Однажды Ра услышала удивительную песенку. В ней пелось о маленькой доброй звездочке, которая освещает Вселенную чистым розовым светом. Ра внимательно вгляделась в темноту и увидела небольшую планетку. По ней бродил одинокий музыкант и наигрывал на флейте нежную мелодию в честь звездочки Ра.
Ра призадумалась. А потом стала внимательно разглядывать незнакомую планету, - признаться, раньше она на нее просто не обращала внимания. Мало ли планет во Вселенной?
- Как называется эта планета? - спросила позже Ра у месяца.
- Земля, - после некоторого раздумья тихо сказал месяц.
И тут же маленькая Ра решила, что ей непременно нужно жить на Земле. Как только она это произнесла, со всех сторон раздался оглушительный громкий хохот. Большие, ослепительно яркие звезды холодно над ней смеялись: решение крохотной нежно-розовой сестрички им казалось неимоверной глупостью. А потом они все вместе принялись Ра отговаривать:
- Ты пойми, на этой… Земле живут очень мало и быстро угасают от болезней и как ее… любви, - монотонно твердили большие, ослепительно яркие звезды.
- Но там живут люди! - кричала в слезах Ра. - И они… теплые!
Заплаканная звездочка повернулась к месяцу и посмотрела на него умоляющим взглядом. Месяц немного подумал и решительно, изо всех сил подул на Ра. И Ра медленно, очень медленно стала спускаться к Земле. Звезды мгновенно замолчали, провожая взглядами сестру.
Сначала Ра было очень страшно. Но, по мере того как она отдалялась от своих родных, в ней росло чувство уверенности. Когда ее ноги коснулись земной поверхности, оказалось, что она превратилась в чудесную, с нежно-розовым румянцем девочку, которая умела петь и искусно играть на маленькой флейте, веселя людей своей волшебной музыкой. Ее тут же все полюбили.
Конечно, иногда Ра тоскует по небу, и тогда в окно ее небольшой уютной комнаты заглядывает месяц и нашептывает все новости Вселенной. Но на небо Ра возвращаться не хочет, потому что нет ничего прекраснее, чем жить здесь, на Земле…
- Какая хорошая сказка, мама, - мечтательно прошептал маленький Лука. - Молодец Ра, что спустилась к нам на Землю. - И, свернувшись калачиком, быстро уснул, причмокивая и улыбаясь во сне, ну совсем еще малыш.
Я приоткрыла шторы и стала внимательно вглядываться в темноту. В далеком звездном небе быстро замигала крошечная звездочка. Стало легко и безразлично. Наступил долгожданный час вечерней молитвы и раздумий.
Главного северного идола - статую золотой женщины величиной с человеческий рост - ищут давно и безрезультатно. И вот в самом начале лета очередная археологическая экспедиция отправилась за ней, а вместе с романтиками-археологами поехала и я.
Поездка получилась стихийной, как бывает, наверное, только в журналистской жизни. Сказали "ехать", значит, собираешься и едешь. Воздушный поцелуй из окна спешащего такси - привет родне да записка, оставленная на столе сыну. Вот и все.
…Наши катера уверенно режут речное полотно. Боже, как это красиво, красиво до умопомрачения! Вдруг дорогу нам преграждает пожилой хант на деревянной лодчонке, которой он управляет одним коротеньким веслом, и кричит:
- Остановися! Остановися, делегация! Дальше нельзя! Тамошня!
Решено, на переговоры иду я.
- Добрый день! Что вам нужно? - спрашиваю. - Какая может быть таможня в дебрях Ханты-Мансийского округа?
- Тебе говорю, делегация, тамошня, - не унимается Хант. - Давай рассчитывайся, а то не пропущу никуда!
- Сколько надо? - спрашиваю я и беру в руки сумочку.
- Эй, ты, баба, - ворчит "таможенник", - мне твоих денег не надо! Давай натурой рассчитывайся, и быстро!
Мои спутники в катерах поперхнулись от столь неожиданного заявления, потом руководитель экспедиции, Нина Могжанова, женщина весьма крепкого телосложения, взяла в руки большое увесистое весло, встала и сказала:
- Если не пропустишь сейчас же, пеняй на себя!
- Я недорого беру, - обиделся мужчина.
- А недорого - это сколько, - полюбопытствовали мои спутники.
- Два флакона одеколона…
Заплатив таможенную пошлину натурой, а именно - бутылкой водки, мы отправляемся к аборигену домой. И здесь, еще за две бутылки водки, мы получили право жить "сколь захочешь" всей экспедицией из одиннадцати человек, включая овчарку Рекса.
Разницу между археологами и геологами ханты понимают по-своему. Геологи, как правило, все мужчины и у них много техники, они возят с собой всякие приборы, чего-то измеряют, считают. А среди археологов, наоборот, - преобладают женщины, которые в технике не особенно разбираются, зато знают хорошо про украшения и домашнюю утварь и, естественно, все могут тут же оценить. А мужики, понятно, редко интересуются разными побрякушками, пусть и столетней давности. Так считают жители Севера.
Я схожу на берег первой. Нас встречает множество собак и нестерпимая вонь.
Вижу пять пустых коробок из-под стирального порошка известной марки. Заслоняя нос рукавом, сразу после "здравствуйте", спрашиваю у хозяйки, что она делает с таким количеством порошка.
- Дак это… белье замачивала, - слышу резонный ответ.
- Что, сразу всем порошком? - спрашиваю я, глядя на большие пустые коробки. (Мне, например, одной такой пачки хватает на полгода.)
- Конечно! - отвечает хозяйка.
- Это сколько же надо белья?! - удивленно восклицаю я.
- Ну сколь есть - все замочила, а чо растягивать-то на два раза, - говорит хозяйка и жестом приглашает пройти в чум.
Прямо возле стола стоит большое деревянное корыто с прокисшим бельем. Спрашиваю, когда замочила. Отвечает, в четверг. Мне дурно. На календаре понедельник и жара не меньше тридцати градусов.
- Ты когда-нибудь еще замачивала белье? - задаю вопрос.
Хозяйке на вид лет сорок, отвечает, что нет, - эта ее стирка по-русски будет впервые в жизни. Но она обязательно научится.
Мои спутники принимают решение поставить палатки как можно дальше от чума. Сразу за двором - небольшой овраг, весь засыпанный… флаконами из-под одеколона. По моим меркам здесь вполне мог бы поместиться КамАЗ. Это сколько же цистерн надо выпить?! Тут же я вижу своеобразную шахматную доску. На куске фанеры аккуратно нарисованы квадраты, а шашками служат пробки из-под одеколона. Черные и розовые. Последние, как я понимаю, вместо белых.
Как только мы поставили палатки, устроились, пришел хозяин и сказал, что мы должны перебраться поближе к чуму, ведь он хочет получить свою плату, как и договаривались. Мы ему рассказали про вонь и посоветовали выбросить или закопать белье. Он ушел и, к всеобщему удивлению, быстро вернулся.
- Что, уже закопал? - спрашиваю с недоверием я.
- Сейчас, сейчас, не переживай, все будет закопано. Я бабу отлупил, она быстро справится.
Я отдаю ему обещанные две бутылки и говорю, что переберемся к чуму сразу, как только там немного проветрится. Хозяин смотрит на водку с неподдельным восхищением, потом переводит взгляд на меня и говорит:
- Меня, это, Антипой звать. Это кругом вся моя. И угодья моя, и ручей. Ты можешь рыбы ловить. Но зачем тебе ловить, я тебе так дам. Вон, вишь сеть в ручье закинута. Иди бери сколько надо. На уху ли, вялить ли, домой можешь взять мужику… - Немного поговорив со мной, Антипа идет к чуму и кричит жене:
- Фая, айда квасить!
…Статуя золотой женщины, по преданию, привезена из Индии. Еще восемьдесят лет назад ей приносили жертвы и почитали как верховное божество народа манси. Легенды гласят, что она полностью сделана из золота, губы - из рубина, глаза зеленые, изумрудные. Когда дневной свет попадает ей в глаза, в них появляется неземной блеск, который, кто хоть раз видел, не забудет никогда.
Но однажды злоумышленники-иноверцы отпилили ей руки. Разъяренные аборигены нашли их и в прямом смысле слова разорвали на части, а кровью убитых обмазали места спилов. В начале двадцатого века божество спрятали, и с тех пор его ищут.
Впрочем, археологов интересует не столько уникальный нахрачинский идол, сколько древние цивилизации, существовавшие на местах нынешних стойбищ.
Доподлинно известно, например, что в четырнадцатом веке в Ханты-Мансийском округе жили представители сразу нескольких культур. Многие из них отличались довольно высоким уровнем развития. Об этом свидетельствуют неплохо сохранившиеся с тех времен предметы с всевозможными, порой весьма остроумными надписями: оригинальные подсвечники, шкатулки с затейливыми рисунками, миниатюрные ложечки, блюдца, монеты, наконечники, чашки, женские украшения (правда, в отличие от современных, довольно тяжелые и объемные).
Утром часть нашей экспедиции отправляется на поиски места предполагаемых раскопок. К ним сразу же присоединяется пара хозяйских собак. Сегодня моя очередь готовить обед.
Внезапно в проеме палатки появляется заспанный Антипа и говорит, что там, куда направилась сейчас экспедиция, копать не следует, поскольку это змеиная гора - проклятое предками много веков назад место.
- Вы же бабы молодые, вдруг потом уродов нарожаете.
Я не поняла связи между раскопками на змеиной горе и рождением уродов. Тогда Антипа, жестикулируя, пояснил:
- Это проклято место, понимашь, баба? А раз проклято, значит, проклятие может лечь и на тебя, и на потомков!
Я налила хозяину компота и, извиняясь, сказала, что не его дело решать, где копать опытным археологам. Антипа, видимо, подумал, что я его угостила вином, уверенно поднес стакан к губам, но, распробовав, поморщился, сплюнул, поставил стакан на стол и ушел. Я решила, что он обиделся. Но через пару минут Антипа вернулся и протянул мне пустую литровую банку. На дне пожелтевший клык.
- Это что такое? - спросила я, указывая на содержимое банки.
- Это зуб медведя-шатуна, - пояснил хозяин. - Давай наливай сюда водки, слышь? - Заметив мое недоумение, Антипа заявил: - Наливай быстро моему маленькому богу.
Когда к обеду вернулась уставшая экспедиция, я рассказала про змеиную гору. Мои спутники к сообщению отнеслись серьезно и решили исследовать другое, помеченное на карте место.
Признаться, мне тогда было непонятно, почему образованные люди верят в старые мифы. Но потом, после долгих размышлений я пришла к выводу, что везде - как на земле, так и в человеческом сознании - должны быть места, в которых копать до поры до времени запрещено. Почему? Да все очень просто.
Человечество знания должно получать определенными порциями. Если где-то хватить лишку - случится сбой, который может привести к нарушению всей жизненной системы давно сложившегося уклада. И тогда катастрофа неизбежна, а последствия ее непредсказуемы. Ведь много тысяч лет назад на Земле наверняка жили люди, и, вполне возможно, их цивилизация развивалась по тому же пути, что и наша. Но потом что-то произошло, и от тех людей не осталось и следа. Все тайны хранит Земля, и она вряд ли когда-нибудь их выдаст.
Эх, человек, человек! Я теперь часто об этом думаю…
На следующий день я подошла к Антипе и сказала, что я - журналистка и хотела бы взять у него интервью.
- Да бери что хошь, - улыбнулся хозяин. - Ты мне сразу понравилась. У тебя зубы вон какие белые и ровные, видать свои. А мне два передних еще в армии выбили, я в кочегарке служил. Сразу после учебки в кочегарку послали, там полтора года и прослужил: тепло, хорошо, а чего мне еще надо?
Пошутили один раз русаки надо мной, сказали: "Антипа, натопи да смотри, чтобы пожарче". Я и натопил. А в топке прапорщик Лазарев - такой был у нас наполовину хохол, вреднючий, как покалеченный таракан, - чего-то там спрятал. Ну и сгорело все к едрене матери его имущество. Хоть бы предупредил кто!
Прибежал этот придурок весь красный и с размаху ка-ак даст мне! "Это тебе, тундра, - только и сказал, - чтобы знал, как в теплую погоду казенный уголь жечь". А мне откудава знать, что у вас значит теплая погода, если при первом легком снеге, когда еще не все зверье на зимовку залегло, вы в теплые шубы оборачиваетесь, унты кожаные по самые колени одеваете, шапками подбородки, как малые дети, обвязываете, сосульки тают, а вы дрожите от холода…
Антипа сплюнул, достал трубку, закурил, а потом продолжил:
- Я русский язык хорошо знаю, в школе учился восемь лет, в армии каждую неделю газеты читал, и устав маленько знаю, три положения даже наизусть рассказать могу, а вот вас, русаков, не понимаю. Хоть убей! Какие-то неправильные вы. Вам на погоду или природу плевать, а мужики с молодыми бабами разговаривают как с умными.
У бабы в молодости нету ума, потому что есть желания, это же ясно как божий день. Молодая баба - все равно что неспелая клюква: розовая, привлекательная, а неспелая изнутри. Запасешься такой - и вся махом закиснет. А зрелую по первому морозу соберешь, так всю зиму простоит и ничего с ней не случится. Это же просто, очень просто.
После этих слов он тяжело вздохнул, посмотрел на меня, повернулся и вышел из палатки.
Раскопки завершились удачно. Мы нашли много серебряных предметов, преимущественно домашнюю утварь и монеты. Удалось также установить, чем питались наши предки. Более того, мы попробовали приготовить сами по древнему рецепту мясной бульон с травами и без соли. Гадость неимоверная. Впрочем, везде нужна привычка, особенно в таком деле, как еда.
Вскоре, после детального исследования, наши находки будут выставлены в одном из музеев города Екатеринбурга.
А мне на прощание Антипа сказал:
- Ты… это, слышь, приезжай, когда захочешь, я тебя за бутылку завсегда пущу в свой чум и рыбы дам сколь хошь. Я имею в виду настоящей рыбы - там нельмы ли, муксуна ли, а не этой сорной щуки, язя, леща или карася. Ими только собак кормить. Я такую рыбу сразу же выбрасываю, а на кой она мне? А бабе моей купи этой… как ее… зубной пасты, будь она не ладна, она у меня - видела? - какая моднячая вся из себя ходит. Когда паста есть, так, считай, каждый день зубы в ручье чистит, прям с самого утра, говорит, хорошо во рту после пасты-то… А статую вы все равно не найдете. Ее ищут-ищут и ученые бабы, и мужики, а все равно не найдете. Кто святыню выдаст, знаете, что тому может быть? И, это самое, клеенки купи, метра два. Если ее в нарты бросить, нарты потом долго не мараются. А мне зачем новые нарты марать-то?
Глава четвертая
Право на тишину
В Тюмени, как и в любом многолюдном городе России, есть категория людей, которые при любом государственном строе будут жить бедно и в грязи. Особенно они будут чувствовать себя ненадежно, если им станут выдавать деньги на жизнь или предусмотрят различные льготы для обеспечения настоящего и, хуже всего, будущего. Тогда вся их жизнь превратится в ожидание благ. А что может быть хуже ожидания? Даже благ.
Обычно эти люди живут в замусоренных пансионатах, пятиэтажных "хрущевках" с не крашенными по двадцать лет входными дверьми, в общежитиях и на дешевых съемных квартирах. Временами власти с ними проводят эксперименты и взамен старого жилья выдают либо недорогое новое, либо жилье в более качественных домах. И тогда у их соседей появляется мечта - как можно быстрее съехать (если, конечно, соседи не из той же социальной категории, что и Швабровы).
Наиболее яркими представителями этого племени является семья Швабровых.
Леша Швабров - личность, известная во всем микрорайоне. Еще в начале девятого класса он пояснил временно трезвым родителям на доступном для них языке, какое место в его жизни занимает учеба в школе, своровал три велосипеда у пацанов из соседнего двора, продал их и купил на вырученные деньги подержанный драндулет. Иными словами назвать-то, на чем ездил Швабров, даже высококвалифицированному филологу очень трудно.
Все бы ничего, но каждый раз, когда Швабров его заводил, жутко дрожали стекла на первых трех этажах окрестных домов и семейного общежития. На третьем, между прочим, обитало Лешино семейство - это мама, которую для легкости произношения все звали просто Натка, папа Санек, старшая сестра Нинка и младшая Ленка.
Тайну этой семьи знали все и охотно при случае делились ею с любопытными. Нинку Натка родила от красивого, но вечно пьяного вороватого тракториста; Ленку - от гостившего на соседней улице летчика-испытателя, ну а Лешку - от Санька. Сорокатрехлетний слесарь-сантехник Санек сыном гордился, охотно давал ему всегда денег с получки, почти не наказывал, чего не скажешь о женской половине семьи, и, что особенно возмущало Натку, потакал ему во всем.
Так вышло и в этот раз.
Бабульки-пенсионерки пришли к Швабровым-старшим жаловаться на Лешку, который на своем драндулете производит невероятный шум, абсолютно несовместимый с их давно заслуженным отдыхом. Санек с Наткой бабушек внимательно, почти не перебивая, выслушали, после чего сделали вывод: надо с сыном серьезно поговорить.
На свою голову в этот день Лешка вернулся раньше обычного домой. Увидев дома посторонних, привычно отвернулся и прошел в свою комнату.
- А вот и он, чертяка, даже не здоровается, - повернувшись к Лешке, воскликнула Елизавета Тимофеевна, в прошлом - почетный работник народного образования и преподаватель биологии в Лешкиной школе.
Лешка мог бы знать Елизавету Тимофеевну лично, но поскольку он учебой особенно не увлекался, то, соответственно в пришедшей пенсионерке учительницу не признал.
- А чо я? Чо сразу, как чо-нибудь, так сразу я? - откликнулся Лешка. - Я домой пришел, чо, нельзя, чо ли?
- Тут баушки на тебя жаловаться пришли, - сообщил, глядя в пол, глава семейства.
- Бать, чо им надо? - Лешка медленно пошарил сначала в одном кармане, затем в другом, вытащил пачку сигарет, зажигалку и прошел мимо стоявших пенсионерок на кухню. Сел на табурет и закурил, сосредоточенно глядя в пол. После долгой паузы сказал:
- Ну давайте выкладывайте, зачем пришли?
Елизавета Тимофеевна побагровела, нервно поправила прическу и сказала:
- Видишь ли, Алексей, ты, когда проезжаешь мимо наших окон на своем мотоцикле, создаешь такой шум, что посуда в моем шкафу подплясывает.
Из-за тебя я ни телевизор не слышу, ни радио и просто боюсь выйти во двор по той простой причине, что ты запросто можешь сбить меня с ног…
- Не-а, такого не может быть, - возразил Леша, пуская дым кольцами. - С ног я еще никого не сбивал, я же, блин, лучше всех в нашем микрорайоне езжу, хоть кого спросите - все подтвердят. А что посуда дребезжит, так вы, как белые люди, вставьте пластиковые окна - ни фига слышно не будет: тишина вам обеспечена, даже если Третья мировая начнется. Я это… вполне серьезно говорю. Вон Мочаловы как поставили пластик, так сразу у них тишина стала как в гробу, хотя на первом этаже живут.
Я утром за Митькой заезжаю, сигналю, сигналю, ору, ору, все соседи уже матерятся, а он - хоть бы хны.
- Ну знаете, молодой человек, - возмутилась Елизавета Тимофеевна, - так мы с вами ни о чем не договоримся. Мы рядовые пенсионеры, и денег на пластиковые окна у нас нет. А даже если бы и были, мы все равно имеем право на тишину даже во дворе. На тишину, слышите? Я больше двадцати лет в школе проработала, воспитала не одно поколение достойных людей и хамства в свой адрес не потерплю! Что-что, а постоять я за себя сумею - будь здоров! Если вы, уважаемый Алексей, еще будете шуметь - мы пойдем жаловаться к нашему участковому…
- И пойдем! - закивали головами спутницы Елизаветы Тимофеевны. - Сколько можно такое издевательство терпеть?