам, тогда прощай надежда на правильные деловые отношения!
- Но представьте, что месячная отсрочка платежей могла бы спасти человека, избавив его от банкротства, - что тогда? - возразил мистер Фарквар.
- Я бы все-таки не дал отсрочки. Я бы дал ему денег на устройство, как только он прошел бы через суд по делу о банкротстве. И если бы он не попал под суд, я бы оказывал ему всяческое снисхождение. Но я всегда отделяю справедливость от благотворительности.
- Но ведь благотворительность - в вашем смысле слова - унижает, а справедливость, проникнутая человечностью и снисхождением, возвышает.
- Это не справедливость. Справедливость точна и неумолима. Нет, мистер Фарквар, ваши донкихотские понятия не годятся для торгового человека.
Они долго продолжали этот разговор. По лицу Джемаймы было заметно, как горячо она сочувствует всему, что говорит мистер Фарквар. Но вот она подняла сверкающие глаза на отца и яснее всяких слов прочла в его взгляде, что он следит за впечатлением, которое производят на нее слова мистера Фарквара. После этого Джемайма приняла холодный и непроницаемый вид. Она решила, что отец нарочно продолжает спор, желая вызвать в своем собеседнике те чувства, которые могли понравиться дочери. Джемайма была бы счастлива разрешить себе полюбить мистера Фарквара. Но эти постоянные интриги, в которых, не исключено, и он принимает какое-то участие, причиняли ей глубокое страдание. Отец и мистер Фарквар только делают вид, будто хотят добиться ее согласия на брак, но все эти продуманные действия и разговоры, скорее, напоминают расстановку шахматных фигур на доске, - думала Джемайма. Уж лучше бы ее просто купили, как принято на Востоке, где никому не кажется унизительным, если его втягивают в подобные договоры.
Последствия "превосходного ведения семейных дел" мистером Брэдшоу могли принять весьма печальный оборот для мистера Фарквара (который на самом деле не участвовал ни в каких интригах и даже рассердился бы, как Джемайма, узнав о них), если бы не впечатление, произведенное на него Руфью в тот достопамятный вечер. Миссис Денбай заинтересовала его, и, сравнивая ее с Джемаймой, мистер Фарквар невольно отдавал предпочтение Руфи.
Он уверял себя, что нет смысла продолжать ухаживать за Джемаймой, ведь ей это явно не нравится. Молоденькой девушке, только что оставившей школьную скамью, он должен казаться стариком. Если он будет по-прежнему добиваться ее любви, то может потерять даже то дружеское расположение, с которым она привыкла к нему относиться и которое было ему столь дорого.
Мистер Фарквар чувствовал, что всегда будет любить Джемайму. Даже сами ее недостатки придавали ей интерес в его глазах, и он корил себя за это, когда смотрел на нее как на свою будущую жену. Укоры ни к чему не вели, но, впрочем, они казались мистеру Фарквару осмысленными, когда он думал о ее подруге, к которой начинал испытывать явный интерес. Миссис Денбай, хотя была совсем не намного старше Джемаймы, так рано испытала горе и заботы, что казалась и гораздо старше, и гораздо выше в нравственном отношении. Кроме того, скромность миссис Денбай и ее осознание долга очень согласовались с представлениями мистера Фарквара об идеальной жене. И все-таки он прилагал большие усилия, чтобы заглушить в себе любовь к Джемайме. И если бы она сама не способствовала этому всеми возможными средствами, он никогда бы не отошел от нее.
Да! Джемайма всеми возможными средствами сама отталкивала от себя любящего и любимого человека, ибо в действительности она любила его. И теперь зоркие глаза Джемаймы увидели, что мистер Фарквар отдалился от нее уже навсегда, потому что ее ревнивое опечаленное сердце почувствовало раньше, чем сам мистер Фарквар осознал это, что его привлекает кроткая, милая, спокойная, полная достоинства Руфь, которая всегда думала, прежде чем что-либо сказать (как мистер Фарквар и советовал Джемайме), никогда не поддавалась первому порыву, но шла по жизни со спокойным самообладанием. Раскаяние Джемаймы было теперь бесполезно: она вспоминала дни, когда он следил за ней внимательным и серьезным взглядом, как теперь следит за Руфью, а она, Джемайма, ведомая странными фантазиями, отвергла все его ухаживания.
"Еще в марте, в прошлом марте, он называл меня "дорогая Джемайма"! Я очень хорошо это помню! Какой милый букетик тепличных цветов он дал мне взамен полевых нарциссов. И как он дорожил теми цветами, которые я ему дарила! А как он смотрел на меня в то время, как благодарил меня! И все это прошло теперь".
Сестры Джемаймы вошли в ее комнату, веселые и разрумянившиеся.
- Джемайма, как у тебя здесь хорошо и прохладно! А мы так далеко ходили, что даже устали. Так жарко!
Самой Джемайме казалось, что у нее в комнате, скорее, холодно.
- Зачем же вы ходили? - спросила она.
- Нам очень хотелось погулять. Мы бы ни за что на свете не остались дома. Было так весело! - ответила Мери.
- Мы были в Скорсайдском лесу и собирали землянику, - добавила Лиза. - Ее так много! Мы набрали полную корзинку. Мистер Фарквар обещал научить нас готовить ее по новому способу, который он узнал в Германии, если мы достанем ему немного белого рейнвейна. Как ты думаешь, папа даст нам его?
- Значит, мистер Фарквар был с вами? - спросила Джемайма, и взгляд ее стал грустным.
- Да, мы сказали ему еще утром, что мама посылает нас снести белье тому хромому человеку на скорсайдскую ферму и что мы упросили миссис Денбай пустить нас в лес собирать землянику, - объяснила Лиза.
- Я так и думала, что он пойдет с нами, - сказала сообразительная Мери.
В последнее время она так же усердно наблюдала за новой любовью мистера Фарквара, как раньше наблюдала за прежней, и совершенно забыла, что еще несколько недель тому назад воображала, как он женится на Джемайме.
- Ты думала, а я нет, - пожала плечами Лиза. - Я совсем не ожидала этого и очень испугалась, когда услышала шаги его лошади за нами на дороге.
- Он сказал, что едет на ферму и может взять нашу корзинку. Разве это не любезно с его стороны?
Джемайма не ответила, и Мери продолжала:
- Ты знаешь, что дорога на ферму идет в гору, а нам и без того стало уже жарко. Дорога была совершенно открытая, и ужасно пекло. У меня глаза заболели, и я очень обрадовалась, когда миссис Денбай позволила нам свернуть в лес. Там из-за листвы солнечный свет совсем зеленый! И ветви у деревьев такие толстые!
Мери помолчала, чтобы перевести дыхание, и рассказ тотчас же подхватила Лиза:
- И целые клумбы земляники!
Мери принялась обмахиваться шляпкой, как веером, а Лиза продолжала:
- Джемайма, ты помнишь серую скалу? Так там целый ковер из земляники! Это было так здорово! Ни шагу нельзя сделать, чтобы не наступить на маленькую красную ягодку!
- Нам хотелось набрать побольше ягод для Леонарда, - вмешалась Мери.
- Да, но миссис Денбай и так много набрала для него. Да и мистер Фарквар отдал ей все свои ягоды.
- Мне показалось, ты сказала, что он поехал на ферму Доусона? - спросила Джемайма.
- Да, он сперва поехал туда, оставил там свою лошадь, а потом, как умный человек, пришел к нам - в этот замечательный прохладный зеленый лес. Ах, Джемайма, как там было красиво! Представь, пятна света мелькают повсюду, играют на траве. Ты должна обязательно пойти с нами завтра!
- Да, - подтвердила Мери, - мы хотим завтра опять пойти туда. Там еще много земляники осталось.
- И Леонарда с собой возьмем!
- Да, мы думали об этом. То есть мистер Фарквар это предложил. Мы хотели нести Леонарда на гору на руках. Знаешь, вот так сплести руки и нести, как на носилках. Но миссис Денбай и слышать об этом не хотела.
- Она сказала, что мы устанем. Но все-таки она согласилась, чтобы он собирал землянику…
- И мы решили, - прервала Мери, впрочем обе девочки говорили теперь почти одновременно, - что мистер Фарквар посадит его впереди себя на лошади.
- Так ты пойдешь с нами, дорогая Джемайма? - спросила Лиза. - Это будет так…
- Нет! Я не могу! - отрезала Джемайма. - Не просите меня, я ни за что не пойду!
Такой ответ заставил девочек разом смолкнуть. Какой бы резкой ни бывала Джемайма со старшими по возрасту и положению, она всегда вела себя ласково по отношению к тем, кто стоял ниже ее. Джемайма и сама почувствовала, насколько сестры поражены ее резкостью.
- Ступайте наверх и переобуйтесь. Вы знаете, что папа не любит, когда вы ходите по дому в уличной обуви!
Джемайма была рада прервать рассказ сестер, пока они не начали безжалостно излагать такие подробности, которые она еще не могла выслушать спокойно и бесстрастно. Джемайма поняла, что окончательно потеряла место в сердце мистера Фарквара, - место, которым так мало дорожила раньше, когда обладала им. Осознание того, что она сама во всем виновата, удваивало горечь потери. Если бы мистер Фарквар действительно был тем холодным, расчетливым человеком, каким его считал мистер Брэдшоу и каким представлял его Джемайме, то разве стал бы он думать о вдове, оказавшейся в стесненных обстоятельствах, какой была миссис Денбай - без денег, без связей и с сыном на шее? Те самые поступки, которые доказывали, что мистер Фарквар окончательно потерян для Джемаймы, восстанавливали его лучшие качества в ее глазах. И теперь она должна была сохранять видимость спокойствия, дрожа при каждом новом знаке его внимания к другой. А эта другая гораздо более заслуживает его, так что Джемайма не имела даже жалкого утешения думать, что мистер Фарквар не разбирается в людях и обратил свои чувства на обыкновенную и недостойную женщину.
Руфь была хороша собой, ласкова, добра и совестлива. Бледное лицо Джемаймы вспыхнуло от негодования на саму себя, когда она поняла, что, признавая положительные качества миссис Денбай, она в то же время ее ненавидела. Даже воспоминание о мраморном лице соперницы болезненно раздражало Джемайму, даже звуки тихого голоса Руфи злили самой своей мягкостью. А несомненная доброта миссис Денбай была для Джемаймы неприятнее любых недостатков, в которых чувствовалось больше человеческой слабости.
"Что за ужасный демон поселился в этом сердце? - спрашивал ангел-хранитель Джемаймы. - Неужели она и вправду одержима бесами? Неужели это то самое жало ненависти, стольких подтолкнувшее к преступлению? Ненависть ко всем тем добродетелям, которые привносят в наши сердца любовь? Гнев, который в те времена, когда мир был юн, заполнил душу старшего брата и привел его к убийству кроткого Авеля?"
- О Господи, помоги мне! Я и не знала, что я так порочна! - громко вскрикнула Джемайма.