Я пожала плечами. Я подумала о том, что в прошлом моя беда заключалась в том, что я склонна была обожествлять любимого мужчину. Теперь же… Словом, максимализм, судя по всему, неискореним.
- Я видела Сашку, - сказала Райка и метнула в мою сторону виноватый взгляд. - Понимаешь, я нарочно гуляла возле его дома - такое любопытство разобрало, хоть тресни. Танек, если хочешь, можешь прибить меня, но это он. Представляешь, с ходу меня узнал, первый руку протянул. Обшарпанный такой, потертый… Все-таки есть на свете Бог - представляешь, что было бы, если б вы с ним поженились?
- Теперь уже не представляю. В моем сознании все так перепуталось.
- Это у тебя пройдет. Скажи мне, а этот Апухтин… ну, словом, вы с ним еще не того? Я хочу сказать, у вас еще не было интима?
- Нет. Хотя я, наверное, не стала бы возражать, прояви он настойчивость. Он держит себя так деликатно.
- Ну и дурак. А, может, он тоже педрило, как и твой Борька? Их нынче развелось в Москве, как в каком-нибудь Нью-Йорке. Я лично против них ничего не имею, но, сама понимаешь, нашего брата и так больше, чем ихнего, а тут еще минус четыре процента на голубизну. Как статистика свидетельствует.
- Не думаю, чтоб Апухтин был голубым. Мне кажется, дело в том, что с годами он научился целиком подчинять чувства и желания рассудку.
- Ну да, настоящий робот-полицейский. - Райка хихикнула: - Ладно, Танек, это я так, от нечего делать болтаю. Ребеночка в наш век ой как трудно на ноги поднять. Я смолоду о ребеночке мечтала, а теперь думаю: ну и хорошо, что нет у меня никого. По крайней мере, ночами сплю спокойно. Знаешь, Сашка сказал, что его дочка на панели подрабатывает. Вот ужас, а? Да я бы свою прибила за такие дела.
- Что это он вдруг с тобой разоткровенничался?
Я недоуменно смотрела на Райку.
- Сама не знаю. Три дня тому назад сам позвонил и напросился в гости. Ты уж извини, Танек, но я не смогла ему отказать. Тем более вижу: на душе у человека кошки скребут. Представляешь, явился с шампанским и коробкой мармелада. Все-таки, как ни верти, Варвара здорово его вымуштровала, царство ей небесное.
Я вдруг почувствовала, что завожусь. Хотя и по сей день отказывалась верить в то, что тот лысоватый мужчина с золотыми коронками мой Саша Кириллин.
- Танек, ты уж прости меня, но я… - Райка смущенно потерла нос белой от муки рукой. - Выпили мы, понимаешь? А тут я еще несколько сигарет выкурила. Мне нельзя курить, когда выпью. Танечка, родненькая, прости меня, дуру, ладно? - Райка вдруг очутилась возле меня и, упав на колени, уткнулась головой в подол моей юбки. - Перепихнулись мы с ним, понимаешь? У меня сто лет мужика не было, а этот… Ну, я вспомнила, каким он когда-то красавчиком был и как красиво вы любили друг друга. Прости меня, Танек, дуру несчастную.
Я встала, отпихнув от себя Райку. Я вдруг испытала к ней брезгливость. Даже если тот мужчина был Сашей Кириллиным… Даже если это он, никогда бы не смогла заняться с ним любовью. Сколько помню себя, на первом месте всегда была красота. Только красота могла пробудить во мне чувственность. Я, кажется, до сих пор верила в то, что красота и любовь суть неразделимые понятия.
- Танек, он такой нежный в постели и такой… чуткий, - скулила Райка. - У меня сроду не было такого мужика. Они все животные - нажрался и носом в стенку. А Сашка меня всю ночь целовал. С ног до головы. И не потому, что это я, понимаешь? Он сказал, будто все время тебя представлял, и испугался, что я обижусь. Вот дурачок, а? Чего же тут обидного - у вас с ним когда-то такая шикарная любовь была.
- Помолчи, Раек. - Я почувствовала, как где-то в затылке обозначилась болезненная точка. Боль росла, словно кто-то воткнул булавку и старался расковырять ею дырку пошире и поглубже.
- Ты сердишься на меня, да?
- Не в том дело. Но лучше бы ты не рассказывала мне об этом.
- Прости. Я думала… Господи, какая же я дремучая дура! Ведь ты до сих пор любишь Сашку.
- Мой Саша умер. Сгорел в том доме. Если хочешь знать, я люблю только себя.
- Так я тебе и поверила.
- Дело твое.
- Танек, представляешь, он сказал, что отдал бы остаток жизни за то, чтоб хоть на минутку очутиться в юности.
- Сказать можно что угодно. А я, наоборот, рада, что излечилась от этой глупости. Очень рада. Спасибо Стасу - это он заставил меня взглянуть на себя со стороны. И вообще я рада, что все так произошло. Вот только маму не вернешь…
Глаза застилали слезы. Они выплеснулись на мои щеки горячей неудержимой волной.
- Стас… Какой же он дурак! Если бы он сказал мне еще тогда, что любит меня… Если бы он это сказал…
Мы плакали, прижавшись друг к другу.
- Танек, а если Стас… поправится, его будут судить? - тихонько спросила Райка.
Я сама сотни раз задавала себе этот вопрос. И не находила ответа. Почему-то я так и не осмелилась задать его Апухтину.
- Он ведь в коматозном состоянии. Одна моя знакомая врачиха говорит, это может продолжаться очень долго. Случается, человек в таком состоянии живет год или даже больше. Все зависит от того, целы или нет какие-то там мозговые клетки, - рассуждала Райка.
- Он выпил наркотик, которым пользовались древние инки. Ему заменили всю кровь, но это не помогло.
- Они хотят привести его в чувство, чтобы он дал показания. Господи, какие же эти менты жестокие! - с неожиданной злостью изрекла Райка.
- Это их работа.
- Танек, а ты… видела его после этого?
- Да, - едва слышно сказала я.
- Может, он, того, притворяется?
- Не знаю. Прошу тебя, давай сменим тему.
Мы молча пили чай с тортом. Я несколько раз ловила на себе Райкин какой-то странный взгляд.
- Выкладывай, что там у тебя, - наконец не выдержала я.
- Танек, прости, что суюсь не в свои дела…
- Если можно, без предисловий.
- Поняла. Ой, может, наливочки тяпнем? По малюсенькой рюмашечке. Клюквенный сок и всего три капли спирта. Помянем Зою, царство ей небесное.
Мы выпили не чокаясь.
- Танек, понимаешь, в той больнице, где Зоя умерла, у меня приятельница работает. Когда-то она уборщицей в нашем театре была, потом устроилась на "Красный Октябрь" вахтером…
- Ближе к делу, - перебила я, чувствуя, как наливка приятным теплом разливается по всему телу.
- Ага. Так вот, эта Мария теперь сторожем в больничном морге работает. Я у нее вчера на дне рождения была, мы тяпнули хорошо - сама понимаешь, стрессы последнее время всякие пошли и вообще… - Райка поймала мой нетерпеливый сердитый взгляд и жалко улыбнулась: - Словом, она говорит, тех, кто умирает в их больнице, свозят в морг, который тут же, на территории. Такое у них правило. Она божится, что Зою туда не доставляли, хотя она и слышала, что больная Самарина скончалась от инфаркта. Я у нее еще раз спросила, уже сегодня утром, на трезвую голову, так сказать. Клянется, что так оно и было. Ты бы своего Апухтина попытала, что ли… Танек, что с тобой? Ты слышишь меня?
Я ее прекрасно слышала, но я словно окаменела. Я не могла поверить в то, что сказала Райка. Ведь стоит мне поверить, что мама на самом деле жива, а окажется… Я обхватила голову руками.
Нет, это какой-то кошмар!
- Ты спроси у своего полковника. Обязательно спроси, слышишь? - бубнила над моим ухом Райка. - Что-то здесь не так. И вообще они лопухи развесистые - Борьку твоего упустили. Надо же: бабой нарядился и ментов надул. Вот артист!..
Брат уже второй месяц жил у меня на даче. Периодически его вызывали на Петровку. Он возвращался оттуда мрачный и злой. Он никогда не рассказывал мне о том, что происходило на Петровке.
Последнее время мы привязались друг к другу. По-моему, Апухтина это раздражало, хоть он и скрывал свои чувства. Мне было покойно с Алексеем. Мы с ним могли просидеть несколько часов в одной комнате и обменяться лишь несколькими фразами.
- Чуть оклемаюсь и двину в родные края, - сказал Алексей в тот вечер. - Да и они, думаю, вот-вот слезут с меня. Твой дружок говорит, я могу загреметь по статье: "Сокрытие от следствия важных улик". Но я от них ничего не скрываю. Посуди сама, сестренка: тот, кто стрелял в меня в Ростове, был в маске. За что стрелял - понятия не имею. Я ведь не директор того ресторана, а, как сейчас говорят, менеджер всего лишь. Наемная рабочая сила. Я им описал внешность хозяина, даже его картинку нарисовал. Хотя, честно говоря, я не уверен в том, что он хозяин, - я им так и сказал. Ну, а за то, что под чужим паспортом какое-то время жил, они меня, кажется, простили. Ведь я этого гада собственными руками за глотку взял, пока они там чесались. Да я и не думал ни от кого скрываться - у меня на то никаких причин нету. Ну разве что от бабы, которая всю печенку проела. Так я ведь ей и дом, и всю обстановку оставил. Это надо же, сестренка, как я вовремя оказался в тот вечер возле того дома. У меня там дружок когда-то проживал, я и думаю: а не зайти ли навестить по старой памяти. Лифт не работал, я стал пешочком подниматься, а тут слышу, в какой-то квартире грохот и вроде бы как стекла посыпались. Мне словно сердце подсказало, где я должен быть.
Такова была его версия моего удивительного спасения. Честно говоря, я в нее не верила. Апухтин, догадываюсь, тоже. И тем не менее с Алешей мне было покойно и хорошо.
В камине потрескивали поленья. Егор лежал в кресле уютным клубочком. В доме было чисто, пахло свежей хвоей и слегка дымком.
Алеша накормил меня борщом и жареной картошкой.
- Оставайся ночевать, - внезапно предложил он. - Мне утром тоже в Москву надо. Вместе и отчалим. Или тебя твой дружок ругать будет?
Я вздохнула. Мне не хотелось в Москву. О том, чтоб жить в своей квартире, не могло быть и речи, в особенности после той странной истории с исчезновением Бориса. В маминой квартире мне было очень грустно. Я заезжала туда раз в неделю: поливала цветы, вытирала с мебели пыль. В отношениях с Апухтиным последнее время была какая-то напряженность, хоть я и продолжала жить в его квартире. Апухтина почти никогда не было дома. Он звонил чуть ли не каждый день, справлялся, как дела. Я отвечала на его вопросы односложно и всегда одинаково.
Алеша угадал ход моих мыслей.
- Не пара он тебе. Ты прямолинейная и вся на виду, а он из темных закоулков состоит. Милицейская душа, вот кто он.
- Останусь, - неожиданно заявила я.
Алеша оживился.
- Я тебе сам постелю постель. В мансарде холодно - дует изо всех щелей. Ложись-ка на диване. Я сплю в той комнате, что окнами в сад. Если хочешь там, могу перебраться куда-нибудь еще. Дом большой.
- Я лягу здесь, - сказала я, не отрывая взгляда от огня в камине.
Он в мгновение ока соорудил мне настоящее королевское ложе - положил на диван два матраца и еще пуховое одеяло.
- Спи спокойно, - сказал он, заглянув в комнату, когда я уже лежала под одеялом. - Со мной можешь ничего не бояться, сестренка.
Напротив моего дивана было занесенное снегом окно. В комнате стояла жара, и я раскрылась до пояса, а потом и совсем. Егор пожаловал ко мне на подушку и теперь тихо посапывал возле моего уха.
Я не взяла с собой снотворного, о чем вспомнила только сейчас. Это означало, что впереди бессонная ночь, полная воспоминаний, сожалений, безрадостных дум. Я слышала осторожные шаги Алеши. Он что-то двигал в своей комнате, чем-то гремел.
В той комнате спала мама в ночь пожара. Это было так давно, словно в иной жизни. В той моей жизни еще были какие-то радости.
Я рассказала Апухтину о том, что узнала от Райки. Он выслушал меня очень внимательно. На мой вопрос, почему маму после смерти не поместили в больничный морг, ответил:
- Мы забрали ее к себе. Так было лучше.
- Вы подозревали, что она умерла не своей смертью?
Апухтин отрицательно покачал головой. Мне показалось, он сделал это не совсем уверенно.
- Ты от меня что-то скрываешь.
Он взглянул на меня и быстро отвел глаза.
- Я ничего от тебя не скрываю, Таня.
- Вы… произвели вскрытие?
- В этом не было необходимости.
- А вдруг она на самом деле умерла не своей смертью?
- Никаких вдруг. - Апухтин резко встал. - Таня, пойми: наступит день, и мы узнаем, как все было на самом деле. Ты это тоже узнаешь.
- Ты хочешь сказать, что моя мама стала жертвой преступления?
- Я ничего не хочу сказать. Танюша, наберись терпения.
Он наклонился и поцеловал меня в лоб.
…Я резко вскочила с кровати. Набраться терпения. Но для чего, спрашивается?
Возможно, со смертью мамы связана какая-то тайна, которую Апухтин пытается раскрыть. Он щадит меня, утаивая какие-то страшные подробности ее последних минут. Это жестоко. Я должна знать правду, какой бы ужасной она ни оказалась.
Я бросилась в коридор и распахнула дверь в Алешину комнату. Он стоял возле раскрытого окна, в которое, как я догадалась, собирался вылезти. На Алеше были полушубок и шапка.
- Куда? - вырвалось у меня.
- Понимаешь, сестренка, я должен проведать одного человека, - сказал он, почти совсем не смутившись.
- Но почему не через дверь?
- Не хотел тревожить тебя - засов сильно гремит. - Он закрыл окно. - Там такой мороз. Что, сестренка, не спится?
- В чем дело? Почему вы все что-то скрываете от меня? - Мой голос звенел на истеричной ноте. - Что происходит? Когда, наконец, закончится эта грязная игра?
- Скоро. Очень скоро. Поверь, сестренка, все будет хорошо. Только наберись терпения.
- Черт бы вас всех побрал с этим терпением! Надоело! Вы все мне надоели! Вы меня за дурочку считаете! Или за сумасшедшую. Вы все в сговоре. В каком-то грязном отвратительном сговоре. Вы хотите моей смерти! Все!..
Мой голос сорвался на хрип.
- Сестренка, успокойся. - Алеша неуклюже обнял меня за плечи. - Все будет хорошо, поверь мне.
- Хорошо уже не будет. Никогда! Мама, мамочка, я так хочу к тебе…
Я видела растерянные глаза Алеши. Мне показалось, он хочет что-то сказать. Его губы шевелились, произнося какие-то слова, но я их не слышала.
- Давай присядем, а? - Он увлек меня к кровати и укутал мои плечи одеялом. - Обсудим все спокойно, на трезвую голову.
- Нечего нам обсуждать. Все кончено. Я больше ничего, ничего не хочу. Оставьте меня в покое.
- Э, так у нас дело не пойдет. У этого твоего дружка самые добрые намерения, да только он не учел, что у тебя не железная душа. Ты, сестренка, столько всего пережила. Но ты у меня умница, правда? Ты не подведешь своего старшего братана.
Я кивнула и крепко прижалась к его плечу. Он осторожно погладил меня по голове.
- Жить надо, сестренка. Что бы с тобой ни случилось, а жить надо. Говорят, Бог дал нам жизнь, только он и может взять ее назад. Еще говорят, Бог за добрые дела человеку прежние грехи прощает. Правильно, сестренка?
- Не знаю. Мне как-то все равно. Моя жизнь кончена. Я больше не хочу… не смогу жить. Да и зачем? Лучше ничего не чувствовать. Мама, мамочка, какая же ты счастливая…
Алеша вздохнул и больно стиснул мои плечи.
- Сестренка, ты сейчас по-быстрому оденешься, и мы с тобой кое-куда двинем, ясно? Я тебе сапожки принесу и все остальное.
- Зачем? Я никуда не хочу.
- Хочешь. Уж это я знаю наверняка. - Он встал и вернулся через несколько минут с моей одеждой. - Только дружку своему, чур, ни слова. Ну и всем остальным тоже. Я тебе потом скажу - почему. Да ты и сама поймешь.
Мы шли лесной тропинкой в сторону, противоположную от станции. Я знала: где-то там, за лесом, дачный поселок МВД. Когда-то давно я была там с Борисом на дне рождения у какой-то важной милицейской шишки.
- Только спокойно, ладно, сестренка? - сказал Алеша, когда мы подошли к обнесенному высоким забором дому. Я обратила внимание, что прежде, чем открыть калитку, он огляделся по сторонам.
Вокруг не было ни души.
Едва мы вошли на веранду, как ко мне бросилась собака.
- Рыцарь! - воскликнула я. - Как ты здесь оказался?
Пес лизал мне руки и тихонько поскуливал. Он здорово сдал за те несколько месяцев, что мы не виделись, и теперь уже не мог поставить мне на плечи лапы и по своему обыкновению поцеловать в губы.
- Это дача друга Апухтина, - догадалась я. - Ну да, он сказал мне, что Рыцарь живет на даче у его друга.
Алеша крепко стиснул мою руку и распахнул передо мной дверь. Рыцарь вошел в комнату первым и уселся возле кресла, в котором полулежала какая-то женщина. В дальнем от двери углу комнаты горел торшер под темно-зеленым абажуром, и я не сразу разглядела ее лицо.
- Мама, - прошептала я. - Это ты, мама?
Ноги подкосились, и если бы не Алеша, я бы упала.
Рыцарь пролаял три раза - он делал так, когда возвращался с работы Кит. Потом лег кверху лапами и закрыл глаза в предвкушении причитающейся ему ласки.
- Мама, мамочка, - шептала я, стоя перед ней на коленях и тиская ее холодные безжизненные руки. - Ты жива… Господи, какое счастье… Мамочка, родненькая…
Она смотрела на меня. Скорее сквозь меня. На ее лице не дрогнул ни один мускул.
- Она болеет, сестренка. Но мы обязательно подымем ее на ноги. Я тебе это обещаю. Кушать хочешь, Зоя? - спросил он, наклонившись к маме. - Я принес борща. Ты ведь любишь борщ?
Я сидела на полу возле маминых ног и наблюдала за тем, как Алеша кормит ее с ложечки. Он делал это умело и, как мне показалось, с удовольствием. Мне хотелось попеременно плакать и смеяться. Кажется, я и делала то и другое.
- Она заснула. - Алеша взял маму на руки, как берут маленьких детей, которые засыпают в неположенном месте, положил на кровать и накрыл одеялом. - У нее хороший сон. Врачи говорят, это замечательно. Зоя другой раз спит целыми сутками. Во сне многое забывается.
Я смотрела на спящую маму. Ее лицо было спокойным и умиротворенным.
Алеша потянул меня за руку, и мы очутились в темном коридоре.
- Я останусь здесь ночевать - Витька сегодня в ночь работает. Я провожу тебя домой.
- Нет. Я тоже останусь здесь. Что с ней, Алеша?
- Врачи говорят, это пройдет. Они говорят, это даже к лучшему.
- Что к лучшему? - не поняла я.
- Что она ничего не помнит.
- С ней это случилось в день пожара?
- Да. Она увидела тебя, закричала и потеряла сознание. Сперва думали, у нее плохо с сердцем.
- Но почему вы скрыли все от меня? Апухтин возил меня на могилу… Бред какой-то.
- Слушай меня внимательно, сестренка. В чем, в чем, а тут твой дружок прав. Понимаешь, этот гад лежит в отключке, а машина, которую он запустил, продолжает работать. Адская машина. Ты болела. Тебе всякие лекарства давали. От них в мозгах путаница происходит, и больной не всегда может собой владеть. Ты могла проговориться. В бреду или там во сне. А у них длинные руки. Но твой дружок сумеет их обрубить. И я чем могу посодействую ему в этом.
- Она поправится… Алеша, она правда поправится? - Слезы текли из моих глаз не переставая. Они приносили мне облегчение. - Но даже если она останется… такой, это гораздо лучше, чем… Я так рада, что она жива.
- Только не показывай эту радость чужим, сестренка. Мало ли какой человек среди них окажется? Ну и дружку своему ничего не говори, иначе мне крепко достанется. Я не боюсь, но все-таки… Как-никак, милиционер он, да еще такой важный, хоть и твой дружок.