Когда я слушаю Шопена, я готова простить людям, как говорится, вся и все. И тем, кто сознательно либо бессознательно причинил мне боль, и тем, кто собирается ее причинить. Так я чувствую в те мгновения, когда звучит музыка, и по инерции какое-то время после.
В антракте я все еще была целиком во власти этой инерции, когда рядом вдруг произнесли мое имя, отчего внутри как будто что-то сдвинулось. "Таша, Таша", - настойчиво и удивленно повторил тот же голос.
Я обернулась в полной растерянности. Вокруг меня в фойе были десятки лиц с беззвучно шевелящимися губами.
- Ты не узнала меня, Таша?
Варвара Аркадьевна, седая и толстая, как бегемот, прижалась на какую-то долю секунды к моему плечу, всхлипнула, полезла в сумку за платочком.
- Ты одна?.. Как ты изменилась, Таша…
"Моя жизнь подчиняется периодическому циклу в десять лет, - возвращаясь в тот вечер с концерта, думала я. - В десять лет от роду бабушка вытащила меня с корнями из той почвы, где я росла, как лебеда на помойке, пересадила в оранжерею бок о бок с культурными растениями. В двадцать я, если пользоваться все той же сельскохозяйственной терминологией, добровольно перекочевала на поросший колючками пустырь. Неужели и теперь, накануне тридцатилетия, меня ожидает очередная смена среды обитания? Что же это за силы, покушающиеся время от времени на мой худо-бедно сложившийся мир?.."
Я отшвырнула от себя вместе с попадавшими под ноги комками снега всю эту метафизическую дурь и пыталась вообразить, как выглядит теперь Саша, что за отношения у них с Леркой, которую мы не без зависти окрестили "Лиз Тейлор". Земная любовь рано или поздно восторжествует над небесной. Это уж точно. И я представляла свой ангельский облик на фоне чувственных Леркиных форм.
"Тоже мне, Мадонна Спиридоновна! - мысленно обругала себя я. - Ну-ка, задержи дыхание. Еще раз. Еще".
- Да провались к чертям вся эта чепуха! - на всю улицу выкрикнула я.
Стас невозмутимо шагал рядом, никак не реагируя на мои эмоции, и соизволил открыть рот, лишь когда мы очутились дома.
- А Дженни вовсе не от Курта родила, с которым три года в одном вольере просидела, а от Туземца. Его прислал в дар Алжирский зоопарк, - сделал он весьма ценное сообщение. - Если самок и самцов гепарда вместе держать, спаривания не произойдет. Дела житейские… А твой хамлюга мое место занял, - пожаловался он тоном ябеды-первоклассника. - Не буду с его блохами спать. Эй ты, подвинься! - прикрикнул он на развалившегося на тахте в кухне Егора.
В тот вечер Стас был как никогда разговорчив - слова мне вставить не давал. Пока мы с ним пили чай, молол что-то про рептилий, вернувшихся через семьдесят миллионов лет в море, первоначальную среду своего обитания, цитировал пространные выдержки из книг по герпетологии, как делал это в школьные времена еще у бабушки, если кто-то из присутствовавших пускался в нудные разговоры. А я тем временем вспоминала Леркины миндалевидные глаза на узком холеном лице, в зеркале на подоконнике видела свой лоснящийся нос, сросшиеся на переносице брови и благодарила Бога за то, что послал мне сегодня Стаса. "Был бы вместо него нормальный человек, посплетничала бы с ним, что называется, душу бы отвела. Райка недаром говорит, что сплетни - лучшее лекарство от сердечных болезней. Может, правда, оно и к лучшему, что Стас ненормальный…"
- Стас, - неуверенно начала я, - ты Кириллиных помнишь?
Он уставился на меня круглыми глазами, спихнул с тахты давно клевавшего носом Егора и заявил, что зверски хочет спать.
"Дурак. Бесчувственный дурак", - готово было сорваться с моего языка.
Но в душе еще не окончательно замело след, оставленный музыкой Шопена.
Я выключила торшер, вытянулась в своей излюбленной позе спокойствия, отгоняя от себя мысли. А они жужжали, роились, сводясь к одному: Егор сегодня не нашкодил, как обычно, гепардиха в неволе окотилась, если, разумеется, это не очередная байка Стаса, я встретила на пороге собственного тридцатилетия Кириллину. Как будто нарочно подстерегала меня, зная о моих десятилетних циклах. И Стас сроду не оставался у меня ночевать, а сегодня вдруг взял и остался, и пасьянсы вчера один за другим сходились, хотя никаких особых желаний у меня не было.
"И нет, - сказала я себе. - Кроме как скорей заснуть".
Кажется, в конфетнице валяется таблетка радедорма. Я направилась босиком в ванную запить ее из-под крана.
В кухне горел свет. Сквозь занавешенное желтой шторой стекло двери я увидела темный силуэт сгорбившегося над столом Стаса. "Сидя спит", - решила я и, приоткрыв дверь, потянулась к выключателю.
Стас взвился с места с грациозностью застигнутой врасплох вороны и, оттолкнув мою руку, громко щелкнул выключателем.
Мать с Китом заявились без предварительного звонка. Я еще валялась в постели в полушоковом состоянии от вчерашней встречи и радедорма. Я даже не удосужилась надеть поверх пижамы халат, чем выказала свое явное равнодушие к Киту. Думаю, он это понял.
- Никита Семенович на рыбалке был, - с наигранным весельем заявила с порога мать. - Мы тебе щуку привезли. Свеженькую.
- Спасибо.
Я плюхнулась в свою скомканную постель. Кит отправился курить на кухню, мать, отогнув край простыни, присела ко мне.
- Ты не приболела, деточка? Что-то ты вся желтая. И кожа у тебя неважная стала. Нужно побольше фруктов кушать, соки пить. - Она оглянулась на дверь и ловко засунула мне под подушку деньги. - Апельсинчиков купишь, свежих огурчиков. Нет, нет, это мои кровные. Представляешь, Никольской так понравился свитер… Одиннадцать гвоздик принесла. На самом деле очень пикантно получилось - как с парижской картинки.
Ее глаза вспыхнули на мгновение задорным огоньком.
- Опять по ночам вяжешь? Тебе ведь запретили врачи зрение напрягать.
- Ты же знаешь, деточка, я от вязания большое удовлетворение получаю. Должен же человек себя хоть как-то выражать? - Мать жалко улыбнулась. - Танечка, а ты помнишь, что у Никиты Семеновича сегодня день рождения? Мы на этот раз по-семейному отмечаем - все свои. Ты уж, пожалуйста, зайди хоть на пару часиков.
- Завтра после работы забегу. Сегодня у меня что-то горло болит и вообще… я не в форме.
- Заедем за тобой на обратном пути из химчистки, а назад такси вызовем. Неудобно все-таки: Вика с Жориком придут, а завтра они не смогут. Никита Семенович и так считает, будто ты к его дочке с высокомерием относишься.
- Мамочка, я не обязана снисходить до ее глупостей, - громко заявила я.
- Тише, тише, деточка, я все понимаю. Но ведь Кит для тебя столько сделал. Вплоть до отдельной квартиры, - в который раз напомнила мне мать. - Он тебя как родную дочку любит. Деточка, он кабанью ногу запек. По особому рецепту.
Ох, уж эти особые Китовы рецепты, о которых мама с гордостью оповещает гостей, - сплошной перец с чесноком. А ведь придется есть. И даже нахваливать.
- Мамуля, знаешь, я встретила вчера в консерватории…
Мне вдруг ужасно захотелось рассказать матери про нашу встречу с Кириллиной. Но она, как обычно в присутствии Кита, никого не слышала.
- Юбиляр! - громко окликнула она. - В котором часу мы будем назад ехать? В три? Танюшу подвезем. Она прихворнула, но все равно жаждет тебя поздравить.
- Мама!
Я осеклась, услышав в коридоре шаги Кита.
Мать вскочила и поспешила на кухню засунуть в холодильник щуку. Потом принялась мыть посуду, громоздящуюся в раковине со вчерашнего дня.
Кит аккуратно переложил на стол разбросанные по креслу детали моего туалета и сел, не снимая своей роскошной, цвета молочного шоколада, дубленки. Я видела, ему не терпелось узнать, какого пола существо ночевало у меня на кухне и не оно ли причина моей растрепанности в столь позднее даже для меня время.
Кит ревнив, очень ревнив. А меня считает чуть ли не своей собственностью. Если Кит решит, что у меня есть любовник, он наверняка будет мне мстить. Мелочно, на каждом шагу отравляя мою и без того отравленную жизнь. Только этого мне не хватало! Поэтому на вопрос матери из кухни: "Небось опять эта Райка у тебя ночевала?" - я ответила, в упор глядя на Кита: "Да, Райка". Я слышала, как мать подметала пол, потом появилась в дверях со сложенной Стасовой постелью, которую засунула на антресоль платяного шкафа.
Кит все это время сидел в кресле в позе памятника Льву Толстому, глядел в окно поверх зарослей фуксии и мелко стучал обутой в высокий замшевый ботинок ногой.
- Ну, к трем будь готова, - напомнила мне мать уже в дверях. - Я поднимусь за тобой.
Она выиграла и эту схватку с моим самолюбием, не желающим подчиняться сложному ритуалу семейных условностей. И все это, как она глубоко убеждена, делается ради моего же блага.
Я снова легла в постель. Егор вылез из-под дивана и с интересом стал обнюхивать то место, где только что сидела мать. Потом подошел к креслу и начал точить когти о подлокотник, на котором покоилась пухлая ладонь Кита.
Зато я не позвоню сегодня Кириллиной, хотя она наверняка будет ждать моего звонка. Не позвоню, злорадно думала я. Она мне десять лет не звонила, забыла, что я есть на свете, а теперь вдруг такой интерес к моей особе. Сказала, я изменилась, а за сим понимай - постарела. Ты тоже, милочка моя, не Брижит Бардо и даже не Клара Лучко. Присочиню для нее какую-нибудь суперсовременную байку про мужа-дипломата, который по загранкомандировкам мотается, - у меня же не написано на лбу, что я старая дева. Подумаешь, счастье большое - замуж выскочить. Ограничить круг своих интересов проблемами семьи и быта, как все женщины нашей кафедры? Да они бы в обморок от зависти попадали, если бы увидели меня в постели в час дня. Однако пора хотя бы чаю выпить.
Я полезла в кухонный шкаф за медом, и на меня откуда-то сверху упала Стасова шапка, которую он наверняка забыл на самом видном месте, а мать убрала с глаз долой. С Китовых, разумеется. Опоздала - он наверняка ее заметил и опознал. Стасову кроличью ушанку не опознать невозможно: точно Егор целый год об нее когти точил. Кит считает Стаса чуть ли не сексуальным маньяком, а его болезнь - мозговыми явлениями на почве неудовлетворенного полового влечения. Кит всему умеет дать научное обоснование. Пока мать приводила в порядок мою кухню, он сидел в кресле и взвешивал все "за" и "против" моей "амурной связи" со Стасом. Наверняка в чокнутые меня произвел. Впрочем, он давным-давно это сделал. Еще в то лето.
"Кит по-своему чуток", - рассуждала я про себя, закручивая перед зеркалом на термобигуди свалявшиеся кудели. У Вики наверняка будет на голове некое сооружение вроде каменного цветка - чего-чего, а лака для волос в наших салонах красоты не жалеют. У нее всегда, волосок к волоску, платье сидит как на манекене. "Что значит человек прожил несколько лет за границей!" - восхищалась каждый раз мать, которая искренне считала, что все "выездные" сделаны из другого теста, чем мы, простые смертные. Пес с ней, с Викой. Каждому, как говорится, свое. Я не терзаюсь завистью, хотя она, если цитировать все того же Кита, является "важным стимулом человеческого прогресса". Меня он обошел стороной. Бабушкины старания пропали даром. И все из-за…
Я больно обожгла пальцы, вытаскивая из кипящей воды последнюю бигудину. Между прочим Кит вовсе не гангстер. Просто он - вполне современный человек. И даже по-своему чуткий. Раньше матери увидел, что я качусь с горы, на которую взбиралась целых десять лет. Понял и предложил свои утешения…
Мать, помню, торчала на даче, обирая с дотошностью саранчи смородиновые и малиновые кусты. Кит засиделся после совещания с приятелями и остался ночевать в Москве. Пришел домой веселенький, пахнущий коньяком и дорогими сигаретами. Я по обыкновению затворилась в своей комнате. В тот раз он не побоялся нарушить моего одиночества.
- Все грустим, тургеневская барышня? - поинтересовался он, присаживаясь ко мне на тахту. - Грусть современным девушкам не к лицу. Они вянут от грусти, как розы от мороза.
Я не удостоила его ответом.
- Сегодня ты похожа на младшую Вертинскую.
- А вчера напомнила тебе бабу-ягу, - огрызнулась я.
- Ха-ха-ха! Заело. На то и было рассчитано. Сегодня ты загадочна, как тень сфинкса. Хотел бы я твою загадку разгадать.
Он положил руку на журнальный столик и сыграл на нем что-то бравурное.
"Вот так он и мать соблазнял. Она клюнула на эту дешевку", - презрительно подумала я.
- Давай разгадаем твою загадку! - Кит наклонился и коснулся своими мокрыми губами моей руки. - Воспрянешь, как роза от утренней росы.
Это последнее сравнение меня окончательно доконало. Я резко встала с тахты и подошла к окну.
- Между прочим, я видел тебя в том укрытии за гаражом, где ты нагишом загорала. Пуссеновская Флора среди русских ромашек. Шедевр. С малю-юсеньким изъяном - не хватает законченности форм. И знаешь, почему?
- Потому что с тобой не переспала, - отозвалась я, не обернувшись от окна.
- Фу, как грубо! Прямо-таки лексикон деревенской околицы. Ты же будущий лингвист. По-английски, как ты знаешь, это называется make love, то есть заниматься любовью. Как живописью, музыкой, языком. Да, да, это искусство, настоящее искусство…
В данный момент, с высоты тридцати, мне было смешно, а тогда, помню, стало противно. Кит понял это по моему виду и тотчас отступил. Наш Кит презирает всякое насилие. С того дня началась методичная осада крепости, происходившая на глазах либо ни о чем не подозревавшей, либо закрывавшей на все глаза матери.
Кит на каждом шагу оказывал мне знаки повышенного внимания, прикрываясь, разумеется, своим так называемым родством. Кит делал мне комплименты, подчас довольно пошлые, и меня иной раз так и подмывало швырнуть в него чем-то потяжелей. Наконец Кит задаривал меня отнюдь не дешевыми подарками, явно ожидая ответных, причем определенного рода. Так мне, по крайней мере, казалось. Но в тот период, когда меня целиком охватила апатия, отпугнувшая буквально всех друзей и знакомых, Кит сыграл на самой нужной струне.
- Словом, наш Кит - опытный психиатр, - вслух сказала я. - Вы же, кавалер де Грие, позволяете себе бесконечно презирать его. - Польщенный моим изысканным обращением, Егор поднял лапку и мягко провел ею по моей ноге в австрийских ажурных колготках, подаренных когда-то тем же Китом. - Смотри, порвешь, а подарить теперь некому: истрепалась скатерть-самобранка, а Пуссеновская Флора превратилась в Медузу Горгону. Теперь мне самой придется задаривать Кита подарками.
Кстати, о подарках - что же ему преподнести? Вику мне все равно не перещеголять, по части подарков тем более, хоть мать и называет ее "грошовницей". За глаза, разумеется. И все равно купленный Викой по дешевке на какой-нибудь лондонской или багдадской барахолке джемпер будет выглядеть куда элегантней любой приобретенной у нас вещи. Прежде всего благодаря упаковке.
Я рыскала по книжным полкам, пока не наткнулась на "Спасенные шедевры" - альбом репродукций с картинами Дрезденской галереи. У Кита, я знала, такого не было. Жалко, конечно, расставаться, но я приказала себе не быть рабой вещей. К тому же мой спаситель Кит будет гораздо больше счастлив получить этот сверток в газете, чем аккуратный Викин пакет с непонятной заграничной надписью.
Я ничего не имела против преуспевавшей по всем статьям Вики, которую мать пыталась даже ставить мне в пример. Ну да, Вика прожила два года в Лондоне, не так давно они с Жорой вернулись из Нью-Йорка. Я знала наперед, с каким благоговением моя сроду не выезжавшая за кордон мать будет слушать длинные рассказы Вики о похожих на музеи торговых центрах, о невиданной раскованности американцев, расхаживающих по улицам чуть ли не в купальных костюмах.
- Идет себе мадам лет шестидесяти, ну, скажем, по Бродвею, - снисходит к нашей серости Вика, - трясет себе дряблым животиком, а трусики на ней наподобие полиэтиленового пакетика. Прохожие - ноль внимания. А у нас уже в Шереметьеве я буквально обалдела от девиц, которые в тридцатиградусную жару парятся в кожаных пиджаках и джинсовых юбках, - презрительно кривит губы Вика. - Ох, уж это наше истинно расейское стремление всегда быть при параде.
Она так выделяет "наше", что ни у кого из присутствующих и сомнения не возникает, что это личное местоимение к личности Вики никакого отношения не имеет.
Мать наверняка сидела и думала, как несправедлива судьба. Думала применительно ко мне, сопоставляя способности с трудом окончившей Плехановский институт Вики с моими, столь много обещавшими в юности. Уж кто-кто, а я свою мамашу знаю. Вот бабушка никому не завидовала. Кириллина, кстати, тоже, почему-то вспомнила я ее. Правда, по словам Райки, ей только бассейна с морской водой не хватало. Нет, все-таки Варвара Аркадьевна - неплохой человек. И я обязана, обязана ей позвонить…
Я закрыла последнюю петлю и резким движением оборвала нитку. Хорошо, что я пришла сюда - дома свитер еще бы недели две провалялся недовязанным. К тому же здесь если не занять себя каким-то делом, обязательно улучишь момент, чтобы сказать матери какую-нибудь гадость относительно ее пресмыкания перед Китовыми родственниками. А потом целый вечер будешь грызть себя за несдержанность.
Кит проскользнул в спальню, где я примеряла перед зеркалом свитер, собранный на живую нитку. Он притаился за шкафом, уверенный в том, что я не подозреваю о его присутствии. Я же видела в левую створку зеркала его похожую на утес тень и прикинулась, будто на самом деле не подозреваю. Я чувствовала, Киту необходимо со мной поговорить.
Мне тоже нужно было обменяться с ним двумя-тремя ничего не значащими фразами - это у нас давно вошло в привычку. Я оглянулась и улыбнулась одними губами. Не ему, а просто так.
Китова тень, трепыхнувшись по ковру, метериализовалась возле меня.
- Ты сегодня изумительно выглядишь, - сказал он, стоя от меня на расстоянии вытянутой руки. - Вашу породу болезни только красят.
- А я ничем и не больна. Ты сам это прекрасно знаешь.
- Ну да, разумеется. - У него был очень рассеянный вид. - А Стас почему не пришел меня поздравить? Или, может, еще придет?
"Не придет, - подумала я. - Ни за что не придет. Потому что я вчера осмелилась вспомнить то, чего не должна была вспоминать".
- Он, кажется, впервые у тебя ночевал? С чего это вдруг?
- Ты скоро начнешь меня к Егору ревновать. - Я усмехнулась. - Далековато мы забрели с тобой в темный лес.
Кит был поникший, подавленный. Мне стало его жаль.
- Извини меня, Кит. Ты понимаешь меня лучше, чем мать.
- Закон природы, девочка моя. - Он оживился и снова распушил хвост. - А мы с тобой люди в общем-то с нормальными наклонностями. Да, да, в тебе они тоже восторжествуют. Рано или поздно.
Последняя фраза достает меня очень глубоко, и я спешу в столовую, где воздух спокоен и от торшера на ковре ложатся уютные мягкие тени. Кит идет на кухню глотнуть из перколатора холодного кофе, этого неизменного стимулятора при пониженном тонусе у людей с нормальными наклонностями.
"Приму душ и завалюсь спать", - думала я, возвращаясь в оплаченном матерью такси с полной сумкой объедков "с барского стола", как я называла банки с салатами и свертки с кулебякой и пирогами, которых нам с Егором обычно хватало на несколько Дней.