Происхождение этой дымки было загадочным. По косвенным признакам Мотя догадался, что Августа злится. Во всяком случае, трепещущие ноздри, нахмуренный лоб и срывающийся голос никак не вязались с героической попыткой улыбнуться и придать лицу равнодушный вид.
В нежной Мотиной душе тут же родилась надежда, что это гримасы ревности, а ревность – она же сопутствующий элемент любви, как кварц – и серебро. Как Луна – и Солнце.
Вот она, минута славы. Вот он, триумф. Значит, не зря он купил машину – по закону подлости деньги теперь потребуются на свадьбу…
… Матвей даже приблизительно не представлял, во что ввязался.
Ноги у него уж заплетались в косичку, а Августа продолжала кружить по рынку и все время была чем-то недовольна.
– Давай съедим что-нибудь, – взмолился Мотя.
– Ты еще здесь? – изобразила удивление Ава. – Я думала, ты давно дома.
– Мне рекомендованы пешие прогулки, – прохрипел Матвей.
– Ну, тогда в чем дело?
– Неужели ты не проголодалась? Давай перекусим, – продолжал соблазнять Августу паладин, – через дорогу есть неплохое кафе.
Есть хотелось очень, цветные зонтики открытого кафе между кустиками живой изгороди привлекали все сильней.
Августу мучили сомнения. Если сосед за нее заплатит, то она окажется у него в долгу. Если бы это был ее пациент, она бы рассчиталась взаимообразно, так сказать – осмотром и рекомендациями. Матвей Степура не был ее пациентом. Он был ее кошмаром – парнем с чрезмерным либидо, а это не в ее компетенции.
– Пойдем, – канючил Мотя, – у нас куча поводов посидеть в кафе: во-первых, я не задавил человека, во-вторых, ты поставила правильный диагноз, и поэтому я жив. В-третьих, если бы не я – не видать тебе твоих денег. Ну, и в-четвертых: я хотел тебя кое о чем спросить.
Оглядев зеленого от усталости соседа, Августа уступила:
– Хорошо, посидим. Только я тоже кое о чем тебя спрошу.
– Я только об этом и мечтаю последние два часа, – заверил соседку Матвей и приободрился настолько, что даже сумел довольно бодро дотащиться до кафе.
… Сидя за пластиковым столиком, Августа не могла отделаться от мысли, что она подопытная морская свинка или препарируемая лягушка: Мотя пялился на нее, забывая об остывающем супе из морской капусты – кухня в кафе оказалась корейская.
Степура проявил себя знатоком, заказ сделал на свой выбор. Теперь Ава вяло ковырялась вилкой в пророщенной сое. С соей у нее не складывалось, впрочем, как и с соседом.
– Ты хотел о чем-то спросить, – напомнила Ава.
– Скажи, когда твой братишка перестанет терзать мой слух всякими "Жили у бабуси"? – задал наболевший вопрос Мотя.
– Тебе не нравится? – елейным голоском осведомилась Ава.
– Ну, ты, конечно, извини, но, когда по утрам тебя каждый божий день будит что-то типа "А кто у нас умный", это надоедает.
Море в серых глазах пошло рябью, ноздри затрепетали.
– Ах вот как? У тебя претензии к репертуару?
– Типа того. – Под этим прищуром уверенности у Моти поубавилось.
– Ну ты и жлоб, – просвистела сквозь зубы Ава и чуть не плюнула в пророщенную сою.
Матвей подавился.
– Почему, интересно? – кашляя, спросил он.
– Потому что совести у тебя нет.
– Почему это?
– По кочану. Потому что ты озабоченный. – Толчок в груди и вспышка в сознании говорили, что диагноз поставлен верный.
– Я?!
– Нет, я! – прорычала Августа. – Прекрати делать вид, что не понимаешь, о чем я.
– Я просто пытаюсь сделать хорошую мину при плохой игре, – промямлил Матвей.
Перейдя на свистящий шепот, Ава с удовольствием сводила счеты:
– Ты примитивный, невоздержанный самец, – ей показалось, что она недостаточно точно выражается, – ты трахаешь все, что движется, твои девки-проститутки вопят, как кошки, и ты еще делаешь мне замечание про песенки? Да в сравнении с тем, что слышим мы, – это… это… это благородная классика. Хотя что это я? Конечно, музыка не доступна твоему узколобому пониманию.
– Ну, – неуверенно пробормотал Мотя, – то, что слышишь ты, – тоже классика, в некотором роде. Выходит, тебе она тоже недоступна. И вообще, нечего подслушивать.
На мгновение Августа лишилась дара речи.
– Что? – перестав хватать воздух ртом, возмутилась она. – Подслушивать? Ну ты и нахал. Да от ваших воплей деваться некуда!
– Как от ваших музицирований, – оскалился Мотя.
– Нашел что сравнить! Пусть эти песенки еще совсем примитивные, но, по крайней мере, они не оскорбляют никого. Какая гадость эта твоя соя. – Ава грохнула вилкой об стол так, что чай из чашек расплескался на блюдца.
– Ты же врач, – упрекнул Матвей разошедшуюся соседку, – это всего лишь физиология.
– Да пошел ты. – Ава отвернулась.
Вообще-то в этом месте она хотела с достоинством подняться и элегантно раствориться в толпе, но внезапно почувствовала дикую усталость.
Вся эта история с ограблением и погоней не прошла даром, мышцы не слушались, поджилки тоже, будто она провела весь день в тренажерном зале. Сидеть за обедом в кафе было куда приятней, а уж дать волю своим реваншистским настроениям – настоящим удовольствием.
И все-таки. Почему этот чертов карманник высмотрел в толпе именно ее? О чем она в этот момент думала?
"Об аморальном типе – соседе", – мерзко хихикнул скептик.
– Все из-за тебя, – ткнула в Матвея пальцем Ава.
– Хорошо, – легко согласился Матвей, с аппетитом поедая сомнительный, с точки зрения Августы, смахивающий на змеиный супчик, – все из-за меня. Но я твой должник, поэтому я мужественно снесу все твои обвинения.
– На сегодня с меня достаточно. Спасибо за обед. – Августа тяжело поднялась.
– Куда ты? – изумился Мотя. – А чай? А десерт?
Августа с неприкрытым отвращением посмотрела на зеленого цвета пирожки со сладкой фасолью – они ее не вдохновляли.
– И вообще, я хотел тебя отвезти домой, – добавил Мотя и впервые за время знакомства увидел в глазах соседки одобрение.
– Было бы здорово, – Августа устало плюхнулась на место. – А машина?
– Завтра займусь ею. Ешь. И перестань злиться, это мешает пищеварению.
– Моему пищеварению мешаешь ты, – пошла на второй круг Ава. – И прекрати вовлекать в свою порочную жизнь моего брата.
– Да что ж такое! – возмутился Матвей. – Что порочного в том, что мы посмотрели вместе фильм?
– Смотри свои убогие фильмы со своими одноразовыми подружками, – уже совсем вяло взбрыкнула Августа.
– Подружки, как ты выразилась, существуют для другого. Не понимаю, чего ты злишься, – Мотя явно наслаждался ситуацией, – я свободный человек, холостой, и я не виноват, что строители экономят на бетоне и нарушают технологию. И потом, я же не знал, что там твоя комната, – интимным шепотом завершил он.
– А если бы знал?
– Ну, я бы придумал, как тебя развлечь.
– Не сомневаюсь. Интересно, как тебя еще не растерзали соседи сверху и снизу?
– Никто не жаловался, кроме тебя.
– Неужели? – ерничала Ава. – Даже на твой музон?
– Н-нет, – Мотя покачал головой и пожал плечами, – не жаловались.
– Побоялись, – сделала вывод Августа, – мало ли, что можно ждать от человека, который слушает такую музыку.
Это был стопроцентный профилактический наезд. Августе отлично было известно, что сверху и снизу проживали тугие на ухо старики – ее пациенты.
– Вот зря ты так, – надулся Мотя, – я, между прочим, уже давно никого не привожу в гости. Завязал. Еще до операции.
– Что так? – подколола Матвея Ава. – Виагра в аптеке закончилась?
– Какая еще виагра? – Мотя выглядел задетым за живое. – Никакой виагры. Все построено на естественном и, заметь, обоюдном желании.
– Уволь меня от подробностей, – брезгливо поморщилась Августа.
– Ты же врач!
– И что? Мы с тобой обсуждаем не медицинский вопрос, а нравственный.
– А то, что ты должна видеть биологическую природу любого явления, хоть нравственного, хоть медицинского.
– О, разумеется. Твою биологическую природу я вижу насквозь.
– И как она тебе?
– Ничего интересного.
– И все-таки, – не унимался Мотя.
– Ты примитивный сексуальный извращенец с нулевым отклонением от нормы. Говорю же: ничего интересного.
Мотя уважительно покачал головой:
– Ого! А это как?
– Это обыкновенный самец.
– Может, хотя бы доминантный? – с надеждой спросил Мотя.
– Отвяжись, а? – устало попросила Августа. Этот сексуальный маньяк Степура отнял у нее последние силы.
– Нет, ну правда? Доминантный или нет?
Ава окинула соседа уничтожающим взглядом и хмыкнула.
– Завидное самомнение. Вынуждена тебя огорчить: не тянешь ты на доминантного.
– Почему это? – Мотя подвинул к себе новое блюдо – копченого угря с каким-то гарниром, на который Августа не могла смотреть без содрогания.
– Господи, что ты ешь?
– Повышает потенцию, между прочим, – поделился сокровенным Матвей.
– Я так и знала, что без стимуляторов не обходится, – мстительно произнесла Августа.
Матвей покачал головой:
– Злая ты.
– А ты тупой распутный тип. Выставляешь напоказ свою личную жизнь и бахвалишься: смотрите, какой у меня потенциал.
– Хорошо, – с показным смирением сказал Мотя, – прости, больше этого не повторится.
– Давно бы так, – буркнула Августа.
– Спасибо за компанию. Домой или еще побродим? – мужественно предложил Матвей. Перспектива вернуться на рынок и продолжить поиски сумки его пугала.
– Пожалуй, домой.
Обессиленные длинным днем и затянувшимся препирательством, в молчании загрузились в "шевроле", не выдержавший столкновения со щипачом, и покатили домой.
Всю дорогу Матвей пропагандировал китайскую и корейскую кухни, а Августа презрительно фыркала и поглядывала с подозрением – не набросится ли на нее этот любитель легкоусвояемого белка и девочек.
Не набросился, чем вызвал в душе Августы не менее подозрительную смесь облегчения и разочарования.
Отказ от секса с загорелой до черноты Таней – большей жертвы Степура предложить не мог. Жертва оказалось односторонней, мало того – напрасной, потому что ее не оценили.
Это стало ясно уже на следующее утро, когда Матвея разбудили бравурные звуки русской народной "Я на горку шла… уморилась, уморилась, умори-ла-ся". Ритмический рисунок поражал сложностью – налицо был явный прогресс.
Песенка была в десятку.
Уж как он уморился от этого дебильного репертуара, подсмотренного в студии детского творчества – слов нет, одни буквы.
Нет, ну играли бы, например, вальсы Штрауса или там венгерские танцы Брамса.
Под не менее бравурную "У дороги чибис, у дороги чибис…" Матвей поднялся с постели и поплелся на кухню – за бромидом.
На месте бромида не оказалось. Слегка озадаченный, Мотя поискал в соседних шкафах и ящиках – безрезультатно. Флакончик с таблетками бесследно исчез.
Путем несложных логических умозаключений Матвей пришел к выводу, что руку к флакончику приложила маменька.
Легкая на помине, Лидия Родионовна колотилась в дверь.
– Еще один чибис, – проворчал Мотя, впуская матушку.
– Сынок, разбудила? – извиняющимся тоном спросила та.
– Тут и без тебя есть кому разбудить.
– Отлично. Я транзитом. – Матушка всучила пакеты сонному Моте. – До работы решила к тебе заскочить, еды привезти, ты ведь наверняка голодный сидишь? Я звонила в хирургию, спрашивала, сказали, что тебе уже можно все. Тут котлетки, гречка, суп с фрикадельками и пирожки с яйцом, рисом и луком – твои любимые. – Тараторя, матушка отконвоировала Матвея на кухню.
Устрашающее количество кастрюлек и пластиковых контейнеров мгновенно заняли стол.
– Мам, ну куда столько, – взмолился Матюша, – я же не съем!
– Ничего-ничего. А то я не знаю: Виталик притащится, в ресторан потянет. Так вот, чем по ресторанам шляться, деньги проматывать, дома посидите. Тебя Шутихин только в расходы ввергает. Друг называется. – Холодильник одобрительно загудел, приняв на хранение продукты. Лидия Родионовна сложила пакеты в сумку.
И тут Мотя вспомнил о бромиде.
– Мам, ты пузырек с желтыми таблетками в ящике не видела?
– Да, – по лицу Лидии Родионовны прошла тень, будто ей напомнили о чем-то неприятном, – видела. Я все хотела спросить, сынок, что это за таблетки?
– Успокоительные. А где они?
– И давно ты пьешь успокоительное? – проигнорировала вопрос матушка. Смотрела на сына как на бомбу с часовым механизмом.
– Да нет, только когда кобыла околела и конюшня сгорела, – сострил Мотя. – Твои любимые соседи задрали. По утрам разучивают музыкальные произведения крупной формы. А почему ты спрашиваешь?
– Сынок, я узнала очень неприятные вещи об этих таблетках, – скорбно прошептала маменька. – Григорий Иванович сказал, половое возбуждение они тоже тормозят. И могут даже снизить потенцию. Не до такой же степени тебе соседи спать мешают, правда?
Обескураженный, Матвей пытался совладать с лицом:
– Снижают потенцию?
– Сынок, я тебя умоляю, не пей эту гадость, зачем они тебе? Я о внуках мечтаю, а ты… – Лидия прибегла к проверенному средству – слезам.
– Мам, мам, – Мотя неуклюже обнял матушку, – не плачь, ну не плачь. Не пью я их.
От слез матушки, а еще больше от ее слов у Моти в голове запустился сложный механизм – воспоминание о том, что предшествовало появлению этих таблеток в его доме.
Ну конечно! В аптеке, куда он заглянул накануне вечеринки с совершенно конкретной целью, за презервативами, Августа покупала бромид – успокоительное, снижающее половое возбуждение. Интересно, зачем оно ей понадобилось?
Хм…
– Правда не пьешь? – вывел Матвея из задумчивости голос матери.
– Да я всего несколько штук принял… Только когда выспаться хотел. Она из своего брата делает Рихтера. Вон, слышишь? – Мотя поднял указательный палец. – Слышишь? Достала уже. А еще врач. Бедный парень, как он ее переносит?
Проявлявшая до этого мгновения все признаки спешки, Лидия Родионовна плавно опустилась на стул:
– Врач?! Ава врач?
– Да.
– Так это она тебе скорую вызвала?
– Она.
– Значит, вы знакомы… И как она тебе?
Матвея всегда поражала способность матушки не замечать главного, но раздувать мелочи. Он дернул кадыком:
– Красивая.
– Я же говорила, – возликовала Лидия, – вот какая жена тебе нужна!
– Браки совершаются на небесах, – блеснул эрудицией Матвей.
От внезапного озарения Лидия Родионовна порозовела:
– Сынок, что ж ты теряешься? Если вы уже знакомы, сходи попроси перенести занятия музыкой на другое время, скажи, что у тебя отпуск, – по-хорошему поговори. Вот увидишь, она войдет в твое положение.
– Как же, войдет она, – буркнул Мотя, – говорил уже. Сказала, что я ей мешаю намного больше.
Настроение у Лидии Родионовны моментально изменилось.
– Ты опять за старое? – всплеснула она руками. – Опять на весь дом врубаешь эти свои хали-гали?
– Мам, – стушевался Мотя, – ну не волнуйся ты так. Ничего страшного, немного пошумел. Уеду на семь месяцев – отдохнут.
– Да ты хотя бы извинился перед ней?
– Как-нибудь все само утрясется, – уклонился от ответа Мотя. Извинения ничего не значили для соседки, так что единственное, что осталось, – положиться на судьбу.
– На Бога надейся, а сам не плошай! – прикрикнула мать. – Ты хоть что-нибудь делай, а? Нельзя же, как Емеля, сидеть на печи и ждать, когда тебя посетит с визитом принцесса в изгнании и предложит себя в жены.
Матвей вздохнул: печальная правда состояла в том, что к нему прилипали сами только такие, как нудистка. Других нужно было чем-то уд ерживать – тут матушка права. Но чем? Чем?! Ему же категорически нечего предложить серьезным девушкам!
– Мам, не грузи меня, пусть все идет своим чередом. В конце концов, отпуск у меня еще не закончился.
Лидия Родионовна взглянула на ручные часики и спохватилась.
– Так. Вечером зайду, поговорим об этом, – забыв, что собиралась на дачу, пригрозила она и умчалась на работу.
… А ведь как все красиво вышло! Эх! Если бы не случилось этого грабежа, его стоило бы придумать – отличная, блестящая идея, если, конечно, забыть о помятом бампере.
В своем воображении Мотя пошел гораздо дальше: представлял, как отбивает Августу у насильника, а еще лучше – у похитителей…
Этой ценной мыслью он – святая простота – поделился с Витасиком.
Шутихин глушил коньяк и закусывал остатками прежней роскоши – икрой и заливным языком.
Вместо того чтобы порадоваться за друга, проныра Шутихин так и норовил принизить чудесное обретение кошелька соседкой, но, услышав о похитителях и насильниках, внезапно идею поддержал:
– У меня есть связи в криминальных кругах, могу устроить.
– Ништяк, – резвился Мотя, – умыкнут девушку, а я типа спасу.
– Если ты серьезно – берусь все исполнить в лучшем виде.
Где-то в районе солнечного сплетения Матвей почувствовал холодок: вот так и скатываются в бездну порока – под шуточки друзей на собственных кухнях.
– Ты что, шуток не понимаешь? – поспешил откреститься от собственных фантазий Степура.
– Проехали. Как твоя тачка? – сменил тему порядком захмелевший Витасик. – Сильно пострадала?
– Бампер пришлось менять.
Известие о бампере навело Витасика на следующую ценную мысль.
– Помяни мое слово: это только начало, – тоном мэтра изрек он, – дальше будет все хуже и хуже, потому что какое начало, такое и скончало.
Мотя не выносил, когда говорили под руку.
– Ты, случайно, гороскопы в свободное время не составляешь, Витася?
– Нет, я по руке гадаю, – огрызнулся тот. – У тебя линия ума короче линии жизни. Это о чем говорит?
– О чем?
– О том, что ты, старичок, из ума выжил. Не твоя это девушка, забудь о ней. Докторше нужен настоящий мужик.
– Настоящий – это от которого постоянно несет перегаром, так, что ли? – взъелся Мотя.
На пассаж с перегаром Витасик обиделся:
– Почему всегда все лучшее – тебе?
– Да вовсе не все и не всегда, – сдал назад Мотя.
– Все и всегда, – неожиданно закапризничал Шутихин.
Матвей еще не верил, что эти капризы – предвестники ссоры.
– Витася, что за наезд? Ну и сказал бы мне тогда, в восьмом классе, что тебе нравится Ритка. Или сейчас – про Таньку. Почему молчал-то?
– Хорошо, – Витасик преобразился, – хорошо. Я скажу: мне нравится твоя соседка. Нет, не то: я влюбился и хочу, чтобы ты сошел с дистанции. Доходчиво объяснил?
– Алаверды. Почему я?
– Потому что ты ей не нравишься.
– Откуда дровишки? – вскинулся Мотя.
– Интуиция.
В глубине души Мотя был согласен с интуицией Витасика, но признаваться в этом не собирался.
– Если я ей не нравлюсь, чего тогда ты дергаешься?
На самом деле у Витасика была причина нервничать: внутри себя Мотя уже все решил. Он не отступится, он покорит высоту. И это не прихоть, не каприз, не причуда изощренного ума – это голос свыше, судьба.
– Она не сможет ничего решить, если ты будешь виться рядом.