Гаспар де Колиньи уехал в Париж, а Сюзанна родила мальчика, чему профессор очень обрадовался; он единственный в Ла-Рошели верил, что ребенок его.
Жанна, слышавшая краем уха сплетни о сыне, не обратила на слухи внимания, мысли ее были заняты другим. Она понимала, что существующее положение долго не продержится.
Ее беспокоило будущее сына и дочери, а также - правда, в меньшей степени - племянника, Генриха де Конде. Поэтому она с удовольствием занялась подготовкой женитьбы последнего.
Приехавшего в университет Генриха принял опечаленный профессор.
- Мой принц, - воскликнул он, - вы были нам таким близким другом. Вы разделите наше горе.
Генрих встревоженно спросил, что случилось.
- Мальчик…
- Что с ним?
- Умер вчера ночью. Я так долго ждал сына и возблагодарил Бога, когда он родился. А теперь… Бог отнял его у меня.
От расстройства Генрих лишился дара речи. Его сынишка… умер! Но, когда он видел его в последний раз, мальчик был вполне здоров.
- А мадам…
- Убита горем.
Мужчины сидели, мрачно уставясь в одну точку.
Сюзанна вышла к ним; глаза ее покраснели от слез. Она бросилась к Генриху, и он под взглядом профессора нежно обнял ее на несколько секунд.
- Утешьте ее, ваше высочество. У вас это получится.
- Мой сынок, - горестно произнесла Сюзанна. - Он внезапно заболел и через несколько часов…
- Я мечтал о сыне… много лет, - негромко произнес профессор.
Генрих положил руку ему на плечо.
- Не надо так горевать. У вас будут другие…
Сюзанна взглянула на него, и в ее глазах вспыхнула надежда, но тронула она его меньше, чем могла бы несколько месяцев назад. Принц увидел на рыночной площади одну женщину, и она не шла у него из головы.
Сюзанна упорно глядела на Генриха.
- Мой принц, вы полагаете, что у нас будет еще сын?
В голосе ее звучала мольба; а Генрих никогда не мог отказать женщине в просьбе.
- Несомненно.
Конде подошел к Генриху с несколько смущенным видом.
- Я женюсь.
Генрих засмеялся.
- Пора бы уж, mon vieux .
- На моей кузине, Марии Клевской.
- Надеюсь, она красавица.
Конде восторженно глядел вдаль.
- Это устроила твоя мать. Странно, что она подобрала мне невесту раньше, чем тебе.
- Помнится, - задумчиво заговорил Генрих, - в четыре года… или в пять лет я был при дворе короля Франции Генриха II, мужа Екатерины Медичи, погибшего на турнире. Он любил детей и привязался ко мне. Однажды взял меня на руки и спросил, хочу ли я быть его сыном.
- И ты ответил: "Да!" Кому бы не захотелось быть сыном французского короля.
- Ошибаешься. Мать приучила меня говорить правду, и, видя стоящего поблизости отца, я указал на него и ответил: "Вы не можете быть моим отцом, у меня уже есть отец". И знаешь, что сказал на это король? "Тогда, может, ваше высочество соблаговолит стать моим зятем?" Дочь его - любознательное существо с длинными черными волосами и очень дерзким взглядом - стояла невдалеке. Он сказал: "Это моя дочь Маргарита. Если женишься на ней, будешь мой зять". Тут все зааплодировали, и нас заставили обняться. Она ущипнула меня за ногу - след оставался несколько дней, но мой щипок был сильнее.
- Это была бы хорошая партия. Не сомневаюсь, что твоя мать сочтет ее удачной. Дочь Франции и сын Наварры - Валуа и Бурбон.
- Хорошая партия! - Генрих пожал плечами. - С этой фурией? Я видел ее и потом. Насмотрелся, как она топает ногой от гнева, как кокетничает с любым симпатичным мальчишкой, случайно оказавшимся поблизости. Она тогда была еще ребенком, но…
- Похоже, вы с ней два сапога пара.
- Я готов жениться на ком угодно, - воскликнул Генрих, - только не на Марго!
- И все же…
- Бояться мне нечего. То был пустой разговор. При французском дворе я не нужен. У меня скверные манеры. И Наварра слишком маленькое королевство. Марго не будет тревожить мои сны. А ты, кузен, скоро станешь мужем. Я буду молиться, чтобы из тебя он получился хорошим.
- Получится не хуже, чем из тебя.
Генрих бросился к кузену, и несколько минут они боролись, как в прежние времена. Несмотря на общий смех, каждый был немного серьезнее, чем хотел показаться другому; каждый сознавал, что определенный период их жизни завершился. Впереди их ждали новые обязанности. Конде слегка волновался; Генрих нет. Он знал, что встретит будущее с обычным спокойствием, и не верил, что оно может оказаться неудачным.
Жанна решила, что ее сыну незачем оставаться в Ла-Рошели. Злополучная связь с женой профессора завершилась без скандала; ребенок умер, и Генриху, пока он не зачал еще одного, надо вернуться в Беарн. Там к такому поведению относятся терпимее, чем в этом городе.
И Генрих отправился в Беарн.
Едва он уехал, от короля Франции прибыл посыльный и попросил аудиенции у королевы Жанны.
Это был маршал де Бирон. С маловажным делом столь значительного человека король бы не отправил.
Жанна приняла маршала немедленно, и Бирон без околичностей заговорил о цели приезда.
- Король озабочен благополучием своего дорогого кузена, вашего сына, принца Наваррского, и полагает, что ему пора жениться.
- Маршал, его величество подобрал невесту для моего сына?
- Он предлагает вашему сыну руку своей дорогой сестры, принцессы Маргариты.
Жанна промолчала.
- Ваше высочество, наверно, помнит, что, когда ваш сын был еще ребенком, блаженной памяти король Генрих II выразил желание, чтобы они поженились.
- Я хорошо помню тот случай, - ответила Жанна.
- Его величество и королева-мать хотят, чтобы принц незамедлительно прибыл ко двору.
Жанна не ответила. Именно этого она и опасалась. Королева-мать хочет, чтобы Генрих приехал. Зачем? Насколько искренни ее заверения в дружбе и желание этого брака? Насколько правдивы разговоры о мире?
- Ваше высочество не выражает удовольствия предложением его величества?
- Вначале я должна посоветоваться со своим духовником, - ответила Жанна.
- Значит, ваше высочество не радо чести, оказанной его величеством вам и вашей семье?
- Когда мои сомнения будут разрешены, я приму любые условия, ублаготворяющие королеву-мать. И буду готова пожертвовать жизнью ради блага страны; но по мне, лучше быть самой приниженной женщиной во Франции, чем ради возвеличения своей семьи приносить в жертву свою душу и душу сына.
Де Бирон поклонился. И заверил королеву, что условий, которые она и ее сын пожелают отвергнуть, не будет.
Жанне требовалось время. Ей не давала покоя одна мысль. Генрих не должен ехать к французскому двору. Он слишком падок на женщин и станет легкой добычей "летучего эскадрона". Генрих еще не готов явиться ко двору Франции.
Колиньи писал из Парижа:
"Принцесса Маргарита очень остроумна, проницательная и образованна, нрав у нее добрый. Раз так, почему бы ей не склонить ухо к истине и не принять веру, которую исповедуют ее будущие муж и теща?"
Прочтя эти строки, Жанна задумалась, не одурманен ли адмирал придворной лестью. Сама она настороже, и провести ее труднее. С какой стати королеве-матери и королю - поскольку король игрушка в руках Екатерины - так старательно выказывать расположение к недавним врагам?
Жанна была уверена только в одном - за их поведением кроется какой-то коварный план.
"Король уберет все препятствия к этому браку, - писал далее Колиньи, - даже религиозные предрассудки".
Как это понять? Не намекает ли он, что Маргарита станет гугеноткой, дабы угодить будущему мужу?
Жанне хотелось закричать: "Нет! Нет! Я подозреваю за этим планом скрытый мотив. Генрих нужен им в Париже не как жених, а по какой-то другой причине".
Она созвала свой совет; но членов его тоже прельстило, что король предлагает Генриху руку своей сестры. Они напомнили Жанне, что с католическим двором заключен мир. Поскольку все разногласия улажены, старых врагов надо воспринимать как друзей; а для наследника наваррского трона это прекрасная партия.
Возразить ей было нечего. Разве только, что: "Предчувствие настраивает меня против этого брака".
Но в одном она оставалась непреклонна: Генрих не поедет в Париж… пока.
До нее дошли слухи, что он завел новую любовницу и вполне доволен жизнью в Беарне.
Пусть там и остается. Она сама поедет в Париж с дочерью Екатериной; а Генриху там появляться нельзя, покуда не станет ясно, что кроется за этим внезапным проявлением дружбы.
Мучимая подозрениями и беспокойством, Жанна отправилась ко французскому двору.
НЕВЕСТА
Сообщение было передано, когда принцесса Маргарита, которую при дворе все называли уменьшительным именем Марго, доставшимся от брата Карла, любовалась своим отражением в зеркале, пока служанки застегивали ей платье.
"Ее величество королева-мать примет принцессу Маргариту у себя в покоях в четыре часа".
В четыре! Через тридцать минут. Марго попыталась подавить беспокойство, которое с раннего детства доставляли ей материнские вызовы; хоть она и могла не считаться ни с кем при дворе, в том числе и с любым из братьев, но без страха относиться к матери так и не научилась.
До встречи оставалось полчаса, Марго недоумевала, почему не может подавить трепета перед ней. В детстве ей от матери нередко доставалось; она помнила, как мать вдруг хватала ее за ухо или за щеку и щипала до слез. Но страшна была не боль. Не то, что случалось. Может, то, что могло бы случиться? Королевы-матери боялись многие, никто во Франции не внушал такого ужаса, как она.
Марго вызывающе поглядела на красавицу в зеркале, ответившую ей таким же взглядом. Накрутила на палец длинный локон золотистого парика, покрывающего ее черные волосы. Она сомневалась, что к лицу ей больше черных золотистые, - но они самые модные.
Собственное отражение всегда придавало ей смелости. Душка Пьер Брантом восторженно писал о ней: "Я считаю, что все нынешние и прежние красавицы меркнут перед нею; пламя ее так опаляет крылья других, что они не смеют приближаться к нему. Ни одна богиня не была еще столь прекрасна. Чтобы прославить ее прелести, достоинства и добродетели, Богу надо сделать землю шире, а небо выше, ибо они тесны для полета ее совершенства и славы".
Настоящий поэт! Изысканные слова; она бы щедро вознаградила его, если б не отдала сердце, душу и тело самому красивому мужчине при дворе.
- Брантом вполне мог бы написать так о моем возлюбленном, - пробормотала она, - эти слова больше подходят ему, чем мне.
Принцесса вгляделась в свои глаза, отраженные в зеркале. Красота? Да, бесспорно. И парча, сверкающие драгоценные камни подчеркивают ее. Но достоинства! Добродетели! Это уже совсем другой разговор.
Марго показала язык отражению в зеркале; казалось, она бросает вызов тайком, потому что не смеет бросить открыто.
Наверняка, стала успокаивать она себя, я не получу нагоняя. Разве мать не может вызвать меня потому, что давно не говорила по душам с любимой дочерью?
Ее чувственные губы недовольно скривились. Она принарядилась для любовника; на ее белых тонких пальцах сверкали драгоценные камни, розовый испанский бархат был расшит стеклярусом.
Мать может спросить, с чего она так нарядно оделась, не готовится ли к событию государственной важности.
- Нет, maman, - прошептала Марго и тут же прониклась презрением к себе, потому что никогда не обращалась так к Екатерине Медичи. - Это событие значительно важнее. Я готовлюсь к свиданию с единственным мужчиной на свете, которого люблю и буду любить.
Ее казавшиеся черными темно-синие глаза сверкали то радостью, то вызовом.
- Что я сделаю, если нас попытаются разлучить? Умру… умру… умру.
Марго всегда отличалась мелодраматичностью, из-за чего братья посмеивались над ней, но тут была вполне искренна. Она любила Генриха де Гиза со всей преданностью, на какую только была способна; преданность ее не уступала пылкой страсти.
И что тут удивительного? Ему надо бы занимать французский трон. Какой бы получился из него король! Не то что из бедного полубезумного Карла IX. Конечно, Карл ее брат, она привязана к нему. Но однажды она увидела его во время приступа бешеной ярости, с пеной у рта он лежал на полу и бил ногами по мебели, ей стало стыдно. Другому брату, Анжу, она не доверяет. Франциска д'Алансона, младшего, любит больше, чем остальных, и всегда с ним в хороших отношениях. Но как лицемерны принцы Валуа в сравнении с мужественным Генрихом де Гизом.
Анжу завидует его красоте и силе характера. Когда ее любимый Гиз проезжает по улицам, люди громко приветствуют его. Называют королем Парижа. Как они его любят! Братьев Анжу или Франциска, даже самого Карла встречают вяло или молча. Но вот появляется Генрих де Гиз, самый красивый мужчина Франции, и улицы оглашаются криками: "Vive Guise et Lorraine!"
Он достоин трона - или супруги королевской крови.
"И он станет моим мужем! - уверяла себя Марго. - Я стою на своем. Стану отказывать всем остальным. Матери и братьям придется уступить".
О Гизах говорили: "Другие принцы рядом с ними выглядят плебеями".
Жаль, что люди так считают, хоть это и правда. Анжу приходит в жуткую зависть. Он ненавидит Генриха де Гиза, потому что Генрих - принц до кончиков ногтей, относится к нему настороженно и таит злобу; а королева-мать со смерти мужа любит его больше других детей, больше всех на свете. Он смуглый, больше походит на итальянца, чем на француза; и раз он ненавидит Генриха де Гиза, то внушит ненависть к нему и Екатерине Медичи.
Поэтому всякий раз, получая вызов от матери, Марго тревожилась все больше.
Ей не раз снилось, что их тайна с Гизом раскрыта; и в этих кошмарах она видела вблизи лицо матери: губы ее кривила презрительная усмешка, глаза понимающе щурились, создавалось впечатление, что ей все известно в подробностях, что она видела их любовные игры и в определенном смысле разделяла удовольствие любовников. Марго вполне верила, что мать проделала отверстие в полу своих покоев и наблюдала сквозь него, как отец с Дианой де Пуатье предавались любви. На такое она вполне способна.
"Будь отец жив, - подумала Марго, - он бы меня понял". Ей было всего шесть лет, когда Генрих II, пышущий здоровьем и силой, выехал на турнир, где несчастный случай положил конец его жизни и образу правления. Страной управлял уже не ее любимый отец с очаровательной, ласковой Дианой, ставшей его детям второй матерью. Но все же когда королем стал старший брат Марго, Франциск II, а королевой его жена, Мария Стюарт, Екатерина Медичи оставалась в тени, потому что настоящими правителями Франции тогда были кардинал Лотарингский, дядя Марии, и Франсуа де Гиз, отец ее возлюбленного Генриха. Тогда власть фактически перешла к Гизам.
Несчастный болезненный Франциск II, ничего не разумевший в делах государства, прожил недолго, и занять престол наступил черед Карла, в сущности, Екатерины Медичи: Карлу было тогда десять лет, и правила за него мать. Испорченный, психически ненормальный, Карл IX стал скверным маленьким королем; шептались, будто он такой потому, что мать нарочно воспитала его слабым, неспособным править, чтобы самой властвовать над ним и, соответственно, над Францией. Удивительно ли, что Марго с детства не могла избавиться от страха перед матерью?
Если мать спросит: "Гиз твой любовник?", что ей ответить? Правду: "Да. Мы с ним много раз предавались любви, и каждый раз восхитительнее предыдущего!" Что за этим последует? Станет ли мать, прекрасно знавшая, что у нее были и другие любовники - первого она завела еще двенадцатилетней, - изображать ужас? Или, глядя ничего не выражающими глазами, примется говорить о благости девственности, о необходимости хранить невинность до брачного ложа, а ее внезапный хриплый смех, конвульсивное подергивание губ будут наводить на мысль, что, даже проповедуя добродетели целомудрия, она тайком наслаждается, живо представляя, как ее дочь занимается любовью?
А если нагло соврать? Заявить: "Нет, любовниками мы не были, но хотим пожениться". Что тогда? Расхохочется мать издевательски и влепит пощечину? Примется выкручивать руку? Приблизит свое наводящее ужас лицо и громко произнесет: "Выкладывай правду, девчонка, не то выпорю тебя сама"?
Почему же молодая, сильная женщина позволяла так обращаться с собой чуть ли не старухе? Ответить на этот вопрос - значит понять загадку, которую представляла собой Екатерина Медичи. Марго, самая смелая и безрассудная женщина при дворе, испытывала перед ней такой же страх, как последняя служанка, и объяснить этого не могла.
Раздумья ее прервало появление младшего брата. Когда юный принц обнял сестру, служанки отошли в сторону. Марго и Франциск Алансон были очень привязаны друг к другу; они росли вместе со своим братом Анжу (его при рождении назвали Эдуардом Александром, но мать давно сменила это имя на имя Генрих в честь покойного мужа), но объединились против него - главным образом потому, что он был любимчиком матери.
Герцога д'Алансона окрестили Эркюль , но его все звали Франциском. Имя, полученное при крещении, он терпеть не мог, потому что на Геркулеса отнюдь не походил. Очень смуглый, рябой после оспы недоросток с наростом на носу, он мечтал быть высоким, красивым; младший - он жаждал быть старшим. Поскольку был слаб и считал, что при других обстоятельствах мог бы вырасти сильным, очень завидовал тем, кто, по его мнению, отличался силой; и высшим удовольствием для младшего принца было напакостить людям, невольно заставлявшим его мучительно завидовать. Злейшим врагом Франциска Алансона был не король - кто мог бы завидовать несчастному полубезумному Карлу IX? - а средний брат Анжу. Если у Карла IX не будет сына, Анжу предстояло стать следующим королем Франции, Генрихом III. Он был любимчиком матери, и та во всем его поддерживала. Поэтому младший брат ненавидел среднего с такой лютостью, какую могла внушить только зависть.
Но Марго он любил - сестра всегда заступалась за него, баловала, лелеяла - и видел в ней союзницу.
- Милый брат! - воскликнула она, обнимая Алансона.
И опустила к нему глаза, потому что была выше ростом.
- Я пришел предостеречь тебя, - прошептал тот. - Отошли этих женщин, поговорим без помех.
Высвободясь из его объятий, Марго отпустила служанок, и, когда за ними закрылась дверь, он сказал:
- Матери донесли о тебе и Гизе.
Марго постаралась не выказать испуга. Она всегда стремилась выглядеть одной из тех немногих, кто не боялся Екатерины.
- Она вызывает меня к себе. Неужели из-за этого?
- Наверняка. Гиз может поплатиться за это жизнью.
- Нет!
- Не будь слишком уверена в этом, сестра.