Тут он прибавил ходу и не успел отойти от мельницы Жана Верто на два ружейных выстрела, как ему показалось, что перед ним Мадлена, и он слышит слабый, зовущий на помощь голос. Этот образ вел его вперед, и он представлял себе, что уже видит высокую рябину, ручей, луг Бланше, шлюз, мостки и бегущего ему навстречу Жанни; от Жаннеты же Верто не осталось даже воспоминания, ничего, что уцепилось бы за блузу найденыша и замедлило бы его шаг.
А шел он так ходко, что не замечал холода и подумал о еде, питье и отдыхе не прежде, чем свернул с шоссе и достиг у Плесси распятия, стоящего на обочине прельской дороги.
Там найденыш преклонил колени и поцеловал деревянный крест с тем чувством, с каким христианин встречает давнего знакомца. Затем он спустился по откосу, который, не будь он широк, как поле, можно было бы принять за дорогу; это, без сомнения, самый красивый общинный участок на свете - просторный, привольный, с великолепным видом, но такой крутой, что в гололедицу по нему даже на волах можно съехать быстрее, чем на почтовых, и внизу неожиданно угодить головой в речку.
Франсуа, знавший об этом, несколько раз предусмотрительно сбрасывал с ног сабо и спустился к мостику, так и не шлепнувшись наземь. Обогнув Монтипурэ справа, он не преминул на прощание полюбоваться большой старинной колокольней, всеобщим другом местных жителей: она - первое, что они видят, возвращаясь в родные края, и она же выводит путника из затруднения, если он сбивается с дороги.
Что касается дорог, то о них я не скажу худого слова - такие они там веселые, зеленые и приветливые в жаркую погоду. На некоторых вам даже не грозит солнечный удар, но именно они и есть самые коварные: по ним, направляясь в Анжибо, можно угодить в Рим. К счастью, славная колокольня в Монтипурэ всегда на виду, и ее верхушка, сверкающая перед вами на севере и заметная сквозь любой просвет в листве, великодушно сообщает вам, куда вы заворачиваете - к закату или к восходу.
Но найденыш в маяке не нуждался. Он так хорошо знал все обходы, тупики, дорожки, тропинки, тропки и даже лазейки в живых изгородях, что в самую темную ночь отыскал бы там, словно голубь в небе, наикратчайшую дорогу.
Уже приближался полдень, когда Франсуа сквозь нагие ветви завидел кровлю мельницы в Кормуэ и обрадовался, что над ней поднимается синий дымок: значит, в доме не одни мыши остались.
Сокращая путь, найденыш обогнул луг Бланше поверху и оставил ручей в стороне; но так как на деревьях и кустах не было листвы, он увидел, как блестит на солнце вода, - она ведь там никогда не замерзает, потому что бьет из-под земли. Зато вокруг мельницы все замерзло, и было так скользко, что спуск с откоса и переход через речку по камням требовал немалой ловкости. Увидел Франсуа и потемневшее от времени и воды мельничное колесо, с лопастей которого свисали длинные и тонкие, как иглы, сосульки.
Однако деревья вокруг дома сильно поредели, да и вся местность изрядно изменилась. Долги покойного Бланше позволили топору погулять здесь: там и сям виднелись свежесрубленные ольховые пни, красные, как кровь доброго христианина. Дом снаружи тоже обветшал: крыша почти всюду прохудилась, печная труба выкрошилась от стужи.
И вот что самое печальное - жилище казалось вымершим. Нигде ни души - ни человека, ни животного; только серая собачонка с черно-белыми подпалинами, одна из тех жалких деревенских дворняг, которых именуют Волчками и Каштанками, выглянула из сеней и затявкала на найденыша, но тут же притихла и подползла к его ногам.
- Эге, да ты узнал меня, Лабриш! - изумился Франсуа. - А я бы тебя не смог - так ты постарел и отощал. Вон как ребра у тебя вылезли да шерсть повытерлась!
Франсуа разговаривал с собакой и разглядывал ее, а на душе у него было тревожно, и он словно оттягивал миг, когда придется войти в дом. До последней минуты он изо всех сил торопился, но теперь ему стало страшно: он боялся, что не встретит Мадлену, что она уехала, что умер не ее муж, а она сама, что известие о кончине мельника окажется ложным, - словом, его снедали все то опасения, которые лезут в голову, когда приближаешься к тому, чего хочешь сильнее всего на свете.
XVI
Наконец Франсуа распахнул дверь, но с порога увидел не Мадлену, а красивую девушку, румяную, как весенняя заря, и живую, как пеночка. Она приветливо осведомилась:
- Вам кого, молодой человек?
Как ни привлекательна была незнакомка, Франсуа удостоил ее лишь беглым взглядом и осмотрелся кругом, ища глазами мельничиху. Но увидел он лишь одно - что полог ее постели опущен и, значит, она там. Он даже не ответил хорошенькой девушке, которая была младшей сестрой покойного мельника и звалась Мариэттой Бланше. Он шагнул прямо к желтой кровати, осторожно откинул полог и увидел Мадлену Бланше: вся вытянувшись, бледная и снедаемая лихорадкой, она забылась тяжелым сном.
Найденыш, молча и не шевелясь, долго вглядывался в ее черты; как ни огорчила его ее болезнь, как ни страшно было ему, что она умрет, он был счастлив увидеть ее лицо и сказать себе: "Вот Мадлена!"
Но Мариэтта Бланше тихонько оттолкнула его от постели, задернула полог и знаком велела ему отойти с нею к очагу.
- Послушайте, молодой человек, кто вы такой, и что вам нужно? Я вас не знаю - вы не здешний. Чем могу служить?
Но Франсуа, не слушая ее, вместо ответа сам начал расспрашивать, давно ли недужит госпожа Бланше, опасна ли хворь и хорошо ли ухаживают за больной.
На это девушка сказала, что мельничиха слегла сразу после смерти мужа - она перетрудилась, ухаживая за ним и целыми сутками просиживая у его постели; доктора еще не звали, но пошлют за ним, если ей станет хуже; а насчет ухода за больной, то она сама, с кем говорит сейчас гость, не жалеет на это сил, как, впрочем, и велит ей долг.
При эти словах найденыш внимательно посмотрел на собеседницу и даже не стал спрашивать, как ее зовут: он слышал, что после его ухода от Бланше мельник поселил у жены свою сестру; кроме того, найдёныш подметил в прелестном личике юной красотки отчетливое сходство с неприветливой физиономией покойного. Бывает ведь и так, что хорошенькая рожица неизвестно почему напоминает самую противную морду. И хотя смотреть на Мариэтту Бланше было одно удовольствие, а ее брат отталкивал людей одним своим видом, в них обоих безошибочно угадывалось родство. Но если черты покойного выдавали нрав угрюмый и раздражительный, то Мариэтта казалась одной из тех, кто больше насмешлив, чем злобен, и скорее никого не боится, чем хочет внушать страх.
Что касается ухода, которого Мадлена могла ожидать от столь юной особы, то на этот счет Франсуа не слишком встревожился, но отнюдь и не успокоился. Правда, чепчик у девушки был из тонкой ткани с аккуратной складкой и ловко приколот, блестящие волосы, уложенные, как это в моде у мастериц, опрятно и красиво причесаны, зато руки и передник чересчур белы для сиделки. И вообще, она была слишком молода, щеголевата и бойка, чтобы день и ночь печься о человеке, который не в состоянии сам себя обиходить.
Сообразив все это, Франсуа без лишних слов уселся у камелька: он решил, что не двинется отсюда, пока не узнает, как оборачивается болезнь его дорогой Мадлены.
Мариэтту немало удивила бесцеремонность, с какой он расположился у очага, словно у себя дома. Однако у найденыша, склонившегося над поленьями, был такой неразговорчивый вид, что девушка не осмелилась больше допытываться, кто он и что ему нужно.
Но тут вошла Катрина, служившая в доме уже лет восемнадцать - двадцать, и, не заметив гостя, приблизилась к постели хозяйки, осторожно взглянула на нее, а затем направилась к огню посмотреть, как Мариэтта готовит питье для больной. Вся ее повадка доказывала, что она сильно встревожена нездоровьем Мадлены, и Франсуа, с одного толчка почувствовав это, собрался было дружески поздороваться с ней, но…
- Но, - перебила коноплянщика служанка кюре, - у вас вырвалось неподходящее слово. Вам надо б сказать "мигом" или "в ту же минуту".
- А я вам отвечу, - возразил коноплянщик, - что миг ничего не выражает, а минута слишком долга: мысль приходит в голову куда быстрее. За минуту можно о тысяче разных вещей подумать. А чтобы увидать и понять что-нибудь одно, довольно и толчка. Если хотите, я готов поправить: "с одного краткого толчка".
- Разве можно сказать "толчок", говоря о времени? - запротестовала старая пуристка.
- Ах, вот что вас смущает, матушка Моника! Но ведь в мире все идет толчками - и солнце, когда оно встает в зареве огня, и ваши веки, когда вы моргаете при взгляде на него, и кровь, бьющаяся в наших жилах, и стрелки на церковных часах, которые секунда за секундой отсчитывают время, как сито отсеивает зерно, и ваши четки, когда вы шепчете молитву, и ваше сердце, когда господин кюре где-то задерживается, и дождь, падающий капля за каплей, и даже, как говорят, земля, которая вращается, словно мельничное колесо. Мы-то с вами ничего не замечаем, потому как машина основательно смазана, но без толчков тут не обходится, раз мы за двадцать четыре часа такой большой круг делаем. Вот почему и говорят не "движение времени", а "круговорот". Итак, я сказал "одним толчком" и не беру свои слова обратно. А вы либо не перебивайте меня, либо уж досказывайте сами.
- Нет, нет, - отказалась старуха. - У вас язык тоже недурно смазан. Вот и дайте толчок покрепче этой своей машинке.
XVII
- Так вот, я сказал, что Франсуа собрался было поздороваться с толстухой Катриной и назваться ей; однако в эту минуту у него - тоже с одного толчка - на глаза навернулись слезы, и он, стыдясь показаться придурковатым, не поднял головы. Но тут Катрина, склонившаяся над огнем, заметила его вытянутые ноги и в испуге отскочила на другой конец комнаты.
- Что еще за новости? - шепотом спросила она Мариэтту. - Откуда здесь этот христианин?
- Она меня спрашивает! - отозралась девушка. - Почем мне знать? Я впервые его вижу. Ввалился в дом, как на постоялый двор, даже "здравствуйте" не сказал. Спросил, как здоровье моей невестки, словно он ей родственник или наследник, а теперь, как видишь, сидит у огня. Разговаривай с ним сама - я и не подумаю: он, может быть, не в себе.
- Вот как! Значит, по-вашему, у него не все дома? Странно! Вид у него не злой, насколько я могла разглядеть, - он ведь вроде как лицо прячет.
- А если у него дурное на уме?
- Не бойтесь, Мариэтта! Я с вами и всегда его приструню. А начнет приставать, выверну котел с кипятком на ноги или сковородой по башке огрею.
Бабенки кудахтали, а Франсуа думал о Мадлене.
"Эта бедная женщина, - размышлял он, - видела от мужа один убыток да обиды и теперь слегла, потому что обихаживала и поддерживала его до самого смертного часа. А судя по щечкам этой девицы, сестры и, как я слышал, любимицы покойного, она не очень-то себя заботами утруждает. Не похоже, чтобы она убивалась да плакала: глаза у ней ясные и чистые, как солнце".
Тут найденыш не удержался и глянул из-под шляпы на Мариэтту: он в жизни не видел такой свежей и здоровой красоты. Но хоть она и ласкала ему взор, а сердце нисколько не затрагивала.
- Ну что ж, - шепнула наконец Катрина молодой хозяйке, - я с ним поговорю. Надо выведать, с чем он явился.
- Только будь с ним повежливей, - предупредила Мариэтта. - Не серди его - мы ведь одни в доме. Жанни, наверно, далеко и не услышит, если мы закричим.
- Жанни? - повторил Франсуа, расслышавший из всей их болтовни только имя старого друга. - Где Жанни? Почему я его не вижу? Он теперь, наверно, большой, красивый, сильный?
"Ишь ты! - подумала Катрина. - Он, пожалуй, потому и выспрашивает, что у него недоброе на уме. Кто же, прости господи, это такой? Ни с виду, ни по голосу я его не знаю; загляну-ка я для очистки совести ему в лицо".
А так как женщина эта, здоровенная, как пахарь, и смелая, как солдат, была из тех, кого сам черт не испугает, она подошла вплотную к незнакомцу, решив либо заставить его снять шляпу, либо сорвать ее и посмотреть, кто же он - оборотень или крещеный человек. Она ринулась на приступ, даже не предполагая, что перед ней Франсуа: думать о прошлом, равно как о будущем, было не в ее обычае, а кроме того, она давным-давно забыла о найденыше; он же теперь так возмужал, стал таким статным, что его было трудно узнать с первого взгляда. Но в ту минуту, когда Катрина уже собиралась взять его в оборот, Мадлена проснулась и, окликнув ее чуть слышным голосом, сказала, что сгорает от жажды.
Франсуа вскочил так стремительно, что первым оказался бы возле больной, если бы не боялся слишком разволновать ее. Поэтому он удовольствовался тем, что проворно подал Катрине питье, а служанка поспешила с ним к хозяйке, на время позабыв обо всем на свете, кроме ее здоровья.
Мариэтта тоже взялась за свои обязанности и дала Мадлене напиться, приподняв ее на постели, что было нетрудно: мельничиха так исхудала и ослабела, что жалко было смотреть.
- Ну, как вы, сестрица? - спросила девушка.
- Хорошо, хорошо, дитя мое, - отозвалась Мадлена еле слышным, словно умирающим голосом: она никогда не жаловалась, чтобы не огорчать ближних. - А кто это там? - прибавила она, увидев найденыша. - Это не Жанни. Если я не брежу, у очага сидит какой-то мужчина. Кто он, дитя мое?
- Не знаем, хозяйка, - ответила Катрина. - Он сидит себе и молчит, как будто ума решился.
Тут найденыш, следивший за Мадленой, сделал легкое движение: ему до смерти хотелось с нею заговорить, но он все еще боялся ее разволновать. Катрина заметила, что он шевельнулся, но, по-прежнему не узнавая его, потому что не виделась с ним три года, и думая, что Мадлена испугалась, воскликнула:
- Не тревожьтесь, хозяйка: я как раз собиралась его выставить, да вы меня позвали.
- Нет, не гоните его, - приказала Мадлена слегка окрепшим голосом и еще больше отдернула полог. - Я узнала его, и он хорошо сделал, что пришел меня навестить. Подойди, подойди, сынок; я каждый день молила бога, чтобы он сподобил меня дать тебе благословение.
Найденыш бросился к постели, упал на колени и так зарыдал от горя и радости, что едва не задохнулся. Мадлена схватила его за руки, притянула к себе и поцеловала в лоб, приговаривая:
- Зовите Жанни, Катрина, зовите Жанни - пусть он тоже порадуется. А я, Франсуа, благодарю господа и готова умереть, будь на то его воля. Дети мои встали на ноги, и я могу с ними проститься.
XVIII
Катрина побежала за Жанни, а Мариэтта, которой не терпелось узнать, что все это значит, поспешила вдогонку, чтобы ее порасспросить. Франсуа остался наедине с Мадленой, которая еще раз поцеловала его и расплакалась, а затем в изнеможении закрыла глаза и впала в беспамятство, еще более глубокое, чем раньше. Найденыш же, не зная, как привести больную в сознание, совсем растерялся - он лишь поддерживал ее на постели, называл милой матушкой и другом и умолял, словно это от нее зависело, не умирать и выслушать то, что ему надо ей сказать.
Однако его добрые слова, нежные заботы и ласковое обхождение привели ее в чувство. Она вновь увидела и услышала его. И Франсуа сказал ей, что словно угадал, как она сейчас в нем нуждается; он все бросил, пришел сюда и не уйдет, пока она сама его не прогонит; а ежели она согласна взять его в работники, он не желает ничего лучшего - для него нет большей радости и утешения, чем служить ей до самой смерти. И еще прибавил:
- Не отвечайте, не говорите ничего, милая матушка. Молчите - вы слишком слабы. Только смотрите на меня, если вам это приятно, а я уж сам пойму, принимаете вы или нет мою дружбу и услуги.
И Мадлена смотрела на него такими ясными глазами, слушала с таким радостным видом, что, несмотря на ее болезнь, оба они были довольны и счастливы.
Тут на крики Катрины прибежал Жанни и в свой черед разделил их радость. Теперь это был красивый паренек лет пятнадцати, не очень крупный, но на редкость живой и такой обходительный, что никто не слышал от него грубого или дурного слова.
- Ох, до чего же я рад тебя видеть, Жанни! - ликовал Франсуа. - Правда, ты не слишком рослый и крепкий, но это и хорошо: сдается мне, я еще пригожусь на то, чтобы подсаживать тебя на деревья да переносить на плечах через речку. Я вижу, ты все такой же хрупкий, но, надеюсь, не болеешь? Тем лучше: побудь еще немного моим сыном, если ты, конечно, не против. Да, я тебе еще пригожусь и буду, как в былые времена, исполнять все твои прихоти.
- Да, да, все четыреста моих прихотей, как ты говорил когда-то, - подхватил Жанни.
- Ого, какая у него память! Как это мило, Жанни, что ты не забыл своего Франсуа! Значит, у нас по-прежнему четыреста прихотей на дню?
- О нет, - поправила Мадлена, - Жанни поумнел: теперь их у него только двести.
- Всего-навсего? - удивился Франсуа.
- Ничего, с меня и двухсот хватит, - ответил Жанни. - Я на все согласен, лишь бы милая моя матушка снова смеяться начала. Скажу больше: мне пятьсот раз на дню хочется, чтобы она выздоровела.
- Хорошо сказано, Жанни! - одобрил Франсуа. - Вы только посмотрите, какой он стал речистый! Успокойся, сынок: господь услышит все твои пятьсот желаний. Мы будем так ухаживать за твоей милой матушкой, так подбадривать ее и помаленьку смешить, что усталость с нее как рукой снимет.
Между тем Катрина остановилась в дверях: ей тоже не терпелось увидеть Франсуа и заговорить с ним, но Мариэтта, удерживая ее за рукав, продолжала свои расспросы.
- Как! Он - найденыш? А ведь выглядит как человек порядочный, - удивлялась она, посматривая с улицы на Франсуа сквозь приотворенную дверь. - И почему у них с Мадленой такая дружба?
- Но я же сказала: она его вырастила, и он всегда был славный малый.
- Но она мне не рассказывала, ты - тоже.
- Ах, господи, да я о нем и не думала! Он ушел, я его почти позабыла; и потом, я знала, что у хозяйки были из-за него неприятности; и не хотела напоминать ей об этом.
- Неприятности? Какие?
- Ах, господи! Ну, она к нему привязалась и правильно сделала - у мальчишки было золотое сердце; а ваш брат потребовал его выставить; вы же помните - ваш братец не сахар.
- Не надо так, Катрина, - он умер.
- Да, да, верно, я об этом не подумала - память у меня больно короткая. А ведь и двух недель не прошло! Но пустите-ка меня, барышня: парня покормить надо - он наверняка проголодался.
И Катрина поспешила обнять Франсуа: он стал красивым малым, и она начисто забыла, как когда-то клялась, что скорей свое сабо поцелует, чем найденыша.
- Ох, как я рада видеть тебя, бедный мой Франсуа! - затараторила она. - Я уж думала, ты не вернешься. Да вы поглядите, хозяйка, какой он теперь видный! Просто удивительно, как это вы его сразу признали! Честное слово, не признай вы его, я еще долго не догадалась бы. До чего же, ну, до чего хорош! И борода уже пробивается. Не очень заметно пока, но чувствуется: когда ты уходил, Франсуа, она еще не кололась, а теперь колется. А здоровый ты какой, дружок! Что за плечи, руки, ноги! Такой работник троих стоит. Сколько же тебе там платят?