- И эта… поддержка… В чем она заключается?
- В моем прошлом. Пять лет моей жизни, которые я хочу восстановить.
Она оставалась неподвижной. Не могу сказать, тронули ли ее мои слова, но она должна была почувствовать горечь в моем голосе, когда я говорила о болезни матери.
Затем последовал стук в дверь, и, как по команде, вошла личная служанка бабушки, неся поднос с чаем и кексами. Не говоря ни слова, она поставила его на низкий столик между нами и покинула комнату.
Как будто ничего не изменилось, моя бабушка продолжала.
- Я подозреваю, что Пембертон Херст и его обитатели оказались не такими, как ты их себе представляла. Никто не ожидал увидеть тебя снова, Лейла, так что ты должна понять, почему они так медлят признать тебя.
Для инвалида, который никогда не покидает своей комнаты, Абигайль была очень хорошо осведомлена о том, что творится в ее королевстве. В этом доме явно существовала субординация, и я подозревала, что мой дядя Генри, ее старший сын, возглавлял иерархию.
- На это понадобится время, я знаю.
Негнущимися, скрюченными от артрита пальцами моя бабушка начала разливать чай.
- Сливки и сахар?
- Пожалуйста. - Я стояла, глядя на нее, рассматривая эти пальцы без колец и гадая, как они выглядели пятьдесят лет назад, когда ее сыновья были маленькими. Я задавалась вопросом, на кого был похож великолепный сэр Джон, и каким таинственным образом он умер. Что думает бабушка об этом фантастическом безумии Пембертонов, о котором говорил Колин? Она явно слишком прагматичная женщина, чтобы верить в такую выдумку!
Другая мысль начала формироваться теперь в моем сознании: неопределенная, расплывчатая, возникшая в момент, когда Колин сообщил свою пугающую новость. И поскольку убеждение крепло, казалось, я скоро смогу выразить его вслух.
Чашка с блюдцем находилась на низком столике передо мной, хотя я все еще стояла, в то время как бабушка откинулась на спинку кресла и поднесла свою чашку к губам.
- В этом доме поколениями подается чай "Дарджилинг". Твоя мать поддерживала эту традицию в Лондоне?
Я начинала закипать. Эта старая женщина сознательно играла со мной, задавая мне общие вопросы, в то время как она должна бы показать больше обеспокоенности двадцатью годами отсутствия. И она до сих пор не предложила мне сесть.
- Мы не могли себе этого позволить, - решительно ответила я.
- Жаль. - Она сделала еще глоток и поджала свои жесткие губы. - Скажи мне, Лейла, ты когда-нибудь страдала головными болями?
- Головными болями? - Кто-то еще уже спрашивал меня об этом. - Нет, если только изредка.
- Если это когда-нибудь случится, у меня есть старое средство, которое творит чудеса, - Она сделала еще один глоток, наблюдая за мной над краем чашки. - Если у тебя когда-нибудь будут тяжелые головные боли.
- Благодарю вас, я запомню. - Я смотрела на свою чашку. Она соблазнительно дымилась.
- Знаешь, Лейла, мало что держит тебя здесь, в Херсте. Ты увидела все, зачем приехала. Вряд ли есть еще причины…
- Лишь одна, - мягко сказала я, сдерживая себя. - Те пять лет.
- Ерунда. Многие не могут вспомнить свое раннее детство. Есть люди вялые и не слишком сообразительные, они легко забывают.
- Но я должна вспомнить. По крайней мере… один конкретный день из этих пяти лет.
Бабушка Абигайль разглядывала кексы на серебряном блюдечке.
- Какой еще?
- День, когда я увидела, как мой отец убил Томаса, а потом себя.
В следующее мгновение тень пробежала по ее лицу. Если б я специально не наблюдала за реакцией бабушки, то не увидела бы этого. Но я заметила кратчайшую потерю самообладания, мгновенное изменение манеры поведения. Потом, быстро собравшись, старая женщина выпрямилась и подняла на меня свои глаза цвета черной смородины.
Так, значит, она не знала о том, что кто-то рассказал мне о том дне.
- Вероятно, это хороший повод не вспоминать о таком событии. Возможно, это защитный механизм памяти, дающий тебе возможность вести нормальную жизнь, без груза ужасных воспоминаний.
- Возможно, бабушка, я потеряла память от страха, и случилось что-то еще. Или, возможно, случилось что-то со мной.
Ее нижняя губа дрогнула.
- Но если ты видела, как умер твой отец, тебе нечего бояться, что он убьет тебя.
- Совершенно верно. Если только тот, кто совершил убийство, был мой отец… а не кто-то другой.
Я наконец произнесла это. Беспокойная мысль медленно прорастала в моем сознании. Это был удар вслепую, жест, который не имел за собой ни серьезной мысли, ни рационального объяснения. Да, по какой-то причине я должна была это сказать, дать ей понять, что я думаю. Мое сердце начало бешено колотиться.
- Возможно, пятилетний ребенок, который стоял, спрятавшись в кустах, видел третье лицо, вошедшее в рощу и убившее отца и брата. И этого действительно оказалось достаточно, чтобы вселить в ребенка такой ужас, что он мог забыть все, что видел. Это возможно?
Бабушка враждебно посмотрела на меня.
- Спорная точка зрения, Лейла. Мы знаем, что это совершил твой отец. Он был больным, с расстроенной психикой…
- Да, я знаю. Безумие Пембертонов.
Ее глаза распахнулись.
- Кто тебе сказал? И кто тебе сказал, что ты была там в тот день? Это Колин?
- Я не знаю, почему в этом доме царит такой запрет на информацию, бабушка. Очевидно, до вчерашнего дня вы были уверены, что я ничего не знаю о тех последних днях здесь. И очевидно, вы не хотели, чтобы я знала.
- Ну, это большая самонадеянность.
- Почему вы хотите держать меня в неведении о событии, которое произошло двадцать лет назад? Ясно, что разговор о нем не может быть таким болезненным. Вы боитесь, что я могу что-то вспомнить? Вы боитесь, что Колин рассказал мне об инциденте, и теперь я внезапно все вспомню? Я вдруг увижу то, чему я была свидетельницей?
- Это абсурд. Почему я должна этого бояться?
- Только по одной причине. Что был третий участник…
- Там никого не было! - Ее голос стал пронзительным. - Это был твой отец! Он сошел с ума из-за проклятия, как и все Пембертоны. Никто его не избежал, Лейла, и твой отец в том числе.
- Я не верю в это! - Какое-то смутное воспоминание вернулось ко мне. Зыбкое, как туман, оно просочилось во внешнюю часть моего сознания. Что-то о руках бабушки.
- Ты должна сейчас же покинуть этот дом. Здесь тебе нечего ждать. Если то, чего ты добиваешься, это деньги…
- Мне не нужны деньги.
- Возвращайся к своему прекрасному архитектору…
- Вы хорошо осведомлены, бабушка. Кто же это крадется к вам в ночи, как шпион, и нашептывает на ухо? Кто является вашими глазами и ушами, когда вы сидите взаперти в этой комнате? Дядя Генри? Тетя Анна? Теодор? Марта?
- Твоя дерзость крайне неприятна, Лейла. Я хочу остаться одна. Ты слишком похожа на свою мать - она всегда утомляла меня. И ты как твой отец. Это видно по твоим глазам и твоему подбородку.
- Вы предостерегаете меня от сумасшествия, да, бабушка? Эти вопросы насчет головных болей были не праздной заботой, верно? Именно так все и начинается?
- Ты все узнаешь в свое время, как узнали остальные.
Наши взгляды снова встретились. В каком ужасном смятении я была во время этой беседы, как огорчительно было обнаружить, что моя бабушка не предложила мне того семейного радушного приема, в котором я отчаянно нуждалась! Потом меня охватило отчаяние. Женщина передо мной была матерью моего отца, она дала ему жизнь, нянчила его младенцем и наблюдала, как он рос и мужал. Она также присутствовала при моем рождении и, возможно, качала меня с материнской любовью. Как отчаянно сейчас я хотела вернуться на двадцать лет назад, вновь стать ребенком и снова ощутить привязанность и надежность сплоченной семьи.
Но это было в прошлом. Что бы ни случилось за эти последние двадцать лет - от того ужасного дня до дня нынешнего, - но эти люди превратились в чужаков, которые совершенно ясно показывали, что я нежеланна среди них.
- Я не верю в это нелепое проклятие, я удивлена, что вы верите в него. Если вы, бабушка, так много знаете обо мне и видите, как я похожа на мать, то вы должны также знать, что я упряма и неподатлива и что я не покину этот дом, пока не обнаружу то, за чем приехала.
Все это я сказала тихим спокойным голосом, и все же эти слова оказали мощное воздействие. Ее жесткие маленькие глазки злобно сверкнули.
- Вижу, твои намерения определились. Поскольку ты Пембертон и прямой потомок сэра Джона, я не могу запретить тебе пребывание в этом доме. Все время, пока ты здесь, ты можешь жить как одна из нас, это твое право по рождению. Но, я не могу гарантировать, что ты найдешь это… искомое, которое ты так безрассудно ищешь. Очевидно, ты не успокоишься, пока не решишь, что ты это нашла. Но позволь мне тебя предостеречь… - Ее старческий голос звучал в полумраке, как пророчество колдуньи. - Одну вещь ты не сможешь игнорировать, и она находится в крови Пембертонов - это проклятие Пембертонов. Я заклинаю тебя, покинь этот дом немедленно, сегодня же вечером, и выходи замуж за своего архитектора, пока у тебя еще есть время наслаждаться жизнью. Но я знаю, ты не послушаешь меня. А тем временем…
- Тем временем, дорогая бабушка, вы отдадите распоряжение, запрещающее остальным делать мое пребывание здесь комфортным.
- У тебя разгоряченное воображение, Лейла. - Она снова склонилась над кексами и взяла один из них. В моем мозгу вновь вспыхнуло видение ее рук. Они несколько отличались от этих, менее костистые, но это явно были ее руки. И потом - кольцо на одной из них. Кольцо с алым камнем.
- Это невежливо - не отведать чаю хозяйки.
Воспоминание пропало. Я взглянула на чашку, думая, каким удовольствием было бы попробовать роскошный чай. Но рядом не было стула, а я не могла есть стоя. Я поняла бабушкину игру и отказалась играть в нее.
- Сегодня я уже выпила много чаю, бабушка, и я очень устала. Думаю, мне лучше вернуться к себе.
- Кроме того, невежливо уйти, не спросив разрешения. Тебе в юности явно не хватало воспитания.
- Это произошло, я думаю, из-за долгих и напряженных часов, когда моя мать должна была работать в переполненных, плохо освещенных помещениях, пока злокачественная лихорадка, наконец, не испортила ее легкие. Когда не знаешь, где добыть себе ужин, сложно держать в уме правила этикета.
С этими словами я повернулась на каблуках и грациозно поплыла к двери. Когда начала уже открывать ее, старушечий голос позади меня сказал:
- Ты - грубый ребенок, Лейла, и непростительно дерзкий. Если твое пребывание здесь затянется надолго, придется поработать над твоими манерами.
Я вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Слезы навернулись мне на глаза. Рыдания застыли в горле. Как отчаянно мне хотелось быть принятой ею, обменяться объятиями и насладиться теплом родственных отношений бабушки и внучки. Но этому явно не дано было случиться.
Я поспешила в свою комнату, чтобы не наткнуться на остальных членов моей "семьи", и заперла дверь изнутри. Уютная комната с камином, она не была моей комнатой. Это не была квартира в Лондоне, полная множества дорогих мне воспоминаний: последняя выплата мамой нашего долга; мой первый заказчик-джентльмен; приглашение Эдварда домой на ужин; его предложение, сделанное в кабинете. Единственное счастье, которое я когда-либо в своей жизни знала, я испытала в нашей скромной квартире. Но здесь, в этой королевской старинной спальне с благородной обстановкой, я не чувствовала себя спокойно.
Эпизод с бабушкой измотал меня гораздо больше, чем общение с остальными родственниками. Встреча с ней была так важна для меня, но теперь все пропало. В этой ситуации я действовала ужасно. Я забрела в ее капкан, попалась на ее дешевые ловушки и позволила себе выказать злость и высокомерие. Как бы ни была мала надежда обрести любовь бабушки, теперь она была потеряна. А с ней - все надежды на примирение с остальными членами семьи.
Я по-прежнему оставалась в полном одиночестве.
Глава 6
Ветер продолжал дьявольски завывать весь день. Я сидела на диване у окна и наблюдала волнение леса. Мое тело и разум были истощены двумя днями пугающих открытий. Возникало множество вопросов. Свидание с бабушкой выбило меня из колеи. Ее предупреждения на случай, если я останусь… Ее всегдашняя осведомленность обо всем происходящем… Кто же является ее доверенным лицом? Это не мог быть Колин, поскольку наш разговор в конюшне оказался для нее сюрпризом.
А что же сам разговор? Неужели Колин действительно рассказал мне страшную историю об убийствах и кровопролитии, и я была единственной свидетельницей этого? И дерзкая новая мысль, которую я, не подумав, выболтала бабушке - о третьем действующем лице в роще, откуда я ее взяла? И действительно ли я в это верю? И проклятие, в которое, кажется, все верят. Что послужило ему основой? Где истоки этой легенды, которая приговаривает каждого из Пембертонов к такому ужасному концу?
Пока я сидела и размышляла, новая идея пришла мне на ум: тетушка Сильвия. Почему она, единственная из всей семьи, явно отказавшейся от меня, желала, чтобы я вернулась? Почему она была другой? О чем она думала, когда писала свое письмо? Каковы были ее мотивы, ее намерения, когда она тайно написала мне, чтобы вернуть обратно в Херст?
Ответа на эту загадку не было. Никаких объяснений, никаких догадок.
Не зная, чем заняться, я бесцельно двинулась к туалетному столику и лениво взяла в руки путеводитель по Креморн-Гарденз. Романтические тропинки, аромат акаций в цвету, сверкающие фонари на фоне летнего неба - все это вспомнилось мне. Это было любимое место Эдварда, сюда он привозил меня, здесь мы пили лимонад, гуляли рука об руку среди цветов, танцевали кадриль, а иногда осмеливались и польку! Как же я любила Эдварда! Он был таким красивым и надежным - джентльмен, обществом которого гордилась бы любая девушка.
Весной я стану его женой. Женой человека, который участвовал в оформлении Трафальгарского сквера и нового дома Парламента. Человека, костюмы и экипажи которого были безупречны, носившего шляпы и эбонитовую тросточку. Мой красавец Эдвард, на которого украдкой поглядывали другие женщины. Я стану его женой, его достойной зависти женой, и навеки освобожусь от Пембертон Херста.
Потом я подумала о Колине, моем тридцатичетырехлетнем кузене с манерами хозяина хлопковой фабрики, чьи вьющиеся волосы всегда были в беспорядке. Почему он до сих пор не женат?
Стук в дверь вывел меня из задумчивости. Это была Марта, как обычно, одетая в прекрасное платье и благоухающая духами. Я вспоминала Марту все отчетливей, эту тихую маленькую девочку, игравшую простые пьесы на фортепиано и проводившую бесконечные часы за плетением кружева. У нее были прекрасные глаза Пембертонов, немного крупный нос и небольшая ямочка на подбородке. Кузина Марта, с ее шармом и вкусом, с ее хозяйственными качествами, была бы желанной для любого мужчины. Почему же она не замужем?
- Скоро время ужина, Лейла, - сказала Марта, вглядываясь в мое лицо. Я предположила, что теперь уже вся семья знает о том, что Колин посвятил меня в запретную тайну. И чуткая кузина искала на моем лице признаки скорби.
- Лейла! - она подошла ко мне, протягивая руки. - Мне очень жаль, что тебе пришлось узнать правду. Я надеялась, все мы отчаянно надеялись, что хотя бы один из рода Пембертонов сможет вести счастливую, нормальную жизнь без одержимости сумасшествием. Я тоже стану его жертвой, как и ты, Лейла, потому что наши отцы были братьями. Моя судьба будет такой же, как и твоя. Мне очень жаль, что ты это знаешь. Если б только Колин не был таким…
- Нет, Марта, это не его вина. Я вынудила его сказать мне. С самого начала было ясно, что вы все что-то утаиваете от меня. Я должна была узнать, раньше или позже.
- А теперь, когда ты знаешь, - она сжала мои ладони, - ты ведь сразу уедешь, не так ли, и заживешь счастливо?
Я непонимающе посмотрела на нее.
За ужином присутствовали все, кроме Колина. Никто не объяснил его отсутствия, а я не спрашивала. Окружавшая нас атмосфера была густа, как тот суп, который мы ели, и я подозревала, что причина этого - бабушка Абигайль. Так что теперь я знала, что это такое, когда люди желали бы никогда меня не знать.
Хотя явно это не было причиной для такого напряженного молчания. Допустим, они хотели, чтобы я никогда не узнала правды о смерти моего отца, и это было объяснимо, но теперь, когда я все узнала, явно не существовало причин для подобной мрачности. Кроме, разумеется, той, что мне стали известны не все факты.
Баранина была превосходной, а отварной картофель - просто отличным. Сельский воздух сотворил с аппетитом что-то такое, чего не удавалось лондонскому, пропитанному сажей туману. Ощущая, как китовый ус моего корсета все глубже впивается в талию, я продолжала поглощать столько приготовленных Гертрудой блюд, сколько могла. Но, несмотря на великолепие еды и соответствующую ей обстановку, никто, казалось, не был настроен разговаривать.
Тетя Анна торжественно восседала над своей тарелкой, намеренно избегая смотреть на меня. Она ела автоматически, как механизм. Дядя Генри, продолжавший поражать меня своей обреченностью, казалось, был чем-то озабочен и едва прикоснулся к пище. Кузина Марта была, как обычно, сама приветливость, полная сочувствия, извиняющаяся и обеспокоенная моими чувствами. Кузен Тео наслаждавшийся едой, так же, как и я, несколько раз казалось, хотел заговорить, но вместо этого лишь следил за мной взглядом.
Я знала, о чем они все думают, и готова была им ответить. Вывод, к. которому я пришла, был таков: когда я только что приехала в Херст (неужели это было только два дня назад?), желание восстановить эти потерянные пять лет оставалось на последнем месте, поскольку главным моим намерением было заново открыть для себя свою семью. Но как бы там ни было, в ходе моего краткого пребывания здесь многие вещи изменили мои мысли, поменяв приоритеты. И если мои младенческие годы были сначала лишь вопросом второго плана, то теперь они стали моей первой заботой. Необходимость их вспомнить крепла во мне.
На память пришли слова, сказанные Колином тем утром, когда мы покидали конюшни: "Оставьте Херст сейчас же. Возвращайтесь в Лондон и забудьте нас". И я вспомнила свою реакцию на это: странная и неодолимая сила как будто притягивала меня к этому месту. Последующие часы тяжелой душевной борьбы и нелепая встреча с бабушкой только усилили мою необъяснимую решимость. Смутная мысль не давала покоя - мой отец был невиновен.
Я не могла точно обосновать это, чувство было настолько сильным, что я должна позволить ему направлять мои дальнейшие действия. Так же, как я знала теперь, что ореол фатальной обреченности вокруг дяди Генри объяснялись лишь его предполагаемой судьбой, я верила, что моя необъяснимая уверенность в том, что отец невиновен в преступлении, лежала в забытой правде. Именно поэтому я должна остаться в Херсте и вспомнить тот последний день.