Наконец дети ушли вместе с матерью. Эмили отложила нож, вздохнула и сказала, что у нее болит рука. Тогда я заменил ее. Я нарезал сало, отец читал, Летти тоже работала, а Джордж сидел, откинув голову назад, и глядел на нас. Наконец начинка для пирогов была готова, нам было больше нечего делать. Летти помогла убрать… села… поговорила немного… но тут же вскочила и сказала:
- О, я слишком возбуждена, чтобы усидеть спокойно… Ведь скоро Рождество… Давайте поиграем во что-нибудь.
- Потанцуем? - спросила Эмили.
- Танцевать… танцевать, - Джордж вдруг выпрямился, потом встал. - Давай! - сказал он.
Он сбросил тапки, не обращая внимания на дырявые носки, отодвинул к стене стулья. После чего протянул руку Летти, та подошла со смехом, и они двинулись в танце по кухне с невероятной быстротой. Ее легкие порхающие шаги сопровождались его прыжками; слышалось легкое касание девичьих ножек о половицы, сопровождавшиеся громким топотом мужских ног в носках. Эмили и я присоединились к ним. Эмили, естественно, двигалась медленней, но все же мы танцевали довольно быстро. Мне было жарко, и я вспотел. Эмили задыхалась. Я усадил ее на стул, а они продолжали вертеться в танце. Еще и еще… При взгляде на них у меня закружилась голова. Наконец отец, смеясь, крикнул, что им пора остановиться. Но Джордж продолжал танец. Ее волосы взлетали и снова падали ей на спину. Ноги уже не прыгали так резво, а тяжело передвигались по полу. Летти задыхалась.
Я видел, как ее губы бормотали что-то, прося его остановиться. Он засмеялся, широко раскрыв рот, и крепко прижал ее к себе. Наконец ее ноги стали волочиться, тогда он подхватил ее на руки и так проделал два круга по комнате вместе с нею. Затем он грузно опустился на диван, усадив ее рядом с собой. Его глаза горели, как угли, она задыхалась и даже всхлипывала. Ее волосы взмокли и блестели. Она откинулась на спинку дивана. Его руки все еще обнимали ее. Она была почти без сознания, волосы закрывали ее лицо. Эмили встревожилась. Отец сказал с оттенком беспокойства:
- Вы переборщили… И это очень глупо.
Наконец она восстановила дыхание, ожила, встала, засмеялась грустно и начала поправлять прическу. Забилась в уголок, где висело зеркало, а также лежали расчески и гребешки. Эмили принесла ей подсвечник. Вскоре она вернулась к нам раскрасневшаяся, с большим черным пятном от пота на поясе, где лежала его рука. Он смотрел на нее развалившись на диване, в его глазах читалось любопытство, он улыбался с видом победителя.
- Ты настоящая скотина, - сказала она. Однако ее лицо не было столь сердитым, как слова.
Он вздохнул, сел и тихо засмеялся.
- Еще? - спросил он.
- Ты готов танцевать со мной?
- К вашим услугам.
- Давай тогда… менуэт.
- Не знаю такого танца.
- Тем не менее ты должен станцевать его. Пошли.
Он подошел к ней, и она повела его, почти закружила в вальсе, что смотрелось нелепо. Когда танец кончился, она поклонилась ему, усадила на прежнее место, вытерев руки о носовой платок, поскольку его рубашка в том месте, где ее руки лежали на его плечах, намокла от пота. Потом еще раз поблагодарила его.
- Надеюсь, тебе понравилось, - сказал он.
- Даже слишком, - ответила она.
- Ты делаешь из меня дурака… В этом нет никаких сомнений.
- Ах, так ты метишь в дураки? Какая ирония, однако. Шагом марш! Другими словами, ты станцевал, но это был слишком нежный танец.
Он посмотрел на нее, опустил ресницы и ничего не сказал.
- Ну, ладно, - засмеялась она, - одни просто рождены для менуэта, а другие…
- Дурака валяют, - закончил он фразу.
- Ах, ты называешь это валянием дурака потому, что сам не умеешь толком танцевать. Что касается меня, то мне это безумно нравится…
- А я, выходит, не умею?
- Этот танец не для тебя.
- Что-то вроде Кларенса Мак Фаббена, да? - сказал он, закуривая трубку и давая этим понять, что разговор его больше не интересует.
- Да! О, сколько раз мы пели это! Кларенс Мак Фаббен, он хочет танцевать, да вот только ноги не двигаются как надо… Я помню, как мы пели после уборки урожая, какое прекрасное было время. Я никогда раньше не думала о тебе как о Кларенсе, это даже забавно. Кстати, не хотел бы ты прийти к нам на вечеринку на Рождество?
- Когда? А кто еще будет?
- Двадцать шесть человек… О!.. Все старые друзья… Алиса… Том, Смит, Фанни… Потом эти, из Хайклоуза.
- А что будем делать?
- Петь, загадывать шарады… Немного потанцуем. Все, что захочешь.
- Польку?
- И менуэты… И даже такой танец, как валета. Давай с тобой станцуем валету, Сирил.
Она заставила меня станцевать с ней валету, менуэт, мазурку. Танцевала она очень элегантно, но несколько подражая Кармен. Когда мы закончили, отец сказал:
- Как миленько, очень славненько, однако! Они и в самом деле красивые, правда, Джордж? Как я хотел бы быть молодым.
- Как я, - сказал Джордж с горьким смешком.
- Покажи мне как-нибудь, как танцевать все эти танцы, Сирил, - попросила Эмили.
- А почему бы тебе не попросить меня? - спросила Летти быстро.
- Ну, ты же не так часто здесь бываешь.
- Зато сейчас я здесь. Давай! - И она повелительно махнула рукой. Летти, как я уже говорил, высокая, роста в ней почти шести футов, но грациозная невероятно. Видимо, от природы. Эта врожденная гармония в ней наводила на мысль об артистичности души.
Эмили ниже, грузнее. В каждом ее движении - экстравагантность слишком эмоциональной натуры. Ее вечно переполняют чувства. Они прямо выплескиваются из нее. Что же касается интеллекта, в этом она была не слишком сильна. Кстати, юмор она тоже не очень понимала. По природе беззащитная, она понимала свое бессилие и неспособность сдерживать собственные эмоции. К самой себе относилась с недоверием, считала себя неудачницей.
Они танцевали вместе, Летти и Эмили, представляя собой разительный контраст. Моя сестра двигалась легко, красиво, пожалуй, даже поэтично. Эмили, увы, не умела контролировать свои движения, часто повторяла одну и ту же ошибку, с силой сжимая руку Летти, она взглядывала на сестру глазами, полными унижения и страха, и продолжала ошибаться, снова и снова переживала, дрожала, безнадежно желая добиться успеха. Страх, что у нее ничего не получится, заранее ослеплял ее, расхолаживал, она чувствовала, что должна что-то сделать, и не могла. Наконец Летти перестала объяснять движения, а просто водила, направляла ее во время танца. Таким способом они добились большего успеха. По крайней мере, Эмили не нужно было думать о своих движениях, и она даже продемонстрировала некоторую грацию. Ее пластика основывалась не на заученности движений, а на чувстве.
Настало время ужина. Мать спустилась ненадолго, и мы тихо побеседовали. Летти не проронила ни слова ни о своей помолвке, ни о предложении Лесли. Она старалась вести себя так, будто ничего не изменилось, хотя, я уверен, она догадалась, что Джордж знает обо всем от меня. Она настояла на том, чтобы мы общались между собой совсем как прежде.
После ужина, когда мы собрались домой, Летти сказала ему:
- Между прочим, ты должен прислать нам несколько веток омелы для вечеринки… И чтобы было побольше ягод, хорошо? А на вашей омеле в этом году много ягод?
- Не знаю, не смотрел. Можем сходить посмотреть если хотите, - ответил Джордж.
- Разве ты выйдешь на мороз ради нас?
Он надел сапоги, пальто, замотал шарф вокруг шеи. Молодая луна спряталась. Было очень темно. Жиденькие звезды дрожали в вышине. Бескрайняя ночь наполнила нас благоговейным страхом. Летти схватила меня за руку и крепко сжала. Джордж пошел вперед открывать ворота. Мы отправились в сад через мост, миновали шлюз и выбрались на широкий берег. В темноте с трудом можно было различить старые яблони, склонившиеся над нами. Мы пригнулись и пошли за Джорджем. Он сказал:
- Дайте-ка посмотрю, вроде здесь растут два дерева омелы.
Снова мы молча двинулись за ним.
- Да, - сказал он. - Вот они!
Мы подошли ближе, чтобы посмотреть на старые деревья. Сплошное темное нагромождение ветвей! Летти начала смеяться.
- Мы, что, забрались сюда, чтобы считать ягоды? - сказала она. - Даже омелу разглядеть не могу.
Она наклонилась куда-то в темноту. Джордж, стараясь почувствовать ее дыхание на своей щеке, тоже повернулся в сторону и сразу почувствовал взгляд ее глаз. Тогда он схватил ее за руки и поцеловал в губы долгим поцелуем. Потом отпустил, пробормотал что-то невнятное, дескать, надо бы сходить за фонарем. Она осталась стоять спиной ко мне, делая вид, что ищет ягоды. Вскоре я заметил внизу мигающий огонек.
- Кажется, он несет фонарь, - сказал я.
Джордж подошел и произнес странным голосом.
- Теперь можем и посмотреть.
Он приподнял фонарь, осветив свое и ее лицо, а заодно и причудливые ветви деревьев - заросли омелы. Вместо того, чтобы искать ягоды, они смотрели друг другу в глаза. Их ресницы трепетали. Даже в темноте было видно, что он покраснел. При свете желтого фонаря мой друг казался таким красивым. Он взглянул вверх смущенно и сказал:
- Полным-полно ягод.
На самом деле их было очень мало. Она тоже посмотрела наверх и пробормотала, что ягод действительно много. Они находились в круге света, отбрасываемом фонарем, и это была их обособленная от всех вселенная. Я же, стоя в темноте, пребывал в другом мире. Джордж протянул руку, сломал ветку омелы с ягодами и предложил ей. Они снова глядели друг другу в глаза. Она спрятала ветку среди мехов у себя на груди. Так они и стояли, освещенные светом фонаря сверху; его красно-черный шарф, обмотанный вокруг шеи, смотрелся превосходно и придавал деревенскому парню весьма благородный вид. Он опустил фонарь и, стараясь сохранить естественный тон, опять повторил:
- Да… в этом году ягод много.
- Ты соберешь для меня немного, ладно? - попросила она, отвернувшись и закончив тем самым их очаровательное противостояние.
- Когда мне их надо срезать? - Он стоял рядом с ней, держа фонарь. Нам пора было отправляться домой. Он перешел с нами через ручей, не сказав ни слова. Потом пожелал обоим спокойной ночи. Когда он светил фонарем, чтобы ей было удобно ступать по камням, она даже не брала меня под руку. Так мы добрались до самого дома.
Последующие две недели мы усиленно готовились к Рождеству. Люди украшали дома ветками разных деревьев, хмелем. С окрестных ферм раздавался жуткий визг свиней, а к вечеру, позже, тянуло запахом жареной свинины. На шоссе стоял топот, пони спешили с рождественскими подарками.
Телеги приезжали к деревенским жителям, украшенные ветками омелы. Оранжевые апельсины весело выглядывали из ящиков. А также и алые яблоки. И, конечно, холодно-белые тушки ощипанных кур, гусей, уток. Мелочные торговцы важно размахивали кнутами, маленькие пони бойко бежали под сикоморами, вперед, к Рождеству.
В конце дня двадцать четвертого числа, когда повсюду пыль вздымается метлами и вениками, я прогуливался с Летти. Над головой розовело небо, голубели деревья. Мы встретили двух мальчиков 15–16 лет. Одежда на них была залатана хлопчатобумажным молескином, шарфы завязаны на шее узлом, из карманов торчали бутылочки с чаем. Судя по мешкам у них за плечами, ребята собрались на работу.
- Эй! - окликнула их Летти. - Собираетесь поработать накануне Рождества?
- Похоже, что так, - ответил старший.
- И когда же собираетесь возвращаться?
- Примерно в полтретьего.
- Утром на Рождество! Ну и ну!
- Зато сможете увидеть ангелов и звезду, - сказал я.
- Они подумают, что мы грязнули, - произнес младший паренек смеясь.
- Пошли, - заторопил его старший.
Они двинулись по дороге, топая тяжелыми башмаками.
- Счастливого Рождества! - крикнул я им вслед.
- Поздравляться будем утром! - ответил старший.
- Вам того же, - ответил младший и стал напевать веселую песенку.
- Забавно, - сказала Летти. - Мальчики отправились работать на меня.
Мы собирались пойти на вечеринку в Хайклоуз. Случайно я заглянул на кухню около половины восьмого. Лампа была притушена, и Ребекка сидела в тени. На столе при свете лампы я разглядел стеклянную вазу с пятью или шестью очень красивыми розами к Рождеству.
- Хелло, Бекки, кто это прислал? - спросил я.
- Никто их не посылал, - ответила Ребекка. В ее голосе прозвенели слезы.
- Да? Я что-то не видел их в саду.
- Возможно, так оно и есть, я укрывала их целых три недели, берегла под стеклом.
- Для Рождества они прекрасны. Я даже подумал, что кто-то послал их тебе.
- Уж меньше всего можно было подумать, что их прислали именно мне, - ответила Ребекка.
- Почему?.. В чем дело?
- А ни в чем. Кто я такая? Никто и уже никем не буду. Старею помаленьку.
- Что-то тебя расстроило, Бекки.
- Какое это имеет значение. Мои чувства ничего не значат. Могу только сидеть дома в компании с моими цветами… которые никому не нужны.
Я вспомнил, что Летти обычно прикалывала к домашнему платью цветы. Она была в восторге от предстоящей вечеринки в Хайклоузе. Я представил себе ее быструю скороговорку: "О нет, спасибо, Ребекка, у меня уже есть веточка, которую мне прислали".
- Ничего, Бекки, - сказал я. - Она просто слишком возбуждена сегодня вечером.
- А я легко забываю все обиды.
- Мы тоже, Бекки… Tant meiux.
В Хайклоузе Летти произвела большое впечатление на всех. Среди местных деревенских красавиц она резко выделялась своей красотой. Даже передвигалась и жестикулировала, как драматическая актриса. Лесли просто обожал ее. Когда они встречались глазами, оба смотрели с триумфом, возбужденно, горящим взглядом. Летти буквально наслаждалась тем впечатлением, которое она производила на публику. Благодаря всеобщему восхищению усиливалась ее любовь к нему. Он тоже был неотразим. Тем временем хозяйка дома, важная и напыщенная, сидела рядом с моей мамой, как бы покровительствуя ей. Мама улыбалась и смотрела на Летти. Это была восхитительная вечеринка. Очень веселая.
Я танцевал с несколькими дамами и удостоился чести поцеловать каждую из них под омелой, за исключением тех двух, которые поцеловали меня сами, первые.
- У, волчище, - сказала лукаво мисс Буки. - Убеждена, ты просто волк в овечьей шкуре, а притворяешься таким ягненочком.
- Даже своим блеяньем похож на ягненка, любимца Марии, да?
- Ну, уж по крайней мере ты не мой любимец. И хорошо, что тебя не слышит мой Голауд…
- О, твой великан… - сказал я.
- Да, он такой. Настоящий бычок. Так или иначе, я помолвлена с ним. А вообще никогда не знаешь, правильно поступаешь или нет.
- Я тоже не знаю, у меня нет опыта.
- Крутой мужик! У меня рождественское настроение. Я сейчас читаю Метерлинка… а он действительно здоровенный парень.
- Кто? - спросил я.
- О… он, конечно. Мой Голауд. Ничего не могу с собой поделать. Обожаю здоровенных мужиков. К сожалению, они не умеют танцевать.
- А может быть, к счастью, - вставил я.
- Вижу, ты его недолюбливаешь. К сожалению, я и не подумала спросить, танцует ли он… перед тем, как…
- Это для тебя имеет большое значение?
- Ну, конечно… женщина вольна танцевать с теми симпатичными мужчинами, за которых она никогда не выйдет замуж.
- Почему?
- О… ну, ведь замуж можно выйти только за одного…
- Конечно.
- А вот и он… Он за мной пришел! О, Фрэнк, я уж думала, что ты забыл меня, мой дорогой.
- Я то же самое думал про тебя, - ответил Голауд, здоровый жирный парень с детским лицом. Он постоянно улыбался, и трудно было понять, что он хотел сказать.
Домой мы отправились ранним рождественским утром. Летти, тепло укутавшись в шаль, беседовала со своим возлюбленным посреди аллеи. Она была восхитительна каждым своим жестом. Он тоже прощался с ней очень грациозно и с музыкой в голосе. Я почти влюбился в него сам. А уж что касается сестры, то ей он очень нравился. Когда мы подошли к воротам, то услышали голос Джона, который произнес:
- Спасибо.
Мы вгляделись и увидели двух мальчиков, которые, закончив работу, возвращались домой. Они выглядели довольно смешно при свете фонаря. Они прокричали нам рождественские пожелания. Летти помахала им рукой, а они крикнули в ответ: "Ура!" Наступило Рождество, чудесный праздник, прекрасная пора.
Глава IX
ЛЕТТИ СТАНОВИТСЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНЕЙ
На следующий день после Рождества Летти исполнился двадцать один год. Я проснулся утром от ее радостных криков. За окном падал снег. Озеро чернело, словно открытые глаза трупа. Выскочил кролик, подпрыгнул и побежал дальше. Пролетели птицы, напуганные метелью. Снег лежал повсюду глубиной в восемнадцать дюймов.
- Никто не придет! - сказала Летти, ожидавшая в этот день гостей.
- В любом случае Лесли-то уж явится, - сказал я.
- Только он один! - воскликнула она.
- Один такой гость заменяет всех, разве не так? - подбодрил я. - И будь уверена, Джордж тоже придет, потому что я не видел его уже две недели.
- Почему?
- Не могу сказать.
Летти в пятнадцатый раз принялась донимать Ребекку вопросом, придут ли гости в такую погоду. По крайней мере женщины, приглашенные помогать по хозяйству, явились, как одна.
В десять часов прибыл Лесли, краснощекий, сияющий, смеющийся, точно мальчик. Он долго топтался в прихожей, сбивая палкой снег с башмаков, он окликнул Летти, чтобы та знала, кто пришел. Она устремилась ему навстречу.
- А, моя маленькая совершеннолетняя женщина! - сказал он, целуя ее. - Провозглашаю тебя совершеннолетней женщиной. Посмотри на себя в зеркало… - Она сделала, как он просил. - Ну, и что ты там видишь? - спросил он, смеясь.
- Смотрю, ты очень веселишься, глядя на меня.
- А! Посмотри на себя сама. Вот! И торжественно заявляю, что тебя больше пугают твои собственные глаза, чем мои, разве не так?
- Да, - сказала она, и он опять насильно поцеловал ее.
- Это твой день рождения, - сказал он.
- Я знаю, - ответила она.
- Я тоже. Ты кое-что обещала мне.
- Что? - спросила она.
- Вот - посмотри, может быть, тебе понравится, - он протянул ей маленькую коробочку.
Она открыла и, схватив колечко, быстро надела его на палец. Он смотрел с явным удовольствием. Она смущенно взглянула на него и рассмеялась.
- Вот! - сказал он.
- Ах! - воскликнула она странным голосом.
Он схватил ее за руки. Через мгновение она уже приставала к нему: