XIII
- Погоди, погоди, Франсуа, мы с тобой друг друга не поняли, - перебил его мэтр Жан Верто, - Я просто ума не приложу, с какого боку к тебе подступиться. Ты вроде не глуп, и я уже думал, что развязал тебе язык; но раз ты такой застенчивый, помогу-ка я тебе еще раз. Тебе в наших краях какая-нибудь девушка приглянулась?
- Нет, хозяин, - откровенно признался найденыш.
- Правда?
- Честное слово.
- И ты не присмотрел ни одной, которая пришлась бы тебе по сердцу, имей ты довольно средств, чтобы к ней посвататься?
- Я жениться не собираюсь.
- Скажешь тоже! Не зарекайся - ты еще слишком молод. А, кстати, почему не собираешься?
- Почему? - переспросил Франсуа. - А вам это так важно знать, хозяин?
- Может, и важно: ты не безразличен мне.
- Тогда скажу - у меня нет причин таиться. Я не знал ни отца, ни матери. И вот еще что… Я об этом вам не говорил - не приходилось, но если бы вы меня спросили, лгать бы не стал. Я найденыш, приютский.
- Вот те на! - воскликнул Жан Верто, чуть озадаченный таким признанием. - Никогда бы не подумал!
- Почему не подумали бы?.. Молчите, хозяин? Хорошо, я отвечу за вас. Да потому, что знаете меня за честного человека и удивляетесь, как найденыш может им быть. Выходит, это правда, что люди не доверяют найденышам и всегда что-то против них имеют? Это несправедливо и бесчеловечно, но это так, и с этим приходится мириться, раз даже самое доброе сердце не свободно от таких предубеждений, и вы, например…
- Нет, нет, - спохватился хозяин, потому что был человек справедливый и всегда готовый отбросить дурную мысль, - я люблю справедливость, а ежели на минуту о ней забыл, ты меня прости - это уже прошло. Словом, ты считаешь себя не вправе жениться, потому что ты найденыш?
- Не в этом суть, хозяин: такая помеха меня мало беспокоит. У каждой женщины свой нрав; у иной такое доброе сердце, что я своим безродством ей пуще по душе придусь.
- А ведь и вправду! - согласился Жан Верто. - Женщины-то лучше нас… К тому же, - рассмеялся он, - такому видному парню, как ты, молодому, здоровому и душой и телом, нетрудно в них доброту пробудить. Но в чем же все-таки суть?
- Послушайте, - начал Франсуа, - меня взяла из приюта и вскормила женщина, которой я не знал. После ее смерти меня подобрала другая, в расчете на те гроши, которые государство выдает на таких, как я; но она была добра ко мне, и, потеряв ее, я никогда б не утешился, не помоги мне еще одна женщина, оказавшаяся самой лучшей из трех; я так привязался к ней, что хочу жить лишь для нее и никого больше. Однако мне пришлось с ней расстаться, и мы, может быть, не увидимся. Она женщина состоятельная, и я ей вряд ли понадоблюсь. Но может случиться и так, что ее муж - а я слышал, он с осени хворает и просадил бог весть на что кучу денег - скоро помрет и оставит ей больше долгов, чем добра. Не скрою от вас, хозяин: если так получится, я вернусь туда, где она живет, и у меня будет одно желание, одна забота - помочь ей с сыном и не дать им впасть в нищету. Вот почему я не возьму никаких обязательств, которые могли бы задержать меня тут. У вас я должен отработать год, брак же свяжет меня на всю жизнь. К тому же он для меня - слишком тяжелое бремя. Почем знать, управлюсь ли я зарабатывать на два дома, если обзаведусь женой и детьми? Неизвестно мне и еще одно: вправе ли буду я, если мне, паче чаяния, попадется жена с приданым, лишать достатка свою семью и делиться с другой. Вот почему я решил остаться холостяком. Я молод, время у меня есть, а уж если взбредет мне в голову страстишка, я сделаю все, чтобы ее оттуда выбросить, потому как для меня существует одна женщина - моя мать Мадлена, которая не посмотрела на то, что я найденыш, и растила меня как родного сына.
- Ну что ж, друг мой, то, что ты мне рассказал, лишь укрепляет меня в уважении к тебе, - ответил Жан Верто. - Нет ничего гаже неблагодарности, нет ничего прекрасней, чем памятливость на добро. Хотел я тебе доказать, что ты мог бы жениться на одной молодой женщине - сердце у ней твоему под стать, и она помогла бы тебе поддержать твою старуху, но на этот счет мне раньше нужно кой с кем потолковать и посоветоваться.
Не нужно быть особенно проницательным, чтобы догадаться, что Жан Верто, человек добросердечный и рассудительный, задумал женить Франсуа на своей дочери. Девушка эта была хоть и старше Франсуа, но совсем не дурнушка, а разницу в годах вполне могли сгладить ее экю - их у нее хватало. Она была единственная дочь, словом - выгодная партия. Однако до сих пор она твердо держалась решения не выходить замуж, что сильно огорчало ее отца. А так как мельник уже давно приметил, насколько высоко ценит она Франсуа, он как-то раз завел речь о нем с дочерью, но она была человек сдержанный, и отцу долго не удавалось вытянуть у нее признание. Наконец, не сказав ни да ни нет, она согласилась, чтобы он порасспросил Франсуа о его видах на такой брак, и сейчас ожидала ответа с чуть большим нетерпением, чем ей хотелось показать.
Жан Верто тоже был бы не прочь вернуться к ней с благоприятным ответом, и прежде всего потому, что он давно мечтал ее пристроить; кроме того, зятя лучше, чем Франсуа, и желать не приходилось. Не говоря уже о дружеских чувствах, которыми мельник проникся к этому парню, он отлично понимал, что тому, хоть он и пришел к ним полунищим, при его сметливости, проворстве в работе и примерном поведении цены как семьянину не будет.
Узнав, что их работник - найденыш, девушка несколько огорчилась: она была из гордых. Однако она быстро с этим примирилась, а когда услышала, что Франсуа и слышать о любви не хочет, он еще больше пришелся ей по сердцу. Недоступность - лучшая приманка для женщины, и если бы даже Франсуа задумал пойти на хитрость, чтобы заставить забыть о своем безродстве, он и тогда не измыслил бы уловки удачней, чем выказать отвращение к браку.
Одним словом, теперь Жаннета Верто остановила свой выбор на Франсуа еще тверже, чем раньше.
- Только и всего? - ответила она отцу. - Неужто он полагает, что у нас не хватит доброты и денег, чтобы помочь старой женщине и пристроить ее сына? Сдается мне, он просто не понял, на что вы намекали ему, отец: знай он, что ему предстоит войти в нашу семью, его не мучили бы такие опасения.
В тот же вечер, после работы, Жаннета Верто заговорила с Франсуа:
- Я всегда уважала вас, Франсуа, а теперь уважаю еще больше: отец рассказал мне, как вы привязаны к вырастившей вас женщине, на которую решили работать всю жизнь. Ну что ж, вы в своих чувствах хозяин… Я хотела бы познакомиться с нею и при случае быть ей полезной: раз вы к ней так привязаны, значит, она хорошая.
- О да! - подтвердил Франсуа, которому всегда было приятно поговорить о Мадлене. - У этой женщины на уме только хорошее - совсем как у вас и вашего отца.
Слова его обрадовали дочь Жана Верто, разом решившую, что она добилась своего.
- Тогда, - сказала она, - если с ней, как вы опасаетесь, стрясется беда, я не прочь, чтобы она перебралась к нам. Я помогла бы вам ходить за ней. Она ведь, кажется, уже немолодая? И одряхлела, наверно?
- Одряхлела? Нет, - возразил Франсуа. - У ней годы не те, чтобы дряхлеть.
- Значит, она еще молодая? - насторожилась Жаннета Верто.
- Да нет, совсем не молодая, - простодушно молвил Франсуа. - Не помню, сколько ей теперь лет. Она была мне как мать, и я не задумывался, какого она возраста.
- Эта женщина была хороша? - осведомилась Жанетта, чуточку поколебавшись, прежде чем задать вопрос.
- Хороша? - несколько удивленно переспросил Франсуа. - Вы хотите сказать - хороша собой? Для меня она всегда хороша, какая ни есть; но, по чести сказать, я об этом не думал. Моя привязанность к ней от этого не зависит. Будь она уродливей самого черта, я и то бы не заметил.
- Но можете вы хоть примерно прикинуть, сколько ей сейчас?
- Минутку! Ее мальчику на пять лет меньше, чем мне. Так вот, она женщина не старая, но и не молодая, ей примерно…
- Сколько мне? - чуточку натянуто рассмеялась Жаннета. - В таком случае, овдовев, ей уже поздно снова выходить замуж, правда?
- Там видно будет, - ответил Франсуа. - Если ее муж не проест все их добро и у ней кое-что останется, женихи найдутся. Есть ведь такие, что за деньги и двоюродную бабушку и внучатую племянницу возьмут.
- А вы не уважаете тех, кто женится на деньгах?
- Во всяком случае, это не для меня, - ответил Франсуа.
Найденыш был простодушен, однако ж не настолько, чтобы не понять, на что ему намекают, и ответные слова его были сказаны не без значения. Но Жаннета перетолковала их по-своему и еще больше влюбилась в него. За нею ухаживали многие, но она до сих пор не удостоила вниманием ни одного поклонника. Первым, кто пришелся ей по душе, оказался тот, кто повернулся к ней спиной: так уж ловко у женщин голова устроена.
В следующие дни Франсуа не раз замечал, что Жаннета чем-то озабочена, почти не ест и не сводит с него глаз, когда ей кажется, что он смотрит не на нее. Такие причуды девушки опечалили найденыша. Он очень уважал Жаннету за доброту и понимал, что своим равнодушием лишь пуще влюбляет ее в себя. Но она ему не нравилась, и если бы он даже взял ее замуж, то не по любви, а только по расчету или из чувства долга.
Это навело Франсуа на мысль, что у Жана Верто он не заживется, - рано или поздно дело все равно кончится огорчениями или неприятностью.
Но тут с ним случилось нечто столь непредвиденное, что все его намерения чуть-чуть не переменились.
XIV
Как-то утром, словно прогуливаясь, на мельницу Жана Верто заглянул господин кюре из Эгюранда и некоторое время крутился в доме, пока не перехватил Франсуа в одном из уголков сада. Там, напустив на себя таинственный вид, он осведомился, действительно ли найденыша зовут Франсуа Фрез - в мэрии, куда его младенцем приносили регистрировать, ему, как безродному, дали эту фамилию из-за родимого пятна на левом плече. Кюре поинтересовался также, сколько ему точно лет, как звали женщину, которая выкормила его, в каких по порядку местах ему пришлось жить, словом, выспросил все, что тот мог знать о своем происхождении и жизни.
Франсуа сбегал за своими бумагами, и кюре остался ими вполне доволен.
- Прекрасно! - заявил он. - Приходите ко мне нынче вечером или завтра, но смотрите, чтобы никто не знал о нашем разговоре: мне запрещено разглашать то, что я вам сообщу, и для меня это дело совести.
Когда Франсуа явился домой к господину кюре, тот запер двери, вынул из шкафа четыре бумажки и начал:
- Франсуа Фрез, вот вам четыре тысячи франков от вашей матушки. Я не вправе сказать вам, ни как ее зовут, ни где она живет, ни жива она сейчас или мертва. Она вспомнила о вас из благочестивых побуждений, но, как мне кажется, намеревалась сделать это уже давно - недаром она сумела разыскать вас, хотя живет далеко отсюда. Ей известно, что вы - честный малый, и она посылает вам эти деньги на обзаведение с условием, что в течение полугода, начиная с нынешнего дня, вы не скажете о ее даре никому, кроме женщины, которую захотите взять в жены. Она поручила мне посоветоваться с вами, вложить ли эти деньги в какое-нибудь дело или отдать на хранение под проценты, и для соблюдения тайны попросила меня, если понадобится, совершить сделку от моего имени. Я распоряжусь деньгами, как вы пожелаете, но мне велено выдать их вам лишь под обещание не говорить и не предпринимать ничего такого, что могло бы привести к огласке. Всем известно, что на ваше слово можно положиться; готовы ли вы его дать?
Франсуа дал клятву и оставил деньги у господина кюре, попросив его поместить их по своему усмотрению. Он знал, что это воистину добрый пастырь, а священники ведь как женщины - либо совсем хороши, либо совсем уж плохи.
Домой найденыш возвратился скорее грустный, чем радостный. Он думал о матери и охотно отдал бы все эти четыре тысячи франков, лишь бы увидеть ее и обнять. Но он твердил себе, что она всего вероятней недавно скончалась, а дар ее - одно из тех распоряжений, которые делаются на смертном одре; и от этого ему становилось еще грустней, потому что он был лишен даже права надеть траур по ней и заказать мессу за упокой ее души. Но, жива она была или мертва, Франсуа все равно молил бога простить ей брошенного ребенка, как сам этот ребенок от всего сердца прощает ее и просит отпустить ему его собственные грехи.
Он всячески старался скрыть свои чувства, но больше двух недель, садясь за еду, казался таким задумчивым, что отец и дочь Верто только диву давались.
- Нет, этот малый свои мысли про себя держит, - повторял мельник. - Наверное, у него все-таки любовь на уме.
"Уж не ко мне ли? - думала девушка. - Сам он ни за что не признается - слишком щепетильный. Боится, как бы его не заподозрили в склонности не ко мне, а к моему богатству; вот и старается утаить от всех, что его гнетет".
И тут, вбив себе в голову, что Франсуа надо приручить, она так старательно принялась осыпать его ласковыми словами и взглядами, что найденыш, как ни был он поглощен своими грустными мыслями, чуточку заколебался.
Бывали минуты, когда он говорил себе, что теперь, став достаточно богат, чтобы помочь Мадлене в случае несчастья, он вполне мог бы жениться на девушке, которой не нужно его состояние. Он ни в кого не был влюблен, но видел достоинства Жаннеты Верто и опасался, что его сочтут неблагодарным, если он не ответит ей взаимностью. Подчас ему тяжело было смотреть, как она грустит, и хотелось ее утешить.
Но тут он неожиданно поехал по хозяйским делам в Греван, где встретил дорожного смотрителя из-под Преля, и тот сообщил ему о смерти Каде Бланше, прибавив, что мельник оставил дела в полном беспорядке и один бог знает, удастся ли вдове распутаться с ними.
У Франсуа не было оснований ни любить, ни оплакивать мэтра Бланше. И все-таки, услыхав о его кончине, он оказался настолько христианином, что глаза у него увлажнились, голова отяжелела и он чуть не разрыдался, но лишь потому, что подумал о Мадлене, которая оплакивает сейчас мужа, простив ему все и помня лишь одно - что он был отцом ее ребенка. Печаль Мадлены нашла отклик в душе найденыша и побуждала его пролить слезу о ее горе.
Ему захотелось тут же вскочить в седло и помчаться к ней, но он сообразил, что должен спросить разрешения у хозяина.
XV
- Хозяин, - сказал найденыш Жану Верто, - я должен на время отлучиться, только вот не знаю - надолго ли. У меня есть дело там, где я служил раньше, и я прошу вас отпустить меня по доброй воле, потому что, по правде сказать, все равно уеду, даже если вы не согласитесь. Извините, что говорю начистоту. Мне будет очень горько, если вы рассердитесь; поэтому, в благодарность за услуги, которые я сумел вам оказать, прошу об одном - не обижайтесь и простите меня за то, что я бросаю работу у вас. Если я не пригожусь там, куда еду, то, может статься, вернусь к концу недели. Но не хочу вас обманывать; может статься, что я возвращусь через год, а то и вовсе не возвращусь. Однако если у вас без меня что-нибудь не заладится, я непременно постараюсь приехать и помочь вам. И до отъезда я подыщу вам хорошего работника на замену, а если его трудно будет уговорить, целиком отдам ему жалованье, которое причитается мне с последнего Иванова дня. Таким манером все образуется без ущерба для вас, и вы сможете пожать мне руку, пожелать удачи и облегчить тем самым расставание с вами.
Жан Верто отлично знал, что найденыш не часто дает волю своим желаниям, но уж если чего-нибудь добивается, то так настойчиво, что ни бог, ни дьявол ему не помеха.
- Будь по-твоему, сынок, - ответил он, протягивая руку. - Не стану врать: меня это не радует, но я на все согласен, лишь бы с тобой не ссориться.
Весь следующий день Франсуа потратил на то, чтобы подыскать себе замену, и нашел усердного, честного парня, который только что уволился из армии и очень обрадовался месту с хорошим жалованьем у такого хорошего хозяина, каким слыл Жан Верто, никогда никого не обижавший.
Уехать Франсуа собирался на рассвете, а перед ужином решил проститься с Жаннетой Верто. Она сидела у дверей амбара, предупредив дома, что у нее разболелась голова и есть ей не хочется. Найденыш заметил, что глаза у нее заплаканные, и это его расстроило. Он не знал, как завести речь о том, что он от всей души благодарен ей за доброту, но ему тем не менее придется уехать. Он уселся на лежавший рядом ствол ольхи и попытался заговорить, но так и не нашел подходящих слов. Наконец девушка, которая наблюдала за ним, хотя и смотрела в другую сторону, поднесла к глазам платок. Франсуа протянул было руку, словно собираясь коснуться руки Жаннеты и подбодрить ее, но тут же спохватился: он ведь не может с чистой совестью сказать то, что ей хочется услышать. И когда бедная Жаннета увидела, что из него слова не выжмешь, она устыдилась своего горя, встала и, ничем не выдав обиды, ушла в глубь амбара, чтобы выплакаться.
Она пробыла там некоторое время, в надежде, что Франсуа заглянет туда и скажет ей все-таки несколько добрых слов, но он поостерегся это сделать и пошел ужинать, все такой же грустный и молчаливый.
Было бы неправдой утверждать, что он остался совсем безучастен к ее слезам. Сердце у него изрядно ныло, и он подумал, что, наверно, был бы счастлив с этой женщиной: у нее такая добрая слава, она так тянется к нему, да и приласкать ее совсем не противно. Но он отогнал эти мысли, вспомнив, что Мадлене сейчас, вероятно, нужен друг, советчик и слуга, а ведь когда он был всего лишь жалким маленьким оборвышем, снедаемым лихорадкой, никто на свете не вытерпел, не работал и не страдал ради него больше, чем Мадлена.
"Хватит, Франсуа! - сказал он себе, проснувшись еще затемно. - Любовь, богатство, покой - все это не для тебя. Конечно, тебе тоже хотелось бы забыть, что ты найденыш, и поставить на прошлом крест, как делают многие, кто пользуется минутой и не любит оглядываться назад. Но в мыслях у тебя всегда Мадлена Бланше, и она напоминает тебе: "Остерегайся стать забывчивым и подумай, сколько я для тебя сделала". Итак, в путь, и да пошлет вам господь, Жаннета, поклонника полюбезней, чем ваш работник!"
Так думал он, проходя под окном своей доброй хозяйки, и, будь сейчас другое время года, положил бы ей на окно цветок или веточку в знак прощания; но крещение минуло только вчера, землю покрывал снег, и на деревьях не было ни листочка, а в траве - даже самой плохонькой фиалки.
Найденыш подумал, не завязать ли в уголок платка боб, который достался ему накануне, когда резали пирог, а платок этот прикрепить к раме Жаннетиного окна, с целью намекнуть ей, что он избрал бы ее своей королевой, если бы она вышла к ужину.
"Боб - безделица, - сказал он себе, - а все-таки маленький знак учтивости и внимания, которым я как бы извинюсь за то, что не простился с нею как следует".
Но тут же какой-то внутренний голос отсоветовал ему приносить этот дар: мужчине не к лицу вести себя как девушке, жаждущей, чтобы ее любили, думали о ней и томились по ней, хотя сама она отнюдь не собирается отвечать взаимностью.
"Нет, нет, - решил Франсуа, - нужно твердо знать, чего хочешь; решил забыть сам, сделай так, чтоб и тебя забыли".