- Почему? С ветром мы справимся.
- Дело не в ветре, Лейла. Думаю, вы знаете, почему он не хочет, чтобы вы там были.
- Из-за моих отца и брата, да? Я ценю его беспокойство о моем благополучии, но это не выведет меня из душевного равновесия. Для меня она остается всего лишь маленькой группкой деревьев. Пожалуйста, отведите меня туда.
Он покачал головой.
- Вы действительно не знаете, почему вам стоит держаться подальше от этого места?
- Разве я этого не сказала?
- О, да, ваш отец и брат. Но это не все объяснение.
- Тогда расскажите мне.
- Не могу.
- Но я имею право знать!
Поскольку я закричала, Колин внезапно схватил меня за плечи и метнул на меня такой взгляд, что меня пробрала дрожь.
- И зачем вы только вернулись, Лейла! Это не к добру, разве вы не видите? Вы думаете, что все знаете, но вы не знаете и половины всего! Оставьте Херст сегодня же…
- Нет!
- И возвращайтесь к своему красавцу-архитектору. Забудьте Пембертонов, мы не можем дать вам ничего хорошего.
- Колин, скажите мне, пожалуйста, что все от меня скрывают? Я чувствую это в их присутствии. Я знаю, что вы, Тео, мои тетя и дядя хранят тайну. Я хочу знать. Я имею право!
- Вы не имеете права!
- Имею, как и вы, поскольку я тоже Пембертон. Я родилась в этом доме! Ваш отец и мой отец были братьями. Что бы здесь ни случилось, не важно, каким бы постыдным оно ни было, у меня есть право это знать. Поэтому я и вернулась. Не ради денег или нарядов, но ради наследия, которое я смогу назвать своим!
- Даже если это наследие состоит в безумии и убийствах?
- Тем более. Скажите мне, Колин, пожалуйста!
Его зеленые глаза внимательно разглядывали мое лицо в той изучающей манере, к которой я начинала привыкать.
- Хорошо, - пробормотал он, - я расскажу, но когда вы все узнаете, обещайте мне одну вещь.
- Какую?
- Что вы не станете презирать и ненавидеть меня за то, что именно я рассказал вам это.
- Колин…
Темнота сгустилась вокруг нас, свирепый ветер гудел в деревьях.
Колин мрачно стиснул зубы и бесцветным голосом начал:
- Ваша мать оставила этот дом двадцать лет назад не только потому, что она была убита горем: она уехала и ради того, чтобы увезти вас. Чтобы увезти вас отсюда, Лейла, от того, что здесь случилось. Я знаю, вы спрашиваете себя, почему вы не можете вспомнить то, что было до вашего шестого дня рождения, но я знаю причину… так же, как и другие. Мы все обладаем памятью, от которой вы так милосердно избавлены. Да, это связано с рощей, и ваши отец и брат умерли там. Но было тут и еще кое-что. - Колин глубоко вздохнул. Его ладони все еще крепко сжимали мои плечи. - Мы все были здесь в тот день; никто не уезжал из Херста. Сэр Джон и бабушка Абигайль, двоюродная бабушка Сильвия, мои отец и мать, дядя Генри и тетя Анна, Теодор и Марта. И, конечно, вы и ваша мать. Мы все были дома в тот день. Ох, Лейла… - Он остановился и снова внимательно глянул в мое лицо. - Лейла, мне трудно произносить эти слова, поскольку я знаю, что они сделают с вами. Если бы вы никогда не вернулись, вы бы продолжали свою счастливую жизнь, вышли бы замуж за Эдварда Чемпиона и никогда не вспоминали бы о Пембертон Херсте. Но из-за того, что вы вернулись, и из-за того, что я должен вам сказать сейчас правду, ваша жизнь никогда уже не будет такой, как прежде.
Он еще раз глубоко вздохнул, и его пальцы глубже вдавились в мои плечи.
- Это касается вашего отца и брата и того, как они умерли. То, что Тео рассказал вам, все это правда, насчет ножа, и убийства, и самоубийства, но он пропустил один факт. А факт этот в том, что в тот день в роще был еще один человек.
Я застыла.
- Еще один человек, который прятался в кустах и наблюдал, как совершалось кровавое убийство. Кто видел, как Роберт Пембертон перерезал горло маленькому Томасу и потом вонзил нож в свою собственную грудь. И этим третьим лицом… Лейла… были вы.
Глава 5
Я отвернулась от Колина и спрятала лицо в ладони. Я слышала, как его голос продолжал.
- Мы втроем нашли вас там, стоящей над их телами, совершенно потрясенную. Вы не плакали, Лейла, не издали ни звука. Вы были просто маленьким пятилетним ребенком, изумленно смотревшим на двоих людей, лежавших на земле. Дядя Генри поднял вас и понес домой, а я поскакал в Ист Уимсли за доктором. Тео нашел вашу мать в саду и привел ее в дом, где она должна была узнать новость.
Ладони Колина вновь легли на мои плечи, но на этот раз мягко.
- Вы не издали ни единого звука, Лейла, ни в тот день, ни на следующий. И вы не могли есть. Вы просто сидели в своей комнате с неизменно изумленным выражением лица. Но ваша мать рыдала. Она рыдала так громко, что ее было слышно во всем доме. Как это ужасно. Я никогда не знал такого черного дня.
Мне удалось вновь обрести дар речи:
- А что случилось потом?
- А потом вы обе исчезли. Рано утром, на третий день после происшествия, мы услышали шум колес на подъездной аллее и обнаружили, что исчезла легкая двухместная повозка. Вы и ваша матушка уехали в ней, оставив все ваши вещи. Она даже саквояж не собрала.
- И никто не последовал за нами?
Он молчал.
Я повернулась к нему:
- Убитая горем вдова и пятилетний ребенок были членами вашей семьи, и никто не поехал за нами?
- Лейла, прошу, послушайте…
- Значит, мы должны были жить в зловонии и нищете трущоб, моя бедная мать, худая, как скелет, и я, потерявшая память, пока вы жили в вашей жирной роскоши, как будто нас не существовало! - Мой голос сорвался на крик. - Как вы могли спать по ночам! - пронзительно кричала я, - вы, чудовища! Все вы!
Сжав кулаки, я колотила ими Колина в грудь, пока мои колени не ослабли и я не припала к нему, всхлипывая. Его руки тотчас же подхватили меня, успокаивая, давая мне ту заботу, в которой я так нуждалась двадцать лет назад. Все повторилось, как вчера, моя душа рыдала о моих несчастных отце и брате, о страданиях, которые пришлось вынести моей матери. Но на этот раз я плакала и еще об одном существе. О том пятилетнем ребенке, чья память была стерта трагедией.
Так мы стояли долго, Колин и я, пока я изливала свое сердце в его залитый слезами лацкан.
Спустя некоторое время я смогла вставить между вздохами:
- Я не помню этого. Я не помню этого.
- Бог милостив к тебе, Лейла, - шепнул он мне в волосы, - это хорошо, что ты не помнишь.
Я отпрянула от своего кузена и посмотрела на него долгим суровым взглядом. В его глазах были грусть и отчаянье, лицо застыло. Теперь в нем появилось что-то еще, что-то неуловимое и неопределенное…
- Вы рассказали мне не все, да?
Он отвел глаза.
- Я ничего не утаил.
- Не лгите мне, Колин, я этого не заслужила. С каждым часом я все глубже и глубже запутываюсь в трагедии Пембертонов. Я была частью ее. В большей степени, чем любой из вас. Я имею право, Колин, на полную правду.
Когда его глаза встретились с моими, я знала, что победила. Как бы это ни было мучительно, я должна была знать. Ради моей матери. Двадцать лет она несла эту ношу, теперь пришла моя очередь взять ее на себя. Это был мой долг перед ней.
- Полная правда, - серьезно заметил он, - касается вашего отца. Или, более точно, рода Пембертонов. Лейла, давайте присядем.
Мы подошли к скамейке и сели, привалившись к деревянной стене. Запахи сена и кожи смешивались с тихим ржанием лошадей, придавали этому месту атмосферу нереальности, как будто мы унеслись за мили и годы от всех остальных.
Я вновь услышала его голос, монотонно звучавший у моего уха. Когда он говорил, перед моими глазами возникали картины.
- То, чему вы оказались свидетелем в тот день, и чего вы не помните, случалось здесь и раньше. Это наследие крови Пембертонов, откуда оно взялось, никто не знает, но оно проявляется в форме ужасного безумия. У вашего отца не было ни таинственной лихорадки, ни загадочной болезни; он попросту стал жертвой безумия Пембертонов. Через поколения проходят истории о диких убийствах и странных смертях. Некоторые из легенд, которые вы слышали о Херсте, основаны на реальных событиях нашей истории, и для местных это повод избегать нас. Мы известны как проклятый род, проклятие наше - в дурной крови, и это обрекает любого и каждого из Пембертонов на судьбу самую ужасную, какую только можно себе вообразить.
Я взглянула на него в полном изнеможении. Я была усталой и бессильной, измотанной, словно проехала много миль.
- Любого и каждого из Пембертонов?
Он серьезно кивнул.
- Если верить истории, которую рассказал мне сэр Джон, ни один из Пембертонов за всю историю рода не избежал этого. Тем или иным образом, в разное время сумасшествие может проявиться.
- Но ведь это же абсурдно! Даже если безумие наследственно, оно редко поражает все потомство и обычно минует одно-два поколения.
- У нас не так. Мы - обреченный род.
Обреченный. Бесплодный. Безнадежный. Значит, вот чем обусловлена эта атмосфера мрачности, которую я почувствовала вокруг дяди Генри. Возможно, вследствие некоторых смутных воспоминаний детства, может быть, услышав разговоры взрослых о неизбежности рока, но вид моего дяди напомнил мне, что он - обреченный человек.
- Это притянуто за уши, Колин. Я не могу в это поверить.
- Почему же, как вы думаете, ваша мать забрала вас отсюда? Чтобы вы не смогли вспомнить то, чему были свидетельницей в роще? Возможно. Но я думаю, она увезла вас отсюда в надежде, что может спасти вас от судьбы, которая вас ожидала.
- Нет, нет, нет, - повторила я несколько раз, - это бессмысленно, я отказываюсь в это верить.
- Сэр Джон убил себя, выбросившись из восточной башни. Его родной брат Майкл отравил свою мать и себя. Это идет в глубь времен, далеко в глубь. Мой собственный отец избежал рока, погибнув от несчастного случая. Иначе и он тоже прошел бы путь всех Пембертонов.
- Мне плохо, Колин. Проводите меня обратно в дом.
Мы оба неуверенно встали, я оперлась на него. Сказанное им раньше о том, что я буду настроена против него за то, что он сказал мне правду, начинало сбываться. Колин стал носителем очень плохих известий; он превратил мою жизнь в кошмар, и в эту секунду все мое негодование было направлено против него.
Он, должно быть, почувствовал это, возможно, по моему встревоженному тону, или по тому, что я не смотрела на него.
- Я не хотел вам всего этого рассказывать. Это не привело ни к чему хорошему. Все же вы должны были знать. Вы настаивали. Теперь моя единственная надежда, Лейла, что вы немедленно покинете Херст, вернетесь в Лондон и начнете новую жизнь с вашим Эдвардом. Забудьте нас. Никогда о нас не вспоминайте.
Мы вышли из конюшен и вернулись домой в молчании. Рука Колина крепко поддерживала меня, когда мы поднимались по лестнице, дом был молчалив и полон плохих предчувствий. Когда мы остановились у моей двери, я оттолкнула его в попытке показать, что могу обойтись без его помощи.
- Я не уеду из Херста, - заявила я резким тоном.
- Ничего хорошего это вам не принесет.
Я не могла дать этому определения или выразить в словах, но какая-то высшая сила заставляла меня остаться в этом доме еще на некоторое время. Я не знала, что я собираюсь делать и почему, но в глубине души решила, что должна остаться.
- И можете передать бабушке, что я присоединюсь к ней за чаем, - уверенно добавила я.
Стоя перед зеркалом туалетного столика, я выпрямила спину и расправила плечи, как солдат на смотру. То, что мне предстояло, возможно, станет одним из самых важных моментов моей жизни. Бабушка явно была очень важной персоной, и я подозревала, что именно она, а не дядя Генри, распоряжается хозяйством Пембертонов и их богатством. Если это правда, и Абигайль Пембертон является Королевой Викторией местного масштаба, тогда у нее должны быть ответы на множество вопросов, которые я собиралась задать. Вопросы касались моей родословной, моей крови, моего собственного прошлого, моих отца и матери и моего места в семье. Прежде чем стать миссис Чемпион и превратиться в представительницу дальней ветви рода Пембертонов, я должна была узнать все.
Часы после разговора с Колином были утомительны, проведены во внутренней борьбе в попытке удержать связь с реальностью. Меньше чем за сорок восемь часов я прошла через такие пугающие открытия, что мой мозг с трудом воспринимал их. То, что задумывалось как приятный визит к давно утерянным родственникам, обернулось полной противоположностью. Мое неожиданное появление в Херсте нарушило повседневное спокойствие родственников до такой степени, что они были растревожены и, возможно, возмущены таким вторжением. И те благословенные воспоминания, на которые я надеялась, обернулись кошмаром.
Меня все больше и больше изумляла сила духа моей матери. Я всегда знала, что ей пришлось перенести множество тягот, чтобы обеспечить мне нормальную жизнь. Одинокой женщине, да еще с ребенком, никогда не бывает легко. И все же благодаря твердости и мужеству она сделала это. Но теперь, когда я узнала правду, скрывавшуюся за ее мучительным молчанием, правду о гибели ее мужа и сына, и тот факт, что ее дочь оказалась свидетельницей этому, и то, что испорченная кровь Пембертонов, возможно, обрекла ее ребенка на подобную же участь, я испытывала перед ней даже большее благоговение.
Итак, теперь я была совершенно готова к встрече с бабушкой Абигайль.
Я резко постучала в дверь, громко и уверенно. Необходимо было сразу же дать ей понять, что, какой бы таинственной властью над семьей она ни обладала, я сама по себе и не похожа на остальных. Я вошла в комнату и сразу почувствовала, что мои ожидания не были обмануты, - властность этой женщины ощущалась с порога. Это было чем-то похоже на визит в монастырь, возглавляемый могущественной и деспотичной настоятельницей. Атмосфера была безмолвная и внушительная, мебель - крепкая и представительная, стены, гардины и растения казались пропитанными непреклонным духом хозяйки.
- Пройди вперед, чтобы я могла рассмотреть тебя, - раздался холодный голос.
Она восседала в кресле с высокой спинкой, лицо ее скрывал полумрак. Абигайль Воксхолл Пембертон сидела неподвижно, в черном платье с воротником, сжимавшим ее шею. Я осторожно приблизилась, готовясь к бою, и встала там, где, как мне казалось, она желала меня видеть.
- Подойди ближе, дитя. - Это был холодный приказ. - Мне восемьдесят лет, и мои глаза плохо видят. Как я рассмотрю тебя, если ты стоишь так далеко? - Бесплотный голос как будто парил в темноте.
Придвинувшись ближе, я почувствовала раздражение от ее слов и тона. Ясно было, что она за эти несколько секунд уже составила полную оценку и суждение обо мне. И пока я стояла перед ней, пытаясь разглядеть ее лицо, находившееся под покровом темноты, у меня шевельнулось мимолетное воспоминание: в газете, которую я незадолго до этого прочла, публиковались странные рассказы американского моряка по имени Пери, прорвавшего изоляционистскую политику Японии, этой таинственной страны, которую не видел ни один европеец. Из его сообщений возникли причудливые рассказы, которые регулярно печатала лондонская "Таймс", один из них пришел мне сейчас на ум. Император Японии никогда никому не показывает своего лица, он сидит за ширмой, поскольку считается, что он слишком благороден, чтобы позволить себя рассматривать. Именно это я и ощутила сейчас, стоя перед этим восседающем на троне матриархом, который, казалось, не склонен был показывать свое лицо.
- Ты робко приближаешься. Боишься меня, да?
- Мое поведение вызвано уважением, а не страхом.
- Еще один шаг, Лейла. Свет слабый, а я в последнее время не очень хорошо вижу. Вот так лучше. Видишь лампу на столе, справа от тебя? Поднеси ее повыше, чтобы осветить твое лицо.
Я сделала, как было сказано, подкрутив фитиль от едва мерцающего пламени до полного света, и когда повернулась, обнаружила, что лампа освещает не только меня, но и мою бабушку. И, как следствие, обе мы остались в застывших позах, разглядывая друг друга через десятилетия, что нас разделяли.
Бабушка Абигайль была очень старой женщиной. С бледным лицом, какое можно встретить в музее восковых фигур мадам Тюссо, она выглядела законсервированной величественной старой дамой, с белыми волосами, одетой полностью в черное, без украшений и косметики, которые могли бы нарушить аскетизм. И даже теперь, когда ее кожа висела складками, цвет лица поблек, руки были длинными и худыми, как у скелета, со вздувшимися синими венами и в коричневых пятнах, и казалась она до крайней степени истощенной, в ее облике доминировали глаза. Твердые и блестящие, как у барсука, они излучали молодость и энергию. Своими полными силы глазами бабушка Абигайль управляла любой ситуацией и теми, кто находился в ее окружении.
- Как ты похожа на свою мать… - прошептала она, словно увидев перед собой призрака. - Дженнифер…
- Я говорила…
- Ты меня узнаешь? - спросила она дрожащим голосом.
- Нет, бабушка, я вас не узнала; вы мне совершенно незнакомы, но в то же время, вы - мать моего отца. Во мне течет ваша кровь.
- Твоя мать никогда не рассказывала обо мне?
Я покачала головой.
- Это вульгарный жест. Я могла ожидать этого от Колина, но не от тебя. Если тебе надо ответить, ты должна делать это своим голосом, а не своим телом. Это очень неподобающе молодой леди, привлекать внимание к своему телу.
- Да, бабушка, - ответила я, слегка сконфуженно. Опять дилемма: эта женщина была мне чужой и в то же время - самой близкой из живущих родственников.
- Я понимаю, ты мало знаешь о нас. И если это так, то зачем ты вернулась?
Не любопытство, а скорее, приказ объяснить мое появление здесь - такова была ее манера спрашивать. Эти глаза, твердые маленькие точки глубочайшей черноты, блестящие, как агат, в упор смотрели на меня.
Я подумала о письме. Говорила ли ей о нем тетя Сильвия, ее сестра, перед смертью? По причинам, которые я сама неспособна была понять, слабое предупреждение в глубине моего сознания вновь заставило меня не сообщать о существовании письма.
Мы уперлись друг в друга взглядами, я - не желая отвечать на ее вопрос, она - чувствуя мою сдержанность. Она разглядывала меня из-под тяжелых век, эти черные глаза пронизывали насквозь, не выдавая ничего из мыслей, крывшихся за ними, не говоря ничего об отношении к моему внезапному появлению. И пока мы измеряли друг друга взглядами, как соперники на состязаниях, ветер снаружи завывал и бил ветвями деревьев в переплеты окон.
Заговорив, она испугала меня:
- Два дня назад здесь, в Херсте, все было тихо и спокойно. А потом явилась ты. Вместе с этими ветрами из ада. Ты принесла их с собой, Лейла?
- Я приехала из Лондона, а не из ада.
Она подняла бровь, показывая, что для нее это одно и то же.
- Так, значит, теперь моя невестка умерла, а ее дочь вернулась, чтобы потребовать долю наследства?
Абигайль издевалась надо мной, но я не собиралась обращать на это внимания. Такой намек, будто я здесь лишь для того, чтобы разделить богатства Пембертонов, уже был сделан остальными моими родственниками, так что теперь я привыкла к нему и не так быстро вспыхивала.
- Я приехала сюда за семьей и поддержкой, бабушка. До этого я не была свободна, поскольку моя мать долгое время болела. Теперь я свободна и собираюсь замуж, но прежде чем я сделаю это, мне хотелось вновь увидеть свою семью.