Роман Ингрид Нолль "Воронье" – семейная мелодрама о кризисе среднего возраста.
Бедняга Поль запутался между женой и любовницей и считает себя неудачником. Игрок Ахим, хоть и имеет репутацию умницы, любимчика семьи и полной противоположности Поля, тоже недалеко от него ушел.
Но кто утопил в собственной ванне честную немецкую бюргершу Хелену, разбогатевшую после смерти мужа? И как развяжется узел из двух братьев и двух подруг?
Содержание:
1. Тяжелая туча 1
2. В обувном магазине 2
3. Почта 3
4. "Творог для всего света" 4
5. Прохладный ветер 5
6. Светлый, теплый дом 7
7. Этот черный Чистый четверг 8
8. Рисовальщик руин 10
9. Путевой столб 11
10. Денежный мешок 13
11. Женщина в белом 14
12. Адонис 16
13. В орлином царстве 18
14. Траурный смокинг 20
15. Колыбельная 21
16. Чудовище 23
17. Иов 25
18. Братишка 26
19. Три чашки травяного чая 28
20. Глаз голубя 30
21. Умерли так умерли 32
22. Львиный зев 33
23. В путь идя далекий… 35
24. Рукой озябшей 37
Примечания 38
Ингрид Нолль
Воронье
1. Тяжелая туча
Родители Поля изучали свои родословные древа, правда, каждый по своим соображениям. И те и другие соображения были неприятны и чужды их сыну. "Я абсолютно ни при чем, – говорил он себе, – если какой-то из моих предков был богат, беден, здоров или болен, умен или глуп". Его не волновало даже арийское происхождение, к чему во времена национального безумия полагалось стремиться. В отличие от поборников чистоты расы мать Поля надеялась обнаружить у предков хоть каплю еврейской крови и выискивала среди них ученых мужей, поэтов, певцов и борцов Сопротивления.
С отцом все обстояло иначе, хотя и не менее обременительно для Поля и его младшего брата Ахима. Отца в генеалогических изысканиях интересовали причины смерти родственников: на основе их историй болезней он определял свою предрасположенность к этим недугам. Так же педантично он высчитывал и риск заболевания своих сыновей диабетом или другими нарушениями обмена веществ, шизофренией, злокачественными опухолями… Отцу становилось по-настоящему плохо, когда выяснялось, что какая-то двоюродная бабка умерла от родильной горячки, а дядюшка погиб на войне, потому что и та и другая смерть не могла служить материалом для его личных прогнозов.
Правда, отец уже достиг почтенного возраста и в эмоциональном плане играл в доме второстепенную роль. Оба брата с малых лет сражались за благосклонность своей молодой, красивой матери. Поль всегда считал любимчиком матери младшего брата, а Ахим, в свою очередь, утверждал, что старший пользуется у нее особым доверием и вообще является главой семьи.
В том, что его эмоциональная жизнь столь скудна, Поль винил родителей. Дав первенцу при крещении имя Жан-Поль, они возложили на него надежды, оправдать которые он не мог. Мать мечтала, что он станет всемирно известным писателем, отец видел сына физиком, удостоенным Нобелевской премии. С некоторых пор оба врали друг другу, утверждая, что Поль наконец становится блестящим адвокатом. Его увлечения, например рисование руин или интерес к разным изобретениям, родителями всерьез не воспринимались.
Возможно, именно стерильная атмосфера родительского дома, в которой вырос Поль, послужила причиной того, что его собственный брак стал несчастливым, а предпринимать новую попытку в тридцать девять лет было почти поздно. В студенческие годы у него была связь с соседкой старше его на десять лет – та напоминала ему мать, – но их отношения, к сожалению, расстроились.
Полю было двадцать четыре, когда однажды вечером в его комнату в студенческом общежитии заявился младший брат. В тот вечер оба напились больше обычного и в итоге перешли к весьма болезненным попрекам, припоминая взаимные обиды давно минувших дней. Разгорячившись, Ахим – он был младше на четыре года – рассказал, как после сданного экзамена на водительские права он откупорил бутылку шампанского и выпил его вдвоем с матерью. Потом она, улыбаясь загадочной улыбкой Джоконды, скрылась в спальне, куда за ней последовал и Ахим. И они легли друг с другом так, словно это было самым обычным делом. По крайней мере в тот раз.
"А папа?" – спросил Поль с пересохшим горлом. Папа тогда лежал в больнице, лечил хронический звон в ушах и высокое давление.
С того вечера Поль не мог смотреть родителям в глаза и сократил свои визиты до минимума, а с братом перестал общаться вовсе. Подружку, которую он до того безо всякой задней мысли считал более юной копией матери, Поль стал изводить самым оскорбительным образом, и в итоге девушка его бросила.
Лишь годы спустя, когда они всей семьей отмечали семидесятилетний юбилей отца, Поль робко попытался потребовать у брата объяснений.
В смехе Ахима было больше ехидства, чем смущения. Что, Поль и в самом деле поверил в эту чушь? "Бог мой, я тогда надрался и нес полную ахинею. Может, я втайне хотел войти в историю как новый Эдип, но ты же знаешь нашу маму – это просто невозможно!"
Поль не мог простить Ахиму того, что тот натворил своей ложью: скандальное признание повисло над ним тяжелой тучей, которая никак не хотела рассеиваться до конца. С одной стороны, он стыдился, что слушал брата, пусть всего минуту, с другой стороны, представление о кровосмешении в собственной семье повергло его в такое смятение, что он вообразил себе, что в этом может быть зерно правды. Сюда добавились и профессиональные соображения: половые сношения между кровными родственниками согласно статье 173 Уголовного кодекса наказывались лишением свободы сроком до трех лет. Впоследствии Поль никак не мог понять, почему не влепил тогда брату пощечину, да так, чтобы след от нее горел на лице еще несколько дней. Вместо этого он просто выставил нетвердо стоявшего на ногах Ахима из комнаты и захлопнул за ним дверь.
Даже спустя много лет после того, как брат отказался от своих слов, Поль не мог в общении с родными избавиться от недоверия. Мама нежно гладила его по щеке, отец, как обычно, эгоистически жаловался на свои болячки, но все вокруг казалось подозрительным. Может быть, мама хочет быть с ним рядом вовсе не по-матерински? Может быть, у отца с его вечно плохим настроением есть основания для депрессий? И как мама, живя с ипохондриком старше ее на двадцать лет, сумела все это выдержать? Были ли у нее любовники? Не говорит ли самоотверженная забота о том, что ее совесть нечиста? Поль вынужден был признаться себе, что в глубине души иногда ненавидел отца и маленьким мальчиком с удовольствием нырял в кровать к матери. Разумеется, противоречивые чувства Поль ни с кем не мог обсудить: менее всего ему хотелось выносить сор из избы.
Познакомившись через некоторое время с Аннеттой, он был особенно рад, что она ни капельки не похожа на его мать.
А сейчас, в тридцать девять, у него был кризис среднего возраста плюс проблемы в личной жизни и финансах. Поль сидел в своем кабинете, вяло листал каталог и предавался мрачным мыслям. Когда зазвонил мобильный, он ответил угрюмо.
Звонила его мать.
– Жан-Поль, сыночек, как у тебя дела? Ты один? – спросила она. – Аннетте не обязательно быть в курсе, это исключительно семейное дело.
Поль заколебался. Ему очень хотелось намекнуть, что жена сидит рядом.
Мать рассказала, что его брат недавно разговаривал с консультантом по налоговым вопросам. Состоятельным родителям, оказывается, еще при жизни стоит предоставлять детям некоторую сумму из будущего наследства, поскольку эти деньги в отличие от полученных в наследство не облагаются налогом. То есть было бы разумно сейчас расстаться с выручкой за дрезденский дом, так как если она соберется умереть в ближайшие десять лет, то дарственная будет облагаться налогом.
– Понимаю, – сказал Поль, который о праве наследования был информирован лучше, чем она. Наконец-то хоть одна приятная новость, ему сейчас пригодился бы каждый цент.
– Это разумно. О какой сумме ты думаешь? – осторожно спросил он. О недавно обретенной собственности матери он имел весьма приблизительное представление и ни в коем случае не хотел показаться алчным.
– Вы с Аннеттой, слава Богу, оба неплохо зарабатываете, – заявила мать, – и не нуждаетесь в финансовой поддержке. Но Ахим планирует приобрести филиал "Тойоты" в Майнце и нуждается в средствах. Поэтому его долю она передаст ему сейчас. Ты, разумеется, в будущем получишь точно такую же сумму. Просто сейчас я не могу перевести в наличные большую сумму, иначе папа будет недоволен.
Поль поинтересовался, сколько денег должен получить его брат, и выяснил, что речь идет о максимальной сумме, не подлежащей налогообложению.
– Ты молчишь, Жан-Поль, – сказала мать, – но я точно знаю, что ты своему брату желаешь только добра.
Поль крикнул в пустоту комнаты:
– Спасибо, Аннетта, сейчас я не хочу чаю. Мать поняла и стала прощаться:
– Передай Аннетточке привет от меня и от папы. Я скоро позвоню. Спокойной ночи.
Пожелание было благим, но Поль не пошел спать, а в растерянности остался сидеть в кабинете, думая о брате, которого в детстве очень любил.
Ахим когда-то изучал экономику и организацию производства, но потом забросил учебу и занялся продажей автомобилей. Поль считал, что в конечном итоге в неудачах брата виноваты родители. Они позволяли Ахиму все, что запрещалось Полю, оплачивали его долги и даже упрашивали домашнего врача выдавать ему справки за пропущенные дни и не сданные из-за загулов экзамены. Поль снял очки, чтобы дать высохнуть глазам. Иногда ему начинало казаться, что своей судьбой он распорядился не лучше, чем его смазливый братец.
Когда Поль наконец заснул, ему приснилась мать. Мальчиком он всегда восхищался ее шелковой блузкой кремового цвета с рисунком из зеленоватых раковин и бледно-красных кораллов. Под ивой, чудная зеленая листва которой оттеняла блузку, мать медленно делала свою гимнастику тай-цзи, мешать ей было строго-настрого запрещено. Но Поль заметил охотника с луком, тот прятался в зарослях, выслеживая добычу. Кто это был? Зорро, благородный мститель, или Амур, чьи стрелы еще ни разу не попадали мимо цели? Когда стрела пронзила мать, он проснулся, предостерегающий крик вырвался слишком поздно.
2. В обувном магазине
Жена Поля, Аннетта, находилась в лучшем положении, поскольку своих родителей потеряла относительно рано. У нее было благополучное детство, много друзей и никакого соперничества с братьями или сестрами. Когда она получила в наследство родительский дом в Мангейме и некоторое количество акций, ей было за двадцать. К учебе в школе и изучению международной журналистики Аннетта относилась не слишком серьезно, но к началу профессиональной деятельности стала весьма честолюбивой. Иногда она жалела, что не училась в полную силу. Именно поэтому, должно быть, ее усилия перещеголять как школьных друзей, так и собственного мужа по части доходов оказались весьма успешными.
Благодаря изящной фигурке и тонким чертам остренького личика Аннетта и девочкой была очень мила; она всегда с легкостью вызывала и в молодых, и в старых мужчинах желание взять ее под свою защиту. И хотя выглядела Аннетта успешной деловой женщиной, ее кожа и сейчас оставалась по-детски нежной, а волосы мягкими, как у десятилетней девочки.
Но, как с известной долей зависти предполагал Поль, внутри его жена была сделана словно из стали. В одном они тем не менее были схожи: как и ему, Аннетте было трудно говорить о чувствах, тем более трясти на людях грязным бельем.
Поль и Аннетта дружили с одной супружеской парой, Ольгой и Маркусом Бауманн. Но с тех пор как Бауманны около года назад разошлись, общение постепенно сошло на нет. Бывшую подругу Аннетта увидела случайно, в недавно открывшемся итальянском обувном магазине. Неожиданная встреча смутила Аннетту, но Ольга, казалось, с головой ушла в примерку ярко-красных лаковых туфель и даже не подняла глаз, когда Аннетта подошла.
Как меняются люди, думала Аннетта. В школьные годы Ольга носила сандалии "Биркеншток", очки в дорогой оправе и была лучшей ученицей в классе; став студенткой, она сменила сандалии на босоножки, а очки на контактные линзы. А теперь? Теперь дипломированная преподавательница покупала себе туфли в стиле "фламенко", для которых у нее слишком толстые ноги, и носила дьявольски дорогие очки "для интеллектуалов" в зеленой черепаховой оправе. Либо собирается на охоту за мужчинами, либо жертва уже бьется в сетях.
Снедаемая любопытством, Аннетта неожиданно выросла рядом с Ольгой.
– Need you help? – спросила она дурашливо, пытаясь избежать неловкости.
Ольга подняла глаза и изобразила в отличие от своей подруги удивление и легкое замешательство от такого энергичного приветствия.
– Ну и ну, Аннетта! Как ты думаешь, я уже слишком стара для таких ярких цветов?
Аннетта ответила, что в сорок лет можно носить все, что к лицу, и заверила, что на ее месте она эти туфли носила бы не снимая. После этих слов подруга погладила блестящую кожу и посетовала на то, что из-за характера своей работы вынуждена покупать хоть и дорогие, но консервативно-корректные вещи.
В ознаменование удачной покупки Аннетте ничего не оставалось, как пригласить подругу что-нибудь выпить, благо до ее дома в Мангейм-Альменхофе было недалеко. Очень хотелось спросить, развелись они уже или нет, но Аннетта не рискнула. И, даже придя домой, женщины продолжали болтать об обуви: о том, как здорово, что они открыли для себя такой хороший магазин, и о том, как трудно сейчас подобрать себе обувь по ноге.
– Наверное, это потому, что мы становимся старше, – заметила Аннетта. – Раньше мне подходила любая обувь – я могла покупать все, что нравится. Сейчас от многих моделей приходится отказываться. И это при том, что я вешу столько же, сколько двадцать лет назад. – "В отличие от тебя", – добавила Аннетта про себя, но тут ее прервал телефонный звонок и она пошла в кабинет на второй этаж.
Звонил муж.
– Прежде чем ты скажешь, что опять придешь поздно, – съязвила она, – могу с радостью сообщить, что на сей раз для этого нет никаких препятствий. Я не одна…
– С любовником? – спросил Поль.
Аннетта удовлетворенно улыбнулась, чего муж, впрочем, видеть не мог.
– Вполне могло быть и так, но сегодня тебе везет. Я встретила Ольгу и затащила к нам. Мы давно не виделись, есть о чем поболтать.
Муж помолчал несколько секунд, а затем сказал, что уже едет домой, звонит ей из машины, стоя перед светофором на Шпейрерштрассе.
– До скорого. – И отключился.
– Это был Поль, – сказала Аннетта, вернувшись в гостиную. – Красавица мать хорошо его воспитала, и остатки этого воспитания еще не до конца выветрились. Правда, приходится все время прибирать за ним, зато он всегда звонит, если задерживается в конторе. А сегодня сообщил, что наконец-то сможет прийти вовремя.
– Мы можем договориться на другой день, – предложила Ольга. – Мне все равно еще нужно проверить сочинения.
Вставая, она бросила пытливый взгляд на обложку испанского романа, который Аннетта всегда брала с собой в дорогу, пытаясь осилить его во время долгих перелетов.
В эту минуту открылась дверь и вошел Поль.
Чтобы не показаться невежливой, Аннетте пришлось пригласить подругу поужинать с ними – так, ничего особенного, чай и бутерброды с сыром, ведь они так давно не виделись. Ольга согласилась остаться.
Когда после ужина, который был накрыт на журнальном столике, снова зазвонил телефон, Аннетта со вздохом покинула компанию. Она предполагала, что сейчас ей опять придется отвечать на вопросы по поводу предстоящей командировки в Венесуэлу.
Как обычно, произнесла в трубку "Вильгельме", но услышала в ответ не лихорадочный поток слов своей секретарши, а приглушенный голос мужа.
– Алло, Поль, что за шутки? – крикнула Аннетта.
Поль не ответил или прикинулся глухим.
В недоумении Аннетта уже хотела положить трубку. Какая-то ошибка, над ней просто решили подшутить.
Но тут в трубке отчетливо раздался голос мужа:
– Тебе совершенно нечего бояться, Ольга, она нас точно не слышит. И если она подошла к телефону, то болтать будет не меньше пяти минут. Да и спускаться будет с таким же грохотом, с каким поднималась.
Аннетта застыла на месте. О чем это он? О ее башмаках на деревянной подошве?
Затем заговорила Ольга, хотя и не так громко, как муж, но по-учительски внятно:
– Когда она наконец летит?
– В Чистый четверг, перед Пасхой – ответил Поль. – Покопайся еще в путеводителях. Наш девиз – "Гранада".
У Аннетты потемнело в глазах. Бросив трубку на рычаг, она опустилась на стул возле письменного стола. Когда сердце перестало биться так сильно, она поняла, что догадывалась об этом. Пару раз она смутно подозревала, что Поль, говоря, что опоздает домой, вовсе не общался со своими клиентами. Совсем недавно удивлялась выдвинутому переднему сиденью и кошачьей шерсти на брюках мужа. Потом еще новая туалетная вода. Иногда после долгого сидения в бюро Поль приходил свежим, словно только что из душа.
Но каким образом она могла по телефону услышать разговор, состоявшийся этажом ниже? Что за игру с ней ведут? Как ей теперь себя вести? Забаррикадироваться в спальне? Устроить сцену? Выгнать из дома обоих – и мужа, и Ольгу?
В ванной Аннетта подставила лицо и руки под струю холодной воды, высморкалась, вымыла раковину и решила сделать вид, что ничего не произошло. Трудные решения, изменить которые потом уже будет невозможно, нельзя принимать под влиянием гнева. Произведя ожидаемое количество шума, она спустилась по лестнице.
Ольга вновь собралась уходить.
– Теперь мне и в самом деле уже пора, – произнесла она. – Я ждала тебя, чтобы попрощаться. У вас, случайно, нет расписания автобусов? Боже мой, плохие новости? У тебя такое лицо…
Аннетта ответила, что секретарша всегда терзает ее по вечерам вопросами, которые можно решить и завтра, – например, понадобится ли ей в командировке большой блокнот для записей или нет? Но это никому неинтересно.
– Вовсе нет, – заявил Поль. – Все, что тебя огорчает, в итоге касается и меня. Разумеется, я отвезу Ольгу домой, так будет лучше…
Но та, решительно загасив сигарету, возразила:
– Очень мило с твоей стороны, Поль, но я прекрасно доберусь сама.
Подала им руку и попрощалась.