Отмечаю, что Ирина все-таки подвирает. Как всегда, пытается произвести впечатление. Камень стоит дешевле. Смотря, конечно, какой дом.
Я прошу Майку принести серьги. Ирина аккуратно вынимает из ушей бриллиантовые трехкаратники и начинает придирчиво рассматривать наши изумруды. Потом зачем-то снимает с пальца свое кольцо.
- Посмотри. Тебе будет интересно. Ты, наверно, такое никогда в руках не держала?
Я подношу кольцо к глазам. Изумруд настолько хорош, что даже не верится. Таким место в музее. Хочется взять лупу, но боюсь, что Ирине это не понравится. Молча кладу кольцо на поднос. Ирина вертит серьги в руках.
- Ну, а как ты сейчас? Замужем?
- Нет. А ты?
- У меня есть жених. Самый известный в Москве гинеколог. Умница, красавец. Настоящий мужчина. Да ты его знаешь?
Я чуть было не выдала себя. Ирина насладилась моим смущением, выдержала паузу.
- Ну, помнишь? В прошлый раз мы были вместе. Он и сейчас бы пришел, он любит выбирать мне подарки. Но он всю эту неделю на симпозиуме в Бельгии.
Я внутренне усмехаюсь. Какой такой симпозиум, если вчера мы ужинали в Жуковке?
- Так что это за фирма? - прерывает мои мысли Ирина.
Я повторяю про высокую репутацию изготовителя.
- Ну, не знаю. Может, лучше купить все-таки у Graff? Против этого у меня нет аргументов. Кроме, конечно, цены. Я никогда не буду "впаривать" свои украшения путем унижения конкурирующих марок. Поэтому говорю осторожно:
- Graff, конечно, марка серьезная. Я тебе советую посмотреть, что у них есть, сравнить, в том числе и по цене. В Москве сейчас есть все. Слава богу, можно выбрать.
- Я так и сделаю. Спасибо за совет.
Сегодня она почти дружелюбна. Но почему в ее словах я все равно слышу какой-то задний план? Или мне просто мерещится?
- Кстати, мне, кажется, мой изумруд немного поцарапался. Не возьметесь его отполировать?
- Конечно. Заезжай завтра, он будет готов. Заодно и кольцо почистим.
- Завтра пришлю водителя. Ну, увидимся как-нибудь. Пока!
Ирина снова кладет кольцо на поднос и уезжает.
Катя, жадно молчавшая всю нашу беседу, прорывается массой вопросов:
- Откуда ты ее знаешь? Она же во всех журналах! У нее пол-Москвы одевается! У меня когда-то было три ее шубы из соболя - одна персикового цвета, другая светло-коричневая и третья из седого баргузинского. Странно, что она меня не узнала.
Ничего странного. Ирина никогда ничего не делает случайно.
Я снова беру в руки кольцо. Что-то меня все-таки в нем смущает. Надо позвонить Раечке, нашему геммологу.
Раечка прилетает как на крыльях. Изумруды - ее страсть. Она готова говорить о них часами. Первым делом бежит мыть руки в горячей воде, чтобы согреться. Потом хватает лупу и зажигает сильную лампу. Долго вертит камень в руках. Поднимает глаза на меня.
- Ты знаешь, очень странное ощущение. Мне кажется, он выращен искусственно. Причем не сейчас, а лет сто назад.
- Разве такое возможно?
- Ну, изумруды научились синтезировать в конце XIX века. Кстати, эти камни довольно дорогие. Конечно, гораздо дешевле натуральных, но все-таки… Ты же знаешь, настоящие изумруды крайне редко бывают идеальными - в них всегда есть включения, трещинки, шторки. Синтезированные по составу почти не отличаются, а выглядят гораздо лучше. Хотя в них специально делают включения, чтобы было больше, похоже, на природные камни. Но это-то и подозрительно. Надо мне его проверить еще раз в лаборатории. Заодно там и отполируем.
Раечка возвращает камень вечером. Ее подозрения подтвердились - камень старый, но искусственно выращенный. Я мучительно думаю: сказать или не сказать обо всем этом Ирине. Она явно не будет счастлива услышать подобную информацию. Кроме того, это значит, что она сильно переплатила. С другой стороны, промолчать как-то нечестно. Но, видимо, придется. Иначе Ирина воспримет это как попытку ее унизить. Не хочу дразнить в ней зверя.
Унижения Ирина всегда боялась больше всего. Наверно, поэтому любила унизить других. Превентивный удар, так сказать. Я гоню от себя воспоминание о том, что привело в свое время к нашему полному разрыву. Сегодня, спустя десять лет, эта история по-прежнему заставляет болеть сердце.
Ирина тогда доживала последние дни в качестве секретарши. Приказ о ее повышении был уже подписан, она ходила королевой и даже ко мне стала относиться помягче. Однажды пригласила к себе домой - поговорить. "Мы как-то в последнее время мало общались, - сказала она с лучшей своей улыбкой, которая всегда действовала на меня безотказно. - Я понимаю, тебе обидно, что меня повышают. Ну, это ничего. Следующая вакансия будет твоей".
Я, как зомби, поехала с ней. Она жила тогда где-то в Чертанове - я в этом районе и не была-то никогда. Мы пили какой-то ужасный египетский ликер (вот уж мусульмане намешали!) и разговаривали впервые за последние месяцы. Ирина снизошла до расспросов о моей личной жизни, интересовалась, почему я в последнее время хожу грустная (может, ей хотелось услышать, что бойкот, который она мне устроила, сильно меня расстраивает?). Я вообще-то совсем не умею врать, но здесь пришлось - я не могла признаться ей, что моя жизнь из-за нее превратилась в ад. Я наплела какую-то историю о неудачном романе, о том, что даже сделала аборт. Ирина, похоже, все это проглотила. Даже выразила сочувствие. В ответ стала жаловаться на страшную нехватку денег - задумала купить квартиру, чтобы уехать от родителей.
Я ехала к метро на последнем автобусе. Он был пуст, я села на заднее сиденье и уставилась в окно. Мыслей не было никаких. Восстановление дипломатических отношений с Ириной не принесло ни радости, ни облегчения.
На следующий день Ирина была весела, беспечна и доброжелательна. Меня кольнуло, что она сочла наши вчерашние посиделки исчерпывающими - отношения налажены, и хватит об этом. "Да, кстати, - сказала она, - вот ключ от сейфа в кабинете босса. Теперь он должен быть у тебя. Ты же остаешься единственной секретаршей!"
Гром грянул спустя неделю. В деловой газете появилась статья о планах продажи нашей компании крупной западной корпорации. Журналист ссылался на документы, предоставленные одним из сотрудников. Сделка сорвалась - руководство корпорации было возмущено нарушением договора о секретности переговоров. Шеф орал на меня так, что я думала, с ним случится удар. Документы были в сейфе, ключ у меня. Вывод напрашивался сам собой. Моих жалких оправданий никто не слушал. Я мгновенно превратилась в козла отпущения - жалкая секретарша, продавшая шефа за взятку от журналиста.
Я была уничтожена, убита. В какой-то момент мне даже самой стало казаться, что это сделала я. В любом случае вина на мне - я отвечала за ключ. Но я точно знала, что не выпускала его из рук. И тут меня осенило: Ирина. Все сложилось - жалобы на нехватку денег, передача ключа… Я уже написала заявление об уходе, но все же решила с ней объясниться. Она даже не сочла нужным отпираться.
- Да, это сделала я. Ты же все равно уходишь. Какая разница?
- И ты не боишься, что я все расскажу?
- Да кто тебе поверит? Все уже знают, что это сделала ты. Пойми - меня здесь любят. Тебя - нет. И поверят мне, а не тебе. Твои сложности и перепады настроения всем надоели. Таких, как ты, коллектив отторгает.
- Зачем ты хочешь меня уничтожить? Ты же уже добилась всего, чего хотела. Зачем тебе еще и это?
- Ты думаешь, ты особенная? Секретарши особенными не бывают. Им это по должности не полагается.
Вот и все. Я ушла. Знакомство с Алексом и отъезд в Швейцарию был для меня спасением. Перемена образа жизни позволила мне если не забыть, то отставить в сторону эту историю. Я не могла представить себе, что она заставит о себе вспомнить спустя десять лет. И не просто вспомнить, а заново пережить все это.
25 января, среда
Два дня от Ирины ни слуху, ни духу. Кольцо лежит у нас в сейфе. Наконец она является сама. Майя достает вещь и вручает ее хозяйке. Та начинает внимательно рассматривать кольцо.
- Вы что, подменили мне камень?!
- Ну, что вы! Мы его просто отполировали, как вы просили.
- Он стал выглядеть как кусок бутылочного стекла! Вы испортили мне вещь, которая стоит миллион. Вы мне за это ответите!
Я решаюсь вмешаться.
- Ира, если говорить честно, мы отдали камень на экспертизу, и наш геммолог считает, что он выращен искусственно. Очень старый, хорошо сделанный, но искусственный. Печально, но факт.
- Много он понимает, ваш геммолог! Вы не умеете обращаться с дорогими вещами и теперь пытаетесь свалить все на камень. Да вам даже не снилось место, где я его покупала!
- Если хочешь, мы можем провести независимую экспертизу еще раз.
- Да я уверена, что вы украли мой камень и вставили стекло. Я подам на вас в суд. Вашу лавочку просто закроют.
Мы переглядываемся. Бешеные клиенты встречаются довольно часто, и у нас есть свои методы борьбы с ними. Главное, чтобы это не выглядело как борьба. Мягкость, мягкость и только мягкость. Материнская, я бы сказала, забота.
- Ира, послушай. Мне очень неприятно тебе это говорить, но я думала, что будет лучше, если ты узнаешь правду. Тебя обманули люди, продавшие тебе этот камень. Если, как ты говоришь, они известные и уважаемые люди, ты можешь вернуть им его. Тем более что такие вещи обычно сопровождаются документами. Там ведь были документы? Вспомни.
- Ты мне зубы не заговаривай! Это вы подменили камень!
- Ира, изготовить такую вещь за три дня невозможно даже физически. О чем ты говоришь?
- Я всегда знала, что ты меня ненавидишь, потому что у меня все складывается хорошо. А ты неудачница. Я знаю, это все подстроила ты.
Мы могли бы еще долго препираться, но дверь магазина открылась, и вошел Павел. Я делаю вид, что с ним не знакома - так, киваю как посетителю. Ирина бросается к нему:
- Где тебя носит? Ты же обещал прийти вовремя! Ты посмотри, что они сделали! Подменили камень, а теперь говорят, что это синтетика!
Павел примирительным жестом начинает утюжить ее рукав.
- Ирочка, успокойся. Я тебе не говорил, но когда я покупал это кольцо, мне сказали, что он выращенный. Правда, это очень ценная вещь, поскольку это один из первых выращенных изумрудов, ему больше ста лет, и он действительно был пуговицей магараджи. Возможно, тогда он ценился больше настоящего. Мне камень показался таким красивым, что я решил его тебе подарить.
Ирина молча и резко ударяет его перчаткой по носу и выходит из магазина. Мы молчим. Павел растерянно обводит нас глазами и бросается следом. Кто кого здесь обманул, непонятно.
Главное другое. Зная Ирину, я вправе теперь ожидать любых неприятностей.
Но я даже представить себе не могла, что меня ждет.
26 января, четверг
Утро. Я тупо смотрю в зеркало. Ну и видок! Глаза опухли, волосы всклокочены.
Только что ушел участковый. Вчера вечером я пришла, как всегда, поздно. Дверь в подъезд была открыта, код сломан. На лестничной площадке сидел ошалевший Василий Федорович и надсадно мяукал. Я схватила его на руки, чтобы убедиться; что он цел и невредим, не понимая, как это он мог оказаться снаружи. Я, что ли, утром его упустила?
Дверь в квартиру была не заперта. Вообще-то она у меня довольно хлипкая, ногой можно вышибить. Я специально не ставлю железную, чтобы воры, если вдруг позарятся на наш подъезд, сразу поняли, что за этой дверью нечего прятать, потому что ничего нет.
Замок не был сломан. Его открыли, причем довольно аккуратно. Внутри все было вверх дном. Такой беспорядок я видела только в кино, в фильмах о мафии. Меня сильно затошнило. Наверно, такое чувство бывает, когда тебя насилуют: страх, отвращение и боль. Я не фанатка чистоты, но видеть, что вся твоя жизнь вывернута наизнанку и свалена в беспорядке, просто невыносимо.
На ватных ногах я прошла к холодильнику. Кота надо кормить, несмотря ни на что. Открыла дверцу - эти гады похозяйничали даже там. Разлили молоко и квас - мерзкая смесь хлынула мне на колени. Глотая слезы, я нашла банку кошачьей еды и позвала Василия. Он, родная душа, крутился под ногами. Видно, выражал сочувствие.
Надо сварить кофе. Если, конечно, найду банку в этом беспорядке. Ну, конечно: в кофе высыпана соль. Наверно, эти мерзавцы от души веселились, проявляя творческий подход к погрому.
Я села на единственный несломанный стул и тупо уставилась в одну точку. Потом сделала над собой усилие и встала. Надо попытаться привести все хотя бы в относительный порядок. Если завтра открою глаза и снова увижу все это, я просто сойду с ума.
К полуночи я сумела разгрести кровать и вынести несколько пакетов мусора, в который превратились моя мебель, посуда и книги. Теперь я знаю, что такое начинать жизнь заново. Я упала на незаправленную кровать (все белье порвано и изгажено) и уснула тяжелым сном.
В два часа ночи меня разбудил пронзительный звонок телефона. Чертыхаясь, я нашарила рукой трубку и прохрипела: "Алло!" Трубка молчала. Затем низкий женский голос сказал нечто вроде: "Ну, что, сука, наелась?" Впрочем, я не уверена, что спросонья услышала правильно. Собралась ответить, но поздно: в трубке повисла тишина.
Участкового больше всего интересовало, что пропало. Мне трудно ответить - все настолько изломано, что ничего не понять. На первый взгляд - ничего. Да, собственно, ничего и не было, если не считать зарплаты и премии за декабрь. Деньги как лежали в ящике стола, так и лежат. Участковый покачал головой и спросил, есть ли у меня враги. Или, может, какой ухажер выясняет отношения?
Ну, нет у меня никого. Я понятия не имею, кому могло понадобиться это сделать. Причем в такой изощренно унизительной форме.
Участковый все записал и ушел. Я так поняла, что никаких мер он принимать не будет. Ограничился воспитательной беседой - не пускать в дом посторонних и сменить замок, а лучше - дверь. Я стала собираться на работу. Нашла чудом завалявшуюся в углу шкафа кофточку, надела вчерашние брюки. Все остальное никуда не годится - изрезано, заляпано, по-моему, даже полито мочой. Мучительно захотелось взять кота с собой. Ему-то такие переживания за что? А мне?
Одно знаю точно - на работе об этом никто не должен знать. Если Катя почует, что со мной что-то не в порядке, то сразу донесет Льву Сергеичу. Проблемных барышень в ювелирном магазине не держат. Если кто-то оказывается под прицелом у криминала, лучше сразу писать заявление об уходе. А мне сейчас работу терять никак нельзя.
Так и есть. Катя тут же прицепилась.
- Что-то ты сегодня не в настроении?
- Не выспалась.
- А что так? Любовник что ли новый? Можно, наконец, поздравить?
- Не с чем поздравлять. Просто не спалось.
- Блондин? Брюнет? Сосед?
- Ну, я же сказала - просто бессонница.
- Знаем мы эту бессонницу. Тащите в дом кого попало и называете это безобразие личной жизнью. Я понимаю, конечно, - возраст. Последний шанс, так сказать. Вот скука-то!
Мне не хочется с ней препираться. Я отхожу к сейфу и начинаю молча выкладывать драгоценности. Но слова ее засели в мозгу. Кто знает, где я живу? Василий. Может, он на меня за что-то в обиде или хочет как-то обратить на себя внимание таким экстравагантным способом?
Тут же гоню от себя эту мысль. Как-то не вяжется погром с человеком, который всего несколько дней назад чинил мне проводку в ванной. И потом, он не способен на такое. А главное, его любит мой кот. Я-то могу ошибаться в людях, а у него чутье - будь здоров.
Звонок. Я слышу голос в трубке и чуть было не даю отбой. Только этого мне сейчас не хватало! Быстро нахожу укромный уголок, подальше от чужих ушей.
- Марина, я хотел бы извиниться за вчерашнее, - голос Павла даже как-то дребезжит от смущения. - Наверно, я виноват во всем. Я должен был сказать Ирине про камень. Но ей так хотелось иметь старинный изумруд, что я не стал ее расстраивать.
Опять он не хочет ее расстраивать. И почему я должна все это слушать? Нужно проститься и положить трубку. Но вместо этого я говорю:
- Мне очень жаль, что так получилось. Я надеюсь, вы все уладили с Ириной?
- Кстати, спасибо вам.
- За что?
- За то, что не стали афишировать наши отношения.
- А у нас что, наконец-то появились отношения?
- Нет, но мне хотелось бы, чтобы они появились.
Я не знаю, что нужно сделать с этим человеком, чтобы поколебать его железобетонную уверенность в себе. Мне хочется держаться подальше и от него, и от его нервной подруги. И я вдруг выпаливаю:
- А Ирина говорила вам, что мы знакомы много лет? Вернее, работали вместе в молодости?
Я просто физически ощущаю, что Павел в шоке. Он молчит, переваривая информацию.
- Вы, наверно, теперь не захотите со мной встречаться?
В его голосе такая неподдельная грусть, что я смягчаюсь.
- Мне просто не хотелось бы, чтобы у вас снова возникли проблемы с вашей невестой.
- Она мне не невеста. Я же говорил, у нас еще ничего не решено.
- Она мне говорила совсем другое.
В голосе Павла снова бархат самодовольства:
- Ну, вы знаете, у женщин воображение всегда опережает действительность, особенно когда речь идет о замужестве.
Я, конечно, не испытываю теплых чувств к Ирине, но за женщин почему-то обидно. Ну, я тебе еще покажу! И я неожиданно для себя соглашаюсь пойти с ним через пару дней на презентацию новой коллекции Boucheron в "Турандоте". Ну, кто бы отказался на моем месте?
27 января, пятница
Вчера вечером впервые брела домой, как на каторгу. Мой разоренный и изнасилованный дом стал мне не мил. Я с тоской думала о том, сколько мне потребуется сил и времени, чтобы хотя бы выгрести мусор, не говоря уже о том, что восстановить утраченное. А главное, мне просто страшно там находиться. Я вдруг впервые в жизни почувствовала, что не могу быть одна. Кот не в счет - он не защитник. Его самого нужно защищать.
Увидев Василия у подъезда, даже обрадовалась. Он это почувствовал. Видно, что доволен.
- Извини, у меня беспорядок.
- Меня это не пугает.
Мы входим в квартиру. Я рада, что не одна. Василий присвистнул:
- Да… Беспорядок - это мягко сказано. Что произошло? Неудачная вечеринка?
- Я бы тоже пошутила, если бы могла. Но как-то не смешно.
- Извини. Я серьезно - что случилось?
И тут меня прорывает. Я начинаю плакать. Захлебываясь, вываливаю все мои обиды - на жизнь, на Ирину, на скотов, которые разорили мой дом… Василий гладит меня по спине, и я чувствую, как успокаиваюсь в его руках.
- Давай-ка все это уберем, - деловито предлагает он. - Ты сиди. Я сам.
Я не верю своим глазам. Через полтора часа, пока я еще всхлипываю, он все выгреб, вытер, поставил на место то, что уцелело, и даже починил пару стульев. На которые мы и сели с кружками пустого чая. Почти идиллия: чай, кот свернулся клубком на диване… Я начинаю успокаиваться.
- Как ты собираешься жить дальше?
- Как обычно. Что я могу сделать?
- Ну, это никуда не годится. Я тебя так не оставлю. Хочешь, я перееду на время к тебе?
Мне эта идея еще два дня назад совсем не понравилась бы. Но сейчас у меня в горле застревает комок благодарности. Я молча киваю.
Слава богу, я уже не одна.