- Очень приятно, Аристарх, очень приятно. - Степан Петрович радостно пожал Аристарху руку. - Славное у вас имя, старинное, античностью, так сказать, отдает. Так и слышится: Архимед, Аристотель, Архи…
- …пелаг, - подсказал Аристарх.
- И это тоже. Миша, - Степан Петрович повернулся к телохранителю, - отнеси, пожалуйста, продукты на кухню. Ждешь меня здесь.
Пока огромный Миша двигался к кухне, Аристарх сказал:
- Я, честно говоря, не совсем понимаю причину вашего визита. И почему Миша должен сидеть в прихожей?
- Причина простая, Аристарх, позволите так называть вас? Я просто хотел познакомиться с вами, посидеть, так сказать, в домашней обстановке с молодыми, талантливыми артистами. Ириночка пригласила меня, она считала, что вы будете… как бы это выразиться… обижаться, если не познакомитесь со мной. Верно я говорю, Ириночка?
- Верно, - кивнула Ирина. - Правда, я думала, что вы предупредите, когда захотите прийти к нам, теперь даже не знаю, чем вас угостить…
Степан Петрович снял пальто, шляпу, повесил их на гвоздик в шкафу, пригладил седые волосы и направился в кухню, откуда уже вернулся Миша и с безразличным видом уселся на пылесос. Аристарх бросил на Ирину сердитый взгляд и направился следом за шумным, уверенным в себе гостем.
- Что-нибудь придумаем с угощением, - говорил Степан Петрович, вытаскивая из пакета бутылки, железные и стеклянные банки, свертки, коробки.
Аристарх с раздражением смотрел на растущую гору продуктов на кухонном столе. Икра, грибы, маслины, семга, селедка в каком-то необыкновенном соусе, диковинные колбасы, корнишоны, кусок осетрины килограмма на два, бастурма, окорок…
"Ни хрена себе! - с тоскою подумал Аристарх, чувствуя, что не к добру эти якобы дармовые деликатесы, цена которым превышает его годовую зарплату. - Он что, удивить меня решил или унизить, показать, как живут настоящие мужчины?"
Словно угадав его мысли, Степан Петрович похлопал Аристарха по плечу и доверительно сказал, вытаскивая вслед за коробками и пачками со сладостями бутылку "Абсолюта":
- Не смотрите так грустно, Аристарх. Это все, - он ткнул пальцем в продукты, - чепуха. Не сомневаюсь, что скоро ваш холодильник постоянно будет забит ею, и вы перестанете обращать внимание на еду. Я не хочу вас удивить или, так сказать, поразить. Видите ли, я недавно увидел вашу очаровательную супругу в спектакле по пьесе Олби… Честно вам признаюсь, я даже не слышал раньше о том, что такой драматург существует. Увидел и был потрясен. Вы себе представить не можете мое тогдашнее состояние. Мы познакомились, и мне очень захотелось сделать что-нибудь приятное для нее, для вас, понимаете?
- Простите, Степан Петрович, - решительно сказал Аристарх, - но я не могу принять все это. Пожалуйста…
- Аристарх, перестань, - обиженно сказала Ирина. - Ты что, не видишь - Степан Петрович хочет сделать для нас что-то хорошее. Он может, он многое может, ну почему ты недоволен?
- Спасибо Степану Петровичу за добрые намерения. Но я не хочу и не могу принимать от незнакомого человека дорогие подарки.
- Это подарки? - Степан Петрович засмеялся. - Это просто выпивка и закуска. Скажите, пожалуйста, разве обидно для хозяев, когда к ним приходят с бутылкой и банкой кильки? Нет. Считайте, что пришел поклонник вашего таланта и таланта вашей прелестной супруги с бутылкой и банкой кильки. Это ведь вполне естественно. Я знаю, как живут сейчас актеры, трудно, незаслуженно трудно. Ну так давайте на часок забудем обо всем, выпьем, закусим, поговорим о прекрасном. Вот и все, что мне хочется.
- Но это слишком дорогая… килька, - возразил Аристарх, понимая, что упрямиться бесполезно. Что бы ему ни казалось - реальность такова, что человек пришел к нему в дом с выпивкой и закуской, с добрыми словами, выгонять его неприлично.
- Это? Да перестаньте, Аристарх. Не знаю, помните вы или нет, но было время, когда американские джинсы были для студентов пределом мечтаний. А это просто-напросто, извините, штаны. И сейчас, когда бедные пенсионеры ходят в джинсах, студенты не мечтают о джинсах. Так и с едой. Сейчас она кажется вам чересчур дорогой, потому что пока недоступна. Но пройдет немного времени, и вы будете считать это нормальным столом. Это же не мозги молодой обезьяны, обычные - мясо, рыба, овощи. Только хорошо приготовленные.
- Спасибо вам, Степан Петрович, - улыбнулась Ирина и чмокнула спонсора в щеку. - Все так замечательно…
- Поцелуй актрисы! - со значением сказал Степан Петрович, разводя руки в сторону. - Сколько прелести, загадки в нем! Ну что же мы стоим? Приглашайте гостя к столу. Ириночка, может быть, найдутся какие-нибудь рюмочки, тарелочки, так сказать, а?
- Сейчас достану, - засуетилась Ирина.
Степан Петрович присел на стул, потянулся, взял с разделочного стола две фарфоровые чашки, нож, ловко откупорил бутылку "Абсолюта", налил по полчашки.
- Пока будущая звезда российской сцены хозяйничает, давайте выпьем, Аристарх. Чтобы, так сказать, снять излишнее нервное напряжение. Ну, ваше здоровье, - он поднял чашку.
Аристарх, поколебавшись, взял свою, чокнулся и выпил. Степан Петрович отхватил ножом кусок осетрины прямо на упаковке, протянул Аристарху.
- Закусывайте. А вот когда мы откроем корнишончики и маслинки, да селедочку в винном соусе, это уже будет ближе к истине. Кстати, у вас тут хорошими духами пахнет довольно сильно. Это что, так сказать, положено в доме актрисы?
- Это я виновата, - капризно сморщила носик Ирина. - Нечаянно разбила вчера духи, которые вы мне подарили…
- Ну, это бывает, - успокоил ее Степан Петрович. - Это мелочи, не огорчайтесь, Ириночка. Я вам другие подарю, флакон из небьющегося стекла. - Он усмехнулся. - Если и захотите расколотить - не получится.
Аристарх думал, что водка незваного гостя колом встанет в горле, - ничего подобного. Так легко проскользнула в желудок, можно было и не закусывать. А белая, с желтыми прожилками осетрина горячего копчения оказалась невероятно вкусной. И вот уже приятное тепло разливается по всему телу, смазывая острые углы, сглаживая острые ощущения. Ну, приперся почитатель Иркиного таланта, ну, притащил всякой всячины, никто его не просил, сам додумался - и черт с ним! Если б хотел еще чего-то, скорее всего постарался бы затащить ее на дачу или в другое подходящее место. Но нет - пришел в дом засвидетельствовать свое почтение, познакомиться с мужем, не с пустыми руками пришел. Не выгонять же, не делать обиженный вид… Потом все равно нужно поговорить с Иркой, а пока - черт с ним!
- Может, вашего Мишу пригласить сюда? - сказал Аристарх. - Что же он там сидит один в прихожей? Некрасиво как-то получается, обидится человек.
- Все нормально, - успокоил его Степан Петрович. - У него работа такая - сидеть там, откуда может грозить опасность. Забудьте, Аристарх, за это ему деньги платят. К тому же он за рулем, пить, как вы понимаете, нельзя. А смотреть, как пьют и закусывают другие… До этого он еще не дорос.
- Тогда пусть он пройдет в комнату, включит телевизор или магнитофон, - сказала Ирина, сноровисто расставляя тарелки и рюмки.
И снова недоброе предчувствие шевельнулось в душе Аристарха. Даже в первые недели после их свадьбы Ирка никогда не суетилась на кухне с таким усердием, как сейчас. Когда он возвращался из театра уставший и голодный, она обнимала и целовала его, шептала всякие глупости, готова была отдаться в комнате, на кухне, в ванной в любую минуту, если он захочет, но усадить за стол, накормить горячим, вкусным ужином - такое и представить было трудно. Не перед ним, любимым, красивым, сильным мужем, суетилась она на кухне, а перед незнакомым почти, толстым мужиком… И не потому, что он восхищен ее игрой в спектакле по пьесе Эдварда Олби. Значит, все-таки деньги?
"Но может быть, она хочет казаться радушной, умелой хозяйкой перед гостем? - попытался возразить себе Аристарх. - Может, все дело в том, что он - гость? Слабенькое возражение… Разве она так старалась, когда в гости приходили родители или Наташка с Андреем? Напротив, любила подчеркнуть, что она - никудышная хозяйка. Наташка в этой кухне чувствовала себя куда уверенней Ирки. Деньги, ну конечно, деньги…"
- Понимаете, Ириночка, дело в том, что Миша в некотором роде мазохист. Чем меньше удобств, тем уверенней себя чувствует. Например, ночью, на какой-нибудь заброшенной стройке, среди мусора, бетонных плит, всяких там канав, он - само совершенство, и я не завидую тому, кто попытается застать Мишу врасплох. Он просчитает все возможные варианты нападения и на любой отреагирует с быстротой молнии. Да-да, именно так. Но посадите его на мягкий диван, дайте в руки чашку с чаем - и это уже совсем другой Миша, его можно взять голыми руками.
- Неужели диван так расслабляет? - не поверила Ирина. - Можно ведь и на диване быть внимательным и сосредоточенным.
- Он в какой-то мере машина, эдакий, знаете ли, терминатор. Его чутье и реакция - вроде датчиков, но все время держать их включенными нельзя, энергии не хватит. Поэтому они автоматически выключаются в определенных ситуациях. Например, когда он сидит в кресле или на диване.
- Надо же, - покачал головой Аристарх. Он выглянул в прихожую - мазохист-терминатор, скрестив руки на груди, молча сидел на пылесосе в прихожей.
- Мы все время говорим, так сказать, о другом. Ириночка, Аристарх, давайте же перейдем, наконец, к тому, зачем я пришел. Поговорим о театре, об искусстве. Поведайте мне что-нибудь интересное, почитайте, покажите. Ну, разумеется, сначала мы выпьем с хозяюшкой, для нее - "Бенедиктинчик"…
- Ну вот и все, - с улыбкой сказала Ирина, когда они остались вдвоем. - Посидели полтора часика, поразговаривали, и он ушел. Ты замечательно читал "Демона", я следила за Степаном Петровичем, он балдел, когда слушал тебя, Арик.
- Все же лучше взять гармошку и пойти в подземный переход, - пробормотал Аристарх.
- Ты поможешь мне убраться?
- Да, конечно… Чуть позже, хорошо?
Аристарху вдруг захотелось еще раз посмотреть на незваных гостей, как они уезжают. Может быть, презрительно усмехаются, вспоминая, как он читал, как изображал всякие вещи, вроде того, что делал Ярмольник в какой-то телепередаче? Аристарх быстро прошел в комнату, погасил свет, прижался лбом к оконному стеклу, пристально вглядываясь в пустынное пространство перед домом.
Рядом с подъездом стоял блестящий черный… "мерседес"!
И сразу вспомнилось: грязь на плаще, странные маневры на темной ночной улице, слепящие фары и машина, летящая прямо на него. Черный, лакированный бок, просвистевший в каком-нибудь сантиметре…
Это он!
Из подъезда вышел Степан Петрович, за ним - громадная фигура терминатора-мазохиста Миши. Квакнула охранная сигнализация, Миша забежал наперед, услужливо открыл заднюю дверцу перед своим боссом. Нет, они не смеялись и, наверное, вряд ли вспоминали о том, что он декламировал за столом. Похоже, у них были совсем другие замыслы.
Какие?!
Аристарх вернулся на кухню. Ирина стояла у стола с грязной тарелкой в руках, раздумывая, куда бы ее поставить, ибо в мойке уже не было места. Это была настоящая Ирка, его жена, любимая женщина, плохая хозяйка, но он любил ее именно такую. А кого он видел минувшие полтора часа? Дуру, поверившую подлецам? Врага, замыслившего его гибель? Хитрую, расчетливую бабу, готовую за деньги продать и себя, и его?!
Резко, неуловимо метнулась вперед-вверх рука, тыльная сторона ладони врезалась в нарумяненную щеку женщины. Выскользнула и разлетелась по полу мелкими осколками грязная тарелка. Черным крылом хлопнула плиссированная юбка, задралась, обнажая стройные белые ноги на полу среди осколков. Белые ноги, белая полоска шелка… Дрожащие руки поднялись, закрывая бледное лицо: не надо, не бей меня, пожалуйста, не бей…
Аристарх тряхнул головой. Разве он мог ее ударить? И страшно стало от того, что смог себе представить это.
- Арик, ты долго будешь злиться? Помогай мне, а то я одна не управлюсь, видишь, сколько посуды, не знаю уже, куда ставить, - капризно сказала Ирка. - Давай, ты будешь мыть, а я тебе подносить… патроны. - Она засмеялась.
- Может, сразу начнешь стрелять? - пробурчал Аристарх. Он подошел к мойке, засучил рукава, пустил горячую воду.
- Нет, правда, Арик, у меня же маникюр облезет, если я стану мыть посуду. Потом возиться с ним… А я уже хочу поскорее забраться в постель с моим гениальным Аристархом. Сейчас уберемся, потом выпьем еще по рюмочке сами, без этого занудливого толстяка, и - в постельку. Ты хочешь, Арик? Ну признайся, уже думаешь об этом? Я - думаю.
- Ирка, - сказал Аристарх, рассеянно протирая ершиком тарелки. - Пожалуйста, никогда больше не приглашай в дом незнакомых людей. Тем более, не посоветовавшись со мной.
- Да я и сама не знала, что он сегодня припрется. Ирина обняла его, страстно поцеловала в губы, давая понять, что можно и не ждать, когда они лягут в постель. - Он сам напросился, говорит, ваш муж талантлив, и я не хочу, чтобы он обижался на меня, мол, встречаюсь с его женой, приглашаю в ресторан… Надо познакомиться, все должно быть честно и благородно. Ну я и сказала, если хотите, приезжайте к нам, там и познакомитесь.
- Не знала, да? Но погулять со мной отказалась и переодеваться в халат или тренировочный костюм не стала. Это все случайно или как?
- Ну… я думала: а вдруг? И, представь себе, угадала. Но давай больше не будем об этом, Арик? Что нам, заняться больше нечем? Смотри, сколько всего осталось, какая вкуснятина! И ликер, и водка. И мы с тобой вдвоем… Арик, вот теперь мы устроим настоящий праздник! Положим на блюдо всего понемногу, возьмем бутылки и пойдем в комнату. Зажжем свечи, устроимся на паласе и начнем праздновать. Скажи, Арик, ты хочешь этого? Ну давай, скорее признавайся! - Она снова поцеловала его.
Аристарх думал, говорить ей о черном "мерседесе" или нет. И решил промолчать. Ирка ведь может проговориться, и тогда они поймут, что он о чем-то начинает догадываться. К тому же "мерседесов" теперь в Москве - как собак нерезаных, любимое выражение Эйнштейна. Не исключено, что тот автомобиль не имеет никакого отношения к толстому Степану Петровичу.
- Послушай, Ирка, - сказал Аристарх, - мне совсем не нравится этот визит. Понимаешь, я чувствую, добром это не кончится. Я ни в чем тебя не упрекаю, ничего не запрещаю, я просто прошу тебя: дай ему понять, что ты не нуждаешься ни в его внимании, ни в его визитах. Держись от него подальше. Сможешь?
- Запросто! - лихо махнула рукой Ирина.
- Ирка, я вполне серьезно. Ну его к черту с его деньгами, из-за них мы можем потерять друг друга. Я не хочу потерять тебя, Ирка, я люблю тебя. Ты понимаешь?
- Ну конечно, Арик! Ну его к черту! И деньги его - тоже к черту! Что ж тут сложного? Только вот эти всякие деликатесы - не надо к черту, они нам еще пригодятся.
- Ты у меня дура несусветная, - улыбнулся Аристарх, обнимая жену. Она прильнула к нему всем телом, дрожа от внезапно нахлынувшей страсти. - И за что я тебя только люблю?
- А я тебя за то, что ты у меня - Мишка Крутой, - хрипло засмеялась Ирина.
Они медленно опустились на пол, забыв на время о горячей воде, льющейся на гору невымытой посуды.
16
Андрей сидел на диване, положив рядом толстую папку с рукописью очередного коммерческого романа. Сил не было еще и дома читать эту ерунду. Фразы вроде "прикидывал, куда он ее закидывал" и "сначала начинали есть закуску" встречались почти на каждой странице. А когда в романе наступала зима, персонажи почему-то "опускали уши". Женщины, едва появляясь на странице, первым делом раздевались, соблазняя в меру тупого, но решительно и непременно с огромными бицепсами героя.
Наташа склонилась над выдвинутым ящиком гардероба, что-то искала там. Андрей задержал взгляд на упругой попке, обтянутой синим халатом, и тоже стал думать о женщинах. Как и всякий писатель, он много раз пытался понять страшную силу, сокрытую в этом символе, - созидательную и разрушительную, притягательную, завораживающую мужчину и раздражающую его.
Вот он, мужчина средних лет, много повидавший на своем веку, сидит и глаз не может оторвать от женской попки. И уже чувствует легкое волнение. Почему? Он ведь прекрасно знает, что если снять с Наташи синий халат, под ним будут голубые трусики, а под ними - то, что в книгах называют "бугорком Венеры", "райскими кущами", "пугливым зверьком, прячущимся в складках кожи"… То, что есть у каждой женщины, что он видел-перевидел, но всегда, как в первый раз, дрожит от нетерпения, пробираясь туда рукой или глазами. И когда видит красивую женщину в метро или на улице, невольно задерживает на ней взгляд, частенько, чего греха таить, пытаясь представить ее без одежды. А что нового он может увидеть там? То, что в общем-то даже и некрасиво, но разве думаешь об этом, когда смотришь?
Человек стремится к чему-то, достигает и - привыкает к тому, что еще недавно казалось чудом. К этому нельзя привыкнуть. Невозможно. Ты можешь всю ночь, до полусмерти заниматься сексом, а утром, увидев красивую женщину, придумывать, как бы познакомиться с нею поближе. Инстинкт? Да. Природа так создала… ну разумеется! И еще что-то, игра, которая может быть очень жестокой, которая приводит иногда к гибели, сумасшествию.
Один из приятелей Андрея коллекционировал женщин, с которыми переспал: записывал в толстый еженедельник физические данные и особенности поведения в постели - получалось что-то вроде аннотированного справочника. Он с гордостью называл себя охотником, наверное, и вправду испытывая азарт сродни охотничьему. Но где это видано, чтобы охота велась на существо, которое в общем-то не возражает против этого? Напротив, ставит свои условия… охоты? Игры! И в результате трудно понять, кто на кого охотится. По крайней мере, приятель попал в лапы тигрицы, которая посадила его вместе с тетрадкой в клетку, где он и по сей день с грустью перечитывает аннотации своих былых побед, в то время как тигрица гуляет направо и налево - сама по себе, она ведь из породы кошачьих.
Почему он думает об этом? Потому, что Наташа стоит к нему задом, склонившись над ящиком гардероба? Потому, что она есть у него, Наташа, и он любит ее так, как никогда и никого не любил. Говорят, последняя любовь самая сильная. Последняя? Страшно об этом думать. И о том, что проигрывает тот, кто любит сильнее.
Андрей не сомневался, что скоро потеряет Наташу. Она, красивая, безумно дорогая птица, случайно запорхнула в его квартирку и осталась здесь. Но придет хозяин и заберет птицу. Мысли об этом преследовали Андрея постоянно.
Он ведь не красавец, не супермен, не богач, чуть ли не вдвое старше Наташи… Лет пять назад он бы удержал ее. Не вылезал бы с нею из ЦДЛ, знакомил со знаменитыми писателями, возил бы в Пицунду, Коктебель и, конечно же, в Переделкино. Он бы щедро тратил на ее капризы свои гонорары, так закружил бы в вихре богемной жизни, что на молодых красавцев-суперменов она бы смотрела, как на глупых пацанов. Теперь ничего этого нет. Притягательная аура писательского неординарного бытия разрушена полностью. Он, Андрей Логинов, не только постарел на пять лет, но еще и опустился по социальной лестнице далеко вниз…
Тогда зачем она залетела к нему, зачем осталась? Чтобы минуты счастья сменялись долгими часами душевной боли? Чтобы сейчас, глядя на нее, мучительно думать о том, что без Наташи он не сможет жить…
Она почувствовала его взгляд, обернулась.
- Почему ты так странно смотришь на меня, Андрей?
- Да вот, все пытаюсь насмотреться, но пока что не очень получается. Хочется еще.