- Значит, вы не советуете мне сближаться с людьми, у которых достаточно поводов для душевных переживаний?
- Я не говорила, что не советую. Я сказала, что надо этого избегать.
- То же самое могу сказать о себе и я. Вы же знаете, что я пережила. Зачем совать в это ни в чем не повинного беднягу?
Наши глаза снова встретились. Очки она не надевала - верный признак, что ей хотелось, чтобы ее слушали.
- Не сравнивайте вашего положения с его, Джеки. Вы - жертва слепого рока, а Том - намеренного, устрашающего и безжалостного преступления. И в этом глубокое психологическое различие. Вы оглядываетесь по сторонам. Возможно, вы боитесь грузовиков. Но что вы знаете о перемене в поведении Тома после того, как его клиент уничтожил его близких? Какие запреты он на себя наложил? Какие сокровенные центры его натуры навсегда онемели?
- Ответьте мне на один вопрос, - попросила я. - Он вам нравится?
Роберта скривила гримасу.
- Он называл вас в числе своих друзей, - помогла я ей.
- Я ничего не имею против него, - сказала Роберта. - Но у меня очень мало настоящих друзей, и Тома Уола среди них нет.
- А как вы думаете, все, что он рассказывал - правда?
- Я знаю, что это так. Он показывал мне газетные вырезки, которые сохранил. Но, по-моему, дело не в том, правду ли он говорил, а в том, оправился ли он от происшедшей трагедии. - Она надела очки. - Не нужно торопиться, - сказала она. Потом, мельком посмотрев мне в глаза, она опустила взгляд и невнятно пробормотала: - Прикиньте, стоит ли…
Я догадывалась, что она хотела выразить этим холодным замечанием. И думаю, она неверно представляла себе мои потребности в сексе. Странно сказать, но секса мои размышления вообще не затрагивали. Это было еще слишком далеко от меня.
- Я буду вести себя так, как будто ничего не знаю, - объявила я наконец.
Роберта не ответила. Она, конечно, не станет передавать наш разговор кому бы то ни было. Уже одно то, что я подбила ее на подобное обсуждение, было в высшей степени удивительно.
Прошло несколько недель. Мы с Томом работали бок о бок: полностью заменили в ванной кафель, линолеум, оттерли песком пол. Том был такой славный, что я не переставая заклинала судьбу. Он был весел, обходителен, не скупился на комплименты, но не портил дела двусмысленностями. "Больше всего вам подойдет желтый - это ваш цвет". "Я принес гамбургеры и подумал, что к ним вы захотите молочный коктейль". "Когда ремонт закончится, ваш дом будет под стать хозяйке - такой же замысловатый и такой же уютный…"
Мы не вдавались в какие-нибудь личные обстоятельства друг друга, и кроме него я вообще ни с кем не общалась. Я была осторожна и не делала никаких шагов к сближению. И он в равной мере ничего не предпринимал.
Я прочла краткое изложение дела, которое Роберта составила по его предполагаемому иску. Газетных вырезок в папке не оказалось - только сухой перечень фактов, который в основном соответствовал тому, что Роберта мне рассказала. За исключением одной детали: фамилия Тома была Лоулер. Уолом он стал после калифорнийского эпизода.
Я ревниво к нему присматривалась, пытаясь обнаружить хотя бы намек на подавленность или чувство вины, но не находила никаких следов. Тем более, что он не был болтлив и говорил, тщательно подбирая слова. В искренности его манеры мне, впрочем, виделись отблески его прошлой практики психолога. Он мог спросить меня: "Как вы на это посмотрите?" или "Вы не возражаете, если я сделаю то-то?" Или: "Я вас слушаю, я с вами согласен…" В общем, он был внимательнее, чем средний мужчина.
Я не имела никаких предубеждений против людей, в прошлом переживших трагедию. Да и с какой, собственно, стати, если я не хотела, чтобы по этой причине люди избегали меня саму? Я не о светлой изнанке говорю, которая, якобы, есть у каждой тучки. Я полагаю, что, настрадавшись, стараешься быть крепче и жизнерадостней.
И вот, мне кажется, я видела, что Том полностью восстановил свои силы.
Я уже три месяца работала в Коульмене, когда проявились несомненные признаки готовящегося свидания. Мы по-прежнему бок о бок занимались ремонтом моего дома и к концу августа все закончили. На следующие выходные работы у нас не было и Том сказал:
- Я немного готовлю. Почему бы нам не пообедать у меня в следующую субботу?
- Прекрасная мысль, - я обрадовалась совершенно искренне, потому что мне уже начинало казаться, что Том никогда не преодолеет свою робость. - Но, к сожалению, я собираюсь в Лос-Анджелес. Хочу навестить друзей. Я отправлюсь в четверг вечером и вернусь только в воскресенье.
Он сразу помрачнел и после минутной паузы сказал:
- Я должен был предполагать, что у вас кто-то остался в Лос-Анджелесе…
Я поспешила его разубедить:
- Нет, Том, я еду не на свидание.
- Это правда? Я не хотел бы влезать в историю. То есть я не хотел бы… А, к черту…
- Вы думаете, что это не было бы просто обедом? - спросила я его напрямик.
- Мне бы хотелось… Только не поймите меня превратно. Я не надеюсь на что-нибудь серьезное, постоянное и так далее. Если у вас кто-то есть, какое мне дело? Можем пообедать и быть друзьями по-прежнему… - Он передернул плечами и помолчал. - Дружба - хорошее дело. Зачем осложнять себе жизнь?
- Понимаю, - сказала я, хотя это было не совсем так. И, наверное, он угадал это по моей интонации или по выражению моих глаз.
- Я здесь встречался с одной женщиной, художником-декоратором. Все было очень мило, мы были довольны друг другом, но однажды она вдруг объявила мне, что несвободна, что только на время отпуска покинула своего дружка, а теперь возвращается обратно. Она, оказывается, тайно поддерживала с ним связь - звонила, писала письма… Что-то в этом роде я ожидал и от вас…
- Простите меня, - сказала я. У нас, людей, чьи личные дела всегда обрывались, не достигнув успокоительной точки, такое случается часто. Я сама не была исключением. Еще в юридической школе я, несмотря на занятость, встречалась с мужчиной, который в один день оборвал наши отношения по собственному почину. Оборвал - и все. Он встречался сразу с двумя женщинами по удобному для него графику…
- Я не хотел бы выглядеть слабаком, - объяснил Том. - Это вовсе не поразило меня в самое сердце. Просто получилось не очень красиво. Все могло быть иначе, если бы она сразу сказала мне, что не порвала с тем парнем. Думаю, я вел бы себя точно так же, но виды на будущее были бы у меня другие.
- Вы чувствовали, что она вас обманывает?
- Да, Джеки, она меня обманывала. Она говорила, что не имеет ни перед кем обязательств, и все такое. В другой раз она сказала, что недавно у нее закончился серьезный роман. И в итоге выяснилось, что они расстались на время, чтобы проверить свои чувства. И все эти недели связь между ними не прерывалась.
Он покачал головой.
- Лучше бы она сразу сказала мне, что не хочет говорить об этом, или что это не мое дело. Я люблю основательность. Я старомоден. Мне трудно, когда со мной хитрят и изворачиваются. Я никогда не лгу и не люблю лжи.
- То же можно сказать и про меня, - возбужденно вмешалась я. - Никакого недавнего романа у меня не было и нового я тоже не жду. Однако я весьма положительно смотрю на субботний обед вместе с вами. Не думаю, чтобы это было очень опасно.
Я попыталась наградить его ободряющей улыбкой, хотя, по-моему, он придавал слишком большое значение такому пустяку, как обед. Но я простила ему эту несообразность. Нужно было заканчивать это затянувшееся обсуждение.
- Так что давайте не будем возлагать на это мероприятие особенных ожиданий.
У меня не было цели не подпускать его к себе во что бы то ни стало, и таким образом два свидания могли обернуться десятью…
- Нам обоим нужна дружба, но давайте не будем спешить.
- Да, не будем спешить, - повторил он за мной и ухмыльнулся. - Согласен с вами. Я имел в виду только обед и ничего больше. Незачем обременять себя надеждами. Стало быть, вы не против того, чтобы дружба продолжалась и я показал вам, какой из меня повар?
- Разумеется, нет, - сказала я.
- Тогда я позвоню вам, когда вы вернетесь.
Глава третья
Я решила отправиться в Лос-Анджелес в четверг вечером, чтобы в пятницу посетить свою старую контору. Бывшие сослуживцы встретили меня необычайно любезно. Меня пригласили на ленч, и я развлекала компанию непритязательными рассказиками из жизни маленького городка. Особенно заинтересовало их семейство, на паях владевшее правом использования водоема и раздираемое многолетней враждой между переженившимися родственниками. У них всегда были нелады с законом, а бесконечные стычки и погони друг за другом вдоль проселочных дорог в конце концов привели к тому, что вся их собственность свелась к разрозненным автомобильным деталям и проржавевшей кухонной утвари.
Еще я рассказала им про артель художников, обосновавшихся в тридцати километрах от города. Там всегда можно было по дешевке приобрести замечательные статуэтки, картины и антикварные безделушки. Рассказала и про наследницу мультимиллионного состояния, порвавшей с семейным конфетным бизнесом, чтобы разводить овощи и лечебные травы.
Они похвалили мой цвет лица, здоровый блеск глаз, порадовались возвращению чувства юмора - и я вдыхала их замечания как чудесный нектар. Они говорили: "Колорадо - лучшее место для тебя" и "Тебе ничего так не хватало, как горного воздуха". Они хотели сказать, что я вернулась из долины плача нормальным человеком. Я видела, что они вздохнули свободно - в том смысле, что с них спала тягостная обязанность утешать меня. В первую очередь это, конечно, относится к женщинам. Они ведь всегда чувствуют ответственность друг за друга - независимо от положения в обществе или возраста. Мое горе было их горем. И я возвратилась как ученица, успешно окончившая колледж. Я вернулась здоровой, а как мне удалось остаться прежней - это была моя тайна.
Я слушала их сплетни и добавляла свои. Побывав у подруг, я провела выходные у Барб, которая жила одна. Мы не были с ней особенно близки, но у нее остановиться было удобно - я никому не мешала. Она дала мне ключ, и я возвращалась так поздно, как хотела, у меня была своя комната и взятая напрокат машина. Мне было очень хорошо во время всей поездки, и я никак не думала, что могу в ком-нибудь возбудить какие-то подозрения. Неожиданно Дженис, секретарша старшего компаньона, сказала:
- Надеюсь, с мебелью все в порядке?
- С какой мебелью? Мебель доехала нормально.
- Нет, я говорю о той, которую ты приобрела в кредит. Из кредитной компании Коульмена пришел запрос о твоем последнем месте работы.
- Откуда?
- Из Коульмена. Я уверена, что из кредитной компании.
- Но я не обращалась к ним. А что они хотели узнать?
- Работала ли ты здесь перед тем, как перебралась в Коульмен.
- Но что конкретно: размер моего жалованья, мое семейное положение?
Джен покачала головой:
- Я, конечно, не сказала им ничего конкретного. Думаю, никакого криминала нет - иначе я бы тебе сообщила. Звонок был самый обычный. Человек спросил твой адрес, номер телефона, твой рабочий телефон и прочее. Я подумала, что все это нужно для обычной кредитной карточки.
- Если не считать того, что я не обращалась ни за каким кредитом, - сказала я нервно.
- Не придавай этому значения, - сказала она. - Когда въезжаешь в новый дом, телефон всегда обрывают бесконечные чистильщики ковров и продавцы опреснителей. Даром предлагают разнообразные услуги, которые потом, конечно, оказываются отнюдь не бесплатными. Я уверена, что и тебя хотят прощупать на предмет кредита. А может, это был адвокат, на которого ты работаешь?
- Роберта? Нет, она бы действовала напрямик. Ей маскироваться незачем. Так ты убеждена, что больше они ничего не спрашивали?
- Только подтверждение, что ты здесь работала. Звонивший знал адрес - может быть, это твой страховой агент? Но я сразу позвонила бы тебе, если бы мне что-то показалось подозрительным.
Впрочем, я быстро выбросила это из головы. Все равно мне никогда не узнать, кто это звонил. Джен легко меня успокоила. Помнится, когда я купила свой домик в Лос-Анджелесе, мне предлагали свои услуги самые разные организации. Например, предлагали бесплатно установить охрану, но я ответила, что у меня уже есть четыре добермана. Такого рода назойливость характерна для городов вроде Лос-Анджелеса или Нью-Йорка, и в конце концов я перестала подходить к телефону. И позже я ни разу не вспомнила про этот звонок из Коульмена.
Другая вещь, о которой мы тогда говорили, всплыла у меня в памяти гораздо позже. Дженис спросила, есть ли у меня на примете какой-нибудь мужчина, и я назвала Тома. Я сказала, что он приехал из Лос-Анджелеса, где пережил страшную трагедию, лишившую его семьи. Мы были с ней достаточно близки, и я рассказала ей все как есть, - назвав и его прежнее, и его новое имя.
Я не считаю себя трусихой. Конечно, я не отличаюсь особенной физической силой, но я достаточно сметлива, чтобы не сразу давать волю страху. Если ночью у меня в доме что-нибудь громыхнет, я скорее всего припишу это кошке или кухонной посуде. Лишь два раза мне пришлось звонить в полицию: первый - когда какой-то оборванец слонялся поблизости, а второй - когда я вернулась домой и нашла дверь открытой. Говорю это для того, чтобы стало понятно, почему я впала в отчаяние от того, что обнаружила в своем доме на этот раз.
Когда я вернулась в Коульмен, переступила порог своего дома, включила свет и оглядела уютную обновленную гостиную, я почувствовала себя умиротворенной. Наконец-то я снова дома. И я перестала задаваться вопросом, будет мне когда-нибудь хорошо в этом старом доме, в городе, где у меня есть клиенты и знакомые, но нет друзей. Я оставила вещи у двери, сбросила туфли и прямо прошествовала к проигрывателю, чтобы быстрее включить свою любимую радиостанцию. Потом отправилась на кухню и достала вино и крекеры. Полчаса я наслаждалась одиночеством и уютом, а потом зазвонил телефон.
- Ты цела и невредима? - сказал в трубке голос Челси.
Я проворчала в ответ, что нечего проверять меня.
- Я еще даже не разделась - только стакан вина выпила. Все в порядке, но я очень устала.
- Не сердись, дорогая. Я знаю, что не должна была звонить тебе. Тебя ведь и пальцем не тронь. Но я не сержусь на тебя, Джеки. Если тебе неохота разговаривать, я могу перезвонить завтра утром. Для тех, кто тебя знает, в этом нет ничего страшного.
Чтобы не входить в дальнейшую дискуссию, я решила переменить тему и рассказала ей о том, как добралась домой. И полет, и долгий стокилометровый переезд к юго-западу от Денвера вокруг Национального парка прошли без происшествий. Но именно это унылое двухчасовое путешествие и удерживает меня от частых посещений Лос-Анджелеса во все мои скверные дни.
Потом трубку взял Майк. Челси и девочек я видела во время своего визита, но Майка не было, он работал.
- Джек, - сказал он.
- Да, Майк.
- У тебя все в порядке?
- Да. Ты когда вернулся?
- Не помню. А ты?
- И я тоже. Приезжай сюда. Научишься кататься на лыжах.
- Гм… Скорее, это подойдет для девочек. А мне и пеших прогулок вполне достаточно.
Я закрыла трубку рукой, чтобы он не слышал моего смеха. Нет, он решительно ничем не заслужил ни меня, ни Челси. И не было ни одной черты его характера, которая должна была привлечь Челси - самую постоянную, заботливую и преданную натуру из когда-либо мне встречавшихся. Она снова подошла к телефону.
- Ну, милочка, тебе хорошо в твоем новом старом домике?
- По правде говоря, хорошо, - сказала я, несколько удивленная таким вопросом.
- Надеюсь, ты наконец подобрала полотенца?
- Представь себе, нет. Но я готова принять вас с Майком и ваших куколок, когда вы приедете навестить меня и покататься на лыжах.
- Думаю, этой зимой я вывезу куколок в свет и навещу тебя, если только будет снег…
- Будет, уверяю тебя. Я вполне здесь устроилась. С людьми встречаюсь мало, но, думаю, я правильно сделала, что приехала сюда. Здесь так спокойно. Такой здоровый воздух. И будет просто чудесно, если ты выберешься ко мне.
Мы еще немного поболтали с ней, обсуждая мое посещение. Сидя у себя дома, прихлебывая вино и слушая в трубке воркотню Челси, я была на верху блаженства. Со времени моего возвращения прошел, должно быть, час, когда я наконец поднялась наверх вместе с вещами.
Я бросила сумочку и только хотела положить чемодан на кровать, как вдруг застыла на месте. Кто-то лежал на моей кровати в мое отсутствие. Когда я уезжала, я тщательно разгладила покрывало, а теперь оно было смято и продавлено от подушки до ног кровати. Старое белое покрывало моей мамы хранило отпечаток человеческого тела.
Я быстро перебрала в памяти подробности своего отъезда. Но я твердо помнила, что не оставляла этого отпечатка. Я помнила, что, упаковавшись, я больше не присаживалась на кровать. Все подробности были свежи в моей памяти. Никто не позвонил по телефону в последние минуты, и, собрав вещи, я тщательно застелила постель. Я хорошо это помнила, потому что всегда, отправляясь в путешествие, привожу в порядок свой дом. Собрав вещи, я мою посуду, вешаю новые полотенца, меняю постельное белье и все такое. Когда я усталая возвращаюсь назад, меня встречают чистые хрустящие простыни и уютный прибранный дом.
Стало быть, отпечаток принадлежал не мне.
Мой пульс участился и я начала лихорадочно соображать. Парадная дверь была заперта, и на нижнем этаже все стояло на своих местах. Занавески в гостиной были открыты, но окна - на запоре. Я пока не проверила, заперта ли задняя дверь, но заметила, что она закрыта. Мой дом не велик: если бы видеомагнитофон, проигрыватель или телевизор исчезли, если бы были открыты ящики шкафов - это было бы заметно сразу. Прямо под верхней спальней были еще две спальные комнаты и ванная. Их двери тоже были закрыты. Я предполагала приспособить одну комнату под офис, а другую отдавать гостям. Сейчас в них не было ничего, кроме коробок.
Внезапно острейший материнский страх, который все еще жил во мне, погнал меня в ту комнату, где стояли две коробки, в которых я хранила вещи Шеффи. Открыв дверь, я увидела, что обе коробки, все еще запечатанные с дороги, стоят на своих местах возле стены. Выглядели они очень сиротливо, но, очевидно, их никто не трогал.