- Мы с Нино увиделись впервые в День Победы, 9 мая… Она девчонка совсем была. Школу заканчивала. В институт хотела поступать, а тут - война. Я в окопе под Сталинградом как раз в сорок втором был, когда принесли бандероль. Не мне одному. Многие получали тогда. Развернул, смотрю: носки вязаные шерстяные лежат. А из одного - фотография выглядывает и треугольничек письма. Женщины наши в тылу собирались - и кто что мог для нас на войну отсылали. Нино носки связала, и загадала: кому попадут они, за того она замуж пойдет - это она мне потом сказала, когда уже сыну год был. А тогда я посмотрел на фотографию - улыбается красавица, аж сердце защемило: так домой захотелось, в тепло, в уют. Письмо прочитал, узнал как зовут и про то, что земляки мы, из Грозного, жили на одной улице. Война, получается, помогла любовь свою встретить. Ответил ей. Так и писали друг другу до самой победы. Я в апреле 45-го ранение получил и в госпиталь попал. А выписывали 1 мая - ходить мог только на костылях. И отправили врачи меня домой. Нино на вокзал встречать пришла. Тюльпаны принесла. Потом сын у нас с ней через год родился…Старик помолчал.
- Нет больше Нино. А я есть. И сына больше нет. А я есть. Только на самом деле и меня тоже нет… Не хотели мы уезжать из Грозного. Все уехали. Мы одни остались. На третьем этаже. Куда нам, старикам, по чужим квартирам скитаться, чужие места осваивать? Уж пришло, думаем, время умирать, так жили вместе - и умирать вместе будем… Не получилось. Вышел я что-то на полчаса всего. А в это время и началось. Вертолеты, стрельба, наши, ваши. Дом у меня на глазах и "осел". Взорвали. Когда уходил, она говорит: "Прилягу. Подожду тебя. А потом Ваську покормлю". Васька - это кот наш… Не покормила, выходит.
Александр не удержался, спросил:
- А сын?
Старик замолчал. Переспросил:
- Сын?.. Сынок разбился в самолете… Летчик был… От снохи вот еду. В Ростове с внучкой живут. Оставляли меня, а я не хочу. Не могу без Нино. Все равно умирать. Так лучше уж рядом с ней…
- Слушайте, выходите! На улице поговорить не можете, что ли? - раздалось со стороны.
Глава 6.
Комендатура 293 Управления начальника работ, а попросту - УНР, встретила Сашу Гарова тепло. Окрестив Санька Гариком, майор Смирнов сразу же предложил ему пойти вместе с колонной продовольствия в Ханкалу.
- Не вопрос! - с готовностью ответил Александр. - Когда выходим?
- Ух, ты! Шустрый! Погоди. Не сейчас. Завтра. - Майор Смирнов, прищурившись, посмотрел в глаза Гарову. Натолкнувшись на такой же острый немигающий взгляд, отвернулся, крикнул, - Глу-ушко!
Рядовой Глушко примчался со скоростью света. Услышав громкий рык командира, он выскочил из деревянного туалета, застегивая на ходу ширинку. Добежал быстрее, чем застегнул пуговицы на штанах. Майор Смирнов не преминул съязвить по этому поводу:
- Видишь, лейтенант, с какими олухами приходится воевать?!
- Товарищ майор!.. - попытался вставить что-то в свою защиту Глушко. Потом застеснялся, покраснел.
- Ладно, ладно, рядовой Глушко, застегните оставшуюся пуговицу. Встаньте, как полагается. Расскажите нам с лейтенантом Гаровым, как там чувствуют себя задержанные.
Глушко поправил рубашку, штаны и ремень. Вытянулся. Помолчал секунду. Затем, как будто бросаясь на амбразуру, на одном дыхании выпалил:
- Товарищ майор? Разрешите доложить? Задержанные вчера вами два "боевика" сидят в погребе тихо. Но не потому, что такие послушные. Я так мыслю, что просто сил у них не осталось. Вы как их ночью воспитали, так они до сих пор и лежат в крови. Иногда говорят "суки", "все равно всех порвем".
- А ты че? Сидишь над ними и бред их специально слушаешь? - спросил Смирнов. - Ты бы лучше книжки читал. В них иногда правду пишут. Какая у тебя любимая книжка, Глушко?
Рядовой задумался. Потом ответил:
- "Три медведя".
Гаров прыснул от смеха, повернувшись в сторону. Сделал вид, что закашлялся.
Майор Смирнов с умным лицом продолжил:
- Это что? Сказка что ли такая? Сказки, значит, любишь? Сказки - это конечно, хорошо! А последнюю, какую книгу ты прочитал, Глушко?
Глушко немного растерялся. Опять подумал. Произнес:
- "Три медведя".
Гаров "закашлялся" еще сильнее. Смирнов глянул на него, слегка улыбнулся, затем с деланно важно-серьезным лицом произнес:
- Глушко! Вот от твоих ответов лейтенант Гаров поперхнулся. Ты хоть думаешь, что говоришь? Слава богу, дожил до девятнадцати лет. Девятнадцать тебе?
- Так точно.
- Так неужели ты последний раз читал книги в третьем классе?
- Да нет, - улыбнулся Глушко. - Она у меня под подушкой. Я перед сном ее читаю.
- Кого? - спросил Смирнов, широко раскрыв глаза. - Сказку "Три медведя"?
Гаров уже хохотал в открытую, не в силах сдержаться. Глушко, глядя то на Гарова, то на смеющегося Смирнова, искренне не понимал, что происходит. Покраснев сильнее, чем от расстегнутой ширинки, силился понять, что же в его ответах не так.
- Товарищ майор, я вам честно сказал. А вы!
- Глу…ш…кко… А т-ты… это… "Про Ку…рочку Ря…бу" чита-ал? - заикаясь от смеха, спросил майор. - Я тебе принесу… Знаешь? Тоже… ин…нте…ресно!
В вагончик зашел прапорщик Мердыев с большим пакетом:
- Смеемся, значит? Опять Глушко чего-нибудь сморозил?
Смирнов, все еще задыхающийся смехом, спросил Мердыева:
- Леха!.. Ты "Три медведя" не читал?.. Ха-ха-ха… Вот Глушко советует. Говорит хорошая книжка… У него - на-астольная. Прям, как Библия. Мердыев, деловито закладывая в холодильник продукты из пакета, мельком глянул на обиженного Глушко:
- "Три медведя" - отличная сказка. Мне мама читала. Что тут смешного? Плохо, что Глушко других книжек не читает. Хочешь, Ромка, я тебе "Войну и мир" первый том принесу? В одной из пустых квартир грозненских захватил с собой. Может, думаю, пригодится. Хочешь?
- Хочу, - буркнул насупленный Глушко.
На громкий смех вышла из другой комнаты вагончика жена майора - Светлана:
- Чего издеваетесь над мальчишкой?
- Кто здесь мальчишка? - резко переспросил майор. - Глушко - солдат, защищающий свою Родину - Россию, вместе с тем свою маму и свою деревню Глушкино. Он должен знать свою страну, своих героев, своих писателей. Чем он отличается от тех, кто говорит "порвем, суки"? "Тремя медведями"? А если чеченцы в эту дверь войдут, Глушко как Машенька выпрыгнет в окошко и побежит домой к маме?.. Хм… Мальчишка… - Смирнов презрительно хмыкнул.
В это время где-то недалеко грохотнуло. После взрыва началась перестрелка очередями. Смирнов быстро развернулся, схватил с кровати автомат и ринулся к дверям, отталкивая Глушко. Не останавливаясь, обернулся:
- Гаров! Со мной?
- Да! Конечно! - Сашка схватил такой же автомат и легко побежал за майором.
- А мне? Мне что делать? - раздался из вагончика голос Глушко.
- "Войну и мир" чита-ать! - донесло эхо ответ Смирнова.
- Сщас достану, - проговорил Мердыев, продолжающий суетиться вокруг продуктов.
- Откуда тортики с пельменями? - спросила Светлана. - Здесь есть магазин?
- Да какой магазин? - улыбнулся Мердыев. - Надо же чеченцам как-то зарабатывать. Вот и приходят в аэропорт торговать. А я как увижу их: "Где разрешение? Нету? Вот и идите отсюда!" Так чтоб остаться, они мне пакеты с едой дают. Так и живем.… Держи! - протянул прапорщик Мердыев рядовому Глушко, вытащенный из-под матраса том Толстого.
Глава 7.
Монотонно из ординаторской доносился четкий ритм времени. Дверь в палату была приоткрыта. Тихий час Даша Свириденко не любила с детства, с тех пор, как из-за частых ее болезней маме пришлось забрать из детсадовских ясель. Она одна не спала. Проектировала мысленно предстоящий таинственный процесс, иногда бралась за спицы - детские штанишки были почти готовы. Часы прозвенели четыре раза, когда низ живота стал неестественно влажен. Болей никаких не последовало, но Даша испугалась - вдруг ее малышу не терпится появиться на свет? Не решившись будить соседок, она молча встала и поспешила к выходу. По ее подсчетам до назначенной даты осталось два дня. Медсестра-акушерка, рассмотрев ее, распластанную по креслу, покачала головой: "Воды отошли, на сухую рожать будешь…".
Рожать естественным путем вообще не получилось. Через тринадцать часов Дашу, измученную схватками, практически без сознания, отвели в хирургическое отделение, вызвали бригаду врачей и медсестер. Бывшая одноклассница, теперь - реанимационная сестра, подошла к Дашиному истерзанному уколами телу, ласково шепнула:
- Хороший врач кесарить будет. Я подходила к нему. Говорю: красотулю нашу не испортите! - Татьяна улыбнулась и отошла.
- Где тут наша венка? Ну-ка кулачком поработай! - проговорил анестезиолог Даше, легко заигрывая между делом с одной из медсестер. Почти все присутствующие знали, что они любовники. Даша тоже об этом уже слышала. И ей было приятно засыпать во флюидах тайной любви, витающих над ней. Она закрыла глаза. Последние слова анестезиолога: "Даша! Посчитай мне до десяти-и-и-и!" - прозвучали как в микрофон, потом растворились, словно эхо в горах. Она доверчиво улыбалась. Спала.
Как не готовился мысленно к предстоящему событию курсант Свириденко, телеграмма свалилась все-таки неожиданно. Он не знал что делать, куда идти, что кому говорить. "Родился сын". У него родился сын. У НЕГО! ЕСТЬ! СЫН!.. Нет… Разве такое бывает? Это наверно не у него. У кого-то другого… СЫ-ЫН! Неужели он теперь отец? Что такое "отец"? Что такое "сын"? Такое случается сплошь и рядом. Но с НИМ!? Хотелось быть свободным поэтом. Умереть как Пушкин молодым. А теперь - у него есть сын! Нужно писать колыбельную - вот что нужно делать. Он пошел к командиру роты. Через час курсанта Свириденко отпустили в увольнение на сутки.
Приехав в Ростов, он направился сразу в роддом. К Даше его не пустили. Написав записку, пошел к теще. Та нервно раскричалась: "Хоть бы цветы купил! Папаша!". Дальнейшее время он провел молча. Говорила теща. То руки помой, то переоденься. В общем, то одно, то другое. Ну, как она не понимает? У НЕГО РОДИЛСЯ СЫН!!! У НЕГО, а не у нее. И когда она, второпях ворожа утюгом над пеленками, чтобы отнести их скорее в роддом, в очередной раз попросила его что-то сделать, он накинул куртку и выскочил из дома. Ночь провел под окнами больницы. Сами собой пришли в голову слова колыбельной. Записал на клочке бумаги. Утром возвратился в училище. "У МЕНЯ РОДИЛСЯ СЫН!".
Глава 8.
Малкович был знаком с майором Смирновым по Афгану. Но не знал, сможет ли рассчитывать на его поддержку сейчас. Тем не менее, ничего лучше ему в голову не пришло. И Андрей позвонил старому товарищу. Рассказал ситуацию. Упросил приехать в Моздокский суд в качестве свидетеля.
От начальника управления работ Смирнов вернулся чернее тучи. Еще бы! Малковичу что - ни жены, ни детей. Свободен как птица. А тут - не дай бог что! Мало ли своих проблем? Оружие все здесь крадут, прячут, нелегально провозят, продают. Но что бы так попасться! "Эх, Малкович, Малкович! Умный мужик, но дура-ак!"
Гаров сразу заметил перемену в Смирнове.
- Что-то случилось?
- Случилось!.. Черт бы побрал этого Малковича… Оружие он вез в УНР! Ничего повеселее не придумал? "Смирнов, приедь! Выручи! Век не забуду доброты! Продадим - пополам поделимся". А хрен с маслом не хотел? Вот не поеду, и что тогда? - разгорячился Смирнов.
- Да ладно, майор. Неужели так сложно сказать в суде, что Малкович вез оружие к нам в комендатуру? Ну, давай я скажу!
- Ты скажешь? Молодец! Придумал! Он скажет! - Смирнов все время ходил, брал вещи, перекладывал их с места на место и никак не мог успокоиться. Потом внезапно сел напротив Гарова, широко расставив ноги, оперся на колени. - Лады! Ты. Едешь. В Моздок. Завтра.
Так Гаров совершил поступок, который стал определяющим всей дальнейшей его судьбы. МАЛКОВИЧ НИКОГДА НЕ ЗАБЫВАЛ ТЕХ, КТО ЕМУ ПОМОГ.
Из Моздока вернулись в комендатуру "Северного" вдвоем. Радости Малковича не было предела. Гаров тоже был счастлив, что дело "выгорело". Их безудержный оптимизм передавался всем окружающим. Сама собой появилась на столе вагончика бутылка "Столичной", икорка красная, балычок, сало. Светлана начала энергично хлопотать: то хлеб порежет, то рюмки где-то нашла - сбегала выпросила у общежитских. Вот наконец-то сели. Одним из тостов, конечно, помянули погибших товарищей. Помолчали. Поговорили. Под шумок зашли две "декабристки" из общежития. Присоседились. Малкович за словом в карман не лез - обаял всех. Появилась еще бутылка водки. Следом - другая. А потом - часа в три ночи - мужья "декабристок".
Тут выяснилось, что одной из жен нет. Исчез из-за стола и Малкович. Муж - лейтенант роты Пузанов - отправился тогда в свою комнату общежития сказать любимой супруге - блондинке с внешностью Мэрилин Монро, - что прибыл. Не обнаружив оной в кровати сладко спящей, он решил вернуться к оставленной компании. Возвращаясь, почувствовал нужду. Хотел справить на улице, но в самый последний момент передумал и свернул по коридору направо.
Ах, если бы, если бы он вышел на улицу! Но черт, или кто там есть, дернул его пойти в туалет с буковкой "М" на двери. Открыв эту самую дверь, он увидел чью-то широкую спину, загородившую окно. Вокруг нее обвились две голые ноги. Человек с широкой спиной часто дышал. Постепенно от ритмичных телодвижений штаны опускались все ниже и ниже.
Пузанову показалось происходящее любопытным. Скромностью он не обладал. Поэтому снова не пошел на улицу. Зашел в кабинку, сделал свое "мокрое" дело. В это время послышался счастливый женский стон. Веселый Пузанов, собирающийся рассказать об увиденном застольной компании, вышел. Хлопнула за спиной дверь. И тут он остановился как вкопанный.
Сумочка! Сумочка лежала на полу! Нет такой ни у одной из женщин в общежитии. Сам ее покупал для жены в Питерском бутике. Е-о-о-о-о! Так это она - там, в мужском туалете, на грязном подоконнике - с голыми ногами, обвившими чью-то спину!
"Сука!" - пронеслось в мыслях, остро режущих голой правдой голову Пузанова. "Сука!" - сказал он вслух. "Сука-а-а-а!" - закричал во весь голос. Открыл дверь туалета, подошел к одевающейся жене. И, не замечая Малковича, бросил ей в лицо: "Сука!". Развернулся и направился в комендатуру.
На утро ночной инцидент облетел всех и каждого. Пузанов пожаловался другу Никишову. Никишов предложил обсудить дальнейшие действия Пузанова с Рыжовым, потом имел неосторожность сказать новость жене со строжайшим приказом никому сию тайну не разглашать. Та клялась и божилась, но дружба с Веркой ведь дороже. Так и пошло-поехало. Верка - Таньке. Танька - мужу. Перешептывания окружили кольцом семью Пузановых. Пузанов не стал долго ходить в роли обманутого мужа. Подвез как-то секретаршу начальника УНР - длинноногую Оксану. В машине с ней и покувыркался, раз пять или побольше. Об этом снова рассказал Никишову. Никишов - Рыжову. Опять понеслось. Разводиться Пузановы не стали.
Глава 9.
Очнулась Даша от истошного женского крика, доносящегося из-за стенки. Огляделась. На соседней койке рядом лежал какой-то мужчина. По трубке, спускающейся из-под его одеяла в ведро, медленно стекала желтая жидкость. Даша осторожно пощупала под одеялом свой живот. Гладкий! Вот холодная грелка в самом низу. А выше? Нет ни бинтов, ни пластыря? Как же они доставали ее ребенка?
Господи! Как страшно спросить! Что с ним? С ее сыном? Или все-таки дочерью? Да собственно пока и не у кого спрашивать. Темно за окном - значит ночь. Под кроватью началась капель. Сил только и хватило - чуть приподнять одеяло. Оказалось: от нее тоже спускалась трубка в ведро как у мужчины напротив.
Вошла медсестра со шприцом. Отвернула край Дашиного одеяла. Протерла ватой чуть выше колена. Уколола. Даша слегка вскрикнула. Спросить про ребенка не успела. Медсестра ушла. О сыне сказал анестезиолог, зашедший на минутку утром. Прежде чем Даше пришлось увидеть сморщенное красное тельце, ей стали массировать грудь. Холодные руки акушерки опускались и мяли так сильно, как будто не человек перед ней, а тесто. И процесс этот был какой-то унизительный. Даша действительно чувствовала себя тестом, апельсином, из которого выжимают сок. Было очень больно, но кричать не хотелось. Сдержалась.
- Надевайте халат и переходите в роддом! - сказала на прощанье медсестра.
Покидая реанимацию, Даша придерживала рукой низ живота. Бывшая одноклассница не обманула: хирург сделал очень маленький горизонтальный разрез. Пространство, сближавшее ее с мужем, мамой, подругами, раздвинулось на невероятно огромное расстояние, когда взяла в руки пеленчато-одеяльчатый комок и приложила его к ярко-красным соскам. Чадо впивалось с невероятной жадностью, тянуло молоко все сильнее и сильнее. Наконец насытилось.
"Мой ребенок! Никому никогда не дам в обиду!". По кровати рядом с Дашей пробежал таракан. И она не выключала свет всю ночь, чтобы насекомые не потревожили ее кроху.
Глава 10.
Казалось, удача стала сопровождать Малковича бесконечно. Утром он со Смирновым и Гаровым нашел покупателей на спасенное оружие. Смирнов списал его как не пригодное. Малкович пообещал открыть друзьям счет в банке и положить обоим по немаленькой сумме.
- Гарик! У тебя дети есть? - спросил Малкович.
- Не успел. Только женился.
- А чего жену не прихватил с собой?
- Куда? В этот крысятник? Да и работу не может оставить - потом не устроишься, - печально произнес Саша.
Крысы, будто почуяв, что про них вспомнили, с новой силой зашуршали по круглым стенам вагончика. Одна вылезла в дыру и обнюхивала воздух. Пахло жареными котлетами, приготовленными несколько ранее Светланой на электрической маленькой плитке. Вадим Смирнов, стараясь как можно тише, достал пистолет. Раздался выстрел. Попал. Через минуту в комнату осторожно зашел огромный черный гладкошерстый пес Джохар и утащил убитую крысу. Смирнов по-киношному дунул в дуло пистолета, положил его рядом:
- Жена у Гарика - изнеженная барышня. Не такая как моя Светка - через все огни и воды ко мне доберется. Ничего не боится.
- А тебе оно видимо надо! Проверяет она тебя своим неожиданным появлением. Вдруг ты ей изменяешь? - проговорил Малкович.
- Пусть проверяет. Все равно правды не узнает. Даже если что-нибудь услышит про меня, не уйдет. Куда ей с детьми?
- А прапорщица-то ничего! Очень даже сексуальная! - оскалил ровные белые зубы Малкович.
- Но-но! Попрошу не выражаться! - играя ревнивого соперника, схватился за пистолет Смирнов.
- Ну, вы тут сами разбирайтесь, а я умываю руки и сматываю удочки, - произнес, смеясь и вставая, Гаров.
- Куда ты? - спросил Смирнов. - А кто будет моим секундантом?
- Да пойду ребят проверю. Задание дал - вычистить баню, убрать под навесом. А то страшно подойти! Порядок солдаты у меня наводят, короче говоря.